Там, где кружат аспиды

Глава 4

— Неужели речь потеряла? Не думала я, что дочь Сварога цыплёнком трусливым окажется. — Мокошь пренебрежительно фыркнула и дёрнула губой. — Аксинья, царапни её, что ли, разок, пусть в чувство придёт.

— И… вовсе я вас не испугалась, — проглотив комок страха, ответила Лёля и поднялась с колен. Вопреки наказу хозяйки, серая кошка царапаться не стала, а плотнее прижалась к ногам Лёли и потёрлась пушистым ушком о её платье. — Удивилась я. Только что в лесу сидела, кошку гладила… А тут… Терем вдруг из ниоткуда! И вы…

Лёля понимала, как глупо звучат её слова, но во все глаза разглядывала дорогой, богато украшенный дом. Не было его на поляне раньше, да и поляны не было! Один лес кругом. И вдруг, как по мановению руки Родовой, всё переменилось. Вместо подлеска густого — дорожка, камнем мелким выложенная, ведёт к лестнице высокой, добротной, с перилами крепкими. На окошках занавески плетения тонкого, балкон колонны деревянные подпирают, умелой работой выполненные. Не соврала бы Лёля, если сказала бы, что дом этот лесной её собственному дому по красе не уступает. И как таилось богатство такое в чащобе, как не наткнулась она на него во время прогулок по лесу запретному?

— Нравится? — с гордостью спросила Мокошь, оборачиваясь к терему. — И мне нравится. Не понять то брату моему, как приятно в теле живом жить, вещами красивыми себя окружая. Сколько раз уговаривала его в Правь спуститься, ощутить, как благо, когда трава ног босых касается, но упрямится он, не нужна ему плоть. Среди звёзд вольготнее духом свободным носиться.

— Ой, а брат ваш… — Лёля прижала ладонь к щеке, с ужасом вспоминая, чему учил её отец, — никак Род Великий?..

— А кто же ещё? — повела тонкой бровью Мокошь. — Он самый и есть.

«Погибла я… — подумала Лёля, обессиленно опуская плечи и утыкаясь взглядом в камни дорожки. — Мокошь, Рода Великого сестра. Жизни и смерти повелительница. И что мне в доме батюшки не сиделось?! Одну из трёх величайших богов потревожила».

— Глянь, Аксинья, дрожит, как зайчонок новорождённый, подружка твоя. Ну, чего пригорюнилась-то?

Лёля боялась поднять голову, смотреть на Мокошь казалось ей святотатством, однако голос высшей богини звучал дружелюбно. Рискнув, Лёля бросила быстрый взгляд из-под упавших на лицо волос. Неужто Мокошь улыбается? Она снова уставилась в землю. Да нет, показалось, быть такого не могло.

— Эх, ребёнок, не стой передо мной, голову к долу опустив, непривычно мне. Ты б ещё на колени упала. — Рядом мягко зашуршала ткань, в поле зрения Лёли мелькнуло что-то тёмное, а затем её плеча коснулась осторожная рука. — Никто ещё передо мной головы не склонял. Не та я богиня, что молитвам чужим внемлет. Сама знаешь поговорку: Мокошь просить о чём-то, как гору двигать.

— Простите, Мокошь Великая, что без спроса я к дому вашему пришла. — Лёля с опаской вскинула голову и залюбовалась изящным лицом возвышающейся над ней Мокоши.

Неспроста Мокошь с горой сравнивали, она казалась из мрамора отполированного высеченной. Высокая, талия тонкая, а грудь полная, рядами жемчугов и самоцветов украшенная. Кожа гладкая, скулы острые. А глаза пронзительные, умные. Ещё бы, вековая мудрость в них заключена была.

— А может, это я сама пред тобой открылась, не думала ты о том? Редко у меня гости бывают, и не по моей это воле, — печально усмехнулась Мокошь. — Никто не хочет встречаться с той, кому Родом золотые ножницы судьбы доверены. Авось нить их жизни перережу, — она усмехнулась. — Ты ведь тоже меня боишься?

— Уже не так сильно, — призналась Лёля, всё ещё стесняясь смотреть в мудрые серые глаза напротив. — Злой вы не кажетесь. Даже чем-то на матушку мою похожи.

— Ну вот тут желаемое за действительное не выдавай. Лада добра и к помощи людям явьским охоча, мне же они интересны лишь как часть Древа мироздания. Не поверишь, насколько занимательно иногда их судьбы складываются. — Кивком головы Мокошь указала на отворенную дверь в терем и без лишних слов двинулась к лестнице.

Серая кошка лениво последовала за хозяйкой, но на первой ступени остановилась и села, грациозно обвив себя хвостом. Мокошь же поднималась, обметая лестницу подолом длинного платья, но у самой двери обернулась.

— Чего замерла, как суслик потревоженный? Не видишь, Аксинья ждёт, да и мне поговорить с тобой надобно. Ох, брат, до чего же Берегиня у тебя недогадливая, — закатила глаза Мокошь и пожаловалась в пустоту, а затем скрылась, оставив дверной проход зиять интригующей темнотой.

«Ой, да что ж это я, право, Мокошь ждать заставляю. — Лёля подхватила юбку и бегом припустила за ушедшей богиней. — Чудной день какой: из дома отчего вырвалась, и вот где оказалась».

Лёлю снедали два чувства — страх и любопытство. Боязно ей было, что доверилась богине незнакомой, вместо того, чтобы по замыслу своему действовать. И любопытно — откуда Мокоши про неё ведомо, о чём она поговорить желает? И если откровенно, успокаивало Лёлю присутствие Аксиньи — не стала бы кошка у плохой хозяйки жить. Хотя кто их знает, колдовские они животные.

Она вбежала в дверь и едва успела затормозить, чтобы не врезаться в величавую фигуру Мокоши. Как оказалось, высшая богиня ждала Лёлю за порогом, и бровь её укоризненно поползла вверх от такого поведения гостьи. Лёля открыла было рот, чтобы в очередной раз извиниться, но от удивления и полслова не смогла вымолвить.

Таких чудес она в жизнь свою не видала! Терем-то с загадкой оказался! Он и снаружи выглядел просторным, а внутри так конца-края ему не было. И стены, и пол, и даже потолок покрывали нити! Звёзд на небе меньше, чем нитей у Мокоши в доме! Разных цветов, толщины разной, в покое они не находились. Бежали эти нити живые, петляли, извивались, с другими переплетались да снова расходились, чтобы в конце остановиться на веретене.

Держала веретено в руках девушка юная, с румянцем нежным, точно липов цвет, на детских щёчках. Платье белое с вышивкой золотой, в тёмных волосах русых цветы серебряные вплетены. Быстро бегали неутомимые пальцы, толстые нити ровно ложились на гладкое дерево веретена, будто бесконечный ковёр многоцветный пред девушкой этой умелой расстилался. А она восседала на мягкой бархатной лавочке и даже взглядом не вела на посетительницу незваную.

— Это Доля, помощница моя, Родом пожалованная, — лёгким взмахом головы указала на девушку Мокошь. — Судьбы человеческие прядёт да на веретено своё сматывает. Коли много смотает, берёт ножницы золотые и нити перерезает, новым судьбам место освобождая.

— Вот так и перерезает? Ни за что ни про что? И что тогда, умирает человек? — ужаснулась Лёля, не отводя глаз от веретена Доли. Хоть и много нитей помощница Мокоши на него намотала, а работала легко, споро, будто весило это веретено всего ничего.

— Это жизнь, — Мокошь безразлично пожала плечами. — Род пожаловал, Род и забрал, когда срок пришёл. Поверь, многие хотели бы на веретене у Доли оказаться. Она судьбу хорошую плетёт, добрую. Но есть и те, кому от рождения Недоля уготована.

Тогда только заметила Лёля в углу на лавке покосившейся сгорбленную старушку в сером тряпье. Темён тот угол был, Лёля могла разглядеть лишь космы седых волос, выбивающихся из-под грязного платка, и то, как плечи старушки дрожали. И руки дрожали, крутившие старое щербатое веретено. Блеснул свет звёздный в окошко, на лицо морщинистое упал, и поняла Лёля, что старушка плачет. Тихо, непрерывно плачет. Слезами омывает тонкие блёклые нити, будто бы нехотя идущие к её веретену. Нити цеплялись за острые края веретена покорёженного, пушились, истончались, но не обрывались до конца, продолжая путь в ожидании часа, когда милосердные ножницы Мокоши прервут их существование.

«Род Великий, спаси и сохрани тех, кому Недоля по судьбе выпала, — мысленно взмолилась Лёля, глядя, как проплывает мимо неё ручеёк несчастных нитей, за каждой из которых стояла чья-то жизнь. — Дня не пройдёт теперь, чтобы не просила я тебя хотя бы о мгновении счастья для тех, кому страдать суждено».

И всё же, к радости Лёли, у Недоли было гораздо меньше работы, чем у юной красавицы Доли. К Доле будто река полноводная текла, а у Неволи так, родник среди лесной чащи. Молчала Лёля, не решаясь вопросы задавать в доме этом необыкновенном. И помыслить она не могла до встречи с Мокошью, что мир под Правью так велик.

— А здесь только людские нити? — несмело спросила она, не отрывая взгляда от бесконечного движения вокруг.

— Не только. У и богов, и у духов свои нити имеются. Только чтобы их разглядеть, сноровка нужна. — Наклонилась Мокошь и подхватила из бегущего потока что-то, похожее на тонкую паутинку. — Вот смотри, — показала она тончайшую нить Лёле, — где-то в Яви Полудница живёт, полей обработанных хранительница. Её люди привечают, крынку воды да хлеба ломоть на поле оставляют, чтобы и дальше урожай оберегала, чтобы солнце зерно не сожгло, да дожди не побили. Хотя о чём это я, не знаешь, поди, что солнце и дождь такое?

Лёля замотала головой, с интересом разглядывая полупрозрачную нить, клубящуюся в пальцах Мокоши. Возможно, то воображение Лёлино разыгралось, но будто запах чего-то свежего, терпкого, как полынь, от нити той она почувствовала. Вот же диво какое! Сколько в Яви всего необычного! Не зря говорила Плеяна, что мир там совсем другой.

— Покажу тебе нить Ярило-бога. Каждое утро начинает он путь свой на колеснице небесной и каждый вечер к земле на покой опускается. Радость людям несёт, свет, тепло, но и смерть порой. — Мокошь прищурилась, и на поверхности нитей тут же показалась нить, точно из золота расплавленного свитая. — А вот и он, тот, кого в Яви солнцем кличут.

— Красота-то какая! — не удержалась Лёля и коснулась яркой нити. Пальцы согрелись небывалым теплом. — А цвет удивительный! Как золото, только светлее, горячее будто бы!

— Быть может, смогла бы ты Явь полюбить, коль оказалась бы там, — таинственно и мягко улыбнулась Мокошь, передавая Лёле пылающую нить. — Сдаётся мне, именно ты Яви поможешь, зайчонок трусливый. Непорядки там происходят, не нравится мне то. Пойдём в горнице моей потолкуем, да и поработать мне пора.

Мокошь отбросила с плеча длинные волосы, и, словно повинуясь её непроизнесённому приказу, волшебные нити судеб расступились, открыв узкую дорожку к лесенке на второй этаж. Лёля с трепетом, боясь случайно дёрнуть и разорвать, опустила на пол ярко-золотую тоненькую нить, что ей доверила Мокошь, подобрала подол повыше и медленно пошла следом за своей новой знакомой. И жутко было в доме Мокоши, особенно когда нити её змеились над головой, струились по потолку так же свободно, как и по полу, а звук безостановочного шуршания стоял в ушах, но и уюта хоромам богини было не занимать.

Пол, от нитей освобождённый, тёмным деревом блестел, из окон лес серебряный виднелся, небо звёздное. Лестница, по которой Лёля поднималась за Мокошью, не скрипела, изгибалась винтом. И отчего-то казалось Лёле, что если надумает батюшка её отыскать, то в тереме Мокоши не сыщет. Не каждого Мокошь в обитель свою приглашала и, как сестра Родова, по званию выше Сварога была. Видно, не имела верховная богиня намерения Лёлю обратно в дом отчий отправлять и нравоучениями мучить. Интересно, что за разговор Мокошь надумала?

— Знаешь, хоть и не молится мне род людской, да за жизнью я их наблюдаю. Боле того, я им жизнь и даю, — с этими словами Мокошь несколько раз прокрутила колесо огромного ткацкого станка, стоящего у стены её светлой, красиво убранной комнаты.

Сотни новых нитей вырвались из-под спиц колёса и устремились вниз по лестнице, слившись со своими предшественницами, спешащими к веретёнам Доли и Недоли. Лёля почтительно отступила, чтобы, убереги её Род, кощунственно на нитку судьбы чьей-то не наступить.

— Я вижу всё, что в Яви происходит, — продолжала Мокошь, неторопливо поворачивая колесо, рождающее новые и новые нити. — Я знаю, как Скипер-змей с твоей помощью на Явь напал, многих взмахов ножниц мне раздолье ваше стоило… Не смущайся так, говорю как есть. Под заклятьем ты была, потому и не виню.

— До недавнего момента я и сама о том не знала, — ответила робко Лёля и перевела взгляд на подрагивающие огоньки свечей в деревянном подсвечнике. Когда-то таким же пламенем прошлась она по жизням чужим. — Это странно, винить себя в том, чего вспомнить не могу? Винить отца за то, что из нас троих оставил память только Морене?

— Не скажу, что отца твоего не понимаю. Зачем мучить себя мыслями о том, что изменить не дано? Но раз уж прознала ты про старые проступки свои и сестёр, просить тебя о помощи хочу.

— О помощи? Да чем же я вам, Мокоши Великой, помочь смогу? — Лёля удивилась неожиданной просьбе. И ещё больше её удивило осознание того, что ей очень хочется быть полезной этой красивой, благородной богине.

— Смертей в Яви стало больше, чем того положено. Боги на Древе мироздания не просто так рождаются — каждому Родом своя забота определена, даже тёмным богам Нави. Благодаря этому, круговорот жизни на Древе происходит. Но нарушилось что-то в равновесии сил высших. Присядь, — Мокошь опустилась на резной деревянный стул у ткацкого станка, а Лёле указала на лавку рядом. — Слышала я, путь в Явь ты ищешь. Зачем?

— Ну… — Лёля села на лавочку, сжала в пальцах ткань белой юбки, выдохнула. Хотела глаза опустить, чувства спрятать, но передумала. Храбрость свою собрала, да прямо перед собой глянула. — Я и сама не понимаю. Сначала хотела я бога одного явьского повидать, хотела батюшке доказать, что и без него прожить могу, а теперь… После того, что увидела я в хоромах ваших, жуть, как мне не терпится на мир другой хоть глазком одним взглянуть! Узнать, каково это, когда над головой не только звёзды, ощутить, что такое дождь, может быть, Полудницу встретить, ту, нить которой паутинке подобна…

«А ещё кажется мне, что сердце, ланью трепещущее, только в Яви, под светом солнца её, обрести можно», — про себя дополнила Лёля, но Мокошь хитро прищурилась. Так, словно смогла прочесть её мысли.

— Я будто не в полную силу жила до того, как Нянюшка тайны о прошлом моём открыла. А как с вами встретилась, так и вовсе мне кажется, что раньше я сон смотрела, а теперь проснуться готова, — закончила Лёля.

— Коли сон-то был, так хороший, — Мокошь нежно улыбнулась, а глаза её теплее стали, ласковее. — Что делать будешь, если Явь не такой окажется, какой ты её представляешь? И боль тебе там встретиться может, и обман. Как, впрочем, и счастье великое. В этом и прелесть Яви — всё пережитое там на контрасте ярче проявляется, нежели здесь, в Прави, где тишь и благодать.

— Вы уж меня простите, но такими мудрёными словами говорите, что запуталась я. Боль, обман, счастье великое — не ведомо это мне. — Лёля всё-таки смутилась. А Мокошь вдруг рассмеялась.

— Забавная, брат, Берегиня у тебя, — снова возвела она глаза куда-то к потолку терема. — Дитя сущее. Послушай меня, дитя, — теперь Мокошь смотрела на Лёлю, — сделаю я то, что ты хочешь, врата в Явь для тебя открою. Постой, не всё я сказала, — перебила она Лёлю, готовую рассыпаться в благодарностях, — взамен пообещай мне по совести поступать и как бы трудно ни было с пути выбранного не сворачивать.

— Так и не собиралась я, — Лёля удивилась данному ей наказу. — Я же ненадолго в Явь. Только Догоду найду, прощение выпрошу и обратно в Правь вернусь. Больше нечего мне в Яви делать — нет у меня там друзей, нет знакомых.

— Хм, — ухмыльнулась Мокошь, а огоньки свечи рядом с ней затрепетали, то ли сквозняком потревоженные, то ли дыханием строгой красавицы. — Не права ты, есть у тебя в Яви друг. А другие в дороге долгой сыщутся.

— Опять путаете вы меня, загадками говорите. Все подружки мои в Прави остались, — опечалилась Лёля.

— Ну-ну, губки-то не надувай. Морщины появятся, на Недолю похожа станешь.

Лёле казалось, что Мокошь подначивает её, потешается, глядя на переживания богини меньшей, неопытной. И тем не менее обиды Лёля отчего-то не ощущала. Наоборот, верила, что Мокошь не случайно в дом свой её пригласила, а сейчас на крепость проверяла. И решила Лёля, что раз попросила Мокошь её с пути не сворачивать, так она сейчас и начнёт.

— Мокошь Великая, известно вам, где Догода, бог ветра южного, живёт? — без обиняков спросила Лёля, поразившись уверенности в собственном голосе.

— Догода? Жив он, и это всё, что сказать могу. Даже то, как выглядит, не знаю. Я в Яви уже пару тысячелетий не показывалась. — Мокошь снова повернула гигантское колесо судьбы. — Мне отсюда, с кроны Древа мироздания, наблюдать за ней сподручнее. Да и за богами следить интерес малый, — Мокошь задумчиво повела плечами. — Жизнь у них больно долгая и скучная. Люди гораздо увлекательнее.

— Ну хоть жив, — обрадовалась Лёля, представляя, как скоро сможет снова познакомиться с давним другом.

— Кстати, про это. Важную вещь тебе скажу, послушай внимательно. Боги смертны, как и люди. — Мокошь потянулась к шее и сняла тонкую цепочку с монеткой из серебра — овальной, с дырочкой в центре. — Разница в том, что люди навсегда в Навь уходят, а боги к Роду поднимаются, чтобы через тысячу лет переродиться. Да боюсь, ребёнок, не по нраву тебе будет в пустоте, коли жизнь ты так любишь.

Лёля оцепенела, когда Мокошь надела амулет ей на шею. Очень нежным, тёплым прикосновение Мокоши было, а пахло от неё луговыми цветами. И почему боги Родову сестру сторонились? А ещё никогда раньше Лёля украшений не носила, и она невольно залюбовалась тем, как блестит серебряная монетка поверх платья белого. Увидела бы Благослава, как пить дать выпросила бы поносить. Лёля всё ещё разглядывала подарок, когда Мокошь продолжила:

— Если почувствуешь, что смерть близка, монеткой этой откупиться сможешь. Но только один раз, посему используй дар мой с умом и при себе держи. Потеряешь, вторую не дам.

Лёля оторвалась от соцерцания волшебной монетки и молча посмотрела на добрую наставницу, недоумевая, чем заслужила такую заботу. Мокошь столько о жизни в Яви ей рассказала, сколько она в доме своём и за сотню лет не узнала бы. И отговаривать от бегства не стала, хоть и предупредила, что не цветами путь её устлан будет. И, главное, имя Догоды Мокошь произнесла спокойно, точно и не было проклято оно в Прави.

— Обычно после подарков дорогих слова благодарности звучат, но привыкла я уже, что ты немеешь, как зверёк перепуганный. — На лице Мокоши вновь появилась дружелюбная ухмылка. — Второй же мой дар…

Мокошь щёлкнула пальцами, и откуда-то из недр нитяных прыгнул ей на ладонь маленький клубочек. Лёля резко воздух втянула, цвет его увидав. Такой же, как на платке Нянюшкином, цвет крови! Цвет, которого в Прави не существовало!

— Что это, Мокошь великая, откуда нить такая у вас? — забормотала она, разглядывая диковинный клубок в руках богини.

— А, это нить судьбы твоей. — Мокошь выглядела так, словно искренне наслаждалась Лёлиной растерянностью. — В Явь попадёшь, поймёшь, отчего цвет у неё такой. Правь — пятно безликое по сравнению с многоцветьем Яви. Много открытий тебя ждёт, я даже завидую.

— Может, и вы со мной в Явь спуститесь? Я вам помогать буду, честно-честно. А то одной мне боязно как-то. Да и как врата отворить? Я ж без батюшкиного благословения бежала…

— Да что мне батюшка твой? Силён он, да не сильнее Мокоши. Но не меня, милый зайчонок, путь долгий зовёт, — с грустью в глазах Мокошь провела костяшками пальцев по Лёлиной щеке так, как иногда это делала Нянюшка. — Ты не бойся, два дара моих тебя выручат. И мы с тобой свидимся ещё. А пока, как спустишься с крыльца, брось клубок наземь и за ним ступай. Он тебя прямиком к вратам и выведет. Давно я вас благословила, отворятся они. — Лёля нахмурилась и переспросить хотела, уточнить, почему Мокошь сказала «вас», но верховная богиня уже поднялась на ноги. — Пошли же, долгие проводы — лишние слёзы.

Быстрыми шагами Мокошь поспешила к лестнице, а Лёля торопливо побежала следом, перед этим спрятав драгоценную монетку под ворот платья и крепко сжав в кулаке клубочек цвета необыкновенного.

— А там, за вратами… — Лёля сбивалась с дыхания, стараясь не задеть нити с ткацкого станка и поспеть за Мокошью, которая обогнала ее, двигаясь плавно, точно плывя над полом. — Куда потом следовать?

— Куда сердце велит, — не оборачиваясь, бросила Мокошь. — Явь велика, нежданно не кончится. Спеши, отец твой прознал, что нет тебя, ощущаю гнев его. Лес Сварога не пропустит, кругами водить будет, но я ссориться с ним не хочу. Общее дело у нас — Правь защищать.

Лёля много чего могла бы спросить, но чувствовала, что Мокошь на разговоры не настроена. Да ей и самой казалась, что напряжён лес, не беззаботен, как раньше. Птичьи трели замолкли, небо потемнело, будто вуалью полупрозрачной его заволокло. Деревья стояли ровнёхонько, точно солдаты с пиками, не играли под ветром, как обычно.

— Беги, быстроногий оленёнок, пока Сварог лес мой не потревожил. Ничего не бойся, просто верь. В Рода верь, в меня, сестру его, в Велеса, брата нашего третьего. — Мокошь остановилась на нижней ступени лестницы и, притянув Лёлю к себе, крепко обняла. — Беги, пока не пострадали вы оба. Ну же!

Мощный порыв ветра оторвал Лёлю от Мокоши, длинные светлые волосы богини взметнулись, серые глаза властно сверкнули с красивого лица. Резким движением Мокошь вложила Лёле в руки её узелок с припасами. От неожиданности Лёля выронила заветный клубок, и он тут же устремился вдаль, сначала по тропинке каменной, затем едва видной яркой линией среди высокой травы, а после пропал меж деревьями.

Лёля бросилась по следу ускользающей нити, но на конце тропы остановилась и обернулась.

— Спасибо вам, Мокошь Великая! От всего сердца спасибо! — Лёля отвесила покровительнице глубокий поклон. — Я когда-нибудь вернусь, снова гостьей вашей буду. По собственной воле вернусь.

Что-то ответила ей Мокошь, шевельнулись губы богини прекрасной, но Лёля не услышала ответ, заглушённый очередным порывом ветра. Ледяной ветер прошёл сквозь одежду и толкнул Лёлю в сторону чащи. И она побежала.

Петлял клубок среди кустарника, но с глаз не пропадал. Диво, конечно, — где это писано, чтобы нитей клубочек жизнью своей жил, но Лёля столько чудес уже повидала, что ничему не удивлялась. Одной рукой прижимала она на бегу к груди узелок с пожитками, второй — юбку придерживала. Как-то раз обернулась Лёля, но терема богатого среди деревьев не увидела. То ли исчез он, густым лесом заслонённый, то ли скрыла Мокошь пристанище своё от глаз непосвящённых.

Наверное, и с проходом в Явь так же, подумалось Лёле. Найти его лишь тому можно, кем не праздное любопытство движет, а кто на самом деле решимости полон между мирами пройти. И значит это, что она врата непременно отыщет. Жалела Лёля только о том, что напоследок не склонилась пред Царь-древом, помощи Рода в деле своём не испросила. После знакомства с Мокошью будто бы ближе стал к ней Бог-творец.

За думами она и не заметила, как деревья расступились. Только рядом всё в серебре было, и вдруг — поляна. Нет, даже полянка небольшая. Как раз такая, чтобы дверь в мир иной уместить. Лёля остановилась и обмерла. Будто веником еловым обдало её от макушки до пят. Врата. Те самые, сомнений и быть не могло.

Клубочек, из судьбы Лёлиной смотанный, в нить превратился, одну-единственную, и путь он указывал между створок приоткрытых, кованных, узорчатых, точно кружево чёрное. Лёля несмело сделала два шага и запрокинула голову. Род Всемогущий, до чего же высоки врата в Явь! Кажется, росточков её четыре, а то и пять уместить бы могли! Колонны из тёмного камня по обеим сторонам от створок выглядели древними, словно само Древо мироздания. Рисунки на них были выбиты али письмена — не догадалась Лёля. Что бы за знания врата ни таили, кто бы их ни оставил на этих вратах, того уж в Прави не было. Лёле хотелось погладить пушистый серый мох в трещинах, почувствовать, как под пальцами ощущается время, что даже её батюшки старше. Но духа не хватило.

Удивительно, только стен врата не имели. Просто проём, величиной своей пугающий. А за ним было что-то, чего Лёля словами знакомыми описать не смогла бы. Что-то, очень похожее на золото, только гораздо, гораздо светлее. Может, то оно и есть, солнце земное? Где-то там, в этой дымке злато-белой, убегали вниз ступени, такие же каменные и древние, как колонны, что врата держали.

Лёля повернулась к лесу запретному. Желала она в Яви побывать, и вот мечта её почти исполнилась. А страхи не сбылись — врата даже не закрыты. Или являлись они каждому в разном обличье? Кому распахнутые гостеприимно, а кому и на три замка запертые? Ну да какое ей теперь дело, коли добралась она до цели?

«Прощайте, древа с листвой хрустальной. Прощайте, звёзды, душ богов нерождённых хранители. Прощай, Царь-древо. Прощайте, подружки мои ласковые. Прощайте, матушка, батюшка, Жива, Лёль, Полёль. Зла не держите на дочь и сестру вашу, желающую по совести жить. И жди меня, Нянюшка. Я вернусь. С Догодой вернусь али вестью от него. Жди меня, Правь родная. Я только мир посмотрю — и вернусь».

Лёля ощутила, как по щеке течёт слеза. Она быстро утёрлась рукавом и проскользнула меж высоких створок.