Там, где кружат аспиды

Глава 5

Это было слишком ярко! Нестерпимо! Глаза точно напрочь выжигало! Лёля не могла отнять ладоней от лица. Спрятавшись внутри собственных ладошек, она пыталась отдышаться, но выходило плохо. Как много новых чувств! Почему ей одновременно и тепло, и холодно? Почему свет, сквозь пальцы проникающий, то ярче, то темнее становится?

Лёля шагнула назад, ожидая, что упрётся спиной в гладь ворот кованых, но за ней ничего не было. Только по ногам мазнуло что-то. Напугалась Лёля: так и упасть недолго, а падать в мире чужом, незнакомом, не очень-то ей и хотелось. Особенно вслепую. Она чуть приоткрыла сложенные ладони и, прищурившись, взглянула в образовавшуюся щель.

Оказывается, лес запретный никуда не делся, но он ли это был? Не ожидала Лёля, что Явь так зелена! Не сравнить тот зелёный, что окружал её, с цветом холодных изумрудов матушки Лады. Оттенков зелени здесь, в Яви, было столько, что и не счесть! Трава зелёная, каждый лист на деревьях краски своей, а ещё и подлесок густой, где и кусты, и цветы разных тонов были, с другими не сливались!

А небо? Лёля уже привыкла к многоцветью ослепляющему настолько, чтобы из-под ладони над собой взглянуть. Ни одной звезды, привычной ей, из Яви не видно! Неужто твердь цвета нежного, что в просветах листвы виднеется, Правь от Яви отделяет? И белым чем-то она затянута, то ли покрывалом каким, то ли периной. А на перине той, гляди ж, возлегает мучитель глаз её несчастных! Шар яркий настолько, что нельзя и взглянуть на него, чтобы через секунду взор не отвести. Так то и есть Ярило-солнце? Видно, великий бог он в Яви, раз даже рассмотреть себя не позволяет!

Спохватившись, Лёля обернулась. Так и есть, пропали врата! И клубочек, дар Мокоши, исчез. А что, если?.. Лёля быстро залезла за воротник и с облегчением ухватилась за монетку, висящую на шее оберегом. На месте монета, точно напоминание, зачем Лёля в Яви оказалась. Теперь надо и обещания держать. Для Нянюшки — Догоду вернуть, для Мокоши — узнать, отчего народ в Яви страдает. А что делать, с чего начать?

Даже идти в какую сторону — и того Лёля не знала. Одни деревья кругом. Лёля коснулась пальцами ближайшего ствола — такой же шершавый, тёплый, как и в царстве богов, цвет только другой, более тёмный. Наверное, всё-таки похожи два мира, решила Лёля. Иначе Нянюшка и подруги Лёлины не чувствовали бы себя как дома в Прави, едва только там оказавшись. И даже в Прави любая дорога с шага первого начинается. Значит, и в Яви нечего на месте стоять.

Поудобнее перехватив узелок, Лёля отправилась в путь в прямом смысле «туда, куда глаза глядят». Она не спеша шагала, останавливаясь у каждого заинтересовавшего её цветка или колоска. И везде она узнавала привычные ей образы. Всё то же, что и в Прави, менялся лишь цвет. Должно быть, заслуга Ярило-солнца, другой причины Лёля не видела. Волшебным образом расцвечивал он то, что в Прави казалось полупрозрачным, серебряным или серым. Но и то и другое прекрасным было.

А звуки в Яви отличались. Звонче, громче, точно хор существ живых лесу пел не смолкая. Другую он вёл песнь, не ту спокойную, нежную, какую поют птицы в Прави. Здесь стрекотали насекомые, пташки чирикали на все лады, ветер среди листвы шумел, и весело на душе делалось от песни той. Должно быть, оттого так казалось, что в Прави умереть нельзя, а здесь, в обители смертных, ликовало всё, каждый прожитый миг воспевая.

И вот Лёля, хоть и богиня бессмертная, а тоже улыбнулась, жаждой жизни заразившись. Она подставляла лицо ветру, вдыхала запах зелени, ягод, земли. Отчего-то в Яви холоднее было, чем в Прави, редкие дуновения ветра заставляли кожу Лёлину мурашками покрываться, но солнце грело достаточно сильно, и она не мёрзла. Да у неё всё равно другой смены одежды не было. Только платье, что на ней, простое, белое, зато из тканей божественных сшитое, потому холод её и не пугал.

Не знала Лёля, сколько шла она, дорогой наслаждаясь, но лес стал реже, а вскоре лугом обернулся. Широким, до самого горизонта колосьями золотистыми заполненным. И здесь Лёлю первая неожиданность поджидала. Пшеницу она и в Прави видела, да только там наливная пшеница была, зёрнышко к зёрнышку, каждый колос, что коса девицы молодой, а здесь, в Яви, к небу головы колосья поднимали, а вовсе не к земле тяготели, как если бы были зерна полны. Чахлые, сирые, к солнышку тянулись, да под ветрами холодными покачивались.

Лёлины ладони тоже подмерзать начали. В лесу деревья защиту давали, а в поле пшеничном трепали её ветра порывы, будто и она колоском тонким была. И радостно стало Лёле, когда заметила она на краю поля деревеньку. Наконец-то людей встретит, про брата Перуна вызнает!

Деревня оказалась небольшой, с десятка три домов. Шла Лёля по главной улице и глазела на всё, на что только взгляд её падал. И здесь цветов многообразие такое было, что она лишь диву давалась. Особенно поразили её вышивки на одежде людской. Яркими казались они, праздничными, в сравнении с плетением тонким серебряным на её собственном платье. Видно, нити цвета крови и цвета неба тёмного в Яви не редкость. Вот бы и ей сарафан такой с узорами по низу юбки надеть да в хоровод выйти! Вот бы подружки обзавидовались! И во дворе почти каждого деревенского дома бельё, зачем-то на улице висящее, ветер колыхал, да, похоже, совсем его с верёвок сдуть силы у него не хватало.

Мимо Лёли промчалась ватага ребятишек с криками и визгами: «Волк, волк!». А следом пробежал и мальчик с рыканием, должно быть, того самого волка изображающий. Лёля обернулась им вслед. Дети… Мальчишки чумазые, девочки с косами растрёпанными. Лёля так редко видела детей. Только племянников своих, сыновей Живы, да и те предпочитали учения деда Сварога слушать, к служению божественному готовиться, а не по улицам бездумно носиться. Кто знает, может, она и сама такой же стала бы, детство за книгами провела, не окажись в жизни её Похвиста и Догоды. Как жаль, что лишь по рассказам няни знает она о детстве своём! Удастся ли ей братьев отыскать в мире этом удивительном? Вспомнят ли они, как друзьями неразлучными были когда-то?

— Эй, краса-девица, ты чё тут бродишь?

Лёля повернулась на звук голоса. Её окликнул мужчина пожилой, сидящий на лавке у покосившегося домишки. Чёрен был дом, стены крапивой заросли, окно одно трещинами шло. Бельмом неприглядным дом тот на фоне других добротных домов деревенских выделялся. Мужчина сплюнул в дыру на месте нижнего зуба, обнажив остальные в щербатой улыбке. Дружелюбной вроде бы, но Лёле отчего-то холодно и жутко стало.

— Откудова такая в краях наших? Не припомню тя. Родственница чья?

— Ой, нет, — ответила Лёля, осторожно подходя ближе. Хоть и робела она, а с почтением поклонилась низко первому человеку в Яви, кто заговорить с ней решился. Не обидеть бы его, правил здешних не ведая. — Я здесь проходом и никого в деревне вашей не знаю. Брата ищу своего.

— Разминулися? — Мужчина сплюнул ещё раз. — А энто у тя чё такое?

Его глаза алчно блеснули, скользнув по Лёле. Она опустила взгляд и заметила, что от поклона глубокого монетка Мокоши выскочила из-под её платья. Под солнцем Яви драгоценный металл блестел так завораживающе, что немудрено, как углядел его незнакомец.

— Ничего, простое украшение. Подарок от человека дорогого. — Лёля торопливо спрятала оберег, да только мужчина прищурился как-то странно, будто всё ещё блеск серебра перед собой видел.

— Смотрю на тя и думаю, что из господских ты — чистенькая такая, ладненькая. Давай провожу до брата твоего. Неча белоручке одной по деревне хаживать, да ещё и с головой непокрытой. Мало ли кто чё подумает, на волосы такие глядя. — Он провел по губам кончиком языка, встал и обтёр ладони о покрытую пятнами серую рубаху. — Куда, говоришь, пошёл он, в поля?

— Я… Я не знаю. Я бы сама дошла… — отступила Лёля, путаясь в мыслях. Очень уж не хотелось ей с этим человеком наедине оставаться, но разве не заповедал Род, что людей, творения его, любить следует, какими бы ни были они? — К Перуну надобно мне… Ежели подсказали бы вы мне, где найти его…

— На перуново капище идёшь, что ль? Так жрица ты? По деревням ходишь, обираешь дураков? — Мужчина насупился и взглянул на Лёлю из-под густых седых бровей. — Люди сейчас на капища последнее волокут, чтоб богов задобрить. Насобирала знатно, эвон узел какой, — последнюю фразу Лёлин собеседник пробормотал вполголоса себе в редкую бородку. И хотя Лёля всё слышала, она понять не могла, что за капища такие, что за жрицы? Одно радовало: знал мужчина этот про брата её Перуна, вопросов лишних не задавал. — Пшли тогда, жрица, я тебя к капищу кратким путём проведу, чрез лесок.

Мужчина простёр к Лёле руку, а она стояла и пошевелиться не могла. Только смотрела, как тянутся к ней пальцы заскорузлые, с распухшими суставами, царапинами незажившими. И подурнело Лёле, как представила она, что пальцы эти коснуться её могут. Была бы её воля, бежала бы она уже со всей прыти, да совесть останавливала. Разве так поступать Берегине должно? Разве не обидит бегство её человека, который помочь желает?

Она почти зажмурилась от отчаяния, от мук стыда и страха, сжала руки в кулаки, и вдруг резкий порыв ветра взметнул её волосы, обвил подол платья вокруг ног, в грудь ударил, от калитки отталкивая. Мужчина прикрыл глаза руками, и в тот же момент его окутала ткань льняная светлая. Большой то кусок ткани был, скатерть али простынь.

— Ох ты ж, Род Великий, что творится! — Следом за скатертью принёс ветер и женский крик. — Бельё-то моё, бельё улетает!

Мимо Лёли пронеслось по траве белое полотенце, и она, не задумываясь, кинулась за ним вслед. Не зря догонялки любимой Лёлиной игрой были, она с лёгкостью подхватила и сбежавшее полотенце, и ещё какие-то тряпочки. Перекинула через руку и остановилась, оглядываясь, не пропустила ли что ещё. Гложущее чувство её снедало. Словно, когда ветер подул, увидела она нечто необычное, что-то было не так, как раньше. Только вот понять, что именно, Лёля не могла.

— Кто это, Фрол? Гостья твоя? — У калитки дома пугающего мужчины, где совсем недавно стояла Лёля, прислонилась к забору полная женщина, довольно молодая и симпатичная. К юбке её жался мальчик лет трёх, а в руках возвышался внушительный ворох белья, увенчанный той самой скатертью, прилетевшей из ниоткуда.

— Да брата дочь, из Высокой Горки ко мне с посланием приехала. Ты давай, Звана, иди, куда шла…

Лёля подошла и с поклоном протянула Зване спасённое добро. Та приняла и взглядом зорким с ног до головы её изучила.

— Так ли из Высокой Горки? — нахмурилась Звана. — Нежна девица, белокожа, словно княжна, и воспитана не как деревенская, наши кланяться не стали бы. И на брата твоего походит, как голубица на ворона. Вы чьих будете? — обратилась она к Лёле.

— Я ищу кое-кого. — Лёля сразу почувствовала расположение к внимательной женщине с проницательным взглядом. — А мужчина этот добрый проводить меня через лес вызвался.

— Через лес, значит. — Звана покачала головой и неожиданно плюнула Фролу под ноги. — Чтоб Чернобог тебя забрал, лихоимец! Ярой мой с поля вернётся, к тебе его направлю потолковать. Пойдёмте со мной, барыня, нечего абы с кем якшаться. У самой дочь растёт, а тут супостат этакий…

— Не заберёт меня Чернобог, ему такие не нужны. А коли заберёт, так пожалеет, — оскалился Фрол и развернулся к своей завалинке. Сел и филином нахохлившимся на Звану уставился.

А Лёля загадками очередными маялась. При чём здесь муж Морены, Чернобог? За что Звана так на Фрола взъелась? И как ей теперь на капище попасть, где про Перуна ведомо? И тем не менее охотно она за Званой следовала, которой доверяла гораздо больше, чем щербатому Фролу.

— Как заворотили-то вы к нам? Вы ведь из богатых, — спросила Звана, развешивая на верёвках похищенное ветром бельё. Странно, но теперь ей ничто не мешало. Ветер утих сразу же, как от дома Фрола они отошли.

— Я? Ну, наверное, да, из богатых, — согласилась Лёля. Она ведь и правда Сварожья дочка, из самого родовитого семейства Прави.

Не зная, что делать дальше, Лёля присела на край лавочки во дворе дома Званы и положила на колени свой узелок. Рядом крутился малыш, а из-за двери выглянула и тут же спряталась худенькая девочка лет пяти. Лёля достала припрятанное ещё в Прави яблоко и протянула мальчику. Он смущённо схватил угощение и посмотрел на мать.

— Румяное-то какое да большое, как из дома царского! — Звана всплеснула руками, кивнула малышу, а ребёнок, получив одобрение, расплылся в широкой улыбке и прижал яблоко к груди. — Иди в хату, с Настасьей поделись! Ох и осчастливили вы их, барыня! — Она перевела на Лёлю блестящие от радости глаза. — Давненько яблок сладких мы не видали, как неурожай пошёл, так одна кислятина родится.

Звана опустилась на лавку рядом с Лёлей, поставила на колени корзинку с овощами и принялась чистить мелкую морковь, а Лёля с удивлением и лёгкой толикой брезгливости разглядывала её красные ладони и короткие пальцы с сероватыми мозолями там, где нож касался влажной кожи. Ни у кого в Прави рук таких она не встречала.

— Вы уж простите, что я работой себя займу, а то дети ещё не кормлены, да и муж с жатвы скоро будет, — извинилась Звана, а затем серьёзно посмотрела на Лёлю. — Как оказались вы в деревне нашей, барыня? Платье чистое, обувь не пыльная. Не издалека пришли вы к нам. А больших городищ поблизости нет.

— Да, я совсем недолго в дороге была. Из леса вышла, потом через поле. — Лёля махнула рукой в сторону пшеничных полей, откуда забрела в деревню. — Мне Перун нужен, знаете, где найти я его могу? Мужчина тот сказал, что близко дом его где-то.

— Слушайте вы Фрола больше, — прошипела Звана, вернувшись к яростному сражению с морковью. — Бездельник, так ещё и совести у него нет. На любую подлость наживы ради пойдёт. Так, говорите, с леса вы? — в голосе Званы слышалось удивление. — На охоте, что ли, были? А что, то ж дело господское, не мне судить. Заплутали в лесу, поди, вот одни-одинёшеньки и остались?

— Ну… можно и так сказать, — протянула Лёля неуверенно. Подсознательно она чувствовала, не стоит каждому встречному знать, что дочь Сварога в Явь спустилась. Кто ведает, как род людской на такие признания отзываться станет. А ещё она поняла внезапно, что сил нет, как пить ей хочется. — Простите, пожалуйста, — Лёля стыдливо уставилась на свои колени, — а где здесь можно водицы раздобыть? У меня уже полдня как ни росинки во рту не было… Мне бы речку али колодец…

— Где ж гостеприимство моё? Позор какой! — Звана торопливо побросала в корзину нож, морковь недочищенную, и быстро отряхнула руки от овощных очисток. — Извините меня, нерадивую, барыня, редко чрез деревню нашу особы знатные ходят, вот и растерялась я! Обождите минутку!

Звана швырнула на лавку корзину и побежала в дом, только ноги её в чулках белых из-под юбок замелькали. Лёля облизнула пересохшие губы и принялась разглядывать снующих по двору кур, хлопающее на лёгком ветру бельё. Из будки собачьей безразлично смотрел на неё большой пёс. От корзины рядом почти незаметно пахло морковью и довольно ощутимо несло чем-то прелым со стороны огородов. Солнце, спускающееся всё ближе к горизонту, щёки пригревало, и чувство это, пожалуй, самым приятным открытием для Лёли в Яви оказалось.

Она закрыла глаза и запрокинула лицо, наслаждаясь солнечными лучами. Где-то далеко пропел петух. Как же было хорошо. Ей очень нравилось в Яви. Нравилось, что вокруг много новых цветов, много новых ощущений. И всё она запомнит, каждую мелочь. И никогда память эту батюшке не отдаст.

— Вот, чем богаты, уж не обессудьте!

Лёля открыла глаза. Перед ней стояла Звана с грубой деревянной чашкой в одной руке, а во второй она держала что-то серое, на вид незнакомое, на запах тоже. Заметив вопросительный Лёлин взгляд, Звана окрасилась румянцем.

— Вы, госпожа, к хлебу такому не привыкли, да пшеничного нет… Что земля уродила, из того и печём…

Ой, так то хлеб? Лёля почувствовала, что и от еды не отказалась бы. Ну-ка, каков на вкус хлеб явьский? Такой же, каким нянюшка их в Прави потчевала?

— Очень вкусно, благодарю, — едва смогла вымолвить Лёля, пытаясь проглотить кусок теста с твёрдыми, плохо перемолотыми зёрнами. Хлебный комочек катался на языке да всё отказывался пролезать в горло. Род Всемогущий, отчего же люди в Яви хлеб себе такой кисло-горький пекут? В Прави и поросята на него не позарились бы.

— Ох, не обманывайте меня, вижу ведь, что не по нраву вам, — опечалилась Звана, снова возвращаясь к своим овощам. — Да только нет ничего другого. Как холода пришли, так пшеницы хорошей не рождалось. Каждое зерно на вес золота стало, вот и приходится мешать то рожь, то ячмень. Даже ребятишкам на калач горсточки муки белой не собрать.

Неужто про это и говорила Мокошь, когда предупреждала Лёлю, что непорядки в Яви происходят? Голодает ли народ явьский? Лёля внимательно посмотрела на Звану, которая от расстройства совсем раскручинилась, а нож в руках её мелькал, как крылья птички перелётной.

— Я с собой в путь хлеб ваш возьму, коли дозволите, — попросила Лёля, убирая пахнущий уксусом кусок в свой узелок. — А это вам. За доброту вашу, за отзывчивость.

Со словами этими Лёля подала Зване пирог с курицей, завёрнутый в вышитую салфетку. Рука ощутимо дрогнула, когда она вспомнила, что пирог этот Негомила готовила, а Нянюшка салфетку вышивала. Точно часть дома своего она здесь оставляла, но не жалела. Пусть благословят вещи из Прави жилище Званы, мужа её и детей.

— Да вы царевна, не меньше! Храни вас Лада Великая, барыня! Запах-то, запах какой…

Пока Звана с пылающими щеками рассыпалась в благодарностях, Лёля, наоборот, почувствовала, что говорить разучилась. Завязывая узелок, она увидела своё отражение в зеркале. И там была не она.

Лёля выхватила зеркальце и неверяще вперилась в него взглядом. Почему у неё волосы совсем на её не похожи?! Что за цвет такой, точно нить клубка Мокоши, цвет, из крови и солнца смешанный?! Вот что увидела она тогда, когда ветер ей прядь волос собственных в лицо бросил, да только не поняла сразу. И глаза! Тёмными глаза её стали, глубокими, с крапинками золотыми. Быть не может того! Неужто Явь и её цветом иным раскрасила? Что за чудеса!

— Любуетесь собой, барыня? — хитро подмигнула ей Звана. — Так то поговорка только: «Рыжий да красный — человек опасный», а благодаря вам, такой пир у нас сегодня будет, какого давно не было!

Лёля сидела под деревом и снова разглядывала своё отражение. Как ни странно, оно, сначала непривычное, теперь ей даже нравилось. А особенно ладно лежали по обеим сторонам головы толстые косы, в которые Звана волосы её убрала. И наконец узнала Лёля имя цвета того, каким нить судьбы её была, каким кровь на платке Догоды — красный.

Из гостеприимного дома Званы ушла Лёля лишь утром. Не отпустила её добрая хозяйка, переночевать в избе упросила, лучшую кровать выделив. Вдоволь наигралась Лёля вечером с детьми Званиными, а утром с аппетитом простой кашей на воде позавтракала. И хлеб серый ей уже показался не таким кислым, особенно когда Звана ей, как сыну и дочери, щедро мёдом его полила.

Была бы Лёлина воля, она бы из хаты Званы и семьи её не уходила, к жизни в Яви привыкая. Но надо было клятву сдержать, Догоду найти и понять, отчего холодом Явь облеклась. Как узнала Лёля из разговоров с Яроем, мужем Званы, лет пять, как с каждым годом холоднее и холоднее в Яви становится. Несколько годин засухи стояли, а потом тепло ушло будто бы. Урожай уменьшается, живность в лесах пропадает. До голода ещё не дошло, но, уж видно, недалече.

Там же, прислонившись спиной к широкому стволу, она перекусила, задумчиво отщипывая кусочки хлеба и кроша на колени мягкий козий сыр. Крошками, от еды оставшимися, Лёля поделилась с воробьями, забавно перелетающими с ветки на ветку, а ближе к ней подойти опасающимися. Сновали они среди листвы кустарника, и изредка тот, кто смелости набирался, к кучке крошек подпрыгивал, выхватывал одну да к товарищам своим возвращался.

До Перунова капища (Лёля понятия не имела, что слово то «капище» значит) по обещаниям Званы было полдня пути. Коли сразу после завтрака деревню она покинула, так ближе к ужину должна уже до братца дойти. Главное, не сворачивать с дорожки, что вдоль озера вилась, потом другую деревню обогнуть, а за деревней до того самого капища уже рукой подать.

Ярило-солнце над головой Лёлиной стоял, когда поднялась она, юбку поправила, на ощупь нашла на груди и сжала на удачу монетку с дырочкой в середине, узелок свой повязала и дальше по тропе пошла.

Солнце блескучее от вод широкого озера отсвечивало, глаза слепило так, что слёзы невольные на ресницах у Лёли повисали. И всё равно, красиво здесь было так, что не нашла бы она слов, чтобы описать кому, что чувствовала. Твердь небесная в глади озера отражалась, и казалось, будто глубины там и нет вовсе. Будто всё это озеро вдоль и поперёк исходить можно, ноги не замочив. А в Прави озерцо небольшое, что у дома Лёлиного было, выглядело бездной тёмной, колодцем, где отражения звёзд хранились. Часто Лёля Правь вспоминала, да не скучала пока. Очень уж Явь ей полюбилась, за каждым поворотом дорожки находила она, чему удивиться.

Удивляло её, что люд встреченный в поклонах вежливых склонялся, приветствовал её и стар и млад. И Лёля тем же отвечала — улыбкой сердечной и пожеланием дня доброго. С интересом наблюдала она, как на горизонте мальчишка-пастух в стадо коров сгонял, хлестая их тонкой хворостиной. Как-то дорогу ей стая гусей перешла да с весёлым гоготанием к озеру спустилась. Испугалась Лёля, что погонится за ней гусь особо строптивый, да только, видно, в водице им понежиться приятнее было, чем девиц перепуганных щипать.

Так и шла она, пока в рощицу тенистую не вступила. По левую руку воды озера лёгкими волнами шли, в камышах теряясь, по правую — возвышались берёзы да осины. И вдруг Лёля заметила среди камышей, недалеко от берега, какое-то шевеление. Она сделала ещё десяток шагов, не сумев побороть любопытство. А что, если выдра там затаилась или уток семейство?

— Сестрёнка милая, не поможешь ли мне?

Мелодичный и нежный голос, точно колокольчика звон, пролетел над водой. Камыши закачались под налетевшим ветром, угрожающе взвывшем в спокойном воздухе, и Лёля смогла лучше рассмотреть ту, кто звала её.

По колено в воде стояла девушка. Чуть старше Лёли, всего за пару годков. Светлокожая настолько, что губы цвета крови пятном ярким на лице выделялись. Глаза слегка раскосые, зелёные, колдовские смотрели уверенно и благожелательно. Зубки, точно жемчужинки ровные, обнажились улыбкой искренней. Платье её длинное, зелёное тоже, в воду уходило, и, должно быть, от ткани платья и волосы чёрные зеленцой отдавали.

— Меня Ульянкой звать. А тебя как, сестрица? — Девушка склонила головку набок, будто с интересом ожидая ответ.

— Лёля я. — Лёля подошла ближе. Ей нравилась эта Ульяна, красивая и приветливая, на подруг из Прави похожая. Только глаза раскосые портили её немного, сходство с лисицей хитрой придавая.

— Сможешь подсобить мне? Сама не справляюсь. Ноги в водице помочить зашла, платьем за корягу зацепилась, и с места теперь не сдвинуться. С полудня здесь стою, а ты первая, кто по тропке прошёл. — Ульяна очаровательно улыбнулась и подёргала подол, который на самом деле выглядел так, будто что-то держало его под водой.

— Да, конечно, я сейчас!

Лёля быстро положила на траву свой узелок с провизией, собранной Званой, скинула туфельки и босой подошла к кромке воды. Она замерла, понимая, что в тени густых камышей не видит песчаного дна, только илистую темноту.

— Не бойся, здесь мелко, — успокоила её Ульяна. — Иди сюда, я руку тебе подам.

Ульяна и правда протянула Лёле маленькую узкую ладошку. Выдохнув, Лёля подняла юбку и шагнула в воду. Пальцы ног погрузились в песок, водоросли противно обвили щиколотки. И, как назло, ветер поднялся, икры её влажные обдувая.

— Холодно, — пожаловалась Лёля, привыкая к тому, как стынут голые ступни.

— Вода всем сначала холодной кажется, ты не знала? — Ульяна мягко рассмеялась. Лёля вцепилась в её ладонь, оказавшуюся очень нежной и приятной на ощупь. Сильная рука хрупкой Ульяны поддержала её, и Лёля уже с меньшей боязнью сделала ещё один шаг. — А потом водица тебя греть начинает, ты уже выходить из неё не хочешь. Али не купалась с ребятами в детстве? — продолжала Ульяна, и речь ее переливистая звучала, точно звук ручья говорливого.

— Я… Я не помню, — не стала таиться Лёля, выискивая взглядом, куда ставить ногу. Но результата не было, озеро, казалось, становилось только темнее. И почему она никак не достигнет Ульяны, ведь до той не более пары шагов было?

— Зря, сестрица, зря. — Ульяна потянула Лёлю, помогая ей не сбиться с пути, и Лёля с благодарностью последовала за черноволосой красавицей. — В водице всё легче становится, груз земли уже не так давит. Ты будто бы летаешь, паришь туда, куда душа твоя желает. Ты хотела бы летать научиться, Лёля?

— Летать? В Яви и летать можно? — Лёля с удивлением подняла голову и встретилась взглядом с зелёными глазами. Такими прекрасными глазами, точно драгоценные камни маменькины. Конечно же, в Яви можно летать! Как не верить тому, кто мать родную напоминает?

Лёля отпустила платье, когда Ульяна протянула ей вторую руку. Так идти к новой подруге стало гораздо удобнее. Юбка только мешалась, у колен путалась, но когда вода Лёле до пояса дошла, длинный подол она усмирила. Лёля брела сквозь толщу воды, и ей казалось, что она и правда сейчас полетит. Как мягко её покачивают волны, как бережно, с волнами в такт, ведёт за собой Ульянка.

— А ещё, Лёля, хочешь замуж выйти? За самого Водяного? Я как тебя увидела, сразу поняла, что полюбит он тебя, ведь красы ты редкой. Солнцем поцелованная, работы тяжёлой не знавшая. Королевишна истинная. Будут тебе сотни слуг прислуживать, все жемчуга морей к ногам твоим положат, платья лучшие — всё тебе. Какие платья любишь, душа моя?

— Белые… А жемчугов у меня не было никогда, — с трудом смогла произнести Лёля. Вода на грудь давила, дышать становилось тяжело, но нужно было идти вперёд. Нужно спасти… спасти Ульянку…

— Белое… Наденешь белое платье на свадьбу свою, шейку бусами жемчужными обовьёшь, не будет невесты тебя краше. — Лёле показалось, но улыбка Ульянки стала будто бы грустнее. Наверное, это оттого, что она никак дойти до неё не может, устала Ульянка ждать. — Прости меня, Лёлюшка!

Ульяна неожиданно обхватила голову Лёли, прижала к груди и резко опустилась под воду. Лёля ощутила, что дна под ногами больше не было. Она дёрнулась раз, другой, но крепко держала её Ульянка. Плавать Лёля не умела, забилась в чужих руках, заизвивалась. Грудь разрывало, платье саваном её обвило, и поняла Лёля, что не вырваться ей. Узнает ли Догода, что была она в Яви, уразумеет ли, что его искала? Хоть бы разгадал, хоть бы смекнул, что прощения она испросить приходила! Да только не дошла…

И показалось вдруг Лёле, что затылок болью взорвался. Кто-то грубо потянул её за косы, да с такой силой, что оторвал от Ульянки. Секунда — и Лёля снова смогла дышать, а с волос на ресницы потоки воды сбегали, не давая оглядеться. Вторая — и что-то на берег её выбросило. От неожиданности Лёля глаза распахнула и сквозь резь от воды, в лицо попавшей, увидела рядом разметавшиеся чёрные волосы и платье зелёное. А над ней, солнца супротив, стояла фигура тёмная, высокая, и яростью от неё веяло за версту.