Танец Огня

Глава 8 Твое имя сегодня — Зима

Наконец, Стрельцы — прирожденные счастливчики! Удача так и ходит за ними по пятам. Может быть, потому, что все мелкие неприятности они предпочитают не замечать, встречая их жизнерадостным смехом. Именно поэтому с ними иногда случаются самые настоящие чудеса.

— Холера, ты заткнешься сегодня или нет?!

Телефон в кармане надрывался. Захар двумя руками держал ветки, пропуская вперед девчонок, а хобота для телефона у него, увы, не было.

Аллочка встретила их, пылая праведным гневом, как небольшой метеорит, мечтавший посетить столицу мира Париж, но промахнувшийся в Тунгусскую тайгу.

Захар, впрочем, не дал разгореться кострам инквизиции. Первые тридцать два упрека он пропустил мимо ушей, а на тридцать третьем аккуратно положил ей под ноги пакет с сапогами. Нежно ухмыляясь.

Аллочка натягивала их со змеиным шипом. До этого ей смутно рисовались картины переправы: Захар, сажающий ее на широкие плечи, или Ник, быстро сколачивающий на месте носилки. Сапоги, мда. Чего еще ждать от пролетариев? Спасибо, подойник не прихватили. Вместе с коровами.

Сапоги скрывали райское блаженство. Пальчики, раньше стиснутые розовыми пыточными колодками, получили полную свободу. Она на ходу тихонько ими пошевеливала. Пятку наконец-то не терло. Подошва не скользила, внутри было упоительно сухо, несмотря на болотные пиявочные лужи.

В бурелом лезли уже почти как в собственный огород. И вот, когда Захар отогнул ветки на последнем гигантском стволе, у него зазвонил телефон. И не верьте детскому стишку, что вам позвонил слон. Вам звонит гадская тварь, которой от вас позарез чего-то надо. И это далеко не шоколад.

Захар отпустил ветки, глянул на Аллочку — она перла к троне напролом, как тираннозавр, твердо топча сапогами россыпи шишек, и наконец ответил:

— Чего надо? Шоколада?

— Слушай, Захара… — это оказался смущенный Лев. — …тут такое дело… может, ты это…

— Я не это, — перебил злой Захар. Лев запнулся, но тут же взял быка за рога:

— Помоги спасти Аллу!

Вправду удивительный был день. Все повторялось. Всех надо было спасать. Даже не День сурка, а День заблудшего суслика. Или Блуждающего бобра.

— Валите до лодки, спасатели, — посоветовал Захар, — Аллу мы уже без вас эвакуировали. Она обещала к вашему приходу изобрести атомную бомбу, а потом собрать ее из подручных средств и взорвать у тебя на голове. Так что бегом. Пусть она не успеет. Дадим миру шанс.

По лесу они неслись рысью.

— А как же сокровища? — на бегу кричала Анька. — Ты ведь хотел найти!

— Да я только глянуть! — Лев держал ее за руку. — Там свет нужен, фонарь… прыгай тут… металлоискатель… в школьном кружке моделирования есть, кстати… и вообще… рудник под водой… нырять надо!

— Захар больше не повезет!

— Дорогу показал, это главное… Теперь я сам могу.

— Зимой по льду?

— Ага… как раз в прорубь с аквалангом наперевес…

— Возьми меня! Знаешь, как я люблю плавать! Тем более — зимой! В проруби! Даже без акваланга!

— Погоди! — Лев дернул ее к себе, и оба остановились.

— Чего? — испугалась Анька.

— Смотри, брусника. Я, когда туда шел, так и не попробовал.

Лев присел на корточки и стал торопливо грести ягоды. Зеленый, будто лакированный, брусничник разбегался по белому мху, прижимался к расселинам скал. Ягоды свисали гроздьями.

— Ничего себе! А сладкая! Никогда такой не видел!

— Лев, нас ждут!

— Подождут.

— Захар же звонил!

— Угy…

— Так бежим!

— Анька! — он выпрямился. — Посмотри на меня!

— Чего?

(Почему так: звезда, последний герой, тайная твоя мечта с придыханием говорит: «Посмотри на меня…», а ты в ответ по-простецки мычишь: «Чего-о?», как будто папа с мамой у тебя неандертальцы, а дедушка с бабушкой — сразу гориллы.)

— Аня, посмотри на меня…

Она уставилась на его кроссовки, перемазанные в болотной жиже. Потом — на потертые светлые джинсы в пятнах травяного сока и глины. На красную майку в белесых солевых разводах… Все что угодно, только бы не встретиться с ним взглядом.

Наверно, это не он вытаскивал ее из ямы, отряхивал от песка, а она прижималась щекой, чтобы услышать его сердце.

Наверно, это не он спускался по ступеням к зеленому рудничному озеру, а потом босиком, голый по пояс, балансировал на перилах причала, пока она ловила кадр.

Наверно, это не он нырял в странную малахитовую воду и вытаскивал ей со дна полосатые каменные обломки.

Наверно, это не он протягивал руку, помогая перейти болотце, да так и не отпустил ее, так и тянул за собой по лесу.

Тогда она не думала, о чем надо с ним говорить, она просто говорила.

Тогда она не думала, как на него надо смотреть, просто смотрела.

А теперь испугалась и зажмурилась.

— Во дурочка! — хмыкнул Лев. — Возьми, это я для тебя. — Он сложил ей ладонь горсточкой и высыпал туда ягоды. С одного бока белая, с другого — красная. — Попробуй.

Она ссыпала горсточку в рот. Сладкая, солнечная оказалась брусника. С хвойным привкусом сосновой смолы, с болотной горчинкой, с медовым запахом позднего клевера.

И что-то коснулось ее волос. Чуть-чуть, как паутинка. Как ветер, уронивший иголку. Невесомо. Самым краешком губ.

Вот тут она распахнула ресницы.

— Послушай, есть такие стихи, — Лев невинно всматривался в даль: — Я люблю тебя, мулатка, — я люблю тебя, халиф, жить невыносимо сладко, поцелуи в ливни влив… Хороший поэт написал, Алексей Королев. Ладно, теперь побежали. Интересно, кто кого загрыз: Захар Аллочку или она Захара? Или они ждут нас вместе, живодеры, щелкая челюстями?

— Кстати, че у тебя с ногой?

— С правой или левой?

— С пятой, чудовище!

— А что с ней?

— Вот и поговорили, — Захар счастливо отхлебнул чайку. — Ты же панику поднял: нога, у меня нога! Аццкая рана, доктор Айболит нервно курит в сторонке. Подайте сюда Яну с аптечкой немедленно. Так прошла, али што?

— Куда прошла?

— У-у-у… нельзя вам, компьютерщикам, соприкасаться с дикой природой. Интеллект теряете.

— Захар хочет сказать, — подняла голову Яна, перестав читать, — что ты позвонил Алле из-за ноги.

— Я позвонил Алле из-за ноги, — повторил Ник, — из-за чьей ноги?

— Ну, тебе видней.

— А что я сказал Алле, когда позвонил? — искренне заинтересовался Ник.

— Алла, — заорал Захар, — что тебе сказал Ник по телефону, когда позвонил?!

Блондинка сидела чуть в стороне от всех, гордо приподняв плечи, давая понять, что ей не место среди плебеев. И только двухэтажный бутерброд примирял ее с сомнительной компанией.

— А ничего не сказал!

— Э-э?

— Ничего он, пролетарий, не сказал! Я все сочинила, — мстительно призналась Аллочка с набитым ртом, — это у меня будильник включился, а не звонок.

— Ты… сочинила? — Захар чуть не выплеснул на себя кипяток. — Зачем?

— Тебе не понять, — напустила тумана Аллочка.

— Зачем ты отправила Яну вниз?!

— Чтоб не мешала. Че она на Лева вешалась? Вешалась бы дома, а тут скромнее надо быть.

— А Ник?

— А что Ник? Ника я вообще спасла. Если б не я, кто б его искать стал? — Аллочка повернулась к компьютерщику. — Ты мне по гроб жизни должен быть благодарен, понял? У, лошара! Глаза б мои не смотрели! — Аллочка схватила многострадальный колхозный сапог и запустила им в компьютерщика.

Ник онемел, а потом запустил сапог обратно в Аллочку.

Захар присвистнул.

И тут из леса появились Анька с Левом. Они держались за руки. На щеке у Аньки красовалась свежая царапина, медные волосы разметались по плечам. На шее покачивался фотоаппарат. Она чуть смущенно улыбалась и все время поглядывала на Лева.

— О! — белозубо заорал тот, как только увидел компанию на скале. — Еда! Бутерброды! Наконец-то! я так долго этого ждал!

Анька поняла, что ничего не понимает в великих поэтах и, наверно, никогда не поймет, до конца жизни. И это и есть самое великое счастье, которое только можно испытать.

— Анька! — раздалось с соседнего балкона. — Коза! Яблочкина! Я знаю, что ты дома! Вылазь!

Анька фыркнула. Не очень-то она и скрывалась. Но выбегать по первому зову соседа считала дурным тоном. Она не собачка, чтобы ее высвистывали. Ничего, подождет Захар, не развалится.

Тут на столе у нее зазвонил мобильный телефон. Ну конечно, не сумев, так сказать, прорубить дорогу топором, сосед решил поискать обходных путей.

— Подождешь! — назидательно велела она телефону, оставляя его без ответа.

Телефон, будто услышав, замолчал. Но тут же звякнул, сигналя об эсэмэске. Она с любопытством ткнула в желтый конвертик: «Отзовись, а то выйду на лестничную клетку и заклиню замок», — оповещал ее вредитель из-за стенки.

— Замок он мне заклинит, ха! Напугал! Он мне замок заклинит, а я ему… — Анька задумалась, подыскивая достойную месть. — А я ему…

— Анька, все равно ничего круче не придумаешь, — завопил сосед, снова коварно переместившийся на балкон, — давай: мир, дружба, жвачка — и выходи! Дело есть!

— Ну, чего? — недовольно отозвалась Анька, появляясь на балконе. — Чего вопишь? Потоп? Пожар? Путин приехал? А будешь мне гадости про замок писать, я на тебя водяную бомбу с балкона сброшу, понял?

— Я не дурак, под нашими балконами не хожу, — показал ей язык Захар, — с них вечно гадость всякая сыпется.

— Ты меня зачем звал? — прищурилась Анька. С замком — это он хитро придумал. Надо все-таки напрячь мозги, прикинуть какую-нибудь достойную месть.

Тут Захар вспомнил, что коза Яблочкина понадобилась ему вовсе не для нагнетания боевых действий. Он постарался придать своему лицу мирное, немного даже заискивающее выражение.

— Мать Тереза из тебя все равно не выйдет, — авторитетно указала Анька, — колись, чего надо?

— Ты последний концерт «Сумерек» снимала?

— Конечно, снимала.

— Это… — помялся Захар. — Яна есть?

Ох, велико было искушение ответить «нету». А еще лучше ехидно напомнить соседу, как он всегда хаял ее фотографии. Ничего ему никогда не нравилось, все время он над ней издевался. Даже когда она диплом получила на настоящей взрослой фотовыставке. Вот сейчас она ему и выложит — ступай, дружочек, поищи себе другого фотографа.

Вместо этого Анька глянула на компьютер — там как раз закончилась перекачка фотографий.

— Заходи! — милостиво кивнула она. — Флэшку прихвати, чучело.

Захар решил, что лучше всего будет притвориться немножко глухим, и «чучела» не заметил. И в дверь позвонил осторожно, деликатно, одним пальчиком.

— Вот тебе твоя Яна, — сдержанно (для порядка) проворчала Анька, делая отдельную папку и загоняя туда фотографии, — любуйся, Ромео. Хоть на потолок ее клей.

Захар чуть покраснел, но возражать опять-таки не стал. А что возражать, если у него в комнате вся стенка Яниными портретами увешана? Анька у него в гостях была, видела. Но она — могила, чужих секретов трепать никогда не будет. Поэтому на этот счет Захар мог оставаться совершенно спокоен.

— У меня новые записи «Сумерек» есть, — заметил он, выдергивая флэшку. — Хочешь, запишу?

— У меня тоже скоро будут, — отвергла Анька. — Мне Лев обещал записать.

— Трепло твой Лев, — пренебрежительно хмыкнул Захар. — Он все равно забудет! Только обещает тебе…

— А вот и не забудет!

— Да он даже свой телефон везде забывает? Вечно по Янкиному звонит. Это про него стишок сочинили: вместо тыквы на ходу он надел сковороду?

— Ах ты… — возмутилась Анька, цапнула со стола здоровенный том новомодной саги про вампиров и попыталась треснуть Захара по лбу. Сосед умело перехватил руку, но краешком книги ему все-таки досталось.

— Коза! — завопил он, покидая поле боя.

— Козел, — мгновенно парировала Анька, но преследовать противника не стала. Что толку? В чем-то он, несмотря на врожденную вредность, прав. Лев действительно все забывал. Ну так она, Анька, на память пока не жалуется, всегда может ему напомнить. Что в этом такого? А вредному соседу она не только скинула фотографии с концерта, но и целую серию с Яной отдельно сняла. Специально водила ее в лес около Дома культуры. Там она с распущенными волосами, около рябины. Красота такая, что самой на стенку повесить не стыдно.

— И пусть тебе будет стыдно, — настучала она в компьютере и послала Захару письмом. Он, наверно, уже открыл у себя фотографии.

Сама же потянулась, прошлась по комнате, сунулась к зеркалу, закружилась перед ним, любуясь собой.

— Какая разница, что он все забывает? Пусть он не помнит свой телефон, пусть он всегда опаздывает на свидания, пусть он звонит мне с Янкиного телефона! Зато он гуляет по крышам с крылатым львом на поводке! Зато я помню самое главное! Я люблю его!

Дверца шкафа зловеще скрипнула и придавила ее сверху.

В столе у нее, под грудой старых блокнотов, лежал листочек. Там было написано:

«Это тебе на день рожденья, Анька! Самой лучшей девчонке, которую я знаю!

День рожденья у нее был в конце ноября. Сейчас едва начинался ленивый сентябрь.

Но какая разница, правда?