Там, где кружат аспиды

Глава 15

— Ой, смотри, там ягода беленькая растёт, что в саду у Морены мы пробовали. Которая на вкус как молоко с мёдом! — оживилась Ульяна. — Наберём пару горстей к обеду?

— А давай! — согласилась Лёля, предвкушая сладкую трапезу.

Припасы потихоньку к концу подходили, так что даже богам бессмертным, а о бренном пропитании заботиться надо было. Ульяна всё сетовала, что нет рядом рек полноводных, кроме Березины, а то она могла бы рыбы наловить. А так парням основными добытчиками быть приходилось. Хорошо, что в тёмных лесах Нави та же дичь водилась, что в Яви и Прави. Во всех трёх мирах голодающие с помощью умений охотничьих могли как птицей тучной разжиться, так и кроликом. Живот Лёли тревожно заныл при мысли о хорошо прожаренной кроличьей ножке. Надо бы ягод набрать поболе, а то у Ульяны уже почти полная чашка, а у неё, мечтаниями о еде увлечённой, на треть только потяжелела. Лёля наклонилась ниже, вспомнив, как стирала бельё на реке. Вот так же тогда спина её несчастная ныла, как и сейчас, пока ягоды она искала в низкой траве.

— Ай! — попытавшись дотянуться до крупной ягоды под кустом, Лёля больно царапнула руку и резко дёрнулась. — Да что же такое! Меня Морена теперь застыдит, недотёпу этакую!

Крохотная жемчужинка, вместо пуговицы удерживающая рукав у запястья, скрылась меж трав, и Лёля даже не сомневалась, что безвозвратно. Вот же неуклюжая, зацепила острую ветку кустарника! Как у маменьки Лады такая растяпа-дочь выросла? Сварога супруга-то изукрашенные наряды носила с достоинством царским. А Лёля работу Морены повредила, и не в первый раз. Три бусины жемчужные она потеряла уже. И пусть не бросались они в глаза среди десятков других таких же, как же жаль тонкую работу сестры уродовать! Морена ведь старалась, ворожила.

— Ульяна, — протянула Лёля жалобно, придумав выход из проблемы, а точнее, решив переложить её на чужие плечи. — Обменяйся со мной платьем своим. Пожалуйста.

— Ты что, Лёлюшка? Ягодку какую пропащую проглотила? Уж не бредишь ли? — неверяще нахмурилась Ульяна, бросив взгляд на Лёлину чашку, наполненную от силы на половину.

— Да правду я говорю, правду. Не хочу я эти жемчуга, вышивки не хочу, раздражают они меня! Никогда роскошество такое не носила, а Морена вот учудила!

— Неужто тебя, дочку Сварога Великого, родители не обряжали?

— Да что ты! Я самая младшая, ещё и не просватанная к тому же. Я одевалась просто, как служанки наши. Такие наряды себе только матушка Лада позволить могла и Жива, сестрица моя старшая.

— Ну и бедовая же ты, Лёлюшка. Иногда как взбредёт что-то в голову твою… Неужели в платье моё простое облечься хочешь ты, богиня? Нет в нём красоты никакой. Я специально самое скромное надела, когда Водяному за женой новой отправилась, чтобы чин свой не выдать. Ой, коли знала, что саму Берегиню русалочьи наряды заинтересуют, я другое взяла бы — оно грудь обтягивает, а по талии кружева идут. Догода-то твой глаз от тебя тогда отвести не смог бы! А какие у платья того рукава… Полупрозрачные, будто пена речная. Не было русалки, что без зависти на меня смотрела бы, когда платье я то надевала…

— Хватит забалтывать меня, Ульяна! — взмолилась Лёля. — Ты меняться будешь или нет?

— Ладно, ладно, уговорила ты меня, подруженька. Мне тоже покрасоваться пред милым своим хочется, а когда же ещё божественное платье примерить доведётся, — ответила русалка, и Лёля увидела, как радостно заблестели её глаза.

— Давай за камни зайдём, чтобы не заметил кто? А то, не ровён час, вернутся наши добытчики не вовремя. Это меж тобой и Похвистом тайн уже не осталось, а я… Не готова я ещё, чтобы Догода меня без одежды видел, — смутилась Лёля.

Обе они скрылись за каменной грядой. Ульяна одним плавным движением стянула через голову зелёное платье и сдержанно зашипела, пока Лёля возилась с тугими завязками на своём боку.

— Ульяна… С тобой точно хорошо всё? — Лёлины пальцы застыли над тесёмками, когда она увидала обнажённую спину русалки.

Дорожки чешуи здесь были более грубыми, чем на руках, а кое-где и красные отметины проступали, словно воспаления на белой коже. Ниже, на ногах и ягодицах красавицы, кожа почти сплошь из одной чешуи состояла, точно хвост у русалки настоящей.

— Побаливает немного, — после нескольких секунд молчания созналась Ульяна. — Я в последнее время даже от Похвиста прячусь, усталостью прикрываюсь. Не хочу, чтобы видел он меня нагую, не прикрытую ничем. Масла-то мне только для рук хватает… Когда уже выйдем мы из Нави этой, Лёлюшка?

— Род Великий, отчего же не сказала ты ничего? Я бы придумала что-нибудь! Поторопилась бы, может быть, воду тебе нашла бы! — Лёля острожно притронусь к твёрдой чешуйке на плече русалки, острой и жёсткой на ощупь. — Хочешь, помощи у Рода попрошу, как тогда, с Аукой?

— Не надо, Лёлюшка, пожалей себя. Я же не больна, не ранена. Это сущность моя истинная явьская с природой навьей ужиться не может. А молчала я потому, что не хотела на себя время переманивать, которое ты с Догодой провести могла, — виновато усмехнулась Ульяна. — Я вижу, как хорошо вам двоим, как вы каждой минутой вместе дорожите. Да и мне с Похвистом побыть хотелось. Вдруг в Яви снова охладеет он ко мне? А раны от чешуи моей… Не страшно это, пока и перетерпеть можно. К тому же, — отметила она, — твоя рубаха нижняя из такого полотна тонкого сшита, что меня почти тревожить не будет. Мне теперь гораздо легче станет, а всё тебе благодаря.

— Ой, знала бы, давно бы тебе её отдала. — Лёля проворно развязывала тесёмки, пытаясь поскорее избавиться от платья. — Мы живо дойдём. Я ничего Догоде не скажу, но отныне мы только к вратам ступать будем, ни на что не отвлекаясь.

— Спасибо тебе, Лёлюшка, что понимаешь меня. Каждой девушке хочется, чтобы возлюбленный её только красивой видел. А я постепенно в чудовище превращаюсь. Мгновения считаю, когда тело влагой напитать смогу, когда пред Похвистом предстану девицей гладкокожей. А пока хоть в новом платье перед ним пощеголяю. Как думаешь, понравится ему?

Лёля помогла Ульяне надеть белую гладкую рубаху, бережно затянула каждую завязку сарафана. Сама она ещё одеться не успела, заботясь о подруге, потому чувствовала, как суховей гуляет по её собственной голой коже. Казалось, что здесь воздух ещё суше, чем в царстве Морены. Неприятный, словно колющий. Как же души навьские его терпят? Может быть, поэтому посёлки жителей местных давненько им уже не попадались?

— Ой как нравится мне! — Ульяна провела ладонью по подолу сарафана, оценивая добротно скроенную ткань. — Отродясь голубого не примеряла. Что скажешь, не портит меня?

Щёки Ульяны разрумянились, и она выжидательно смотрела на Лёлю. Лёля прикрыла платьем русалки обнажённую грудь, украшенную лишь монеткой Мокоши на тонкой цепочке, и внимательно взглянула на подругу. Без привычного зелёного Ульяна более человечной стала, более нежной. Зелень глаз казалась не такой острой, проявилась чернота волос. Сейчас Ульяна больше на царственную Морену походила, чем на нечисть дерзкую. Лёля даже позавидовать успела, пока новый облик русалки изучала. Вот бы ей самой такую кожу белоснежную и очи яркие! А то ходит как замухрышка коричневая с этими рыжими косами, карими глазами и лицом, веснушками помеченным. Самая из сестёр своих невзрачная! И за что только Догода полюбить её смог?

— Очень красивая ты, Ульяна, — вздохнула Лёля, пытаясь не смотреть на обтянутую тугой тканью грудь подружки, потому что у неё самой в этом платье формы такими выдающимися не были. Не ту девицу обрядила Морена, ой не ту. Вот сразу Ульяну такой сделала бы, Похвисту, глядишь, вино заговорённое и не понадобилось, чтобы сердце своё открыть.

После первого поцелуя целовались Лёля с Догодой часто, целовались долго и сладко. Из-за этого и путь их к Калинову мосту удлинился. До того, как узнала Лёля про недуг Ульяны, при каждом удобном случае сбегала она с возлюбленным своим и подолгу гуляла, останавливалась в местах живописных, удивлялась тому, как в Нави, оказывается, привольно и любо жить.

Вдвоём, держась за руки как приклеенные, они обходили навьские посёлки, дивясь тому, что и у мёртвых «жизнь» кипела. Так же строили они себе дома, так же сажали сады, огороды, не приносящие богатых плодов, но напоминающие о Яви. Лёля сказала бы даже, что жители Нави счастливее тех были, кто в Яви остался. После смерти находили они любимых, родных, собирались семьями большими, чтобы никогда уже больше не расстаться, а существовать в покое однообразных дней без страха смерти и потерь.

Поначалу робкие и несмелые ласки Догоды становились все более отчаянными, а Лёля не хотела ему противиться. Как огонь пылал он, зажигая и её сердце. Она, отбросив ненужную меж двух любящих душ скромность, полюбила плести в его волосах тонкие косички, гулять пальцами по его лицу и мечтать о том, как сложатся их судьбы в будущем.

— Рядом со Стрибогом я жить не буду, даже не мечтай! — заявила она, путаясь пальцами в светлых лёгких волосах.

Как на подушке лежал Догода на её коленях, а сама Лёля под деревом сидела, удобно спиной к стволу прислонившись. Неподалёку Ульяна готовила ужин, Похвист ей помогал, не сводя с русалки счастливого влюблённого взгляда. Лёля тоже помочь вызвалась, но Ульяна её и Догоду прочь прогнала с хитрой улыбкой, якобы травы ароматные для заварки поискать. Осознавала Лёля, какой ценой расплачивается за своё с Догодой уединение, но противиться не могла. Только не отходила далече, чтобы и с Догодой понежиться, и всегда наготове быть по зову старших друзей путь продолжить.

— Тогда построим дом, где скажешь. Мне всё равно в месте каком, лишь бы с тобой и с Похвистом. Эх, не нравится мне платье твоё, то лучше было. — Догода чуть сдвинулся в сторону от мешающей ему складки зелёного русалочьего платья.

— Это потому что Ульянино оно? Неужели до сих пор ты её не принял? — Лёля обиженно сдвинула брови.

Догода вздохнул.

— Сама по себе мне Ульяна нравится. Добрая она, заботливая. Но иногда я думаю, что лучше бы она пропала куда-то. Да погоди ты, не злись! — поспешил он опередить Лёлю, уже было гневно открывшую рот. — Я в хорошем смысле. Она же русалка. Соблазнительница с душой пустой, как про них говорят. Не верю я, что искренне она брата моего любит. А что, коли выбрала она его как трофей охотничий? Чтобы похваляться потом, мол, самого бога ветра северного приручить смогла. Неправильно это, но порой я представляю, как славно было бы, если бы другим она увлеклась, а брата моего оставила.

— Она не русалка, а водяница, — строго отрезала Лёля, отводя взгляд от любимого, но ненадолго. Она грустно посмотрела в серо-голубые глаза и призналась: — А я порой мечтаю, что способ отыщу её бессмертной сделать. Несправедливо это, она такой родной мне стала, а умрёт, когда мы даже не состаримся. Понимаю умом, что невозможно это, а сердце верить отказывается.

— А Похвисту каково? Он каждый день только об этом и думает. Хотя сейчас я лучше понимаю, отчего так дорога ему Ульяна. — Догода сел и повернулся к Лёле. — Говорят, любовь то, любовь сё… Но никто не говорит, что хороша только взаимная любовь. И если права ты, и нет в речах Ульяны лукавства, счастливее Похвиста никого сейчас не сыскать. Самое дивное чувство — понимать, что любит тебя тот, из-за кого твоё собственное сердце бьётся. Как жил бы я, если бы с детства память о тебе хранил, отыскал тебя, а ты объявила бы, что за брата моего выходишь?

— За Похвиста-то? — прыснула Лёля. — Вот уж парочка из нас вышла бы: один вечно угрюмый, другая улыбается лишь по праздникам. Нами можно было бы явьских детей пугать. Нет, мне другие парни любы — те, что в янтарных аспидов обращаются. Знаешь, что сделать мы должны как только в Яви окажемся?

— Не знаю, — улыбнулся Догода.

— Обручиться нам нужно. Мужем и женой стать. А догадываешься почему?

— И почему же? — ещё шире улыбнулся он.

— Потому что только как мужа моего батюшка тебя в Правь допустит. А тебе обязательно нужно в Правь! Я Нянюшке слово дала, что мы вместе к ней придём, ты и я. А если ещё и Похвиста приведём, она так счастлива будет, так счастлива!

— Неужто помнит меня Нянюшка? Или ненавидит, как другие твои домашние? — поразился Догода.

— Нет, любит она тебя. И до сих пор платок твой хранит — белый, с золотой вышивкой! Красивый такой платочек. Правда, теперь он в крови моей.

Догода снова улыбнулся, но тоскливой улыбкой.

— Как проще было бы, если бы в тот день мы с Похвистом другую игру затеяли. Ну что нам стоило? Из-за дурости нашей всё под откос пошло. А ведь мы могли бы с тобой тогда не разлучаться. Мы бы вместе повзрослели, я, как полагается, прислал бы сватов, а на нашу свадьбу боги всех трёх миров собрались. А что теперь? Берегиня и изгой, со всех сторон отверженные. Как простить себе это?

— Давай жить дальше будем. — Лёле и самой грустно стало от мелькнувшей пред глазами картины своего возможного безоблачного счастья. Но представила она, как много в её жизни не случилось бы, окажись мечта Догоды явью, и горечь в душе улеглась. — Попробуем теперь счастливыми друг для друга стать. Мне кажется, та девушка, какой раньше я была, могла бы тебе и не понравится. Если что-то и задумал Род для нас с тобой, всё позади уже.

Догода потянулся и обнял её, а Лёля обняла его в ответ. Так вот зачем Род заповедал всем пару создавать — и людям, и богам, и даже зверям лесным. Вдвоём гораздо легче боль любую сносить, чем одному. Вдвоём они и против целого мира пойти смогут. И что бы там Догода ни говорил, теперь и Похвист с Ульяной друг друга не отпустят. Молодая ещё русалка, только недавно в брачный возраст вошла, ей ещё жить и жить. А дальше видно будет.

Если бы Лёля была уверена, что в Нави, обители мёртвых, умереть нельзя, она первой предложила бы им всем четверым однажды сюда переселиться. Но, к несчастью, Навь была Родом для людей сотворена. Ульяне, созданию Яви, не суждено здесь оказаться. Ей даже постареть не суждено. Однажды, когда срок, ей предписанный, закончится, её душа вернётся в воду, где сольётся с душами других ушедших водяниц, чтобы положить начало жизни новым водным духам.

— Я вспомнила только что, — Лёля отстранилась и стыдливо взглянула на Догоду. — Я же тебя искала, чтобы прощения просить.

— За что? — удивился он.

— За то, что не заступилась за тебя перед батюшкой. Видно, глупая тогда была, маленькая, ценность дружбы понять не могла.

— Да ты и сейчас не очень умная, если думаешь, что меня это волнует. Не хватало только, чтобы девчонка меня защищать вздумала. Это я вместо тебя должен был на куст тот колючий броситься, каждый укол в своё тело принять. Знаешь, дело какое удивительное: я в тебе девушку желанную вижу, что разум мой заполонила, а с другой стороны — нет у меня товарища, тебя ближе. Похвист не в счёт, он кровь родная, иное это чувство. А с тобой мы будто всё сделать можем, со всем совладать. Я как огонь, а ты воздух, меня питающий.

— Если ты огонь, то в тепле твоём я вечность греться буду.

Лёля понимала, что Догода, может и неосознанно, но имел в виду. Отныне судьба его в её руках. Ей сдерживать пламя, которое из-под контроля выйти может, ей и раздувать его, если угольком станет. Но Лёля не против была. Наоборот, не счастье ли встретить того, кого она так хорошо дополняет? Представить, что теперь их ждёт долгая, счастливая и наполненная любовью жизнь, казалось легче лёгкого.

— Уж лучше огнём и воздухом быть, чем воздухом и водой, — сказала она, с замирающим от беспокойства сердцем глядя на слившихся в поцелуе Похвиста и Ульяну.

Ульяна, несмотря на нездоровый цвет лица и воспалённую спину, умудрялась сохранять жизнерадостное настроение. В новом наряде, точно боярыня какая, вышагивала она легко и гордо даже по сухой каменистой почве. Будто одними мысочками касалась она дорожки, покрытой смесью песка и камня мелкого, и казалось, вот-вот вспорхнёт, как птичка.

Но птичкой она тогда здесь единственной окажется. Лёля понятия не имела, как забрели они в такую унылую местность. Вокруг одни валуны, чёрные да серые. Узкая тропка посередине, а по бокам уступы нависают, чахлой синей травой покрытые. Теперь уж не только деревни им не попадались на пути. Ни зверей, ни птиц, не нежити навьской — никого уж полдня как не встречалось. Грызуны только на крыс похожие меж камней сновали, но любоваться на них — удовольствие не из самых приятных.

Ульяна что-то напевала под нос и загадочно улыбалась, Похвист с Догодой шли впереди. Лёля краем уха слышала их спор о том, верную ли дорогу они выбрали, но решила во всём довериться братьям-ветрам. Уж те-то к жизни походной лучше, чем она, подготовлены. Куда скажут — туда и пойдёт, где укажут — на ночёвку останется.

— Как посмотрю на вас с Догодой, душа радуется. Как милуетесь вы, как обсуждаете что-то увлечённо — ну сказка! — промурлыкала Ульяна, игриво покосившись на Лёлю. — Ох, пара вы красивая, а детишки пойдут — загляденье просто!

— Следишь за нами? Ну то-то же. Знай теперь, каково мне было на нежности ваши с Похвистом смотреть, — съязвила Лёля, подстраиваясь под плутоватый тон подруги. — Постыдились бы хоть глаз чужих! Такое у костра устроили, вина напившись!

— Да как же, Лёлюшка, сдержать себя я тогда могла? Не ведала, да и не думала даже, что первая у него была. У него — бога-красавца. Всё мне Похвист в тот день рассказал — как с чувствами своими боролся, как рад, что проиграл им. А я что? Ты всегда знала, что в нём смысл существования моего. Теперь и он это знает. Как легко, как свободно, когда тайна любовная сердце не гнетёт. — Ульяна раскинула руки в стороны и прокрутилась на месте. — У вас не так разве? Разве не высказали вы друг всё, что в душе берегли?

Лёля засмотрелась на счастливую русалку. Может быть, другие русалки и вертихвостки, да не эта. Когда так сильно любят, как Ульяна Похвиста, ни на кого другого любовь свою не меняют. Не понимает Догода ещё, что повезло брату его. Пусть лет на пятьсот всего, да другим и за всю жизнь везения такого не встретить.

— Ты что это примолкла? — поинтересовалась Ульяна. — Али сказала я что-то не то?

— Нет, нет… Я это… замечталась просто. — Лёля головой потрясла, отгоняя докучливую мысль про роковые для русалки пять столетий. А то и того меньше, Ульяна никогда не говорила, сколько из отпущенного ей срока уже прожила.

— О Догоде, небось, мечтаешь? — Ульяна подмигнула Лёле.

— Зачем мне о нём мечтать, когда рядом он, — улыбнулась Лёля. Приятно, однако, вот так, без стеснения и ужимок говорить о Догоде, как о части своей судьбы. — Мы решили, что вовек теперь не расстанемся. Браком сочетаемся сразу же, как только дом свой срубим. Вы же с Похвистом с нами жить станете, правда? Тогда можно сразу на два крыльца строить.

— Ой ведь, голубки какие! А не рано вам о вещах таких думать? Ещё скажи, пяток детей нафантазировали — четыре мальчика и одну дочку младшенькую, чтобы любить и баловать особо?

Лёля перестала улыбаться, ощутив в груди укол тоски. Дар ли это её, Берегини, проснулся или просто чутьё, но изменение в нотах голоса Ульяны на последних словах она уловила безошибочно.

— А моя ли мечта это? — напрямик спросила она, в упор глядя на русалку.

Ульяна сникла, но затем уголки её губ дёрнулись вверх.

— Какая же ты стала, — она довольно усмехнулась, опуская взгляд к земле. — Раньше наивная была, безгрешная, а сейчас лучше души чужие понимать начала. — Ульяна пнула маленький камень, и он покатился в сторону, заставив впереди идущих парней обернуться на звук. — Мы с Похвистом о чём угодно говорим, но не о будущем. Решили так негласно. Будущее не для нас. Не для бога и водяницы. Мы одним днём живём, тому и рады. Да только сложно сдерживаться и не представлять, какой семьёй могли бы мы зажить. Но и того мне не дано. Пред Родом я замужем уже.

— Род сердца видит, а не законы, людьми придуманные. И вообще, может, оно и верно — жить только тем днём, в котором существуешь. Больно же, наверное, когда задуманное не сбывается?

Ульяна пожала плечами.

— Больно, конечно. Но ещё больнее совсем себе в мечтах отказывать, каждый раз обрывать грубо, отговаривать саму себя, что пустое это всё…

— Вы почему камнями кидаетесь? Случилось что? — выкрикнул Похвист. — Ульяна, ты как, не устала?

Лёля не могла не порадоваться его заботе о любимой русалке. Она ласково посмотрела на своего мужа будущего, надеясь, что когда-то и он о ней так же печься будет.

— Да хорошо со мной всё! Ишь, распереживался, — скрывая усмешку, фыркнула Ульяна, успевшая сорвать с шипастого куста у обочины маленький синий цветок.

— Всё равно отдохните пока! А мы с Догодой дорогу разведаем. Сдаётся мне, не туда свернули, обратно нам выступать надобно. Но лучше бы проверить. И то вдруг до врат осталось всего ничего!

— Идите проверьте, коли хотите! Мы здесь будем вас дожидаться! — прокричала Ульяна.

— А кто сказал, что мы идти будем? — весело отозвался Похвист.

Посмотрел он на Догоду, кивнули они друг другу, будто сговариваясь. Мгновение — и вместо парней, по дороге бредущих, серый сокол и янтарный гладкий аспид небо пронзили.

— Эх, мальчишки! — неодобрительно сморщилась присевшая на камень Ульяна, обрывая лепестки цветка. — Лишь бы покрасоваться и силой померяться. Вон, гляди, как полетели. Явно же состязаются, кто быстрее. И смотрю я, Догода половчее будет.

— Так он не птица, а аспид, — рассмеялась Лёля. — Он в воздухе как рыба в воде. Змей летающий, надо же. Даже не слышала, что бывают такие.

— Вот налетаются сейчас, а потом ноги еле приволокут. Знаю я их, — цокнула языком Ульяна. — Не для полётов воздух здешний, тяжёлый он.

— А ты как себя чувствуешь? — Лёля села рядом с русалкой на твёрдый и жутко неудобный камень. Но ноги с благодарностью заныли, и она поняла, что действительно утомилась. С обеда первая передышка, а ведь уже почти сумерки.

— Терпимо. Скажу тебе, душа моя, никогда я ещё так долго без воды не оставалась. Но масло Морены помогает, да и мысль, что скоро Явь увижу. — Ульяна оборвала пяток последних бело-синих лепестков, а затем нервно уронила оставшийся стебель в негустую траву. — Как бы мне сейчас хотелось в озерце лесном понежиться, да с водичкой прохладной. Вот как до воды дорвусь, целый день отмокать буду. Хоть без меня уходите, коли наскучит, а я на берег ни ногой.

— Да так мы без тебя и ушли. Похвист не отпустит, за шиворот нас с Догодой обратно приволочёт и тебя дожидаться заставит.

— Э, нет. Он быстрее меня из воды вытащит, на плечо закинет да с собой заберёт, лишь бы Догоду из вида не терять. Он и так сам не свой был, когда уходили вы. Ты подожди, скоро женихаться при себе заставит, заботливый старший братец.

Лёля хихикнула, представив эту картину. А что, вполне в духе строгого Похвиста. Да только Догода слушать его не станет. Как и брат, тот ещё упрямец своевольный.

— Хорошие они всё-таки, да? — спросила она, обернувшись к русалке.

— Хорошие, ещё какие хорошие, — улыбнулась та.

Лёле хотелось верить, что и она не совсем уж никчёмна, а бога своего янтарного достойная. Ульяна-то вон давно доказала, что с Похвистом наравне. И от шишиг его силой своей властительницы речной спасла, и в бою с ястребами спину его прикрывала, водными шарами супостатов раскидывая. Грубые слова родни его стерпела, до брани низкой не опустилась. Она даже Догоду полюбила, хотя он не скрывал, что не слишком-то рад её присутствию в жизни брата. А сама Лёля пока, кроме того, что на побег из дома решилась, ничего героического не совершила. Ну, если только с аспидом целовалась, да и то без даров Похвиста и Ульяны не усмирила бы его. Говорил Велес, что способности Берегини велики, но как-то мало пока от них толку было.

— Ой, смотри, возвращаются! Интересно, нашли ли путь-дорогу дальше, али здесь ночевать придётся? — Лёля подскочила с камня, заметив две фигуры в тёмном небе.

Широко ходили вверх и вниз могучие крылья, быстро приближались их с Ульяной суженные. Неужто уже так стемнело сильно, что даже аспид её янтарный во тьме чёрным казался? Увенчался ли успехом замысел братьев? Или не рассмотрели в темноте, куда тропа ведёт? Как спать на камнях таких острых, когда рядом травы не набрать, чтобы постель какую-никакую соорудить?

— Лёлюшка, — напряжённая Ульяна встала вслед за ней. — Чудится мне… — она замолчала, прищурившись. А когда снова заговорила, дрожащий голос подруги своей Лёля не узнала. — Не они это Лёлюшка!

— Как не они? — испуганно прошептала Лёля, вглядываясь в крупные фигуры, зависшие над ними.

Её вопрос в ответе не нуждался. Лёля и сама уже видела тех, кого увидеть больше не думала. Двух чёрных аспидов, да только крупнее того, в кого Догода обратился. А на спинах их всадники сидели! В ржавых доспехах, в провалах шлемов тьма. Лёля пошевелиться не могла. Кто это? Зачем они здесь? Нападут? Но разве в Нави не Чернобог всем заправляет? Из его ли отряда два бойца? Да, наверное, это воины, что границу охраняют. Конечно, они же ведь к вратам шли, выходит, граница царства навьего рядом совсем. Ух, а она уже напугаться успела, как заяц лесной, что любой шорох за лисицу принимает.

Лёля посмотрела в черноту, туда, где должны были быть глаза наездника. Жуть какая. И сердце её заячье колотиться не переставало. До чего же защитники Нави страшные! Она уже приготовилась было поприветствовать воинов Чернобога, как… Струя пламени ударилась о землю у её ног, заставив с пронзительным визгом отскочить назад.

— Ай! — от боли и неожиданности выкрикнула Лёля, когда её затылок встретился с каменистой грядой.

Между ней и огнедышащим аспидом стояла взявшаяся из ниоткуда Ульяна. Не сама она отскочить успела, запоздало осознала Лёля. Это Ульяна схватила её и отбросила к камню, одновременно прикрыв собственным телом. Русалка озиралась по сторонам, но Лёля знала, что не найдёт она то, что ищет. Ни капли воды не сохранилось в этом сухом краю.

— Эта? — хриплым голосом спросил один из всадников, наконечником копья указывая на русалку.

Аспиды на землю не опускались. Второй кружил выше, и Лёля боялась, он атакует сразу же, если она вздумает хотя бы просто пошевелиться. Но почему? За что взъелись на них стражи границ? Неужто приняли за ту нежить, что пытается извне в Навь прорваться?

— Эта. Не трожь, сам возьму, — пророкотал второй всадник.

Лёля снова закричала, когда прикрывающая её спина Ульяны исчезла. Как тряпичную куколку, русалку подхватили острые когти, кольцом обвились вокруг тонкой талии. Ульяна с ужасом посмотрела на Лёлю, протянула руку, но Лёля не успела её ухватить. Слишком быстро рванули вверх и без того израненное тело сильные крылья. Голова пленницы дёрнулась, разметались чёрные волосы. Лёля прижалась к камню, оставшись без защиты пред нацеленными на неё тёмно-красной пастью аспида и серо-бурым остриём копья.

— Служанкой аспида своего побалуй! Не нужно, чтобы Чернобог раньше времени о пропаже узнал! — скомандовал, поднимаясь выше, уносящий Ульяну всадник.

— На кой нам служанка, коли госпожу унесли, — осклабился жёлтыми выщербленными зубами оставшийся воин. — Жри, малец, я дозволяю, — похлопал он по шее своего аспида.

На Лёлю пахнуло вонью и жаром, когда аспид поддался вперёд, разевая пасть. Голова закружилась, на лицо брызнула горячая слюна. Перед гибелью Лёля не думала о своей боли, о боли тела, сжираемого заживо. Она думала о том, как больно будет Догоде, когда найдёт он её окровавленные останки. Если б знала она, что всё так закончится, не ответила бы на его любовь. Лишь бы только оба брата в безопасности были…

Послышалось ли ей, до смерти перепуганной, или резкий птичий крик воздух пронзил? А потом вспыхнул огонь. Другой огонь, яркий, жёлтый. Полыхнул перед её глазами, но не на вершок не задел. Чёрный аспид пошатнулся в воздухе, а опалённый наездник истошно завопил. Лёле казалось, что вжиматься в камень больше некуда. Горели седые космы, торчащие из-под шлема, ошмётки одежды в прорезях дряхлых доспехов, несло гарью, зловонием тлеющей плоти. Неужели мёртвые могут что-то чувствовать? Ящер завыл, но скорее чувствуя агонию хозяина, а не страх — ему ли, тому, кто огнём дышит, бояться чужого пламени? Чужого? Лёля обернулась.

Догода! Подобрав развевающееся платье, она скользнула мимо мечущегося чёрного аспида и, пытаясь не споткнуться в клубах дыма, бросилась к любимому. Ужас и паника ушли только тогда, когда она, зажмурившись, прижалась к его плотной горячей чешуе. Лёля слышала, как нёсся на них вражеский аспид, её обдуло горячим ветром, когда Догода снова выдохнул свой огонь. Её пальцы сводило судорогами, так сильно цеплялась она в своего защитника. Что-то больно коснулось её щёки, и по лицу потекла тёплая струйка. Лёля отказывалась открывать глаза и возвращаться в этот кошмар. Только спустя несколько секунд тишины она вспомнила, что не видела Похвиста, и осмелилась осмотреться.

Чёрный аспид пылающим факелом исчезал среди тусклых звёзд. На узкой тропе не было никого, кроме неё и Догоды. До самой каменной гряды простиралась жжёная трава, огромные валуны, вывороченные из земли, оплавились, опалённое древко копья неведомого злодея напоминало о том, как направлено было точно Лёле в лицо. Оранжевые глаза янтарного аспида пытливо разглядывали её узкими зрачками, а крыло прикрывало голову, словно крыша. Поняв, что она спасена, Лёля разрыдалась.

Она плакала так горько, что не заметила, как Догода снова стал собой и заключил её в порывистые объятия.

— Ульяна… — у неё не было сил даже что-то объяснять.

Лёля знала, что ранила щеку, и сейчас её кровь пропитывала нарядную рубаху любимого. «Она снова портит работу Морены», — пришла в голову Лёли бесполезная мысль. Сердце в груди Догоды билось поверхностно и часто, Лёля слышала каждый его стук. Он гладил её волосы, но взволнованным взглядом скользил по окрестностям. Похвист… Неужели и он тоже, как Ульяна… Лёля зарыдала горше. Но затем она нежданно ощутила саднящую боль в горле. Такую, что сложно было дышать, не то, чтобы говорить. Лёля опознала это уже испытанное однажды чувство. Род Великий, почему она такая бесполезная? Почему её дар просыпается только в минуты страданий? Лёля вытерла слёзы и отошла от Догоды на три шага.

— Молчи, — предупредила она его самоубийственную попытку заговорить.

«Великий Род, — Лёля склонила голову, пытаясь не потерять это чувство чужой боли, забрать её, перенести на себя. Она молилась молча, потому что теперь и сама не могла говорить. — Прости, что лишь в минуту трудную к тебе обращаюсь. Даруй исцеление Догоде, тому, кто от смерти верной меня уберёг. Верю, по милости твоей не откажешь ты просящей. Спаси нас, Род Всемогущий. Всех нас убереги».

И Лёля ощутила, что Род не отказал. Она смогла вздохнуть, а значит, сможет и Догода. Когда Лёля открыла глаза, Догода держался за горло и, казалось, не верил в случившееся.

— Они Ульяну забрали, — Лёля снова прижалась к любимому, чувствуя себя одинокой и беспомощной.

— Зачем? — Лёля не видела его лица, но голос Догоды был полон изумления. — Зачем она им? Кто мог напасть на нас здесь, в Нави?

— Не знаю. Я думала, это Чернобога подданные, а они… они… Где Похвист? — всхлипнула она.

— Полетел за аспидом, который Ульяну унёс. Я не понимаю, я ничего не понимаю. — Длинные волосы Догоды задели её пальцы на его спине, словно он замотал головой.

— Что нам делать теперь? Они же просто перепутали, приняли нас за врагов? Похвист ведь вернёт Ульяну? — Лёля ощутила, как напряглось тело Догоды под её руками. — Вернёт же, да? — переспросила она, чувствуя, как нарастает внутри тревога.

— Нет, — ответил Догода.

Услышав жестокий ответ, Лёля вскинула голову, но Догода не смотрел на неё. Он смотрел куда-то вдаль. Лёля проследила за его взглядом. Похвист вернулся. Он летел тяжело, но не оттого, что нёс на спине ту, кого она ждала увидеть. Совершенно один на фоне ночного навьского неба, он летел так, как после сражения с ястребами, хранителями Птицы Сирин. Лёля догадалась, что они проиграли.

Её взгляд привлёк маленький бутылёк под ногами. Она посмотрела на него внимательно, и её затрясло. Это было масло, которое облегчало Ульянину боль.

— Не волнуйся, Берегиня моя, — Догода прижал голову Лёли к своей груди. — Если они её забрали, значит, не убьют. Им что-то от неё нужно. Сейчас мы разузнаем, что удалось увидеть Похвисту. Мы вернёмся к Чернобогу, Морене, они помогут. Мы сумеем её спасти.

Лёля дрожала, будто оказалась под холодным ветром Яви, а не посреди раскалённой каменистой расщелины. Ни Похвист, ни Догода не видели того, что видела она сама, обмениваясь с Ульяной платьем. Сколько у них времени на спасение той, кто умирает, отравленная воздухом навьего царства?