Там, где кружат аспиды

Глава 6

— Ты кто ещё такой, лиходей?! — взвизгнула Ульянка, точно кошка перепуганная. Лёля даже заметить не успела, как метнулась к ней девушка черноволосая и собой от незнакомца заслонила. — Беги, Лёлюшка, беги! Я за себя постоять сумею!

— Прочь пошла, тварь поганая!

Парень взмахнул рукой, и мощный порыв ветра отшвырнул Ульянку, да так сильно, что ударилась она о дерево и замолкла. Лёля попыталась отползти, но мокрые ноги скользили, путались в густой траве. А парень тем временем снял с себя кафтан, отороченный тонкой меховой полосой, накинул ей на плечи и рядом на корточки присел.

— Ты как, жива?

Лёля кивнула, не отводя взгляд от чужого лица напротив. Красивый то был парень, но больно уж глаза его серые холодом обдавали. Волосы тёмные стрижены коротко, бородка аккуратная редкими нитями серебра пронизана, хотя молодым незнакомец казался. Лет на пять Лёлю старше, не больше. И чувствовала она — не простой он человек. Для крестьянина высок и худощав, осанка благородна, взгляд надменен, брови сурово к переносице сведены. И удивительно стало Лёле, отчего так заботлив этот юноша разгневанный, почему сидит сейчас перед ней, о здоровье справляется?

— Ты кто такой? Как одолеть меня смог и не испугался? — настойчивая Ульянка вновь подала голос.

Она села, пачкая платье соком травы и влажной землёй. Длинные волосы разметались в беспорядке, задравшийся подол обнажал гладкие стройные голени, покрытые речным песком, но Ульяну будто вид собственный не интересовал. Сверкали очи зелёные, да так, что Лёля не сомневалась: спаситель её силен, только и Ульянка не из робких будет.

— Чего тебя бояться, нечисть? Али и меня утопишь, как её хотела? — с насмешливой ухмылкой парень развернулся к Ульяне. — И кто из нас лиходей будет? Что же ты Ивана Купалу не дождалась, а среди дня полезла девок воровать? Кровь твоя паскудная покоя не даёт, так и тянет сгубить кого-нибудь?

— Род с тобой, не утопла бы она! — Ульяна возмущённо замотала головой. — Не верь ему, Лёлюшка, не убила бы я тебя! Обманула, каюсь, но не со зла. Я же тебе судьбу хорошую хотела, богатую. Любая деревенская за счастье посчитала бы, коли за Водяного она бы пошла! Водяной её драгоценностями окружил бы и семье выкуп прислал. А вот ты, — злобно оскалилась Ульяна на парня, — ни одной девушке не приглянулся бы с гонором таким, каланча длинноногая!

— А Водяному твоему не много ли чести в жены богиню заиметь? Что молчишь, глазами хлопаешь?! — с издёвкой прикрикнул юноша на растерявшуюся Ульяну. — Без Берегини решила нас оставить? Ну а ты, Берегиня наивная, — переключился он Лёлю, которая до этого прислушивалась к перебранке и думала, как бы потихоньку умыкнуть свой узелок да припустить по дорожке. — Только из Прави выбралась, а уже два раза к Роду отправиться могла. И зачем мне Велес за тобой следовать велел? Не пойму.

— Лёля, так неужто правду он говорит?.. — забормотала Ульянка, скользя растерянным взглядом с лица нахмуренного парня на её лицо, но у Лёли было слишком много собственных вопросов.

— Откуда ты меня знаешь? — спросила она парня, которого определённо не встречала раньше. Да если бы такой красавец статный в Прави объявился, подруги Лёлины ему прохода не дали бы, а потом только о нём и грезили. Нет, они точно не виделись до этого момента.

— Забыла, значит? — Парень удивлённо вскинул бровь, а затем поднялся на ноги. — Оно и немудрено. Сварожья дочь нас, явьских богов, поди, не больше, чем за грязь под ногами, почитает. Похвист имя моё, коли говорит оно тебе о чём-то.

Похвист! Да неужели вот он, тот, кого искать Лёля должна? Сам её нашёл, от Ульяны спас! Как же просто всё оказалось! Лёля улыбнулась, теперь уже другими глазами рассматривая старого друга, пытаясь что-то знакомое в нём углядеть. И этого парня колючего, высокомерного она когда-то братом старшим звала? И он из бед её вытаскивал да перед батюшкой за проказы выгораживал? Каким же пригожим сделался товарищ детских лет её, как возмужал! И так Лёле хорошо стало, что даже в глазах защипало от радости.

— Похвист. — Лёля заметила, как смягчилось выражение лица юноши от тона, каким она имя его произнесла. — А Догода где? — задала она, не таясь, главный свой вопрос.

— Помнишь всё-таки. — И без того приятные черты Похвиста расслабились, он утомлённо потёр глаза, а затем, будто радуга в день дождливый, на лице его заиграла улыбка. — А я бы тебя с волосами такими не признал, если бы не видел, как ты из врат вышла. И косы у тебя теперь на людской манер, а не распущенные по правьим порядкам.

— Прости, Похвист, не помню я тебя. — Горько Лёле было признаваться в том, но она решила не давать Похвисту ложных надежд. — Сварог-батюшка забрал у меня о вас с Догодой воспоминания, но Нянюшка всё мне рассказала. Всё. Что братьями вы мне были, а потом отец наказал вас незаслуженно.

— Так ли и незаслуженно? — Похвист вновь опустился перед Лёлей на колени, и снова напротив глаза его серые оказались, только теперь тоска в них была и на ответ правдивый надежда. — Справедливо рассудил Сварог: раньше кровь богов в Прави не проливалась. И если бы не мы с братом, если бы не игры наши глупые, не пролилась бы. Не запамятовать мне того, и Догода забыть не смог.

— Ну и что? — Лёля плотнее закуталась в кафтан Похвиста, мокрое платье неприятно холодило тело. — Я уверена, спросил бы кто меня тогда, я ни за что с вами разлучаться не захотела бы. А теперь ради вас в Явь пришла. Знаю, что проклял батюшка Догоду, и только в Яви встретиться с ним могу. Ах, как сказать я ему хочу, что не виноват он ни в чём, как хочу вновь другом ему стать!

— Он был бы рад, коли речи твои услышал бы. — Похвист сел на траву рядом с Лёлей и устремил на озеро жёсткий взгляд. — Да только нет его больше. Давно о ветре южном никто в Яви не слышал. Он с Родом уже, среди звёзд летает, мудрости набирается. Сгинул Догода, когда война со Скипер-змеем приключилась.

— Как так? — ахнула Лёля.

— А вот так. Прознал он, что Скипер-змей тебя и сестёр твоих украл, да в Навь за вами бросился. Но не вернулся. Нет в живых брата моего. Иначе клубок заговорённый меня к нему, а не к тебе привёл бы.

Лёля вспомнила свою беседу с Мокошью. А ведь сказала тогда всевидящая богиня, что жив друг её. Разве ошиблась она? Нет, не могла ошибиться та, кто нити жизни прядёт.

— Неправда это! Я спрашивала у Мокоши Великой, жив Догода! — Лёля для убедительности стукнула сжатым кулачком по траве.

— У Мокоши? А ведь точно, видел я, что ты к женщине величавой да жуткой в дом ходила! — Лицо повернувшегося к ней Похвиста озарилось надеждой. — Мокошь то была? Не сказала она, где искать Догоду надобно?

— Не сказала, — грустно выдохнула Лёля, а потом оживилась: — Сказала только, что друг у меня в Яви есть. Выходит, она про тебя речь вела! Видела тебя Мокошь со мной рядом! Значит, отыщем мы Догоду, ты и я, справимся вместе!

— Права ты! — Похвист подскочил на ноги и протянул Лёле ладонь. — Неспроста судьба нас вновь свела, вдвоём придём в Навь, к брату моему! Клубок твой показать дорогу сможет?

— Так истаял он, — развела руками Лёля, поднявшись с травы. Влажное платье облепило ноги, и она поёжилась от холода. — А твой?

— Мой уже давно пропал. Ещё в Прави. Когда я всю Явь ветром облетел и отчаялся Догоду отыскать, то на капище Велеса забрёл. У кого мне ещё совета просить, как не у привратника царства умерших? Только вместо ответа явился посреди капища клубок цвета серебра. И привёл меня прямиком в Правь, чрез ворота, Сварогом заговорённые, к Царь-древу, где ты молилась, а после исчез. С тех пор я за тобой следовал, иначе из Прави не выбрался бы.

— Молитвы мои подслушивал? — Лёля смущённо закусила губы и понадеялась, что не выдала в молитвах ничего личного. — А чего же сразу не открылся? — спросила она.

— Дед говорил, враги вы нам теперь, род Сварожий. Не хотел я, чтобы меня на вражьей территории поймали. Вдруг ты бы отцу про меня поведала, кто знает, что Сварог со мной сотворил бы тогда. Да и от деда досталось бы. Неприятности со всех сторон.

— Выходит, это ты мне окно отворить помог? — Лёля попыталась снять тяжёлый и плотный кафтан, но Похвист мягким движением удержал тёплую одежду на её плечах.

— И окно отворил, и в Яви тебя спасал. Не поняла ты, но мужик тот щербатый гибелью тебе угрожал. А потом ещё эта русалка проклятая, — кивнул он в сторону Ульяны, которая до сих пор сидела под деревом, куда отбросил её Похвист.

— И вовсе не русалка я, а водяница. — Заметив, что на неё обратили внимание, Ульяна грациозным движением поднялась, гордо вздёрнула подбородок, оправила платье и откинула назад густые волосы. Удивительно, но одежда и волосы русалки уже были сухие, и она не выглядела мокрым цыплёнком ощипанным, как Лёля. — Я Водяного жена законная, мог бы и уважение проявить.

И правда, особой царских кровей Ульяна казалась, невысокая, стройная, в платье своём зелёном, отчего зелень глаз её ещё ярче проявлялась. И такая белокожая, точно солнца не знала, как будто только сегодня из озера вынырнула.

— И с каких это пор у нас жёны законные мужьям новых жён на поверхности добыть пытаются? — оттеснив Лёлю за спину, ехидно поинтересовался у русалки Похвист.

— Не твоего ума дело. Отойти, я с Лёлей говорить хочу, а не с грубияном, что слабых обижать горазд, — властно махнула рукой Ульяна, жестом призывая Похвиста отодвинуться.

— Ага, конечно! Размечталась, нечисть. Мы с ней теперь задачей общей повязаны, коли говорить хочешь, так с обоими давай. — Похвист сложил руки на груди и вперился в Ульянку немигающим взглядом. Русалка ответила ему тем же.

— Ладно, — первой сдалась она спустя несколько тягостных мгновений молчаливых переглядов и потупилась. Но потом бросила взор из-под бархатных ресниц. — Вы на самом деле боги из Прави?

— Только она, — ответил Похвист. — А я из Яви, бог ветра северного. Ещё вопросы есть, или обратно тебя в болото закинуть?

— Да подожди ты. Не надо меня в болото… Мне защита нужна. Слышала я, что далеко отсюда уйти вы собираетесь. И я с вами хочу.

Видно было, что храбрилась Ульяна, да только последние слова она таким голосом произнесла, будто бы умоляла. И, судя по смеху Похвиста, не расслышал он тот призыв отчаянный. А Лёля услышала, и сердце её сжалось.

— Больно надо нам нечисть за собой таскать… На что ты сгодишься в пути? Рыбу ловить да…

— Подожди, Похвист. — Лёля вышла из-за спины своего заступника. — Что случилось у тебя, Ульяна? Зачем помощи нашей просишь?

— Ну так боги вы… Кого о помощи молить, как не богов…

Ульянка закрыла глаза руками, за покрывалом волос спряталась и заплакала горько, видно, не привыкшая слабость другим показывать. Лёля сама не помнила как, да только в секунду подле Ульяны оказалась, но замерла в растерянности: как к той подойти, кто чуть её не утопила? Но русалка рыдающая сама в объятия Лёлю заключила.

— Лёлюшка, — всхлипывала Ульяна на её плече, — не слушай этого наговорщика, я не убийца. Никому плохого в жизни не сделала и сделать не смогу, не такая я. Но чёрный поступок сотворила. От мужа после первой брачной ночи бежала… Знаю, что судьба моя женой Водяного быть, но не могу я… Думала, стерплю, но… После первой же ночи, как ушёл он, так бежала. Не люб он мне, и как жить, как ласки ему дарить? Не хочу притворяться до рассвета, тело своё на откуп отдавая, а мыслями витая там, где мне на самом деле хорошо…

Лёля мало что понимала из слов русалки. Про брачную ночь ей слышать доводилось, но украдкой. Знала Лёля лишь, что после свадьбы она происходит, когда муж и жена одни остаются. И вроде как хорошим делом считается. А плечи Ульянки тем временем содрогались всё сильнее.

— Не могу снова вернуться и в постель к нему лечь… Пусть хоть золотом меня осыплет, не могу! Чтобы руки его чужие вновь по плоти моей хаживали, чтобы рот его неласковый губ моих касался, чтобы… Лучше б мне и не рождаться тогда! — застонала Ульянка, а Лёля крепче прижала её к себе.

— Давайте от воды дальше отойдём, там и потолкуем. — Неожиданно серьёзный Похвист встал между ними и озером и мягко подтолкнул Лёлю к дороге. — Уводи её, — тихим голосом попросил он.

Лёля обняла Ульяну за талию и осторожно зашагала по направлению к тропе, а русалка покорно шла за ней, вытирая слёзы и не поднимая лица.

— И ты думала, если другую жену Водяному приведёшь, тебя он отпустит? Откуда мысли у тебя такие? Вас же, водяниц, выращивают особо, с рождения готовя к замужеству, — спросил Похвист, следуя за ними. — Разве не из раковин вы выходите, создания речные? Почему ты так на волю хочешь, если воли никогда не знала?

— А мне почём знать? Видно, с браком раковина моя была, вот и родилась из неё водяница не такая, как все! — огрызнулась Ульяна, но без злобы. — Вот ежели умный такой, скажи, что мне делать? Если просто сбегу, Водяной меня вернёт, гордость ему не позволит жену отпустить. А коли нашла бы я ему земную девушку, да красавицу такую — он про меня, водяницу обычную, забыл бы. — Ульяна всхлипнула и вытерла набежавшие слёзы. — К тому же хорош собой Водяной, не хуже парней деревенских. Я знаю, много есть девушек, которые о доле такой только мечтать могут. В самом богатом тереме не сыскать злата и жемчугов боле, чем у Водяного в чертогах. Все довольны были бы! А мне кусочек неба голубого дороже всех ценностей, что на глубине таятся. Хочу свободной быть, хочу сама решать, идти куда, что видеть, хочу узнать, каково это — когда по любви большой тела желанного касаешься, а не потому, что до́лжно. Ты бог, ты не поймёшь. Жизнь у нас, смертных, одна. Почему я коротать её в мечте о чём-то лучшем должна? Я жить хочу!

На последних словах Ульянка выпрямилась и посмотрела вдаль заплаканными глазами. Лицо её покраснело и опухло от рыданий, и Лёля сказала бы, что почти в дурнушку обратилась та красавица, какой она её впервые встретила, да только Похвист смотрел на русалку так, как не смотрел до этого. Никогда ещё Лёля взгляд такой не видела, и что значит он — того не знала.

— Не коснётся тебя никто без воли твоей, вот слово бога ветра. — Серые глаза Похвиста тёмными казались, когда к Ульянке он обратился. — Кому, как не нам, ветрам, значение слова «свобода» ведомо. И никто другого свободы лишать не вправе. С нами пойдёшь, будешь Лёле в пути помогать, она богиня, к тяготам дороги не привыкшая.

— Правда? Не отдадите меня Водяному? Жить среди людей научите? — расплылась в счастливой улыбке Ульяна и сразу похорошела. — А куда мы идём? Мне бы так, чтобы от воды не сильно далеко, не то иссохну.

— Я сначала думала Перуна разыскать, — ответила Лёля, гадая, а слышат ли её вообще Похвист и Ульянка, которые вели глазами какой-то свой диалог. — А теперь, кажется, не поможет он нам. Брат старший, как и батюшка, Похвиста даже слушать не станет.

— В Навь нам надо, — отозвался Похвист, с трудом взгляд от русалки отведя. — Туда Догода ушёл и не вернулся. Только сначала, — он посмотрел на босые ноги Лёли и Ульянки, — на рынок зайти не мешало бы.

И вспомнила Лёля, что и туфельки свои, и узелок с нехитрым скарбом на берегу озера забыла. Вот только после рассказов Ульяны о том, какая жизнь подводная насыщенная, страшно ей было лишний раз к воде возвращаться.

— Ну что же, на рынок так на рынок, — забавно утерев хлюпающий нос рукавом, подвела итог Ульяна.

****

— И как, удобно? — озадаченно полюбопытствовал Похвист, стоя возле прилавка кожевенника.

Лёля вытянула ногу, не в силах налюбоваться на коричневый полусапожок, который сидел на ней, как влитой. Тёплый, мягкий, а вышивка какая! Цветы красные среди листьев зелёных до самого невысокого каблучка тянутся! Ульянка в своей обновке усвистала по рынку гулять, а у Лёли нога такой маленькой оказалась, что только у одного мастера сыскалась пара, ей подходящая.

— Ты правда их купишь? — Лёля с надеждой посмотрела на Похвиста, даже не пытаясь скрыть, как по нраву ей сапожки пришлись.

— Ну… — Похвист заглянул в кошель, притороченный у пояса, — куплю, отчего же не купить. Уступишь пару монет? — обратился он к бородатому мужику, огромному настолько, что даже высокий Похвист парнишкой худосочным рядом с ним казался.

— Ага, карман шире держи, — нагло усмехнулся продавец. — А то я не вижу, как глазки её блестят, когда на работу мою смотрит. Не позорься перед дивчиной, цену сбивая.

— Легко вам говорить, а у меня их две таких, — пробормотал Похвист, с обречённым вздохом выкладывая на прилавок десяток мелких серебряных монет.

Лёля поняла, что теперь эти полусапожки узорчатые её стали, и, не сдержав радости, на ноги вскочила и обняла Похвиста у прилавка жадного торговца. Как старшего брата заботливого, как защитника своего нежданного, как друга любимого, обняла. Наверное, не только в голове у нас память живёт, но и в сердце тоже. Совсем Лёля этого парня не помнила и вспомнить не могла, как бы ни силилась, а верила ему, как родным братьям своим. И оттого стыда не чувствовала, когда вот так, посреди рынка многолюдного, к нему прижималась.

А рынок и правда людьми был запружен, как сети рыбой после хорошего улова. Гомон, крики со всех сторон. Где куры кудахтали, где овцы блеяли. Хлебом пахло, мясным чем-то. Ох, как непохожа была суета эта на размеренную жизнь в Прави! И боязно Лёле было, что затеряться она может среди толпы, и страх как интересно, сколько сокровищ невиданных на каждом из прилавков её ждёт!

— Эй, милый, купи зазнобе своей платок шерстяной! Не пожалеешь, греть будет пуще твоих объятий. А то совсем негодяй этот Похвист распоясался, нигде покоя от ветров его нет! — крикнула в их сторону пышнотелая торговка с соседнего ряда, чей стол был укрыт волнами разноцветных платков кружевной вязки.

Похвист закатил глаза и за руку потащил Лёлю в сторону.

— Видишь, творится что? — жаловался он, пока Лёля крутила головой, пытаясь ничего занятного из виду не упустить. — Клянут меня почём зря. Я, можно подумать, виноват в чём! Натура у меня такая — никаких других ветров, кроме холодных, не выходит! И куда русалка эта несносная запропастилась?!

— Да здесь я! — раздался задорный голос сбоку. Похвист резко остановился, а Лёля, пялясь на загон с худыми пятнистыми телятами, с разбега вписалась в его плечо. — Соскучился уже? — игриво усмехнулась Ульяна, облизывая юрким язычком блестящие губы. В руке у неё бликовал на солнце сладкий карамельный петушок на палочке аппетитного золотисто-жёлтого цвета.

— Где конфету взяла? И не говори, что у торговки зазевавшейся стянула! — Похвист упёр руки в боки, отпустив Лёлю. Лёля сглотнула: до чего же хорош был петушок! Вкусен, наверное, м-м-м… В Прави такое не готовили.

— Делать мне нечего, торговок грабить! — кокетливо махнула ресницами Ульяна. — Парень угостил. Вот тот, что у лавки с пушниной мнётся. Выменял на то, чтобы имя моё узнать.

Она обернулась и послала улыбку светловолосому юноше, зардевшемуся под её взглядом. Он неловко переступил с ноги на ногу и задел локтем висящие рядком рыжие лисьи шкурки. Шкурки посыпались на землю, неуклюжий парень кинулся их поднимать, а Ульянка звонко расхохоталась.

— Вот что ты зубы скалишь, колдунья? Мне людей от таких, как ты, оберегать надобно, а я с тобой вожусь! Пошли, поможем ему и деньги за сладости вернём, нам чужого не надо. Лёля, жди нас и с места не сходи, мы мигом!

Похвист обхватил запястье заходящейся весёлым смехом Ульяны и, точно барка, лесом груженная, с лодчонкой на буксире, через толпу двинулся. Лёля хихикнула, вслед им глядя: бог ветра и водяница, что за компания? Топнула ногой в сапожках новых и решила, что негоже ей посреди потока людского стоять. Пока Ульянка глазки парню вконец раскрасневшемуся строит, а Похвист прилавок с пушниной чинит, одновременно русалку приструнить пытаясь, она и одна по базару пройтись сможет. Сыщутся, не такой уж рынок этот и необъятный.

Лёля обошла деревянную телегу без коня, груженную жёлтыми головками сыра, круглыми, с восковыми печатями. Многие мимо сыров ходили, смотрели жадно, да ценой никто не интересовался. Видно, дорогое это удовольствие ныне в Яви. На второй телеге ряд бочек лежал, плотно меж собой связанных. За соседним прилавком покупательница развернула длинное льняное полотенце, изучая бахрому на его концах придирчивым взглядом. Где-то заржала лошадь, прозвучал басовитый смешок, а затем два мужика в богатых кафтанах по рукам друг друга хлопнули, точно союз какой заключая.

Старичок в простой, но аккуратной одёжке торговал глиняной посудой, и за край длинного платка матери, склонившейся над плошками, держался мальчик, взирающий на происходящее восторженными глазами. Должно быть, решила Лёля, и у неё вид сейчас такой же. Не поверил бы никто, если бы узнал, что она, девица восемнадцати лет, впервые на рынке оказалась.

Лёля остановилась, блеском небывалым привлечённая. Никогда в Прави родители её украшениями не баловали, воспитывали в скромности, а здесь… Прямо перед ней, на полотне белоснежном, ровные ряды убранств девичьих лежали, взгляд притягивали, отойти не давали. Серьги, искусной работой свитые, гривны шейные с бусинами, перстни размеров неброских или с камнями такими, чтобы зависть одним только видом своим вызывать. И всё то медь жёлтая или золото, а не серебро, к которому Лёля с детства привычна была.

— Ну, краса, приглянулось тебе что? — радостно приветствовала её девчонка с такими же, как у Лёли, косами по бокам и веснушками по всему лицу. — Зови батьку, сейчас подарок тебе подберём.

— А батьку зачем? — поинтересовалась Лёля, разглядывая лежащий перед ней клад. Не то, чтобы она охоча была до украшений, но что за девушка пройдёт мимо и не рассмотрит каждую серёжку, каждый перстенёк?

— Как зачем? А деньги у кого? — изумилась девочка.

— У неё и свои есть, — произнёс глухой голос из глубины прилавка.

Лёля вздрогнула от неожиданности и вскинула глаза на юную торговку.

— А, там папка мой сидит, караулит меня и товар, не пужайся. Он всё добро это и выковал. — Девочка облокотилась на прилавок. — Ну так что, подобрать тебе что-нибудь? Серьги эти агатовые диво как хорошо с волосами твоими огненными смотреться будут.

Она подхватила длинные золотые серьги, украшенные чёрной и красной бусиной. Красивые, но такие больше матушке её пошли бы, Ладе Великой. Лёля улыбнулась и помотала головой.

— Яркие больно, не привыкла я к такому. А можно перстенёк тот глянуть? — Лёля указала на маленькое колечко в углу.

Откровенно говоря, не само кольцо внимание её привлекло, а крошечный жёлтый камень, в металл вправленный. Точно Ярило-солнца кусочек на землю с небес упал, и в колечко его заточили.

— Это? — разочарованно протянула торговка. — Медяшка простая с янтарём. Цена ей семь монет. Слушай, ты ведь не из бедных, возьми, что понаряднее, а? Медь — это для крестьян, чтоб украшаться на гуляниях, а вам, боярам, такое носить — подружки засмеют.

— Да что ты, вовсе не богата я. У меня и семи монет нет. Прости, что потревожила, — извинилась Лёля, от стыда опуская глаза. — Камушек мне полюбился больно. Никогда прежде не видела таких.

— Хочешь, за одну монету кольцо отдам? — Из полумрака задней части прилавка поднялся невысокий грузный мужчина, заросший чёрными волосами и бородой. — За эту, — указал кузнец на грудь Лёли. — И ещё любые три украшения в придачу бери.

— Да что на тебя нашло, папка?! Хватит добро наше разбазаривать понапрасну! — воскликнула девочка, пытаясь прикрыть руками товары. — Не видишь, что ль, монета с дыркой, серебра там, как леший наплевал!

— Цыц! А ещё дочка кузнеца! Не можешь чистый металл от дешёвого на глаз отличить? Не так я тебя, Марьянка, воспитывал! Ну так что, меняться будешь? — отчитав дочь, кузнец перевёл взгляд прищуренных глаз на Лёлю.

— Нет, эту монету отдать не могу, для меня она всех сокровищ дороже. — Лёля прижала руки к груди, пряча драгоценный подарок, и на шаг отступила от прилавка. — О доме мне напоминает.

— О доме, значит, — суровый кузнец улыбнулся, пряча улыбку в кустистой бороде. — Это хорошо. О доме всем помнить надобно.

— Если получится, я вернусь, — пообещала Лёля. — Сильно мне колечко ваше понравилось. Даст Род, свидимся ещё. А пока — удачи вам, и пусть торговля процветает.

Лёля поклонилась, и кузнец довольно крякнул в ответ, прежде чем исчезнуть в темноте своего убежища. Его дочка, Марьянка, помахала Лёле на прощание и принялась переставлять украшения, чтобы ярче сияли под солнышка лучами. И казалось Лёле, что самым ярким и солнечным там перстенёк её был, в углу припрятанный. Ей даже чудилось, будто чувствует она, как колечко это палец её обвивает. Эх, вот бы раздобыть где-то семь монет. Всего семь монет — и как она была бы счастлива!

— Ух, вот ты где, насилу отыскали! — Из толпы вынырнул Похвист, и в его серых глазах отразилось облегчение. — Держи, поешь. — Он сунул ей в руку сероватую булку и сладкого петушка на палочке, такого же, прозрачно-жёлтого, с застывшими в глубине крохотными пузырьками воздуха, какой был у Ульяны. Лёля радостно схватила желанное лакомство, а потом заметила, что отчего-то кафтан Похвиста помят, а ворот у рубахи набок сдвинулся. — Умотала меня русалка эта неугомонная. И зачем только подобрали её? Помощи никакой, одни проблемы.

— Ой ли, — подошла к Лёле с противоположной стороны Ульянка. — Я тебя не просила в сцеплялки-совалки ввязываться. И другого нашла бы, кто ради меня в кулачный бой полез. А так смотри, Лёля, какой лентой обзавелась.

— А почему это ради тебя? Мне, может, взгляд того патлатого не понравился…

Не слушая Похвиста, Ульянка покрутилась, хвастаясь широкой лентой цвета малахита, что украшала её толстую косу. Чудо как хороша русалка была в платье зелёном, сапожках новых чёрных, с волосами, в косу гладкую убранными. И никто нечисть заприметить бы в ней не смог — обычная девушка, что побродить по рынку с подружкой вышла.

— Похвист тебе ленту выиграл? — спросила Лёля, кусая булку кисловатую, зато обильно присыпанную хрустящим терпким маком. Она уже начала привыкать к вкусу явьского хлеба. Далеко ему было до хлебов Прави, ну и пусть, не только в хлебе радость.

— А то кто же? Он самый, — Ульянка подмигнула, косясь на безразличного Похвиста. — Ловкий друг твой, сильный и красавцем уродился. Ну мечта, а не парень, — лукаво заключила она. — Ой, пряники!

И Ульяна умчалась к очередному прилавку со сладостями. Лёля успела углядеть, как легонько дёрнулись вверх кончики губ идущего рядом Похвиста, но уже через секунду на лице бога ветра было то же беспристрастное выражение, что и обычно. Отломав большой кусок маковой булки, Лёля отправила его в рот. Видела бы Нянюшка сейчас дочку меньшую Сварога, точно отругала бы, да после похода по рынку у Лёли разыгрался небывалый аппетит.

— Похвист, скажи, а откуда вы в Яви деньги берёте? — задала волнующий её вопрос Лёля, на ходу расправляясь со своим обедом.

— По-разному, — Похвист хмыкнул и дёрнул плечом. — Чаще всего на капище Стрибога люди оставляют, чтобы нас, богов, задобрить. Ну а самый верный способ — заработать. В Яви всегда кому-то помощь требуется.

— Чудно так. В Прави мне всё за просто так доставалось, в Яви за каждую вещь платить надобно. А ты помнишь Правь? Нашу Правь, где мы втроём были.

Теперь Лёля старалась на лицо Похвиста не смотреть. Боялась того, что увидеть может.

— Помню, конечно. Даже не верится, что ты позабыть смогла. Мне кажется, мы с Догодой тебя не забыли бы, хоть нас пытай. — К радости Лёли, в голосе Похвиста не было гнева, лишь затаённая грусть. — Мы ведь всегда с братьями росли. Слышала поговорку: «Стрибожьи внуки — семидесяти семи ветров боги»? Преувеличение, конечно, да не суть. Среди нас только мальчишки, ни одной девчонки не было. А тут ты, сестрица, пусть и не родная. И после того как отец твой нас прогнал… Я-то ещё бодрился, вида не подавал, что скучаю, а Догода… Ночи не проходило, чтобы рыданий я его приглушённых не слышал.

— Мне так жаль… — Лёля опустила голову, чувствуя, как вновь возвращается её запрятанная за новыми впечатлениями совесть. — Я бы, наверное, возненавидела тех, кто со мной так поступил. Если по правде говорить, я думала, вы меня не примете, не простите…

— А я уверен был, что ты нас презираешь, богоубийцами зовёшь. Жесток твой отец, научил и тебя родом Стрибожьим гнушаться. Потому боялся с тобой заговорить, даже после того, как в Яви ты оказалась. Всё момента подходящего ждал. Может, до сих пор со стороны поглядывал бы, если бы не Ульяна эта клятая.

— Эй, Похвист! — Рядом, будто услышав своё имя, появилась русалка. Она лаской вилась возле своего благодетеля, заглядывая ему в лицо широко распахнутыми пленительными глазами. — Будь добрым богом, дай монетку на пряник расписной. Я с русалкой на глазури сахарной видела! Упросила купца мне три таких за одну монету отдать. А так цена им шесть монет, ты представь, удача какая!

— Дожили, пряники по цене сапог продают. Вот, держи, утроба твоя ненасытная. — Похвист вытащил из кошеля монету и вложил Ульянке в ладошку. — Исчезни уже с глаз моих, нечисть болотная!

Ульянка рванула было к лавке с выпечкой, но остановилась вполоборота и улыбнулась Похвисту устами алыми так, что, если бы и существовал поцелуй на расстоянии, он бы это и был. А после растворилась в толпе. И не было уже никаких сомнений, что на сей раз нежный румянец почти незаметный щёк Похвиста не обошёл.

— Чуть не забыл! Пойдём! — скомандовал он, твёрдым шагом направляясь к очередному прилавку. Лёля заторопилась следом и поняла, что они оказались возле той самой женщины, продающей шерстяные шали — лучшую защиту от разбушевавшихся северных ветров. — Выбирай, какая люба!

Лёля окинула взглядом шерстяное изобилие. Вот бы Нянюшке платок из Яви в подарок привезти. Пусть и не было в Прави холодов, как старушке приятно стало бы, наверное, узнай она, что это Похвиста дар. Думая о няне, Лёля указала на бежевый платок, самый, как ей казалось, мягкий, самый пушистый.

— А ну-ка, дай на тебя приложу, красавица! — Женщина-торговка одним движением обернула Лёлю в вязаный кокон. — Ой, ну как хороша, загляденье! Носи на здоровье, милая, и пусть ветры злые тебя стороной обходят.

— Ничего, потерпит, ей теперь от них не отделаться, — обиженно буркнул Похвист, высыпая на ладонь оставшиеся монеты. — Ещё одну дайте, вот ту, зелёную, — попросил он, как показалось Лёле, намеренно стараясь не встречаться с ней взглядом.

Забрав у женщины тёмно-зелёную шаль и быстро спрятав покупку за пазуху кафтана, Похвист, казалось, снова обрёл присутствие духа. По крайней мере, он не прятал весело блеснувших глаз, когда помахал в воздухе пустым кошельком.

— Ну что, хотела узнать, как деньги в Яви заработать? Вот сейчас и будешь учиться, — усмехнулся он и огляделся по сторонам. — И где эту нахлебницу носит? Тремя парами рук быстрее управимся!