Там, где кружат аспиды

Глава 3

День прошёл, как Лёля взаперти сидела. Удивительно, но не дозволил ей батюшка даже на молитву выйти, невиданное дело. Осерчал, видно, знатно. И Нянюшку видно не было. Лёля не отходила от окна, сидела на мягкой бархатистой подушечке, положенной на деревянную лавку, и с завистью смотрела на озеро, на качающиеся под ветром камыши высокие, на птиц домашних, по двору разгуливающих. Она с радостью сейчас местом обменялась бы и с уткой толстой, лишь бы воздуха, запахом травы и свежести сдобренного, вдохнуть.

Вот почему так? Хочешь дело правое сделать, а не дают? Матушка вчера в Лёлину светлицу приходила, но сказала лишь, что отца слушать надобно. Коли считает он, что знать про Догоду и Похвиста ей не нужно, так тому и быть. А когда Лёля про жизнь свою в Нави спросила, обняла её Лада крепко, да промолчала.

Выспавшись и от переживаний дня вчерашнего отдохнув, Лёля проснулась уже с меньшей уверенностью, что сможет отыскать Догоду. Во-первых, не уйти ей из Прави, если Сварог-батюшка на то не благословит. Во-вторых, что сказать Догоде при встрече? Не мальчик он боле, каким она накануне его представляла. Сейчас он парень молодой одних с ней лет. Крепкий, наверное, мускулистый. А быть может, наоборот, тонкий, высокий, стройный. Как такого другом детства назвать, юношу чужого, незнакомого? Вдруг и для него она незнакомка такая же, вдруг дела ему нет до её извинений?

И всё равно, не хотела Лёля забывать историю, что няня ей поведала. Знание это будто бы живее её делало, пусть и тёмными, но красками жизнь однообразную расцвечивало. А батюшка хотел забрать у неё всё! Девицей легкомысленной, бед не знающей сделать! И не вразумить его никак! Сварог — упрямец, но и Лёля от отца не отставала.

— Да поди ж ты, Ростислав! Нас сюда Лада Великая прислала, Лёльку покормить! Пускай немедля в комнату! — раздался за запертой дверью звонкий девичий приказ. — А коль словам моим не веришь, иди сам у матушки и спрашивай! — Мужской голос обиженно пробурчал что-то невразумительное. — Веришь теперь? Вот то-то же!

В замке металлически лязгнул ключ, дверь в комнату чуть приоткрылась, сдерживаемая сильной рукой её охранника, но и этого хватило, чтобы, как угорьки юркие, в проём скользнули Плеяна и Благослава с широкими подносами в руках. В комнату ворвался запах свободы — сушёных трав из коридора, землицы свежей с улицы, чего-то душистого и ароматного с подносов подруг. Лёля сама не заметила, как с надеждой вскочила с лавки. Неужто батюшка сжалился, помиловал её?

— Вот, Лёля, от матушки тебе послание — пирожок вкусный, румяный, с курятиной, — Плеяна оборвала Лёлины надежды на милость отца, торжественно поставив на стол деревянный поднос и сняв с него белую салфетку с вязанным кружевом по краям.

— И молочка крыночка, парного! А яблок спелых целая корзинка! — радостно добавила Благослава, а затем обернулась к двери и вздёрнула подбородок: — Ну что встал, лунь любопытный? Запирай светлицу! Ничего не случится, если мы с подружкой посидим, тайны девичьи обсудим. Не для твоих они ушей, брысь, окаянный!

Просунувший белокурую голову в дверной проём Ростислав громко цокнул языком и закатил глаза, однако дверь за собой закрыл и ключ на три оборота провернул. А для верности ещё ручку снаружи подёргал, чтобы убедиться — никуда пленница и товарки её из-под его начала не денутся.

— Девоньки мои, как же рада я приходу вашему! Что с Нянюшкой? Как батюшка? Всё так же зол на меня? — не удержалась от расспросов Лёля, едва только притворилась дверь.

Плеяна и Благослава переглянулись, и взгляды их ничего обнадёживающего не выражали.

— Не ведомо нам, — печально вздохнула Плеяна. — Сварог-батюшка из горницы своей не выходит, никого к нему пускать не велено. А что про Нянюшку… Никто прямиком не сказывал, да только слухи ходят, что отец твой и её под замком держит. Жива заместо неё на кухне хозяйничает, матушка Лада и Негомила ей подсобляют. Что ж учудили вы такое, Лёлюшка? Не припомню, чтобы в доме нашем наказывали кого так сурово.

— Если скажу, за что батюшка милости меня своей лишил, так и вы с Благославой в опасности окажетесь, — отказалась отвечать Лёля. — Давайте лучше на стол вам накрыть помогу.

Не желала Лёля, чтобы и подруг её постигла участь Нянюшки, оттого и мялась с объяснениями, скатерть накрахмаленную постилая. С другой стороны, тяжело ей ложь давалась, особенно друзьям близким. Приходилось Лёле за слово каждое сражаться, вот-вот готовое с уст сорваться. Несколько раз она беседу завести пыталась, да всё невпопад. Неловкое, тяжёлое молчание повисло в маленькой комнатке. Только посуда звенела и стучал о тарелку нож, которым Благослава разрезала пышный, чуть подгоревший с одного бока пирог.

— Негомила же готовила, — будто извиняясь, произнесла Благослава. — Ты уж не серчай на неё, я этот кусок для себя оставлю.

В гнетущей тишине Благослава первой опустилась на стул и придвинула к себе пирог с тёмно-коричневой запёкшейся корочкой, за подругой последовала и Плеяна. Девушки на краткие секунды склонили головы, чтобы вознести безмолвное благодарение Роду, а затем принялись за еду, не поднимая глаз от своих тарелок. Лёля тоже откусила кусочек. Хорошей ученицей была Негомила, вкус пирога почти как у Нянюшкиного — сочный, мясо куриное во рту тает. От тоски по старушке защипало в носу и глазах. Вот бы обратно на завалинку, косы друг дружке с девочками плести, за звёздами наблюдать, нянюшкины сказки слушать…

— Скучно без тебя, Лёлька, на кухне сегодня, — тихо промолвила Благослава, и непривычно было видеть её без обычной улыбки. — Без Нянюшки скучно. Не утаи от подруг коли чем помочь мы вам можем.

— Ничем не поможете вы мне, девочки. Совесть меня мучит и непонимание… — Лёле всё рассказать хотелось, но боялась она гнев Сварога на людей дорогих навлечь, отчего отвечала спутанно, запинаясь на каждой фразе. — Будто собака бродячая в сердце моё вгрызается… Узнала я давеча, что бог один есть, обиженный несправедливо батюшкой моим, и бог этот… мальчик этот… дорог он мне был когда-то. Говорила Нянюшка, что росли мы вместе… Озорничали… Детьми счастливыми были, жизнью довольными, пока беда нас не развела. И очень уж мне хочется снова с ним повидаться, узнать, помнит ли он меня, не держит ли зла. А если обижен, так может я исправить что смогу, за батюшку своего прощения попросить?.. Ни о чем другом не думаю, девочки, мысли эти совсем меня измотали.

— Говорят, Род через сердце с нами общается, — серьёзно заявила Плеяна, терзая в пальцах соломинку, отлетевшую от корзинки с яблоками. — Как знать, вдруг сказать он тебе что-то хочет, оттого и мучит? Надобно тебе…

— Надумала Лёлька себе ерунды, а ты подначиваешь! — перебила её Благослава в негодовании. — Велик Род, нет ему резона с каждой букашкой под звёздами общаться! И что такого Лёля сотворить могла, чтобы Рода прогневать? Если только кости с кладовой тайком таскала, чтобы кошку свою приблудную кормить. Так про то даже Нянюшка знала, а ругать её и не думала.

— Я и не говорила, что гневается Род на Лёлю. — Большие серо-голубые глаза Плеяны задумчиво смотрели на Благославу. — Воспитывает он её, как отец мудрый, что для дочери лучшего желает.

— Видела я любовь такую, когда ради лучшего для дочери отец её под дудку свою плясать заставляет. — Лёля резко отодвинула тарелку и сложила руки на груди. — Сварог-батюшка как куклой мной играется, якобы для блага моего. А я уже не девка малолетняя! Не нужны мне указки ни батюшки, ни Рода Всемогущего! Своим умом жить хочу!

Подруги смотрели на Лёлю с удивлением и лёгким осуждением во взгляде, должно быть, поражаясь такому святотатству от богини. А Лёле всё стало неважно — хороша она, плоха. Не хочется и дальше птичкой в клетке жить на всём готовеньком. Неправильно это, несправедливо. Всегда она делала то, что другие от неё ждали, а как желания собственные заимела — так не помог ей отец. Память стереть обещался, вот и вся недолга.

— Дело я одно задумала, да непростое оно. — Лёля, решив довериться подругам, бросила быстрый взгляд на дверь и понизила голос: — Только вам двоим расскажу — есть у батюшки моего сила страшная. Подвластны ему воспоминания тех, кто в родстве с ним состоит. Умеет он мысли неугодные забирать, память от них избавляя. И сколько раз он так с памятью моей поступал, не знаю я того. — Лёля посмотрела на приоткрытый ротик Благославы и сведённые к переносице брови Плеяны и закусила губы. — Не могу больше ничего сказать, простите, девочки, да только если не сбегу из-под власти отцовской, потеряю важное что-то, что вчера только нашла. И Нянюшка пострадает незаслуженно. Я ей слово дала отыскать того, о ком сердце её кручинится, весточку о нём принести. А коли не выполню я слово своё — разве ж то поступок, Берегини достойный?

— Достойный, недостойный, ничего не понимаю, — затрясла головой Благослава. — Одно только вижу — странное что-то с тобой происходит, Лёлька. Будто морок на тебе какой.

— Я и сама понимаю, что нелепой вам кажусь, — не стала отпираться Лёля. — Только не под мороком я, а как раз наоборот, никогда ещё так уверена в правоте своей не была. Чтобы от силы Сварога скрыться, в Явь хочу бежать, да путь туда закрыт.

— Ох же! В Явь? Надумала, вот дурная! — вскрикнула Благослава с возмущением. — Здесь ты у батюшки, у матушки под крылышком, а в Яви тебе что делать? Опасно, Лёлька! Как добрый люд там живёт, так и злой, жестокий! Разум потеряла, коли одна в Явь собралась…

— Не кричи ты, Благослава, а то Ростислав заявится. Сама-то забыла уже, как прекрасна наша Явь родная? И хороших людей, Лёля, гораздо больше, чем плохих. Должна ты Явь увидеть, другая она, на Правь непохожая. Цвета, запахи, ощущения — там все иное, — нежной улыбкой озарилось лицо Плеяны. — Скучаю я по дождю, по снегу, но мой век в Яви уже закончился… А что, если не закрыты туда пути? Вдруг это лишь россказни? Кто знает, что там за зачарование на вратах? Возможно, оставил Сварог лазейку, Перун-громовержец ведь меж двумя мирами без препятствий ходит, а ты сестра его родная, — справедливо заметила она.

— Так то Перун, а то я. Нет во мне силы братца, мудрости матушки, власти отца. Не поддадутся мне врата, не признают дочь властителя, — опечалилась Лёля.

— Да хоть бы и не поддались! А то ишь что решила, из дома отеческого бежать! Только думается мне — если замысел свой смертоубийственный осуществить попробуешь, сама Правь тебя остановит, не позволит к вратам приблизиться, — Благослава всё ещё с неодобрением качала головой. — Побродишь-побродишь в попытках безрезультатных, да назад придёшь, пред батюшкой каяться. Может, тогда сердце твоё глупое и успокоится. А то вбила себе в голову — обещание дала, так выполнять надо.

— И то правда, — согласилась Плеяна, пожав плечами. — Что ты теряешь? Не найдёшь врат али не отопрутся они — вернёшься. Глядишь, Сварог твоего бегства и не заметит. Скажи лучше, о ком так Нянюшка кручинится и ради кого ты против отца пойти готова? Что за бог такой?

— Не могу я имя вам его назвать, под запретом оно в Прави. А так он… Он… — Лёля задумалась, как рассказать подругам про того, кого сама не знала. — Как я и сказывала уже, старый друг, с детства мы знакомы… Вместе выросли, считай, нянюшка нас обоих воспитывала да брата его. А сейчас, быть может, не друг он мне боле, чужак…

— Ой ли речь у нас тут о любви детской, первой — чистой и наивной? — хитро прищурилась Благослава. — Расскажи, каков он? Красив али широтой души берёт? Высок али низок? Признавайся, не таи тайны сердечные! Раз за парнем бежишь, так останавливать не буду. В Явь — так в Явь!

— Да ну тебя, Блага, не о том ты думаешь! Друг он мне, просто друг, я же сказала! — Лёля сделала вид, будто разозлилась, чтобы скрыть, как задели слова подруги струны в душе какие-то глубокие. Ведь и правда гадала она про себя, представляла, каким Догода с возрастом стать мог. — Раз помочь бежать мне решила, думай лучше, как Ростислава от двери убрать!

— Ой, этот без приказа батюшки с места не сдвинется, — скривившись, Благослава наморщила курносый носик. — Как кремень стоит на страже, пугало огородное!

— Так ли и пугало? — улыбнулась Плеяна и облокотилась на стол, чтобы подпереть подбородок ладонью. — Статен, высок, волос вьётся… Многие девушки у нас в тереме по нему вздыхают, и лишь ты одна, как ёжик колючий, поддеть его стараешься.

— Да ну, неправда это… Сдался мне этот увалень… — Щёки Благославы полыхали и, казалось, стул под ней огнём горит, так ёрзала она, место себе найти пытаясь. Но Благослава не была бы собой, если бы быстро не взяла себя в руки и не сменила русло беседы: — Мы тут, вообще-то, Лёльких ухажёров обсуждаем, к которым она на край света бежать собирается…

Несмотря на думы тяжёлые, Лёля не сдержала смешок, так хорошо ей было с подругами. Даже мысль крамольная закралась: а не пустить ли эту бочку горящую под откос — помириться с отцом, воле его покориться, о Догоде и Похвисте забыть, жить и дальше в беспамятстве блаженном, с подружками о пустяках бессмысленных речи вести, рассказы Нянюшки слушать?

Только Нянюшка ведь ничего не забудет, нет у неё такой привилегии. Простит она воспитанницу, конечно, простит за то, что не вспомнит Лёля, с какой мольбой няня старая на неё смотрела, как плакала, мальчиков своих потерянных вспоминая. И Роду лишь ведомо: найдёт ли когда-то Лёля ещё раз платок окровавленный? Повторится ли история няни, болью пропитанная? Вмешается ли батюшка и снова память о Догоде и Похвисте украдёт?

Ради Нянюшки, всех Лёлиных братьев и сестёр воспитавшей, должна она хотя бы попытаться Догоду отыскать, снова другом ему сделаться, привести на поклон к той, кто ждёт его и любит. Ей бы только в Явь выбраться, а там она что-нибудь придумает. Перуна разыщет, брат поможет, одну не оставит, одна ж семья… И Лёля поняла, как сможет сбежать из горницы, Ростислава не потревожив.

— Приведите братца Лёля под окошко моё, — низко склонившись над столом, заговорщически зашептала она подругам. — Только проследите, чтобы Полёль ничего не прознал, он батюшке доложит…

— А Лёль ради тебя на любую выходку согласится, ради сестрицы любимой, — зажглись пониманием глаза Плеяны. — Не боится Сварога брат твой, лишь посмеётся, что супротив бога великого пойти задумала.

— На Лёля только надежда осталась, без него не обойтись. Скажите, девочки, что в беде сестрица его меньшая. Пусть придёт, вызволит меня, а что дальше будет — Род един знает.

Подруги ушли, а Лёля металась по комнате в поисках того, что могло ей понадобиться в путешествии в Явь. Сколько она пробудет без помощи? День? Два? Немного ей надобно всего на пару деньков. А там она братца-Перуна отыщет. Наверное… А если не отыщет? Правь мала, а велика ли Явь? Всё-таки людей, богов и духов вмещает. С другой стороны, уж хоть кто-то из них должен знать, как до Перуна достучаться.

А, что сделано, того не вернёшь! Лёля завернула остатки пирога в белую полотняную салфетку да положила в узелок к остальным своим малым пожиткам: зеркальце она с собой взяла, гребень, куколку обережную, яблоко, а больше ничего не придумала. Ну что придумать той, кто дальше леса запретного не заходила? Казалось Лёле, что сердце её сейчас грудь под рубахой разорвёт да наружу выскочит. И бежать в неизвестность страшно было, и в горнице остаться, воли отцовской дожидаться пугало не меньше.

— Эй, подружки дорогие, выходите плясать, хороводы водить! — услышала Лёля с улицы звонкий голос Плеяны. — Уж знатно потрудились мы сегодня, пора бы развеяться!

Лёля осторожно подошла к окну, стараясь, чтобы её не заметили. Вдруг лицо раскрасневшееся все помыслы выдаст?

А во дворе лёгкие и невесомые в своих белых платьях, словно бабочки-капустянки, сбегали с высоких ступеней Плеяна, Благослава и Негомила. Босые, они выбежали на траву у терема, взялись на руки и образовали маленький, но очень быстрый хоровод. Девушки кружились так, что их длинные волосы развевались на ветру, сливаясь в живописный узор женской красоты и грации. Лёля знала, что не стали бы подруги без неё забавляться, особенно когда Нянюшка любимая взаперти томится. Напускное это веселье, что-то хитрое они задумали.

Недолго кружились три прелестницы. Вот уже со смехом присоединились к их хороводу другие прислужницы Сварожьего терема, да и с соседних домов где по одной, где по две бежали на звуки веселья помощницы других богов. Вырвавшись из рук соседок, Плеяна вбежала в центр кружащихся и завела песнь:

Вьюн над водой, вьюн над водой,

Вьюн над водой расстилается.

Жених молодой, жених молодой,

Жених у ворот дожидается.

Хор девичьих голосов подхватил высокий голос Плеяны, хоровод закружился быстрее, а песня стала громче, мелодичнее, набирала силу, будто быстрая речка, что бежит с горки крутой.

Вынесли ему, вынесли ему,

Вынесли ему сундуки полны добра.

— Это не моё, ой, это не моё,

Это не моё, а деверя мово.

Песню пели десятки голосов, но Лёля чётко слышала только один. Тонкий, чистый. Знал ли хоть кто-то, кроме неё, что в тот момент не радовалась Плеяна, с лица которой не сходила задорная улыбка? Чувствовал ли хоть один бог, хоть один прислужник, что песнью этой Плеяна, за руку вовлекающая в круг всё больше и больше танцующих, любовь свою несбывшуюся оплакивала, день заветный, который для неё так и не наступил.

Вывели ему, вывели ему,

Вывели ему ворона коня.

— Это не моё, ой, это не моё,

Это не моё, а деверя мово.

Лёля видела Дажьбога, остановившегося у ворот усадьбы, видела сестру свою Живу, стоящую на пороге под руку с мужем, Велияром. Видела даже, как опустила сестра голову Велияру на плечо, свадебной песней очарованная, а волосы её светлые окутали их обоих мягким покрывалом. И тут, к счастью Лёли, услышала она звук, который ждала, на который надеялась. Не могли главные музыканты Прави мимо поющих пройти, и две флейты добавили звенящие ноты к песне Плеяны.

Вывели ему, вывели ему,

Вывели ему свет Настасьюшку.

— Это вот моё, ой, это вот моё,

Это вот моё, Родом суженое.

С приходом близнецов и их дудочек задорных песня будто бы преобразилась. Не зря Нянюшка говорила, что флейты братьев волшебные, будто с самим сердцем в унисон звучат. Молоды были братья Лёли, красивы оба, хоть и не похожи. Странно, единоутробные, а один всегда с улыбкой грустной и мечтательными глазами, а второй — жизнерадостный баловник. Лёле часто казалось, что они с Лёлем на самом деле двойняшками были, а Полёль на пару годков старше. До того сильно она саму себя в чертах брата Лёля и в характере его видела.

Вьюн над водой, вьюн над водой,

Вьюн над водой расстилается.

Гости у ворот, гости у ворот,

Гости у ворот собираются.

Плеяна заканчивала весёлую свадебную песню, Лёля слушала тоску, прорывающуюся сквозь каждую её ноту, и растерянно разглядывала свою семью, своих друзей, свой маленький мир, к которому привыкла. Правильно ли она делает, что бежать из него хочет? И ради кого — парня незнакомого? Но не унималось сердце её, будто рука его чья-то стискивала, дышать нормально не давала, давила на грудь. Неужто и правда Родово воспитание, как Плеяна сказала?

Закончилась песня, зычный мужской голос крикнул про ручеёк, и Лёля поняла, что сейчас продолжатся танцы. Руки тряслись, и чтобы успокоиться, Лёля схватила расчёску деревянную и принялась перед зеркалом причёсывать длинные белые волосы.

«Ух бледная, как кикимора. — Лёля ни разу в жизни кикимор не видела, но знала из рассказов няни, что живут они на дне речном, страшные, косматые, с глазами выпученными на пол лица, вот как у неё сейчас, наверное. — Что ж ты делаешь, девка неразумная? На себя посмотри: маленькая, худая, ручки как тростинки. И с кем ты бороться собралась такая? Со Сварогом, отцом родным! Его все боги и люди боятся, а ты вызов бросила. А Догода… Не взглянет Догода в твою сторону. Мало ли что друзьями в детстве были. Жизнь ты ему сломала, не заступилась, когда из Прави его с братом выгнали, как котят приблудных. Где теперь живёт он? Коли не найду, перед кем прощения вымаливать буду?»

В окно что-то коротко стукнуло. И ещё. И снова. Лёля обернулась на звук и в последний момент успела заметить камушек, от стекла отскочивший. Она кинулась к окну и увидела внизу брата своего, Лёля, с лучезарной улыбкой подкидывающего на руке очередной маленький камень. Флейта музыканта на поясе приторочена была, кудри белые беззаботно топорщились, в глазах прищуренных лучилось лукавство. Рядом с Лёлем стояла Негомила, нервно оглядывающаяся через плечо. Во дворе всё ещё играла музыка, а значит, Полёль за братом не пошёл, девочки его танцами отвлекли, сделали так, как Лёля просила.

Она ухватилась за защёлку окна. Та поддалась со скрипом, провернулась, но оконные створки заело. Лёля отчаянно дёргала рассохшееся дерево, проклиная свои тростинки-ручки. Ходуном ходил старый ставень, но с места не сдвигался. И что теперь, замысел её оборвётся потому что сил у неё нет окно в собственной комнате открыть? Не ровён час, Ростислав шум из комнаты услышит, благо сейчас пение и музыка хотя бы немного возню её громкую скрывали.

— Род великий, да что же такое, — бормотала Лёля, сражаясь с древней створкой. Пальцы сводило от боли, а она всё не могла хорошо зацепиться, потянуть ставень на себя. — Али не права я, и не хочешь ты меня из Прави отпускать?

Лёль отбросил камень и смотрел на неё с недоумением, а несчастная Негомила, казалось, вот-вот разрыдается. Лёля сама чувствовала подступающие слёзы. Скоро хоровод разбежится, отец вернётся да обещание своё памяти её лишить сдержит. И тогда даже эту жалкую неудавшуюся попытку сбежать из дома отцовского, поступить по совести, саму себя сохранить, не вспомнит она, если с окном строптивым не справится. А сил с ним сражаться и дальше Лёля найти уже не могла, до того пальцы изранила, будто иголок сотни в подушечки вошли.

И неожиданно окно распахнулось. Быстро, одним движением, будто кто-то снаружи подсобил, будто бы Род молениям её внял. Лёля отпрянула по наитию, когда в комнату вторгся поток холодного ветра, заставив кожу пойти мурашками. День взаперти просидела, а уже забыла, какова вечерняя прохлада. Ободрила она Лёлю лучше водицы свежей. Раскрыв окно шире, Лёля скинула вниз свой узелок с припасами.

— Ты что, сестрица моя шаловливая, удумала? — Лёль вскинул бровь, поигрывая зажатой в пальцах дудочкой. — Чем так батьке напакостила, что запер он тебя?

— Да ерунда это всё, мелочи, — отмахнулась Лёля с широкой улыбкой. Не хотелось ей обманывать брата, но так для него самого лучше будет. — Роду Всемогущему молилась недостаточно усердно, вот батюшка меня и наказал. Знаешь ведь, что вспыхивает он, как лучина сухая, от любого слова супротив.

— Ну, нам ли не знать, — подмигнул ей Лёль. — Чай, сбежать хочешь, с подружками повеселиться? Вон наперсницы твои самую красивую прислали о помощи просить, а то играться им больно уж хочется, а без тебя радости нет.

— Пожалуйста, Лёль добрый, уважьте просьбу мою и девочек, — Негомила опустила голову в поклоне, а Лёля удивилась, как у Плеяны хватило хитрости послать к Лёлю кроткую и трепетную Негомилу, отказать которой ни у кого совести не достало бы. — Грусть-тоска снедает без главной затейницы нашей.

— Вернусь я, братец, к ужину, не переживай за меня, — Лёля снова лгала брату и мысленно просила за это прощения. Но слишком независимы были Лёль и Полёль, да и жили от Сварога-батюшки отдельно, так что гнев отцовский не сильно страшен им был. Лёля же в случае провала теряла гораздо больше. — Мы только до леса пробежимся, ножки разомнём, и сразу же обратно.

— Сразу же, — поддакнула Негомила, не поднимая головы.

— Да мне-то что, — пожал плечами Лёль, — хоть вообще не возвращайся, жизнь-то твоя. И негоже её взаперти проводить.

Лёле вдруг подумалось, что в словах Лёля и во взгляде его с хитринкой скрывалось что-то большее, чем простое разрешение поиграть с подружками на окраине леса. Интересно, помнят ли братья, что случилось с Лёлей и сёстрами, или над их памятью Сварог тоже поколдовал?

— Ну что, готова? Юбки-то подбирай, сейчас прыгать будешь!

Негомила вскинула голову, а Лёля широко распахнула глаза от слов брата. Что делать? Куда прыгать? Её взгляд пересёкся со взглядом Негомилы, и в глазах подруги она прочла тот же вопрос. А Лёль поднёс дудочку к губам и заиграл. Он играл что-то тихое, мелодичное, не привлекая внимания танцующих, но Лёля слышала каждую ноту. И в душе что-то замирало как тогда, когда Плеяна свадебную песнь пела. Точно так же влюбленно смеялась флейта, а порой будто плакала. Но даже когда плакала, счастливой была. С чего Лёля была так уверена, что не страдала дудочка, хотя играла песню грустную — не смогла бы она на этот вопрос ответить, если бы кто спросил.

Лёля стряхнула наваждение гипнотическое, когда рядом зашевелились ветви раскидистого дуба. Словно дорожка серебристая протянулась к её окну, когда дубовая ветвь, повинуясь звукам флейты, стала гибкой, как лоза. Дуб танцевал под песню флейты, песню смеха и слеза, а ветви его выстраивались в подобие лестницы. Не стала Лёля мешкать, дожидаться, пока остановят её Ростислав или батюшка, невовремя в комнату вошедший. Поднялась она на невысокий подоконник да выпрямилась во весь рост. Страх на неё нашёл, но только страх какой-то благостный. Казалось, только этот, самый первый шаг сделать нужно, а дальше всё в руках судьбы таится. Ветер, хоть и прохладный, приятно шевелил волосы и будто под руки поддерживал, на удивление мелодично переплетались задорные звуки флейты Полёля вдалеке и нежная мелодия Лёля под её окном, будто братья и на расстоянии не прекращали играть вечным своим дуэтом.

Лес запретный проходил на горизонте серой лентой, звёзды горели крупными бусинами. Выбор Лёля окончательно сделала. Отныне сама она решать будет, что помнить ей, а что забыть. Ни одно воспоминание о жизни своей вечной, жизни бессмертной отцу не отдаст! И будто крылья за спиной у Лёли выросли, когда она шагнула на дубовую ветвь, туфельками матерчатыми на кору шершавую ступив.

****

Будто снова она в догонялки играла, но на сей раз не с подругами, а с батюшкой и силами его всемогущими. Только до кромки леса запретного проводила её Негомила, в обе щеки расцеловала и слова тёплые от Благославы и Плеяны передала. Сколько смогут прикрывать они её будут, чтобы Сварог раньше времени погоню не выслал. И скучать станут, как по сестрице своей. Всплакнула Негомила на последних словах, а потом сорвалась и козочкой шустрой к домам убежала, где танцы ещё не собирались заканчиваться. Лёля была уверена, то брат Лёль ради неё старается, время веселья растягивает.

Одна-одинёшенька Лёля вступила в запретный лес — тёмный, густой такой, что только частокол деревьев виден. Будто завесы из серебра скрывали что там, впереди, на тропках нехоженых. Красив был лес, и дышалось в нём легче. Лёле думалось, что радуется ей лес, как знакомую старую встречает, беседы молчаливые ведёт, мысли, быстрым ручьём бегущие, успокаивает. И почему другие боги сюда ходить не рискуют? А то и жалуются, что ещё на подходе их словно пелена неведомая останавливает.

Где-то здесь она в последний раз играла с Догодой. Где-то и куст тот смертоносный с шипами притаился. Хотела бы Лёля его отыскать, вдруг смогла бы хотя бы кусочки памяти своей урвать, но только где искать — она не знала. Да и времени не было. Сварог Великий в любое время мог за ней заявиться, а Лёле ещё ничего, похожего на дверь во внешний мир, не встретилось.

Зато встретилась ей та, кого Лёля в лесу найти не ожидала. Из-за толстого ствола осины привычным неспешным шагом, потягивая каждую лапку, вышла её знакомая серая кошка. Лёля осторожно протянула пальцы и коснулась серебристой шёрстки. Чувство мягкости притупило неприятное ощущение в пульсирующих подушечках пальцев, пострадавших в борьбе с оконными створками. Кошка требовательно мяукнула, уставившись на Лёлю голубыми глазами-звёздочками.

— Откуда ты здесь, дружок? — Лёля присела, чтобы удобнее было гладить тёплую, мурлыкающую на весь лес кошку. Кошка и так, и этак кружила вокруг Лёли, подставляя для ласки то бочок, то ушко, то подбородочек узкий. — Голодная ты, верно? От пирожка с мясом ведь не откажешься?

Лёля отломала кусок от взятого из дома пирога и бережно положила на траву, а серая кошка с аппетитом накинулась на угощение. Должно быть, потерялась в лесу, несчастная животинка, вот и оголодала. Что же делать с ней, бедовой? Не бросать же на произвол судьбы. Придётся хотя бы до окраины леса отвести, а там уже на милость Рода передать — али отыщет дорогу домой по запаху, али к хате чьей-нибудь прибьётся. Лёля печально вздохнула.

— Ну что, потеряшка, пойдём хозяев твоих искать? — Она ещё раз напоследок погладила за ушком кошку, которая закончила трапезу и вытирала мордочку лапкой.

— А чего меня искать? Вот же я.

Голос, неожиданно прозвучавший посреди безлюдного леса, заставил Лёлю вздрогнуть. Она подняла голову и ахнула. Возвышался перед ней терем богатый, трёхэтажный, с резными наличниками и крутой лестницей. Да только не было этого терема на опушке и минуту назад. На лестнице терема стояла женщина красы такой, что дар речи у Лёли напрочь отнялся.

— Так вот к кому кошка моя из лесу бегала, — насмешливо фыркнула незнакомая красавица, рассматривая Лёлю сверху вниз. — Аксинья умная, лиходею не доверится. Ну что, проходи внутрь, коли пришла. Али опасаешься гостьей самой Мокоши стать?