Там, где кружат аспиды

Глава 16

Сокол устремился к земле, как будто у него уже не осталось сил лететь. Перевоплотившись, Похвист побрёл по тропинке, прижимая к груди руку. Лёля видела, как кровь капала с его предплечья тягучими струями, оставляя тёмные следы на песчаной почве. Вывернувшись из рук Догоды, Лёля бросилась к вернувшемуся ни с чем другу.

Похвист посмотрел на неё стеклянным взглядом, будто узнал не сразу. Но уже через секунду его глаза наполнились болью, он закусил губы и молча помотал головой. Лёля добежала до него как раз вовремя, чтобы успеть перехватить упавшую безвольно раненную руку. Пачкаясь в чужой крови, она зажмурилась. Её окутала такая пустота, что захватило дыхание. Сердце Похвиста будто бы перестало существовать, оставив после себя сквозящую дыру. Лёле большого труда стоило удержаться и не раствориться в этой скорби. Усилием воли она пробилась чрез его засасывающую тоску, чтобы дотянуться до боли физической, слишком незначительной и пустой. Похвист будто бы не чувствовал, сколько крови потерял.

— Брат! — Через секунду и Похвиста, и теряющую связь с реальностью Лёлю подхватил Догода.

Лёля пришла в себя от звука родного голоса и разорвала их с Похвистом болезненную связь. Первым делом она осмотрела затянувшийся порез и выдохнула с облегчением. Хотя бы с этим ей удалось справиться. Теперь, когда они втроём были в относительной безопасности, страх несколько отступил, оставив после себя вопросы и непонимание.

— Что с Ульяной? — спросил Догода.

— Я… Я не знаю… Их было слишком много. Трое аспидов прятались в камнях, будто поджидая. — Похвист поднял голову. С его бледного лица, казалось, схлынула вся кровь. — Кажется, я убил одного. Повалил на землю, и он рассыпался в прах. Но на меня бросился другой, а я не смог отбиться. Крыло повредил, мне за ними уже не угнаться было. Брат, неужто я Ульяну свою погубил?

— Не говори ерунды, — строго отрезал Догода, который казался сейчас старшим братом перед растерянным младшим. — Жива русалка твоя, руку готов дать на отсечение. Один из аспидов и на Лёлю напал. Я успел её спасти, но если бы промедлил хоть на минуту, мы с ней только через тысячу лет свиделись. Не было нужды красть Ульяну, если бы её убить хотели, порешили бы сразу здесь обеих. Соберись, брат, она жива и ждёт тебя. А такой ты ей не поможешь.

— На Лёлю напали… — Взгляд Похвиста стал более осознанный. — Род Великий, да как осмелились они? Ты не пострадала? — Он провёл подушечкой пальца по её щеке и неверяще посмотрел на кровь, раскрасившую кожу.

— Выжила я, и это главное, — успокоила его Лёля. — С Ульяной тоже ничего страшного пока не случилось. Я сейчас припоминаю — всадник, что её забрал, бережно с ней обращался.

— Я вот никак понять не могу — почему украли именно Ульяну, а не вас двоих? Может ли быть, что муж её, Водяной, к похищению причастен? — Догода задумчиво хмурил брови и рассматривал окрестности, словно пытаясь найти в них какую-то подсказку.

— Как бы пробрался он сюда? — возразил Похвист, чьи усталые глаза озарились вспышкой ревности. — Явьской нечисти путь в Навь заказан, как и наоборот.

— Подожди, Похвист, возможно, и прав Догода! — воскликнула Лёля, озарённая воспоминанием. — Я слышала, как похититель Ульяну госпожой назвал! А разве же не госпожа она речная? Как пить дать нашёл Водяной в Навь дорогу. Говорила Ульяна, что не отпустит он её, отыщет везде.

— Но чтобы так… В Нави самой, да ещё и аспидов на сторону свою привлечь… — Догода не переставал недоверчиво хмуриться.

— Да какая разница: аспиды, мужья жестокие абы ещё кто?! — не выдержав, вспылил Похвист. — Она там одна среди супостатов, думает, что бросил я её! Я за ней идти должен, из плена вызволять!

— Неблизкий это будет путь, брат, — Догода осторожно положил ладонь Похвисту на плечо, успокаивая его. — Аспиды не могут по земле ходить. Она их кожу будто иглами колет, а потом и вовсе дух высасывает, уж поверь мне, аспиду бывшему. Аспидам камни нужны. И есть одно только место, куда унести они Ульяну могли…

Лёлин взгляд непроизвольно обратился к чернеющей вдали горе. И плакать захотелось от того, как далеко до горы той было — не меньше полудня пути непрерывного.

— А если мы назад вернёмся? — робко предложила она. — Нам бы помощью Чернобога заручиться… Его же земли, он быстро Водяного приструнит…

Догода обернулся. Позади исчезала за редкими камнями петляющая тропка. И как они сразу не поняли, что не может дорога к вратам, миры соединяющим, быть такой узкой и неприметной? Чья вина в том, что оказались они сейчас здесь? Кто из них четверых пропустил заветный поворот? Лёля вздохнула. Да каждый из них мог. Настолько все они в мечтах и счастье своём тонули, что реальность ощущать перестали. К ней снова пришло уже привычное чувство беспомощности.

— Я не вернусь, — твёрдо заявил Похвист. — Я не дам никому увести Ульяну! Отсюда я хотя бы гору вижу, замечу, коли похитители с места снимутся.

— Тогда ты? Ты сестру и мужа её предупредишь? — Догода растерянно перевёл взгляд на Лёлю. — Нет! И этому не бывать! — Он зарылся пальцами в длинные волосы, точно пытался справить с обуревавшим его потоком мыслей. — Я не могу тебя отпустить незнамо куда. И Похвиста одного не оставлю! Что же делать нам, кого на помощь звать?

Руки Лёли непроизвольно потянулись к монете Мокоши. Мокошь одарила её своим покровительством, да и оно сейчас бессильно было. Её дар мог от смерти уберечь, но никому из них смерть не грозила. Если только Ульяне, но слишком далеко русалку унесли, не поможет ей божественная монета.

— У нас два только выхода есть, — горько признал Догода. — Самим уйти, а Ульяну мужу её оставить, либо за ней отправиться и надеяться, что наша сила посильнее силы Водяного будет. Ты прости, брат, — Догода поднял на Похвиста извиняющийся взгляд, — коли Лёли с нами не было бы, я бы один только путь предложил.

Похвист сдержанно кивнул, мол, понимает, о чём Догода речь ведёт. Никто из них не говорил боле, каждый свою мысль обдумывал. Лёля считала дни, которые провела в дороге. Четыре дня назад они с Велесом простились. Выходит, даже если одна она решится к Чернобогу за помощью уйти, Догоду и Похвиста ей на восемь дней оставить придётся. Восемь дней… Слишком долгий это срок, не выдержит так много Ульяна. Да и её собственное сердце не перенесёт стольких дней тревоги за судьбы друзей.

— Давайте просто вперёд пойдём, к подножию горы. Всё лучше, чем пустые разговоры вести. Глядишь, в дороге что-нибудь и придумаем. А если аспиды вновь объявятся — хватит у меня сил и жара отпор им дать. — Догода сжал ладонь Лёли в своей, и они зашагали по тропе в пугающей полутьме навьской ночи.

Лучше бы совсем звёзды погасли, чем так, когда освещали они их путь тусклыми оранжевыми огнями. Теперь, зная, что в Нави у них не только друзья есть, но и враги, Лёля каждого шороха, каждой тени пугалась, но вида старалась не подавать. Молча шла она рядом с Догодой, мучительно пытаясь не смотреть на каменные утёсы по обеим сторонам дороги, которые сейчас в глазах её перепуганных будто бы неба достигали и скрывали за склонами своими войск чужих бесчисленные армады. В дуновениях сухого ветра чудился ей злобный шёпот. Представлялось Лёле, что армия шишиг, однажды Похвиста едва не утопивших, следует за ними по пятам, чтобы уволочь в чёрную Березину, погубить в её бесконечной глубине. А вдруг все они тогда нечистью станут? Хоть и боги, а чёрная вода вторжения не прощает.

И одновременно с этим понимала Лёля, что сил шишиг и даже самого Водяного не хватило бы, чтобы Березину переплыть. Реку и Велес охраняет, и Чернобог с войском обходы ведёт. И оттого ещё страшнее становилось. Что бы Ульяну ни уволокло — неведомое это было что-то, жуткое, с целями, никому не известными. Почему вместо трёх богов его выбор на нечисть пал? Что есть у русалки такого, чего нет ни у кого из них?

Руки Догоды мягко удержали Лёлю за талию, когда она то ли споткнулась, то ли задремала на ходу, погруженная в тягостные мысли.

— Похвист, отдохнуть надо, — сказал он, пока Лёля прижималась к его груди и старалась держать глаза открытыми. Получалось плохо, но сил не было даже возразить, сказать, что она сможет пройти ещё столько, сколько прикажут.

Ушедший вперёд Похвист обернулся, посмотрел на Лёлю, а затем снова уткнулся взором в чёрный силуэт горы, ставший будто бы лишь малость ближе. Лёля порадовалась, что не видит в темноте выражение его лица, только контуры фигуры. Она прекрасно знала, какие муки выбора прочла бы в его глазах.

— Надо, — наконец согласился он. — Поспите, я послежу.

У каменной гряды, прикрывающей их спины, Догода бережно усадил Лёлю, послушную, как детская игрушка. Она ничего не могла поделать со своим измождённым телом. Глаза слипались, словно ресницы её мёдом обмазали. Сквозь щёлки глаз, постепенно становящихся всё уже, она видела сидящего напротив Похвиста. Он и сейчас на гору смотрел, где его любимая томилась. Тёплый бок Догоды грел Лёлю, его крепкие руки обнимали её, и она ощутила влагу на своих уже сомкнутых ресницах. Как там сейчас Ульяна? Знает ли, что они идут за ней? Сможет ли хоть на миг забыться сном без объятий бога ветра, который подарил бессмертное сердце своё простой русалке? В том, что Похвист не уснёт этой ночью, Лёля не сомневалась.

Тоскливое утро принесло мало перемен в их тягостное настроение. Теперь всё держалось только на Догоде, и Лёля помогала ему как могла несмотря на то, что её собственные руки опускались от бессилия. Похвист выглядел таким же потерянным, как прошлым вечером. Он много молчал и больше думал, но Лёле казалось, друг её своим молчанием и апатией бережёт силы, что потребуются ему для спасения любимой.

— Похвист ведь не откажется, за ней пойдёт? — тихонько спросила она Догоду, собирая с ветки тонкие бурые иголки, заваренный настой которых бодрил тело и освежал разум, как явьские душистые травы.

— Конечно, пойдёт, — Догода уверенно кивнул и с тревогой посмотрел на брата, сидящего у костра, будто каменное изваяние. — Лёля, мне тяжело это говорить, особенно тебе… Но, кажется, мы с ним в Явь уже не вернёмся.

— Даже думать об этом не смей! — Лёля поняла, что её возражение прозвучало слишком уж слабо. А как возразить, если она сама ни единого выхода не видела, при котором всё на круги своя вернулось бы.

— Был бы здесь Чернобог, у нас хоть какой-то шанс остался, а так… — Догода обречённо развёл руками. — Знаешь, а я бы ушёл…

— И я бы тебя не осудила, Ульяна тебе никто. Тебе не понять ни Похвиста, ни меня. Аука, может быть, поняла бы, почему мы остались… Но я не злюсь на тебя, совсем нет. Мне просто… страшно очень…

Собранные иголки просыпались сквозь пальцы, покрывая серый песок бурыми узорами. Да и не жаль, всё равно она собирала их больше для того, чтобы отвлечься, не думать, в какой безвыходной ситуации они оказались. Лёля подняла глаза на черно-коричневый ствол дерева. А в сказках всё совсем не так… Нянюшка рассказывала, что всегда есть кто-то смелый, кто-то сильный, кто-то, кто один против всей рати чужой выступить может. Возможно, Похвист и Догода были теми богатырями, что в сказках девиц из беды выручали, но она, скорее, сама на смерть пошла бы, чем их в бой отправила. Потерять их даже ценой победы — ничего ужаснее и придумать нельзя, не надобно ей такой сказки.

Догода подошёл сзади и обнял её. Лёле не нужно было дар свой использовать, чтобы понять, не ей одной страшно и беспокойно. И что самое удивительное, никто из них не тревожился за собственные жизни.

— Может быть, мы сами себе врага лютого нафантазировали, — заговорил Догода после того, как несколько минут они молчали. Лёля потёрлась щекой о плечо Догоды и прислонилась спиной к его груди, желая продлить это чувство тепла и взаимной поддержки. — Что нам с Похвистом какой-то Водяной? Пусть даже смог он сюда с войском пробраться. Они же твари водные, совладаю с ними огнём своим.

— А аспиды?

— Аспиды меня больше всего волнуют. И силы мои с ними наравне, и отчего вдруг создания Нави на помощь явьской нечисти пришли? И что за всадники аспидами теми управляют? Жалею я, что из внуков Стрибожьих здесь только я и Похвист. Кабы мог клич я кинуть, кабы собрались все семьдесят и семь ветров…

— Не пришли бы они, — покачала головой Лёля. — Не ради русалки. Ты и сам за брата переживаешь, а до Ульяны тебе дела нет.

— Зря ты думаешь, что только Похвист мне покоя не даёт. — Догода развернул Лёлю лицом к себе. — А как же ты? Кого из вас двоих мне выбрать, подскажи? За кем пойти? За ним в бой бессмысленный, чтобы голову там сложить, или за тобой, к жизни новой, но полной терзаний о том, что брата не спас?

— Ох, Догода… — Лёля прильнула к нему, прижалась лицом к рубахе. — Зачем мы выросли? Почему нельзя вечно детьми быть?

— И я хотел бы снова мальчишкой оказаться. Хотел бы ношу свою на плечи чужие переложить. Но, если бы ребёнком я был, смог бы так сделать?

Догода мягко взял её за подбородок, вынуждая запрокинуть голову, а затем коснулся губ Лёли своими губами мягко и нежно. И глупо было, и легкомысленно целоваться посреди такого горя, но мысли Лёлины яснее стали, как после настоя из иголок, что у ног её лежали. Пока могут целовать они друг друга — жизнь не кончается, а значит, бороться нужно, пусть даже шанс на выигрыш и невелик.

Наверное, и Догода почувствовал то же самое. Когда отстранился он, глаза его голубые огнём решимости пылали.

— Мы с Похвистом на разведку слетаем — так быстрее будет, да и посмотрим заодно, сможем ли долететь до вражеского лагеря или ногами идти придётся. Ты за нас не волнуйся, я умирать не собираюсь, у меня ещё планов на эту жизнь много. — Догода лучезарно улыбнулся. — Коли силой победить не сможем, мы хитростью пойдём. Выкрадем зазнобу Похвиста, как они её у нас выкрали. А ты здесь побудь, у костра. Увидишь что-то — сразу беги в расщелину и там прячься.

— Вы только осторожно действуйте, — разволновалась Лёля. — Осмотрите издали всё, а потом возвращайтесь, вместе обмозгуем, как Ульяну вызволить. Даже если увидите её, удержи Похвиста, не дай без раздумий в битву броситься.

— Удержу. Клянусь тебе, что удержу. Да и он головой думать привык, а не сердцем. Всё же бог ветра ледяного.

Когда улетели оба брата, Лёля немного духом воспрянула. Ну а что, неужто они, три бога, с нечистью водной не справятся? Справятся, конечно. Даже её дар пригодится, чтобы раны Похвиста и Догоды исцелить, если вдруг достанет их нежить какая поганая. Ох и нажалуется она потом Морене на порядки в её царстве, ох и наведёт здесь Чернобог шороху! Надо же, под носом у них нечисть явьская буйствует, а они не знают ничего! Ещё и мостом своим похвалялись, что только богов и людей пропускает, а духов нечистых огнём жжёт. Ну, с другой стороны, оно и понятно, попробуй за владениями такими обширными уследи! Даже хорошо, что забрели они по ошибке в пустошь эту, пусть знает Чернобог, где слабина на территориях его.

Со склона покатились мелкие камушки. Лёля задумчиво посмотрела на них, погруженная в размышления. Совсем недавно с Догодой она рассталась, а уже скучала по нему и переживала, не случилось бы чего. Сильный он, очень сильный, бог её жаркий, огненный. А сейчас, ответственность свою осознавая, он, возможно, и посильнее Похвиста будет. И всё равно, неспокойно стучало сердце, тревога необъяснимая изнутри съедала.

— С женихом своим поздороваться не хочешь, любезная невестушка?

Чужой, незнакомый голос мягко нарушил тишину, обрезав напряжённые внутренности Лёли холодными ножницами. Она быстро вскинула голову и подобрала колени, готовая бежать. Но не убежала, вернувшись в Правь, к воспоминаниям трёхлетней давности.

Теперь не было перед ней кружевной защиты занавесок, не было оберегающих стен отчего дома и батюшки, стоящего за неё горой непоколебимой. Зато сейчас, из девчонки неразумной став девушкой, любовь познавшей, поняла Лёля, что Нянюшка не ошибалась и не шутила: Кощей был красив.

Стройный, с тонкими чертами, полными достоинства, и длинными чёрными волосами, убранными в гладкий хвост, он взгляд её неискушённый так и притягивал. Даже кровавые глаза в обрамлении густых ресниц, когда-то Лёлю напугавшие, сейчас ей прекрасными казались. Он был сама смерть, простая, безыскусная. Лёля поднялась на ноги, стараясь не выказать замешательство. Её так поразило появления Кощея, который смотрел на неё сверху вниз с вершины каменного уступа, что не сразу заметила она, где покоилась его правая рука. А потом в её голове вдруг всё сошлось, щёлкнуло деревянной головоломкой, о главной детали которой они и позабыли. В Нави нет и не было никакого Водяного.

Тонкие пальцы Кощея, унизанные серебряными перстнями, лениво гладили голову чёрного аспида, без страха проходились по острым шипам. А ведь этот аспид раза в два крупнее был тех, что напали на неё и Ульяну! Одна радость — аспид этот ужасающий ниже скалистого уступа не спустится, кругом песок, лишающий его сил, а значит, бежать можно! Но Лёля даже мысль эту до конца обдумать не успела, когда с грацией дикой рыси Кощей спрыгнул со скалы и в мгновение ока оказался пугающе близко.

— Молчишь? Али не признала?

Под кровавым взглядом, рыщущим по телу, хотелось прикрыться, спрятаться, хотя широкое зелёное платье и так не выдавало почти никаких изгибов. Но Лёля себя отчего-то голой чувствовала, и чувствовать себя так рядом с Кощеем не хотела.

— Зачем ты Ульяну забрал? — выдавила из себя Лёля, надеясь, что вопрос её не прозвучал слишком уж тонко и жалко.

— Так Ульяной русалку зовут? Красивое имя. А она скрывать его вздумала. — Кощей осматривал Лёлю и только что не кружил вокруг неё, как ястреб над добычей. Или же как кто-то, кто увидел то, о чём давно тосковал. — Ничего мне не сказала: кто сама будет, с кем пришла.

— Так и зачем она тебе? — упрямо повторила Лёля.

— Ты знала, что свататься я к тебе приходил? — Кощей так резко сменил тему, что Лёля взглянула на него скорее озадаченно, чем испугано. Она даже неловкость ощутила, вспомнив приём семьи её негостеприимный.

— Знала. Я видела тебя, но мне во двор выйти не дозволили, — созналась Лёля, пристыженно пряча глаза.

— Я ведь искренне за тобой шёл. Понравилась ты мне. Всё в тебе хорошо было: и смех твой, и фигура, и тот задор, с которым ты людей на смерть вела…

— Не надо, — остановила его Лёля. — Это не я была…

— Неважно. А знаешь ли, почему Сварог мне от ворот поворот дал? — Лёля промолчала, и Кощей продолжил, не дождавшись ответа: — Потому что Чернобог первым был. Первым дочь Сварога в жены заполучил, а заодно и его поддержку. А я что? Так и остался вассалом второсортным, хотя мне половина Нави принадлежит. Коли вышла бы ты за меня, мы с Чернобогом ровней стали бы, а это в планы отца твоего не входило. А я ведь уже мечтал, как вместе мы править будем. Я мог бы тебя счастливой сделать. А ты жизнь привнесла бы в царство моё.

— Прости его. И меня прости. Почему-то тогда это весёлым показалось: пришёл ко мне жених свататься, а батюшка его отвадил. А сейчас совсем несмешно. Да только не думаю, что счастливы мы были бы, боги почти незнакомые…

Между ними снова повисло неприятное молчание. Теперь Лёля хранила безмолвие не от ужаса, а оттого, что наедине с молодым мужчиной была. Мужчиной холодным, смертельно опасным, но который чувств не скрывал и который мог бы мужем её стать, если бы на то воля Сварога оказалась. Только аспид на вершине уступа был свидетелем их странного свидания. Чтобы не смотреть на Кощея, Лёля окинула взглядом глянцевого чёрного змея над собой. Он переминался с ноги на ногу, но хозяина ждал терпеливо.

— Надоело мне в тени Чернобога находиться. Его боятся, ему на капища дары несут, силу его питают, а мной только детей непослушных запугивают. Придёт Кощей, утащит к себе в терем да кашу с мясом дитяти сварит, — Кощей усмехнулся, дёрнув плечом. — А ведь моё войско не слабее войска Чернобога будет. Давно уже хотел соседа припугнуть, мощь продемонстрировать, да всё повода не было. И вдруг донесли мне давеча — сама Морена обходить границы отправилась, обереги обновлять, а из защиты — служанка да пара богатырей. Чем не Родов перст?

— Ульяна! Про неё ты говоришь? — выдохнула Лёля, понимая всю глубину своей ошибки. Ну кто дёрнул её с подругой платьем меняться?

— Да. Вместо Морены досталась мне русалка обряженная, невесть как в Навь попавшая. Да ещё строптивая такая, слова не вытянешь. Пришлось самому лететь загадку разгадывать, как это нечисть мост Калинов обойти смогла. Казалось бы, Родов перст насмешкой для меня обернулся, но нет. Нашёл я ту, кого найти не думал даже.

— Так отпусти её! Если понял ты, что не Морена то, зачем Ульяну в плену держишь?

— Не нужна она мне. А ты нужна. До сих пор нужна. — Кощей внезапно приблизился к Лёле, и чем-то сладким от него пахнуло, будто цветами увядшими. — Приходи, отвори дверь её темницы. Даю слово своё, что удерживать её не стану, коли ты место русалки займёшь.

— Как пленница твоя? Как заложница? — Лёля дрогнула, отступая на шаг.

— Как жена, — короткий ответ Кощея прозвучал приговором. — Будешь в замке моём жить, и тогда уже ни Чернобог, ни Сварог не посмеют мне законы свои навязывать. Мы править половиной Нави станем — ты и я, — Кощей протянул Лёле ладонь. — Ты светом станешь царства моего.

— А взамен ты дашь Ульяне уйти? — Лёля спрятала руки за спину, не решаясь коснуться изящной кисти, тянущейся к ней.

— И ей, и двум стрибожьим внукам, — спокойно подтвердил Кощей, едва заметно вскинув бровь. — Это же ветер южный и северный, дружки твои давние? Любой бы догадался, что простые витязи так ловко в тварей крылатых обернуться не сумели бы. Сейчас их воины мои все дальше уводят, следы путают. Знаешь, они ведь только по указке моей жизнь им пока хранят. А что побледнела ты так? Али дорог тебе кто из них особо?

Лёля втянула сухой воздух, обжёгший лёгкие, в надежде дать себе немного времени. Теперь и Похвист с Догодой в опасности. Одного только знака её к ним расположения достаточно, чтобы Кощея ревнивого прогневить. Выходит, её сила сейчас большая, никто, кроме неё, с Кощеем совладать не сможет. Он и сам бог могучий, да ещё и с войском собственным в придачу. Будто в пасть змеи, вложила Лёля свою ладонь в руку Кощея, а взглядом в его красных очах потонула.

— Конечно, дороги они мне, да не так, как ты думаешь, — соврала она с улыбкой. — Мы вместе выросли. Взяла их с собой, чтобы компанию составили, пока я сестру навещаю. А по пути русалку подобрали. Забавная она, на яркие тряпки падкая, вот и нарядили её как королевишну. Прости, что запутали шуткой глупой. Я принимаю твоё предложение. Давно мне замуж пора, а ты пара, меня достойная. Дозволь только сначала с друзьями попрощаться, а то коли сейчас с тобой пойду, они искать меня вздумают.

— Как ты изменилась, невеста моя правьская. — Кощей рывком притянул Лёлю к себе так близко, как до этого она лишь с Догодой была. — Такой ты мне ещё больше нравишься. Нравятся волосы твои яркие, глаза глубокие, то, как смело смотришь ты на меня, и то, как дерзко лжёшь. Я видел тебя и мальчишку белобрысого, якобы «друга детства» твоего. Но ради нашего будущего я прощу твою неверность и дам им спокойно покинуть Навь. Жду тебя в замке своём на рассвете, и поспеши. Времени у русалки осталось всего ничего.

Губы Кощея, тёплые и мягкие, алчно впились в губы Лёли, но она не ощутила ничего, кроме успокоения. Похвист, Догода и Ульяна будут жить. Её поцелуй да и всё её тело — ничтожная за это цена.

Лёля сама поражалась своему хладнокровию, когда уверенными руками крошила в небогатую похлёбку кусочки местных кореньев. К тому времени, когда вернулись братья, она уже чётко представляла каждый свой дальнейший шаг. Теперь-то уж точно всё будет хорошо, пусть и не у неё. Но и этого достаточно.

— Вам поесть надобно. Весь день пропадали. — Она твёрдо всучила каждому из парней по плошке с ужином.

Похвист взял свою порцию безучастно, а Догода настороженно смотрел на Лёлю, не приступая к еде, но она смогла найти в себе мужества и наглости улыбнуться ему в ответ. Прав был Кощей, лгунья из неё теперь хоть куда. И навыки обмана ей ещё понадобятся, чтобы навести на обоих братьев крепкий сон и покинуть их навеки.

— А как вы собрались завтра Ульяну выручать, коли голодом себя морите? — Она упёрла руки в боки и грозно нахмурилась. — Похвист, хватит ковыряться, ешь уже! Тебе силы нужны Ульяну на себе вынести!

Лёля безоговорочно согласилась с безумным планом, придуманным Догодой и Похвистом, зная, что они всё равно не успеют его осуществить. Ещё полдня назад она костьми бы легла, а не отпустила никого из них атаковать вражеский замок на рассвете. Во время разведки своей уткнулись братья в высокий частокол, который ни один человек преодолеть не смог бы, но для братьев-ветров это несложным делом было. Внутрь лагеря заглянуть им не удалось, аспиды отогнали, и оттого вбили себе Похвист и Догода в головы, что идти в атаку нужно утром ранним, когда аспиды слабее всего, а их наездники ещё спят. И Лёлю замысел этот более чем устраивал. Утром у врат чужой крепости братьев не враги, а Ульяна ждать будет. Пусть улетают втроём. Кощей своё слово сдержит, не станет препятствовать, он всё-таки царского рода, его обещания чего-то, да стоят.

— А ты почему оживлённая такая? Сама бы присела хоть на миг, — Догода похлопал ладонью по песку рядом с собой.

— Извини, что-то распереживалась я. — Лёля послушно села, но не перестала теребить край длинного рукава. — Я рада, что всё закончится скоро.

— Нравится мне, что ты в нас с Похвистом так уверена. А я вот до сих пор не знаю, как мы Ульяну там внутри отыщем. Да и стерегут её, наверное, — заметил Догода.

— Я её найду, сердце доведёт. А если ещё и парочку аспидов прикончу, так туда им и дорога. — Голос Похвиста прозвучал хрипло и рвано.

Он мало разговаривал в последнее время, и Лёля рада была, что Похвист присоединился к беседе. Скорее всего, это их последний разговор, отныне братья останутся для неё лишь воспоминанием. Красивым, ярким воспоминанием, который даже воды Березины не сотрут. Но воспоминаний о Догоде не набралось ещё у Лёли столько, чтобы на всю жизнь хватило. Лёля повернулась, рассматривая его профиль. Сердце сжалось до размера игольного ушка, а затем расширилось так, словно всё Древо мироздания вместить могло. Знал ли он, прихлёбывающий горячую похлёбку, что стал всем её миром? Всё, что существовало и что существовать ещё будет, не перевесило бы для неё ценность его улыбки. И замысел её наперекосяк пошёл.

— Похвист, тебе поспать надобно, — сказала Лёля одному брату, хотя изначально намеревалась усыпить обоих. — Ты всю прошлую ночь без сна провёл, вторую нельзя.

— Нет. Я зарок себе дал, что глаз не сомкну, пока Ульяна снова в безопасности не будет, — заупрямился Похвист.

— Глупости говоришь, брат, — тяжело вздохнул Догода. — Нам всем отдохнуть надобно, иначе мы твою русалку сгубить можем. Ясный ум нам нужен и рука твёрдая. Или же мы только испортим всё.

— Я не усну. Неправильно это. — Похвист спрятал взгляд, низко опустив голову. — Да и кошмары придут, мороки, наваждения. Я лучше без сна обойдусь.

— Ты говоришь так, будто нам Ульяна безразлична. — Лёля поднялась со своего места и опустилась на колени возле Похвиста, чтобы видеть его лицо. Тёмные круги усталости уродовали серые холодные глаза, которые так пугали тех, кто не знал, сколько на самом деле тепла хранит в себе бог северного ветра. — Она мне ближе, чем сестра, стала. И я по ней скучаю. Ульяна хотела бы, чтобы ты поспал, а не мучил себя.

— Лёля… — Похвист обнял её, и Лёля ощутила под руками, что каждая его мышца словно канат корабельный напряжена. Наверняка и разум его уже на таком же пределе. — Я не знаю, что со мной будет, если мы не успеем. Как тогда жить? Для кого просыпаться каждое утро? Для кого сильным казаться, когда я так слаб?

Через плечо Похвиста Лёля перехватила взгляд Догоды, который внимал словам брата, печально качая головой. Лёля одним лишь движением ресниц позвала его на помощь, но Догода понял её призыв.

— Ты не слаб. Ульяна ни за что слабого не полюбила бы. — Догода аккуратно придержал Похвиста за плечи, а Лёля расправила юбку, чтобы ни одна досадная складка не помешала сну её друга. — Ты представить не можешь, как сильно любит она тебя. — Лёля слегка потянула безвольное тело Похвиста на себя и устроила его голову на своих коленях. — Даже если она сейчас страдает, она не умрёт. Она жить будет всему вопреки, лишь бы снова тебя увидеть. Подумай о ней, она это и на расстоянии почувствует.

Лёля закрыла глаза, погрузила пальцы в волосы Похвиста, а свою душу Берегини — в его душу.

Я слышал песни о войне

И сказки о любви,

Где мир горел, горел в огне,

А потонул в крови.

Она тихо запела отчего-то пришедшую на ум песню Нянюшки. Похвист тревожно дёрнулся, но Лёля усилием мысли удержала его на своих коленях. Она была не в Нави. Она стояла на берегу студёного озерца близ деревни и смущённо рассматривала девушку, что носила то же зелёное платье, на подоле которого покоилась сейчас её голова. Совесть огнём глодала за то, что силу свою не осознав, она бросила эту девушку в дерево, причинив боль. Она видела и дочь Сварога, мокрую, ничего не понимающую, с распахнутыми по-детски глазами. Но взгляд всё равно притягивала та, другая. Опасная, чужая, сильная, но волнующая.

Там пелось также, что земля

Родит нам новый хлеб,

Что снова реки и поля

Заблещут по земле.

Теперь Лёля оказалась на берегу реки в сумерках. Яркие звёзды Яви отражались в кристальной воде и блестели искорками в зелёных очах напротив. В очах таких глубоких, томных, что ни одно озеро с ними сравниться не могло. Она видела стыдливо прикрытую руками девичью грудь, спущенное до половины платье. Она ощущала неистовый порыв протянуть пальцы и провести по этой белоснежной коже, ощутить тонкие чешуйки, что делали именно эту девушку самой особенной, самой запретной, но сводящей с ума. А вокруг лишь пение сверчков и почти осязаемое чувство любви — ещё такой несмелой, нежеланной, но уже прошедшей грань невозврата.

Только нам непременно нужно верить,

Не нужно врать себе и лицемерить.

Ночь всего темнее

Пред рассветом.

Лёля не стала подсматривать сон Похвиста. Она допела свою песнь, вместо музыкальных струн перебирая волосы Похвиста и струны его измученного сердца. Потерпи ещё немного, любимый старший братец, всего лишь до рассвета. Рассвет всегда приходит к тем, кто ждёт.

Она открыла глаза, вновь медленно погружаясь в реальность. И рядом был тот, кто для неё значил столько же, сколько Ульяна для Похвиста и кого она пока не была готова погрузить в сон. Она утомлённо улыбнулась Догоде, кивая на умиротворённого Похвиста, крепко убаюканного её колыбельной.

— Поможешь выбраться?

Догода потянулся к своей дорожной сумке и придержал голову брата, а когда Лёля острожно освободила ноги, он заменил её колени этой не самой мягкой и удобной подушкой, но Похвист даже не пошевелился. Если повезёт, он проспит гораздо дольше, до позднего утра, когда всё уже будет кончено. А значит, у неё есть ещё немного времени.

— Не перестаю поражаться умениям твоим, — восхитился Догода вполголоса, помогая Лёле подняться с земли. — Как ладно ты его успокоить смогла.

— Теперь меня приручительницей ветров и аспидов можно звать, — пошутила Лёля, прижимаясь к любимому.

Она знала, что этой ночью за ними не будет надзора посторонних глаз. Кощею не до того, он ждёт её к рассвету и готовит брачные покои. И снова Лёля поразилась пустоте, которую ощутила при мысли о собственной судьбе. Словно её жизнь закончится, когда Догода уйдёт в Явь. Но пока он был здесь, и этого довольно.

— Догода… — Щёки Лёли запылали от того, насколько это было неуместно, но… — Ты говорил, что женой меня своей сделать хочешь… Сделай сейчас.

— Почему? — удивлённо прошептал Догода. — Что происходит с тобой, Берегиня моя?

— Не хочешь?

— Хочу. Но всё же ответ дай — почему?

— Потому что люблю я тебя. Потому что жива. Потому что не хочу другого мужа.

— Не боишься, что спешим мы?

— Боюсь, что опоздаем…

Нежная темнота навьской ночи накрыла её вместе с поцелуем. Взвился в небо золотой аспид, унося Лёлю на своей спине туда, где лучше видны звёзды, где под ногами не сухой песок, а поросль мягкой травы тёмно-синей. Они остановились на пологом уступе скалы, что превратилась в их брачное ложе, и соединились под мёртвым небом Нави, бессмертные боги: один — воспевающий свою любовь, а вторая — её оплакивающая.

— Не жалеешь? — Догода поцеловал шрам на плече Лёли.

— Нет, — улыбнулась она. — Не знаю почему, но чувствую, что правильно мы поступили.

Белая рубашка Догоды, та самая, что наколдовала ему Морена, заменяла им простыню и приятно ласкала обнажённое тело Лёли. Она хотела бы не смотреть не Догоду, чтобы меньше плакать о нём в разлуке, но не могла перестать любоваться им. Не потому, что тело его ослепляло красотой небывалой — нет, он всё ещё был слишком худ после пятилетнего заточения и всё ещё немного по-мальчишечьи нескладен — но Лёля любила каждую его пядь. Просто любила, как что-то своё, родное, что-то, что из целого мира она выбрала любить.

— Неужто я теперь тобой каждую ночь наслаждаться смогу? — Догода провёл кончиками пальцев по шее Лёли, а она ответила лишь молчаливой улыбкой. — А это что? — Он обхватил монетку Мокоши, которую Лёля оставила на себе, даже избавившись от остальной одежды.

— Мой оберег, — Лёля задумалась, вспоминая встречу с верховной богиней. — Благословение Мокоши Великой. Она мне его дала, чтобы я тебя отыскала и не пропала в пути.

— Как так? — Догода заинтересовано потёр выпуклый рисунок непонятных рун, покрывавший монетку. — Путеводная она, что ли?

— Нет, скорее, защитная. Если бы мне грозила смерть, за эту монету я жизнь себе купить смогла бы. Славно, что не пригодилась она. Даже Мокошь о тебе волновалась, а ты заладил: «В Нави останусь, в Явь не вернусь, без меня уходите», — пожурила Лёля возлюбленного. — У тебя в Яви знаешь сколько работы? Вот что хочешь делай, а чтобы к следующей жатве землю обогрел!

— Буду стараться, царица моя, — Догода шутливо склонил голову в поклоне. — Какая строгая невеста мне досталась. Хотя теперь жена уже. Погоди-ка…

Он перевернулся на живот и принялся обрывать ближайшие травинки. Лёля наблюдала за его движениями и за тем, как колышатся длинные волосы, вздымающиеся над ушами. Грустно было осознавать, что когда-нибудь в объятиях Догоды будет греться другая богиня. Или девушка из земных, судя по всему, для Стрибожьих внуков нет ничего зазорного в том, чтобы разбавлять явьскую кровь своим семенем. Хотя чему удивляться, они же боги Яви, больше других богов по образу жизни и повадкам на людей похожие.

— Вот, знаком этим хочу тебя пред Родом Всемогущим женой своей назвать.

Леля не сразу заметила в темноте, что Догода протягивает ей сплетённое из травы колечко. Усмехнувшись, она надела на палец символ своего короткого супружества. Оно закончится так же быстро, как завянет эта трава, обвивающая её палец. Уже через полночи она спутницей жизни Кощея станет — его ключом к равноправию с Чернобогом, к поддержке Сварога, да и просто утехой в его одиночестве.

— Раз так, тогда и ты знак моей любви прими. — Лёля не придумала ничего более достойного её чувств, чем своё единственное украшение. Она расстегнула цепочку, и лёгкая монетка скользнула в её ладонь. — Нет у меня кольца обручального, потому отдаю тебе самое ценное, что имею. Ты… — она вздрогнула, и голос неприятно осип, — что бы ни случилось, если вдруг подумаешь, что не люблю я тебя, посмотри на эту монету.

— Не могу я такую драгоценность себе присвоить! — возмущённо возразил Догода. — И отчего бы мне в любви твоей сомневаться?

— Не спорь, пожалуйста! — Лёля оборвала его поцелуем, в то же время застегнув свой подарок на шее Догоды.

Как жаль, что больше не доведётся ей кожи его горячей коснуться! Не увидит она пору его расцвета, пору могущества, после которой бог уже не меняется, а вечно существует в том облике, что назначил ему Род. А коли увидит, так с Кощеем под руку она стоять будет и вид сделает, что не узнаёт того, кем сердце полнится. Пусть монета мудрой матушки Мокоши его сохранит. А ей свою жизнь продлевать незачем.

— Давай и мы поспим, — разорвав поцелуй, она всем телом своим нагим прижалась к Догоде, чувствуя озноб даже среди жаркой ночи. Счёт шёл уже не на часы, а на минуты. Лишь только уснёт он — и они расстанутся навсегда. А чтобы дольше проспал Догода, не проснулся, лишённый её тепла, Лёля тихо колыбельную завела и в сознание бога южного ветра проникла, погрузившись в облако его чистой, беззаветной любви.