Там, где кружат аспиды

Глава 12

— Ну что, может, хотя бы сбитень попробуете?

Лёля с тоской посмотрела на сестру. Прав был Верес, изменилась Морена. Конечно, она и сама в Яви другой стала, но Морена… Точно на сестру родную Лёля глядела, а видела на девушку незнакомую.

Хороша была Морена, никто спорить не стал бы. Но прозрачные глаза голубые на лице её белокожем, длинными кудрями чёрными обрамленным, пугали одновременно пустотой и мудростью. Истинная царица Нави, что в самом изножье Древа спряталась. От красы её холодной Лёле не по себе сделалось, мурашки по коже пробежали. Одной они крови, одного воспитания, а она сидит сейчас подле сестры с косой растрепавшейся, щеками на солнце Яви загоревшими, руками и ногами исцарапанными, точно девчонка дворовая. А ногти? У Морены каждый пальчик будто жемчужинкой увенчан был, а у неё… без слёз не взглянешь. Лёля решила и не смотреть. Уставилась в тарелку перед собой, яствами ароматными наполненную. От робости даже кусок в горло не лез.

Рядом на длинной лавке так же угрюмо пялились в свои тарелки Ульяна с Похвистом. Аука забился русалке на колени и ни писка не издавал. Дух такой от Морены шёл, что все понимали: великая богиня перед ними. Чернобога спутница, Навью управляет, покой умерших бдит. А они к ней заявились компанией шумной, да ещё и требовать отпустить Догоду собрались.

— Ну что же вы? Длинный путь прошли, неужто не изголодались?

Даже от нежного голоса Морены такая власть шла, что Лёля невольно ломоть хлеба схватила. Но потом подумала и обратно на стол опустила. Вздохнула глубоко. Сколь ни сиди молчком, а задача их от этого проще не станет.

— Сестрица, знаешь ты, где Догода? — на одном дыхании выдала она.

— А я всё жду, когда спросите? — рассмеялась Морена звонким хрустальным колокольчиком, а Похвист вскинул голову, прислушиваясь к ответу. — Могла хотя бы притвориться, что пришла сестру старшую навестить. Давно ведь не виделись. Рассказала бы, как там батюшка, как матушка. Часто ли вспоминают меня, дом отчий покинувшую? Или клянут, что в Прави не осталась? Много душ я в Навь отправила в своё время. Никак не простят мне родители, что хотя бы умершим хочу полезной быть.

— Ты извини, сестрица, — повинилась Лёля, — я только недавно узнала об этом. А Жива? Она ведь до сих пор не ведает, что когда-то Скипер-змею служила, не знает, что в крови руки наши, дочерей Сварога. Она и про тебя думает, что силой батюшка союз твой с Чернобогом заключил.

— Ну, без силы не обошлось. Только не отец меня к браку принудил, а я его. Насмерть стояла, а не дала воспоминания свои стереть. Я, как только Чернобога увидела, сразу поняла, что в сердце он моём навечно. Никому его оттуда забрать не дозволила, — улыбнулась Морена, и черты её холодного лица стали мягче, человечнее. — Ну а ты? Выбрала юношу себе по душе? Неужто этого бога ветра лохматого? Потому за собой привела?

— Эй! — возмутился Похвист, приглаживая растрёпанные волосы. Лёля заметила, что и правда шевелюра его тёмно-русая длиннее стала за время их странствования. — Ты меня не приплетай, Морена, да от ответа не уходи! Велес нам всё рассказал. Отчего Догоду, братца моего меньшего, сокрыла и даже весточки не подала?

— Надеюсь, сестра, не он твой избранник. Сочувствую той, кто на грубияна этого глаз положит, — Морена вздёрнула бровь, а Ульяна вспыхнула бледно-розовым румянцем.

— Да нет, Похвист хороший, — возразила Лёля. — Ты же помнишь его? Если память не теряла, так помнить и его, и Догоду должна.

— Да помню я, помню, — вздохнула Морена с печальной усмешкой. — Как их забыть? Особенно если учесть, что старший брат почти не изменился: как был в детстве строптивым и высокомерным, таким и остался. А вот младший… Младший всем люб был. Коли не знала бы я, что ты из семьи нашей, точно решила бы, что сестрёнка его, двойняшка. До того похожи вы. Хотя сейчас вижу, глаза у вас разные. У тебя тёмные, а у Догоды, как у брата его, серые. Да только у этого они как льда кусочки, у младшего в них будто солнце отражалось.

— Если помнишь, молчала отчего? — упорствовал Похвист.

— А кому мне о нём говорить? Тебе? — Морена пристально посмотрела на Похвиста. — Или семейству твоему, которое нас с сёстрами на погибель бросило? Что-то и тебя, такого смелого, я в битве против Скипер-змея не видела. Не хватало только, чтобы заявились вы в царство моё всей оравой внуков Стрибожьих и погром устроили! Ничего нет в Нави превыше покоя! Думаешь, умирать легко? Души, что здесь живут, своё уже отстрадали, дай им отдохнуть, вечность провести в мире и безмятежности! Царство моё для того Родом и создано.

Лёля замерла после слов сестры. От причала до дома Морены путь занял всего ничего, потому не успели они обсудить то, что Велес поведал, прежде чем лодка его в тумане скрылась. Кто-то из них четверых в Явь не вернётся. Это было страшное откровение, но пока оно висело над ними слишком далёким пророчеством. Они ведь даже с Догодой ещё не встретились. И всё же… Если подумать, кому ещё есть резон в Нави остаться, коли не ей? Ульяна живая, ей бы жизнью краткой успеть насладиться, Догода без Похвиста страдать в Яви станет так же, как и старший брат без него. Аука только доброту людскую познавать начал, да и дело ли, проблемы взрослых на ребёнка перекладывать. А она что? Сестра царицы здешней, чья доля только Роду молиться. Молиться и в Нави можно. Больно думать об этом, но когда черёд решать придёт, кому оставаться, а кому к жизни в Яви многоцветной возвращаться… Лёля сделала выбор за всех. Морена в Нави обжилась, и она сможет, благо родная кровь рядом. Лишь бы Догоду к семье вернуть, к свету Ярило-солнышка.

— За то, что я тогда на призыв Сварога не отозвался, мне до сих пор совестно, — понурившись, ответил Похвист. — Но так то дела дней давно минувших. Кончились войны, теперь между Навью и Явью мир. Отдай мне брата, слишком долго он в Нави пробыл. Его дома ждут.

— Ради тебя, Стрибога внука, я и пальцем шевелить не стану. То, что друзьями сестры моей вы были по малолетству, не отменяет того, что сейчас ты мне никто, — холодно отрезала Морена.

— А ради меня? — робко подала голос Лёля. — Сестрица, это ведь не Похвист меня надоумил, я сама из Прави бежала, чтобы Догоду найти. И если бы знала ты, как я счастлива, что за ним присматривали всё время…

— Чем ты лохмача этого никчёмного лучше? — Морена пренебрежительно вздёрнула подбородок. — Одни игрушки на уме, куколки да подружки. Русалками себя окружила, птицами говорящими. Втемяшилось что-то в головку твою, вот ты по глупости путь свой и проделала. Скажешь, не права я? Наговариваю на сестру младшую? Кому, как не мне знать: ни на что ты не способна, дочка меньшая, родителями залюбленная. Но всё же, — голос Морена зазвучал спокойнее, — тебе я верю больше, чем этому, — кивнула она на Похвиста.

— Как-то не очень добры вы к гостям своим, — пробурчала Ульяна, уткнувшись взглядом в тарелку.

— А ты, красавица, больно добра была бы, коли к тебе впервые родственница пожаловала, да и то, только ради парня пригожего?

Щёки Лёли разгорелись, и она закусила губы. Пригожего… Сердечко, и без того отповедью сестры растревоженное, кольнуло. Ну действительно, что она за дурочка, если в момент такой Морене завидует, ведь довелось той Догоду повзрослевшего увидеть, а ей нет. И как же называется чувство это противное, что грудь изнутри прожигает? И почему так бьётся оно, слабое сердце, от мысли, что где-то рядом друг её забытый, быть может, за стеной терема сестрицыного, а возможно, и в горнице соседней?

— Раз уж пришли, службу мне сослужите, — продолжила Морена ледяным тоном. — Во владения мои аспид пробрался. Аспиды у корней Древа мироздания обитают, на камнях гнездятся, не принимает их земля. А этот долетел, заблудился, должно быть. В пещеру забился, кричит, мается, а выйти не может, больно ему по земле ступать. И меня к себе не пускает, чтобы путём другим вывести. Воплями своими трескучими покой душ усопших тревожит, не дело это. Коли из пещеры его прогнать сможете, скажу, где Догоду найти.

— Так это мы мигом! — Похвист поднялся из-за стола так проворно, что едва не опрокинул чарку с бледно-жёлтым пахучим сбитнем. — Выдую его одним махом.

— А ты не спеши, внучек Стрибожий, — фыркнула Морена, дёрнув бровью. — Смотри, увалень какой, чуть стол мне не перевернул. Аспид-то мой залётный хоть и небольшой, да с тебя ростом выйдет. А если в битве сойдётесь? Разворошите половину Нави? Я не удивлюсь, что специально ты супротив меня пойдёшь, лишь бы насолить царству моему. Поняла я уже, что не по нраву тебе.

— Да Род с вами, Морена великая! Зря вы о Похвисте мнения такого? Не злой он! — запротестовала Ульяна и тут же задохнулась от собственной дерзости, захлопав перепуганными зелёными глазами.

— Хм… — Морена нахмурилась, переводя заинтересованный взор с русалки на Похвиста и обратно. — Не первый раз ты за него заступаешься и сдаётся мне… Эка невидаль… Впрочем, не мне вас судить, — резко мотнула она головой и неожиданно нежно обратилась к Ульянке: — Не знаю, что забыла ты в Нави, душа живая, но тебе к пещере даже приближаться опасно. Воздух местный не для тебя. Сух он больно, и сама ведь чуешь?

Ульяна быстрым движением опустила рукава, закрывая запястья. Лёля дёрнулась от стремительного жеста подруги и успела углядеть, что никогда ещё чешуйки серебристые так на светлой коже русалки не выделялись. А она и не заметила, мыслями о Догоде увлечённая. Похвист тоже бросил на Ульяну обеспокоенный взгляд.

— Чуешь, — удовлетворённо выдохнула Морена. — Тебе ли, водянице, в логово аспида огнедышащего соваться? Пропадёшь.

— Огнедышащего? — впервые за долгое время прокаркал Аука и вытянул тонкую шейку, чтобы видеть всех сидящих за столом. В голове Лёли мелькнул тот же вопрос, что успела до неё озвучить говорящая птичка. — Огнём, что ль, харкается?

— Жаром обдаёт. Оттого мы с Чернобогом его и не тронули, хоть и бессмертны. Боль от ожогов проходит долго. — Морена поёжилась. — Ну а русалку сожжёт мигом, как подлесок сухой.

— Кажется, понял я, к чему ты ведёшь, Нави хозяйка, — Похвист прищурился, не опускаясь на скамью. — Меня к аспиду не допустишь, Ульяне смерть от него грозит. Неужто осмелишься сестру родную…

Лёля, несмотря на непривычно тёплый и сухой воздух вокруг, заледенела изнутри под взглядами четырёх пар глаз. Трёх — встревоженных и растерянных, одной — торжествующе-лукавой.

— Лёлюшка?.. Да ни в жизнь! — задохнулась от негодования русалка.

— Издеваешься над нами, Морена? — взревел Похвист. — Совсем остатки разума в Нави потеряла! Извести родню вздумала!

Под возмущения бога ветра и Ульяны Лёля без слов смотрела на сестру. Морена улыбалась краешком губ, казалась спокойной и даже не взглянула в сторону ругающихся гостей, только к Лёле взгляд её обращён был. Не хотела Морена им зла, это Лёля чувствовала так же ясно, как и свернувшийся липким комком страх в животе. Сестра всегда была такой — замкнутой, со своими понятиями о правде и справедливости. И всё же, именно эта тихая, скрытная девушка отказалась от Прави ради своей любви. Кому, как не Морене, из всей Лёлиной большой семьи понять те чувства, которые зовут её сделать всё ради юноши, которого она не знает, но уже любит?

— Никто, кроме тебя, ему не поможет, — едва слышно произнесла Морена, но Лёля уловила каждый звук. — Ты Берегиня, исцелять чужие раны — твоя стезя. Усмири несчастного аспида, верни его к семье, даруй моим подданным покой. Тогда, Родом клянусь, отдам вам то, за чем вы пришли.

Ульяна причитала, Похвист сжимал и разжимал кулаки, Аука воинственно проскакал по столу, остановился напротив Морены и вперился в богиню чёрными глазками. А Лёля… Лёля сглотнула, выдохнула, борясь с накатившей от осознания неминуемой встречи с исчадием Нави тошнотой, и кивнула в ответ.

— Ох, Лёлюшка, не ходи туда. Гиблое место, боюсь я за тебя, мочи нет!

— Не волнуйся так, Ульяна. Там всего-то аспид. Змей такой, вроде ящерицы, наверное…

Сжимая ладони Ульяны, Лёля снова посмотрела на чёрный зев пещеры, из последних сил стараясь скрыть дрожь. Хвала Роду, что платье на ней длинное, наверняка сейчас и коленки её трясутся, как осинки в день ветреный. Конечно же, лукавила Лёля, пытаясь друзей успокоить. Никогда она аспидов не видела и, была бы её воля, век ещё не встречала бы.

Да и округлый вход в пещеру, острыми зубьями камней окружённый, точно пасть зверя дикого, доверия не внушал. Одно успокаивало: если бы Лёля захотела, то смогла бы, на цыпочки встав, до самого краешка потолка неровного дотянуться. А значит, что-то огромное, что за один укус сожрать её могло бы, в пещере не таилось.

— Давай наплюём на наказ её и вместе пойдём? — предложил Похвист, разглядывая пугающую темноту за каменными сводами.

Так разобиделся бог ветра на Морену, что со дня вчерашнего ни разу по имени её не назвал. Всё «она» да «она», и тон его кислый был, как щавеля листья. А ведь вчера Морена хорошей хозяйкой себя пред гостями явила. Похвисту одну из лучших горниц выделила, а после трапезы вечерней велела служанкам баньку растопить, чтобы Ульяну побаловать да и Лёлю заодно. Целую купель воды горячей для русалки молчаливые навьские девицы натаскали. Огненная здесь была земля, жаркая, оттого в воде тёплой, что била из источников подземных, недостатка двор Морены не знал. Давно уже Лёля такое наслаждение не испытывала, тело израненное, синяками и ссадинами покрытое отмачивая в горячей водице. И русалка похорошела, кожа тонкая порозовела, чешуя почти сошла. Да только ночь минула — и снова сейчас Лёля чешуйки колючие на коже Ульяны чувствовала. Быстрее из Нави им всем выбираться надо! Точнее… не всем выбираться. А только друзьям её.

Лёля глубоко вздохнула, отпуская руки подруги. Какая разница, что с ней аспид сотворит, коли она решение твёрдое приняла, что в Нави останется? Свою душу взамен души Догоды Нави в дар принесёт. И жаль, что цветов Яви ей уже не увидеть, под звёздами Прави на траве серебряной не раскинуться, зато рядом Морена будет. А батюшка с матушкой станут их навещать. Может быть, и Лёль с Полёлем как-нибудь в Навь спустятся. Но это, конечно, при условии, что не сожжёт её аспид, к Роду на тысячу лет не отправит. Интересно, тогда жертва её всё равно в пользу Догоды зачтётся?

— Не надо, Похвист, я сама пойду, — отозвалась Лёля, подступая к неширокому проходу. Ну хоть снизу песок ровный, дорожка удобная, не придётся сквозь камни пробираться, платье до дыр раздирая. — Морена тебе запретила мне помогать, не будем её злить. К тому же, — Лёля обернулась к друзьям вполоборота, опасаясь становиться к чёрной бесконечности спиной, — за Ульяной тоже присмотр нужен. Вдруг дурно ей станет от воздуха здешнего?

— Я с ней останусь! Кар! Пускай божедурень тебе подсобит! А ещё лучше — пусть сам к змею в рожу лезет, а мы схоронимся рядышком, издали понаблюдаем! — вскричал Аука с Ульяниного плеча, вздымая взмахом крыльев пушистые волосы русалки.

— Птица правду говорит, — осторожно согласился Похвист, тоже замерев у входа в подземелье, будто не решаясь преодолеть ту невидимую черту, где пропадал даже неяркий свет здешних звёзд. Каменистый свод нависал над их головами острыми выступами-зубами, и Лёля ощущала, как веет изнутри жарким воздухом. Словно не тьма там таилась, а полдень июльский.

— Ну а чем ты в пещере помочь мне сможешь? — спросила Лёля, переводя взгляд с темноты на бледное лицо спутника. — Птицей оборотишься — простора мало, ветром подуешь — его стены поглотят. Нет, права Морена. Я Берегиня. И Велес то же говорил, пока мы к причалу шли. Я знаешь, что придумала? — Лёля встрепенулась, окрылённая внезапной мыслью. — Расскажу я этому аспиду, как по Догоде скучаю. Расскажу, что и аспида где-то родные ждут. Мы же не погубить его пришли, а на волю вернуть. Ему лишь бы из пещеры выбраться — и вся Навь перед ним откроется. Как думаешь, станет слушать он? А на крайний случай, у меня монета Мокоши есть. Одну смерть я ей откупить смогу.

— Эх, сестрёнка, — Похвист невесело улыбнулся и покачал головой. — Не ведаю я. Да только понимаю: «она» не дура, что тебя выбрала. Верное дело, там, где я силой действовать хотел, ты добротой пошла. Глядишь, и правда сможешь аспида дикого приручить. Но я здесь, у прохода, постою. Ты только крикни, мигом буду! И ещё. — Лёли распахнула глаза от удивления, когда Похвист потянулся к бороде и выдернул тонкий серебристый волос. — Ветер тебе свой дарю, одно дуновение. Если страшно станет, пополам волосок разорви и к нам беги. А ветер нечисть отвлечёт.

— Ух ты, диво какое! Не думала, что можешь ты так. — Лёля осторожно взяла волосок Похвиста, в пальцах её ставший твёрдым и очень-очень холодным, точно иголочка, что в леднике полежала.

— И не он один. Мой подарок тоже возьми, — неслышно подошла к ним Ульяна. Смущённо улыбнувшись, она отвернулась от Похвиста, поднесла руку к волосам. Пальцы её на миг спрятались под чёрной копной у уха, а когда русалка убрала руку, на ладони её оказалась серебристая полупрозрачная чешуйка. — Здесь моя вода. Немного, на лужицу наберётся. Не знаю, чем она тебе поможет, но если что, в зверя кидай. Заморозь ветром Похвиста — и в глаза аспида поганые. Зрения ты его этим не лишишь, но спрятаться успеешь.

— А мне нечего тебе дать! — грустно прощебетал грачик, перепрыгивая с плеча Ульяны на Лёлино плечо. — Я не Птица Сирин, чтобы перьями своими разбрасываться, да и толку от них не будет. Ты, главное, — Аука потёрся пушистой головкой о Лёлины волосы, — возвращайся к нам. Вот тебе поцелуй мой на удачу.

Аука неловко клюнул Лёлю в щеку и тут же вспорхнул, возвращаясь к Ульяне. Лёля улыбнулась, потирая кожу, что приятно горела от прикосновения пернатого дружка. Быть может, она первая, кому несчастный сирота подарил свою неуклюжую ласку. И подарок этот оттого самым драгоценным Лёле показался.

— Спасибо! — Лёля склонилась, искренне благодаря тех, кто роднее семьи для неё стали.

И лица их взволнованные, фигуры напряжённые такими дорогими, такими важными ей показались, что Лёля сама в темноту нырнула, зная, ещё немного — и разрыдается она, но не от страха, а потому что такими товарищами верными Род её, девчонку избалованную, наградил.

Лёля не оборачивалась, хотя и очень хотела. Знала она, что чем дольше на свет, за спиной оставшийся, смотреть будет, тем тьма вокруг неё усилится. А так она видела кривые уступы стен, песок под ногами. Не так уж и страшно, если не думать о том, что впереди ждёт.

За пазухой грудь жгла ледяная иголочка Похвиста, особенно ощутимая в жарком воздухе. Таком жарком, что даже дышать трудно делалось. Лёля свернула и облизала пересохшие губы. Как же хорошо, что Ульяна следом не увязалась! Высохла бы, и глазом моргнуть не успела.

Отсюда, даже обернувшись, Лёля друзей не увидела бы. Она это точно знала, потому что путь обратный запоминала тщательно. Ну а что, если и правда бежать ей придётся, как Похвист велел? Тогда не споткнётся она в проходе, после поворота устремившемся куда-то вниз.

Взгляд её, к темноте привыкший, заметил неясный оранжевый отблеск. А затем и другой. Лёля прижалась к стене, пытаясь дышать. Камни в спину впивались, горло схватывало спазмами, а ватные ноги отказывали держать непослушное тело. Отчего-то вспомнились Лёле чёрные воды Березины и то, как сияли над ней странные оранжевые звёзды. Откуда бы и здесь свету этому взяться?

Она с трудом двинула одеревеневшей шеей и выглянула из скалистого укрытия. Не ошиблась Лёля. Звёзды. Глубока была пещера, да свод над ней трещиной расходился, купол неба навьского открывая. Но тогда… Почему не улетал аспид? Не был он в пещере без выхода заточен, как Морена сказывала. И зачем сестра солгала, для чего сюда отправила? Может, и нет здесь аспида никакого?

Больше озадаченная, чем испуганная, Лёля отошла от стены и шагнула вперёд, где сиял в полутьме оранжевый свет, отражаясь от кучки чего-то тёмного у стены. Что там? Камни ли обсыпались или земли кто натаскал? Она подходила ближе и ближе, пока наконец не поняла, что видит.

Не отблески во мраке то были, а глаза. Тускло-жёлтые. И показалось вдруг Лёле, что во сне она. Хотелось бы ей двинуться, да руки-ноги не слушались, будто ватой её со всех сторон обложили. Чудовище, что смотрело на неё глазами мутными, блестело под звёздным светом отсветами чёрной чешуйчатой кожи. Клюв, словно птичий, приоткрылся, острые когти по земле заскребли. Не ящерица то была, совсем не ящерица. Словно склизкую змею болотную и стервятника-падальщика кто-то неведомый в одну тварь объединил, да мерзкую такую, жуткую, что руки у Лёли ходуном заходили, затряслись от ужаса, когда хорошенько аспида она разглядела.

Почуяв её страх, существо вскочило на тонкие, кожистые, как у курицы, ножки, взвизгнуло стекольным звуком. Лёля сама не поняла, как отпрыгнула, когда раздвоенный хвост по земле возле неё ударил. А затем полыхнуло пламя. Лёля уже не сдерживала крик, на колени рухнула, голову руками прикрывая.

— Н-н-не подходи ко мне! — вопила она, судорожно копаясь за пазухой и едва не плача от того, что никак не нащупать ей ледяную иголку.

Аспид наступал. Лёля упала на спину и пыталась ползти, зная, что смелости не наберётся, чтобы на ноги вскочить. Глаза слезились от огня и дыма, а чёрная образина уродливая неумолимо приближалась. Ещё один огненный вдох — и сгорит она, живьём сгорит! И вдруг волос Похвиста сам скользнул в её пальцы, холодом обдав.

— Не трогай меня! Пожалуйста! — жалко выкрикнула она, выкидывая перед собой руку с даром бога ветра.

Ничего не произошло, хотя ждала Лёля, что ветер отбросит существо мерзкое. И точно, говорил же Похвист, что сломать волос надобно! А чудище уже почти до Лёли добралось, почти клювом её достало! Не сожжёт, так в клочья порвёт, как ястребы Ауку. Лёля зажмурилась, готовясь к той же боли, какую испытала, за птичку молясь.

Странно, но проходили секунды, а она ещё жила. И аспид шипел, клокотал утробно, но не бросался в атаку. Лёля рискнула и распахнула покрытые слезами ресницы. Зверь стоял над ней, но словно принюхивался, протягивая крючковатый клюв к её пальцам. Почувствовал что-то? Заинтересовался? Превозмогая страх лишиться пальцев, Лёля положила волос бога ветра на середину ладони. Её сердце едва не остановилось, когда твёрдый, будто камень, клюв коснулся руки.

— Тебе запах нравится? — чуть слышно пробормотала она. Аспид издал глухой курлыкающий звук, точно голубь, но продолжил принюхиваться к Лёлиной ладони.

Что же дальше? Лёля постаралась успокоиться и усмирить стук сердца, мешающий думать. Как приручают диких зверей? Дотронуться до чёрной лоснящейся кожи змея она не набралась храбрости, но решила пойти иным путём, тем, что доступен лишь ей, Берегине. Не опуская руку с заинтересовавшим аспида волоском, она расслабилась. Лёля ощущала, как собираются на лбу капельки пота, как хочется вдохнуть полной грудью, но горячий воздух заполняет лёгкие, принося только тяжесть и боль. Горло саднило, будто чаем кипящим она обожглась. И чувство было такое, словно очень и очень давно вдыхала она свежие, пьянящие ароматы леса, озёр, снега. Удивительное чувство, ведь Лёле никогда не доводилось видеть снег. Откуда же ей его помнить. Если только… не её это были воспоминания.

— Ты по ветру соскучился? — догадалась Лёля.

Полуприкрытые глаза аспида уже не пугали её так, как раньше. Теперь она знала, что жар его мучит, а каждый огненный выдох даётся с большим трудом. Лёля пожалела, что испугала чёрного змея своими криками, вместо того, чтобы сразу обратить к нему с лаской. Из-за неё он выпустил пламя в этой и без того пышущей зноем пещере.

— Подожди, я сейчас освобожу для тебя ветер. Ты только приготовься, он может быть сильным, — предупредила Лёля, предусмотрительно и сама устраиваясь на земле поудобнее.

Она села так, чтобы опереться спиной на большой серо-чёрный камень. Камень тоже был горячим, словно солнцем согретый. Клокоча и курлыкая, аспид с любопытством взглянул на Лёлю жёлтым глазом с вертикальным зрачком. Полузмей, полуптица стоял так близко, что Лёля видела чёрные тонкие перья, пробивающиеся сквозь чешую. Наверное, не такой уж он и противный на ощупь. Резко выдохнув и прижавшись к горячему камню, Лёля сломала хрупкий волосок.

Внезапно Лёля будто скинула все оковы и снова оказалась дома. Она как наяву стояла на окне своей горницы, а сильный ветер поддерживал её под руки, не давая упасть, пока братец Лёль наигрывал грустную мелодию разлуки. Лёля не вытерпела и запрокинула голову, наслаждаясь свежестью и мощью северного ветра. Может быть, в Яви он и доставлял хлопот, но здесь, в душном воздухе Нави, ветер Похвиста стал благословением, не иначе. В нём была прохлада Явьских рек, запах мокрой земли после дождя, воспоминание о том, как уютно Лёля заворачивалась в подаренный Похвистом платок в конюшне, когда снаружи завывал такой же ветер. Всего одно дуновение, один сильный порыв — а как много сил он ей даровал.

И, наверное, аспид ощутил что-то похожее. Он оживлённо захлопал крыльями, затопал на месте. Лёля с улыбкой посмотрела на чудное создание Нави. И почему поначалу таким уродливым оно ей показалось? Если подумать, то и полуптица Сирин недалеко от аспидов ушла, так её все красивой считают.

— Хочешь, ещё чудо покажу? Ты, должно быть, водицы Явьской и не пробовал ни разу.

Лёля, теперь уже без страха и опаски, а движимая лишь одним желанием помочь аспиду, достала подарок Ульяны. Она разломала прозрачную чешуйку и спрятала в сложенные ковшиком ладони. И тут же чистейшая холодная вода заструилась через её пальцы, ручейками падая на колени, насквозь промачивая платье.

— Ну же, пей скорей, пока не кончилась, — Леля протянула руки под острый клюв.

Аспид недоверчиво вгляделся в текущую воду, понюхал, но затем склонился и погрузил в неё клюв. Лёля уже совсем не боялась, только жалела, что быстро источник её иссякнет, предупреждала ведь Ульяна, воды там на лужицу. И как бы сама она от жажды ни мучилась, всё до последней капли решила аспиду отдать.

— Хороший, ты такой хороший, — приговаривала она, пока аспид пил большими, жадными глотками. — Потерялся, забился сюда и думал, что никто на помощь тебе не придёт? А мы пришли. Сейчас я выведу тебя из пещеры, и полетишь ты к своим родным. Есть у аспидов семьи, правда ведь?

Вода закончилась, чешуйка Ульяны растворилась без следа. Курлыканье аспида стало более глубоким, довольным. Покрутившись на месте, он лёг на землю возле Лёли, положил подбородок ей на колени. Лёля долго глядела в жёлтые глаза аспида, то закрывающиеся чешуйчатыми веками, то снова смотрящие на неё. Ну что ей ещё сказать ему? Рассказать ли про Догоду, про свои к нему чувства? Глупо душу изливать пред существом неразумным, хотя и с глазами на удивление умными. Неосознанно Лёля погладила аспида по крупной шипастой голове, как гладила своего дорогого Ауку. Но, как только коснулась она чёрной кожи, её замутило.

Обида. Страшная, терзающая тоска. Аспида перестали мучить жар и жажда, теперь Лёле открылась его душа. И горела его душа так, как тело гореть не может. Одиночество и тяжесть разлуки с кем-то близким. Агония ненависти к себе. Груз, давящий на сердце, будто жёрнов. И огонь, один огонь вокруг. А ещё острое, словно нож, желание, чтобы кто-то усмирил этот огонь, не дающий жить. Почему так страдает чёрная птица, о ком она грустит? Отчего сама себя простить не может?

Ладонь поражённой Лёли обессиленно соскользнула к клюву аспида. Она погладила твёрдый клюв, стряхнула застывшие капли воды. Провела пальцами по мягким перьям возле больших жёлтых глаз, заставила их в свои глаза смотреть. И как раньше она не заметила, сколько в них муки? Лёля вспомнила о третьем подарке.

Знать, доля её, Берегини, такая — чувства чужие через себя пропускать, проживать их наравне с владельцем. И сейчас не понимала Лёля, кого из них двоих — её или аспида — так одиночество терзает? Кто из них больше боится момента, когда прервётся их бессловесное общение? Кого из них двоих никогда не любили так, чтобы сердце обнажалось? Кому из них важно простое человеческое прикосновение ощутить? Может быть, и не аспида это мысли. Может быть, устала Лёля между Похвистом и Ульяной быть, мечтая кому-то такой же дорогой стать, такой же желанной. Неужели ей настолько одиноко было, а она не понимала этого? Зато он её поймёт, аспид сиротливый, нашедший приют в глубокой пещере. Лёля наклонилась и дотронулась губами до горячей змеиной кожи. Совсем не мерзкой, не противной.

И всё закружилось. Лёля куда-то падала и не знала, куда. Вокруг мелькали своды пещеры, камни, огонь. Кажется, вспыхнули её волосы, белое платье. Или же это не огонь, а свет серебряных звёзд на тёмном небе? Это не треск её горящих волос, а смех двух детей? Почему убегают они от неё — темноволосый мальчик постарше и второй, чьи волосы цвета золотой пшеницы? Куда они бегут под мерное покачивание серебристых листьев на почему-то слишком высоких деревьях? Огонь так жжёт её плечо или вонзаются в кожу десятки иголок от тернового куста?

Нет, всё-таки это огонь. Не было Прави, не было Яви и Нави — стена огня кругом. Неправду говорила Морена, и вовсе боль от ожогов не сильна. Вот такой будет её смерть — в тёплом, нежном коконе пламени. А под пальцами что-то мягкое, бархатное. И совсем она не страшная, такая смерть. Хоть бы аспид улететь успел… Ведь где-то его, наверное, очень ждут…