Я постарался его успокоить:
- Ваше превосходительство сами знаете хорошо, что все можно уладить. К тому же свадьба Асада и Махру должна быть не сегодня и не завтра. Мне кажется, она ни в коем случае не повлияет на ваш авторитет. Вам не стоит заниматься столь незначительными делами. Перед нами большие и нелегкие задачи. Я верю, что наш договор о сотрудничестве ничем не может быть разрушен. Мы ограждаем вас от огромного несчастья. Каждый секретный документ, взятый в отдельности, представляет огромную опасность для вас, но мы щадим вас. Вы возглавили заговор против меня, хотели выдать меня Хелми-беку, хотели уничтожить меня его руками. Затея ваша позорно провалилась. Я мог бы свести с вами счеты. Мы имели и всегда имеем возможность отплатить вам. Но для счастья родины, я прощаю вашему превосходительству подобное коварство. Вы не можете сейчас расправиться со мной и моими друзьями. В ваших руках нет ни одного клочка бумаги, который мог бы свидетельствовать против нас. Мы спасли Тавриз от разгрома и разорения бандой Хелми-бека. Это делает нам честь. Мы спасли армян от погрома. Я полагаю, не найдется ни одного здравомыслящего человека, который бы не воздал нам должное за это...
Сардар-Рашид прервал меня:
- Ага, разве я не одобряю ваши действия? Разве я отрицаю ваши благодеяния в отношении меня?
- Если это так, тогда вы должны быть искренны. Вы не должны подводить нас.
- Уверяю вас, я до конца дней своих буду сотрудничать с вами, буду помогать вам. Но и вы в свою очередь должны помочь мне сохранить мое положение.
На этом мы простились. Я сел в фаэтон. Как только мы завернули за угол, я достал письмо Махру и начал читать:
"Дорогой друг!
Мне стыдно писать вам обо всем, но я должна. Как жаль, что я не погибла вместе с матерью от руки отца этого изверга! Теперь меня мучает сын ее убийцы, дьявол в человеческом образе!
Дорогой брат! Если бы не ваши поручения, я давно рассталась бы с жизнью. Ради нашего общего дела я терплю все, и каждый вечер до двух часов ночи наполняю его чарку. О! Как хотела бы я посыпать туда яду.
Неделю назад он был вдребезги пьян. Завел речь об Асаде, а потом покушался на мою честь. Со всего размаху я бросила в него рюмку. Осколок попал ему в глаз. Чтобы в таком виде не показываться консулу, он уезжает в Савудж-булаг.
Нервы мои до того взвинчены, что я вынуждена была слечь в постель. Вот уже неделя, как я не выхожу из дому, а по телефону говорить с вами боюсь.
Вот что я хочу сообщить вам. Неделю назад консул написал резкое и оскорбительное письмо Сардар-Рашиду и требовал выдать подпольщиков, работающих в Тавризе, всех, кто разоблачил партию "Интизариюн", выпускал прокламации, направленные против царского правительства и Англии. Чтобы удержаться на своем посту, Сардар-Рашид способен на все. Дорогой брат, будьте очень осторожны
Кроме того, не исключена возможность новой провокации в Тавризе.
Два дня тому назад было два совещания. Первое в час дня, второе - в одиннадцать вечера. В дневном участвовали всего двое, а в вечернем - девять человек. Среди них были один царский и один английский офицеры. О чем шла речь и какие решения приняли - не знаю, я не могла разобрать ни слова, но одно могу сказать точно: там были переводчики - английский и русский.
Дорогой брат! Очень прошу, освободите меня отсюда, больше терпеть сил нет. Ваша сестра Махру".
В двух-трех местах чернила расплывались, видно, она плакала, и слезы ее капали на бумагу. Меня мучили угрызения совести. Если бы не наши дела, я мог бы давно спасти ее. Но и сейчас я не вправе был сделать это. Пока с Сардар-Рашидом не покончено, Махру должна находиться там.
* * *
Больше всего меня заинтересовали переговоры Сардар-Рашида с английским и русским консулами.
Вернувшись домой, я застал Мешади-Кязим-агу и Нину за столом. Они ожидали меня с чаем.
Я не хотел говорить Нине о болезни Махру и последней ее ссоре с Сардар-Рашидом. Она ее очень любила. Не было никакого сомнения, что мой рассказ испортит ей настроение. Но в то же время я знал, что мне ничего не удастся скрыть от Нины. Если я ничего не скажу ей, она заподозрит недоброе, будет нервничать. Я решил поговорить с ней после завтрака. Как только она кончила пить чай, я показал ей письмо Махру. Как я и ожидал, Нина не выдержала и расплакалась. Она потребовала, чтобы я немедленно освободил Махру. Еле-еле мне удалось ее успокоить, я обещал, что в ближайшие дни Махру будет свободна.
После этого я позвонил Мирза-Алекбер-хану и сказал, что мне необходимо с ним повидаться. Мы условились, что в час ночи он будет ждать меня у себя.
Увидев меня, он сделал веселое лицо, будто очень, обрадовался. Он сразу же начал жаловаться на отсутствие интеллигентного общества в Тавризе, на скуку. Я несколько раз поддакивал ему: "Да, да, правильно!", наконец, перешел к основному:
- Я хочу у вас выяснить один вопрос, который еще держат в тайне. В ближайшие дни ожидаются большие события в Тавризе. Я прошу вас обо всем разузнать в подробности сообщить нам.
Мирза-Алекбер-хан, не задумываясь, выпалил:
- Да, да, я знаю, что вы имеете в виду. Между английским и русским консульством ведутся переговоры. Оба консула задались целью найти подпольный Революционный комитет, захватить его руководителей и выслать в Россию. Вот что они замышляют.
- Ясно. Это их давняя мечта Если бы было возможно, они давно сделали бы это. Но нам необходимо выяснить, что они собираются предпринять. Как они надеяться найти членов подпольной организации?
- Для этого из Тифлиса прибыл русский жандармский полковник, а из Ирана приехали два английских офицера. Они несколько раз совещались в консульстве и дважды с Сардар-Рашидом. Первым долгом они хотят создать в Тавризе регулярную шпионскую организацию.
- Чем бы вы могли помочь нам?
- Я постараюсь по мере возможности... Разве господин не уверен в этом?
- Что вы, что вы. Мы верим вам. Помогать общему делу - обязанность всех граждан, особенно патриотов и честных иранцев, как и мы с вами.
- Да, да, я это знаю. Сколько лет я ищу возможность служить отчизне! Слава всевышнему, под вашим руководством я смогу осуществить эту давнюю мечту, - проговорил Мирза-Алекбер-хан с пафосом.
- Мы приветствуем ваше стремление. Родина не забудет ваших услуг. Первым долгом нам необходимо раздобыть планы предполагаемой шпионской организации.
- Это довольно трудно. Разве только этот план попадет в русское консульство.
- Я прошу вас приложить все усилия. Одновременно постарайтесь достать список завербованных шпионов. Революционный комитет верит, что вы с честью выполните это задание.
- Я сделаю все, что смогу, даю слово уважаемому сардару.
РАФИ-ЗАДЕ
Чтобы противодействовать шпионским организациям, создаваемым русскими и англичанами, мы решили направить в них своих товарищей. Так в число шпионов, группировавшихся вокруг русского консульства, попал Эфенди-Багир. Когда-то он несколько лет прожил в Стамбуле, где содержал чайхану. Возвратившись домой, он никогда не расставался со своей феской, за что его и называли на турецкий лад. Он-то и сообщил о возвращении бывшего переводчика американского консульства Рафи-заде, который прислал заявление с просьбой зачислить его агентом шпионской организации. Его не было в Тавризе несколько лет. Боясь справедливой кары, он не осмеливался показываться нам на глаза. Теперь, очевидно, он считал момент подходящим для приезда и решил опереться на русское консульство.
Я ни на минуту не сомневался, что свою деятельность в Тавризе Рафи-заде начнет с мисс Ганны. Она была свидетелем и жертвой его грязных дел в недавнем прошлом, поэтому он захочет прежде всего расправиться с ней, выдаст ее царскому консулу, а это в свою очередь повлечет за собой провал многих наших подпольщиков Необходимо было срочно принять какие-то меры, могущие обезвредить Рафи-заде, но для этого мы должны были немедленно узнать план его действий.
Когда раздался телефонный звонок и Фриксон вызвал меня к себе, я не сомневался, что это связано с приездом Рафи-заде. Я велел запрягать фаэтон и немедленно поехать к секретарю американского консульства. Я застал его и жену Сару сильно встревоженными. Как они ни старались взять себя в руки, я видел, что оба очень волнуются. Сара-ханум тряслась, как в лихорадке. Грудь ее вздымалась от частых нервных ударов сердца. Фриксон был бледен и по обыкновению покачивал головой.
Когда я вошел, они радостно вздохнули и повели меня в кабинет секретаря. На столе стоял стакан остывшего чаю. Сара-ханум взяла его и быстро вышла из комнаты. Скоро она возвратилась, неся поднос с двумя стаканами свежего, ароматного чаю, вазочками с вареньем нескольких сортов и разными сладостями.
Я спросил у Фриксона, что случилось.
- Есть одна неприятная новость.
- Какая?
- В Тавриз после долгого отсутствия вернулся Рафи-заде. Он внезапно исчез неизвестно куда, не получив расчета в консульстве. Сегодня он явился требовать расчет. Увидев мисс Ганну, он подошел ко мне и спросил: "Какую ты преследуешь цель, оставляя на работе девушку, связанную с революционерами и немецкой контрразведкой?"
- Что же вы ответили ему?
- Что ничего об этом не знаю.
- Ваш ответ удовлетворил его?
- Кажется, да, но это еще не все. Он заявил, что собирается расправиться с мисс Ганной и с вами. Если девушку постигнет несчастье погибли мы все.
Я знал, что положение тяжелое, почти безвыходное, но говорить об этом Фриксону нельзя было, он был невероятный трус и паникер. Чтобы успокоить его, я сказал:
- Нет оснований тревожиться и волноваться. Это пустые угрозы. Приезд Рафи-заде не отразится на вашем положении. Не так уж он силен, чтобы мы не могли справиться с ним. А мисс Ганна догадывается о его намерениях?
- Не знаю, - развел руками Фриксон.
- Если Рафи-заде еще раз зайдет к вам в консульство, обещайте принять его на работу, но под разными предлогами оттягивайте прием. Рафи-заде завербовался шпионом в царское консульство. Если вы примете его на работу, он все ваши секреты выдаст русским.
Фриксон задумался.
- Не понимаю, зачем консулу это нужно? Ведь все, что надо, я сообщаю сам.
- Русский консул хочет контролировать вас.
Немного подумав, Фриксон сказал:
- Пожалуй, это не лишено смысла. Те документы, которые я передаю вам, к русскому консулу попадают в искаженном виде.
- Форма вашей связи с русским консульством должна измениться, потому что изменилась обстановка. Нас больше не интересуют материалы, которые вы добываете из русского консульства. Теперь вы должны давать нам сведения о взаимоотношениях наследника иранского престола с русским консульством.
- Хорошо, что вы напомнили мне, - вскочил вдруг Фриксон и, достав из сундука несколько фотографий с каких-то документов, показал их мне. - Это фотоснимки с писем, прибывших из Тегерана на имя наследного принца, и с документов, присланных Низамульмульком. Ежедневно подобные снимки передаются в царское консульство.
Я взял фотоснимки у Фриксона, чтобы подробно изучить их содержание. После этого я попрощался с ним, так как спешил к мисс Ганне.
* * *
В последнее время я редко посещал ее. Сведения, которые она могла дать, я получал непосредственно от Фриксона. В ее услугах мы больше не нуждались. Откровенно говоря, она стала для меня лишней обузой. Но я вынужден; был защищать ее ради нашего дела, ибо ее разоблачение было бы нашим разоблачением.
В первом часу ночи я постучался к ней в дверь. Открыла служанка. Увидев меня, она издала возглас удивления. Я решил, что ее удивило мое позднее посещение и, не задавая вопросов, поднялся по лестнице. В комнатах горел свет. Перешагнув порог гостиной, я увидел полный беспорядок. Вещи валялись на полу, какие-то узлы и тюки были сложены в стороне. Не иначе, как мисс Ганна собирается в дорогу, решил я. Но почему? Что случилось? Напугана ли она приездом Рафи-заде или есть другая причина?
В комнате никого не было. Только служанка стояла за моей спиной. Она вошла в спальню и доложила о моем приходе.
Через некоторое время появилась мисс Ганна. Она была в дорожном платье. Увидев меня, она расплакалась, как ребенок, и долго не могла успокоиться. "Как страдает эта красивая девушка! - думал я. - Трудно представить себе более несчастную и жалкую горемыку, чем это беспомощное дитя!" Еще и еще раз я упрекал себя, сознавая, что главной причиной всех ее передряг являюсь я. Если бы она не встретилась со мной, с ней не стряслось бы никакой беды. Желая помочь нам, она по своей наивности попала в лапы бездушного немецкого консула. Из-за любви ко мне она вот уже несколько лет не знает ни счастья, ни радости. Мне было стыдно смотреть ей в глаза, у меня было такое чувство, будто я погубил ее.
Я боялся, что она упадет в обморок. Взяв ее за руки, я посадил ее на диван, с которого по случаю отъезда был снят чехол. Прижав Ганну к себе, я стал гладить ее голову.
- Что случилось? Почему ты плачешь? Разве меня нет в Тавризе? Если тебе грозит опасность, если стряслось какое-то несчастье, неужели ты не могла сообщить мне? Ты же знаешь, я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь произошло. По-моему, ты давно должна была поверить, что всеми силами и средствами, которыми я располагаю, я буду защищать и не дам тебя в обиду. Почему ты плачешь? Какое новое горе у тебя на сердце?
Ганна ничего не отвечала. Потом она встала и вышла. Вернувшись, она уже не плакала.
- Я больше не хочу быть обузой для тебя. Разве мало я причинила тебе неприятностей? Мне стыдно, не могу же я беспокоить тебя из-за каждой мелочи. Всему есть предел. К тому же ты очень отдалился от меня. Если ты не интересуешься ни моими делами, ни переживаниями, скажи, ради бога, почему я должна обращаться к тебе?
Ганна говорила правду. Месяцами я не интересовался её судьбой, а порой и вовсе забывал о ней, особенно теперь, когда её обязанности выполняли другие. Конечно, я был неправ. Я вспомнил, сейчас, что слышал, как последнее время она продает свои вещи, потому что её жалованья не хватает на оплату большого дома и содержание служанки. В Тавризе была страшная дороговизна. Раньше я под разными предлогами помогал ей, но последние месяцы перестал заботиться о её бюджете. Безусловно, такую небрежность и беспечность не стоило относить за счет моего характера. Просто при создавшемся положении Ганна отошла на задний план. Однако это не могло служить для меня оправданием. Я не мог смотреть ей в глаза, не знал, что ответить. Оставалось только признать свою вину.
- Ты права, - сказал я, наконец, после продолжительной паузы. - Я виноват перед тобой и клянусь жизнью, что больше это никогда не повторится.
За все время нашего знакомства я никогда не каялся в своей вине перед ней. Мое признание развеселило ее.
- Благодарю! - воскликнула она. - Но теперь уже поздно. Через час я уезжаю из Тавриза.
- Куда?
- Куда? Пока еще сама не знаю, но еду!
- Но что послужило причиной столь поспешного отъезда?
- У меня больше нет надежды на спокойную жизнь здесь! - трагически ломая руки, ответила она,
- Почему?
- Потому что вернулся Рафи-заде.
- Ну и что же? Разве не мы заставили его однажды удрать из Тавриза? Приехал - и пусть! Мы сумеем избавиться от него и теперь.
Немного подумав, она ответила:
- Если даже и так, он может нас погубить. Он прислал мне письмо.
- Где оно?
Мисс Ганна открыла сумочку и достала письмо, написанное по-английски самим Рафи-заде.
"Дорогая и уважаемая мисс!
Годами я странствую, лишенный возможности жить на своей родине. Причину этого Вы хорошо знаете. Я не сомневаюсь, что это случилось не по Вашей вине и не с Вашего согласия. Вы никогда не могли бы быть настолько некультурной. Но возлюбленный Ваш, Абульгасан-бек, за которого Вы собираетесь выйти замуж, сделал меня несчастным, как и многих других. Я слышал, что сейчас в Тавризе воцарился мир и покой и что он Вас уже бросил. Поэтому-то я и вернулся. Хочу отомстить своим врагам, но невольно и Вы пострадаете. До сих пор, заботясь о Вас и Вашем благополучии, я не раскрывал всех секретов и тайн, известных мне. Если Вы хотите избежать катастрофы, все, что Вы знаете о делах Абульгасан-бека, сообщите мне. Я передам Ваше письмо куда следует. Если Вы не сделаете этого, я вас разоблачу, и виноваты в этом будете только Вы. К двенадцати часам завтрашнего дня жду Вашего ответа.
Рафи-заде".
Попросив разрешения у мисс Ганны, я положил письмо в карман. Потом я спросил:
- Из-за этого письма ты решила уехать?
- Я заранее предвижу все, что может случиться и потому уезжаю.
Я задумался. Конечно, отъезд Ганны избавил бы меня от заботы о ней. Но она уезжала не по доброй воле, даже не знала куда. Она удирала от опасности. Моего же положения ее отъезд нисколько не менял, так или иначе мне предстояло столкнуться с Рафи-заде лицом к лицу.
С другой стороны, я знал, что выехать из Тавриза почти невозможно. Все дороги перекрыты жандармерией и царскими войсками. Спасти Ганну можно было только в самом городе. Для этого нужно было опередить Рафи-заде.
Продолжая гладить ее волосы, я говорил:
- Не бойся, мой друг. Оставайся. Твое спасение не в побеге. Ты не должна двигаться с места. Надо бороться, а не поддаваться отчаянию и страху.
- Но что я могу делать? Я, несчастная, одинокая девушка. Кто у меня есть? Американское консульство за меня не заступится. Оставаться здесь, значит очутиться в лапах этой низкой твари.
- Не бойся! Выбрось из головы такие мысли. Тебя защитит рука, способная защитить не только тебя, но и многих других. Встань, пойди переоденься. Перестань грустить, отгони прочь печаль. Я так устал от постоянной опасности, дай мне забыться. Воскреси в моей памяти дни, проведенные с тобой в Ливарджане. Распорядись, чтобы привели в порядок дом, поставили самовар.
Больше года она не слышала от меня ласковых слов. От радости она трепетала, как птичка, не в состоянии отвечать мне. Она встала и вышла в соседнюю комнату.
Прошло немного времени, вошла старая служанка и остановилась передо мной, как вкопанная.
- Можете поставить самовар?
- Да, могу!
- Барышня обедала?
- Утром я ходила на базар, купила все, но она не дала мне возможности приготовить обед. Мы были заняты упаковкой вещей к отъезду.
- Никуда вы не поедете. Приготовьте кушать и подайте чай.
Старушка засияла и, покачивая головой, вышла.
Я сидел один и думал, как избавиться от этого авантюриста Рафи-заде. Если его цель заключается только в том, чтобы сделать американку своей любовницей, это еще полбеды. Можно было бы как-нибудь уговорить, пристыдить, наконец, устрашить его. Но он хотел погубить меня, а заодно и Фриксона. Он мечтал разоблачить нелегальную революционную организацию.
Необходимо было срочно собрать заседание Революционного комитета. Времени было мало. Мисс Ганна к двенадцати часам завтрашнего дня должна была дать ему ответ.
Тем временем отворилась боковая дверь, и вошла мисс Ганна. Она тихонько накрывала на стол. На ней было голубое платье, живо напоминавшее Ливарджанский эйлаг. Еще и сейчас на шелку оставались пятна, немые свидетели девичьих слез, пролитых на заре первой любви.
Служанка принесла обед, приготовила чай. Я как мог старался развлечь мисс Ганну. Постепенно она совсем успокоилась, неплохо поела. В три часа ночи постучали в дверь. Горничная сказала, что приехал фаэтон. Я вышел на крыльцо, объяснил кучеру, что ханум передумала и не поедет, дал ему денег, и он уехал довольный.
В четыре часа утра я поднялся и, прощаясь с Ганной сказал:
- Завтра на работу не выходи, оставайся дома. Ровно в девять часов я приеду, поговорим, что ответить Рафи-заде.
ВОЗМЕЗДИЕ
Шел одиннадцатый час вечера. Мисс Ганна сидела в гостиной. В половине двенадцатого, когда улицы опустеют и огни погаснут, должен был прийти Рафи-заде.
Раздался стук в дверь. Мисс Ганна не думала, что это может быть ее враг, велела открыть. Но старушка-служанка сначала посмотрела в щелку. В подъезде стоял коренастый человек маленького роста.
- Кто там? - спросила она.
- Откройте, мадам, я не чужой, мы знакомы с вашей госпожой.
- Как о вас доложить?
- Меня зовут Рафи-заде. Мадемуазель сама пригласила меня.
- Хорошо. Сейчас доложу барышне.
Она ушла. Несколько минут, проведенные у дверей, показались Рафи-заде вечностью. Ему не терпелось увидеть девушку, о которой он долгие годы вздыхал в ночной тишине.
Послышались шаги, служанка открыла дверь и впустила Рафи-заде. Он отдал ей свертки со сладостями и прошел в комнату. Мисс Ганна встретила его в полной растерянности. Видно было, что она волнуется. Ее била дрожь, она то и дело облизывала пересохшие губы. Казалось, будто она старается что-то скрыть, хочет что-то сказать и не может.
Рафи-заде был поражен. Он надеялся провести с ней ночь, она обещала ему это, а теперь так холодно встретила.
- Случилось что-нибудь страшное? - встревожено спросил он.
Мисс Ганна, едва переводя дыхание, ответила:
- Да... Нет... Возможно...
- Не понимаю. Говорите яснее. Какое событие?
- Боюсь, нам помешают провести время вдвоем.
- Кто помешает?
Мисс Ганна взяла со стола письмо и передала его Рафи-заде.
"Дорогая, очаровательная Ганна! Сегодня в одиннадцать часов вечера, а может быть, и раньше, буду у Вас. Очень хочу Вас видеть и кое-что выяснить.
Абулыасан-бек".
Рафи-заде прочел письмо, отложил его в сторону и спросил:
- Что вы думаете предпринять?
- Я думаю... Мне кажется... Нам надо, не теряя ни минуты, уйти отсюда куда-нибудь, где мы сможем спокойно провести вечер.
- Куда же?
- Куда пожелаете, только чтобы это было приличное место и чтобы мы были наедине.
- Но уже поздно, одиннадцатый час. Ума не приложу, где найти укромное место. Повести вас к цыганкам нельзя, а другого места нет. Если бы у меня был свой дом, я повел бы вас туда. Но я живу у сестры. Туда ехать нельзя. Моя сестра очень набожна, аккуратно совершает намаз, соблюдает уразу и всех немусульман за людей не считает. Мне неприятно жить у нее, но ничего не поделаешь, приходится терпеть.
- Теперь я тоже не смогу жить в этом доме. Я должна переехать. Абульгасан-бек здесь нам покоя не даст.
- О, не беспокойтесь. Во-первых, скоро у меня будет свой дом. Ты только будь моей, а там уж я возьму секретаря американского консула за рога и потребую от него все, что захочу. Ну, а Абульгасан-бека и его друзей нечего бояться, скоро их всех переловят и вышлют в Россию. Завтра я посылаю письмо в консульство, а копию сам передам в жандармское управление. Я уничтожу Абульгасан-бека, а заодно и его любимую Нину.
Услышав имя Нины, мисс Ганна удивленно спросила:
- Кто это "его любимая Нина"?
- Русская девушка, сотрудница русского консульства.
Мисс Ганна была ошеломлена. В голове ее пронеслось:
"Из-за него я отказалась от всего на свете. Бросила отца и мать. Ради него я стала шпионкой, провела множество бессонных ночей. Он обрек мою молодость на муки, а сколько слез я пролила, сколько горя пережила! И что же, он меня обманул? Оказывается, он любит другую, живет с ней, как с женой, а меня использует в своих целях. Вот как!"
Она задумалась, забыв о Рафи-заде. "Нет, больше я не люблю его! Даю слово выкинуть его из сердца, я освобожусь от его гипноза. Семь лет я его беззаветно люблю, мучаюсь, страдаю, а какой прок? Нет, больше не на что надеяться, нечего так переживать! Пусть остается со своей Ниной. Если он придет ко мне еще раз, я прогоню его. Пусть больше не терзает мое сердце, пусть даст мне покой. Если бы не он, не сидела бы я сейчас с таким извергом, как Рафи-заде, моя девичья честь не подвергалась бы опасности. Разве мог бы такой тип, как Рафи-заде, рассчитывать на мою любовь, посягать на мое тело? Почему это произошло? Кто в этом виноват? Он! Это он источник всех моих бед и нечеловеческих переживаний!"
В душе мисс Ганны царило смятение. Был момент, когда она хотела поведать все Рафи-заде, услышать от него слова сочувствия, но потом она сдержалась. И опять понеслись мысли: "Нет, я не должна этого делать. Он подвергал меня опасностям - это верно. Но он же спас меня от верной гибели. Он умный, он все умеет. Он настоящий мужчина, волевой, смелый. Он умеет любить красиво, нежно. Он уважает женщин, в этом его неоспоримое достоинство. А много ли таких мужчин, которые ценят честь и самолюбие женщины? Почему он не любит меня так, как я люблю его?! Интересно, эта самая Нина красива, умнее меня? Или, может быть, он эту несчастную девушку обманывает, как и меня? Необходимо с ним встретиться и все выяснить".
Мисс Ганна подняла голову, посмотрела на Рафи-заде. Он терпеливо ждал, что она скажет.
- Как быть? - спросила Ганна.
- Да вот, все думаю, где бы мы могли побыть наедине.
- Вы верите мне?
- О, конечно, мисс!
- Тогда поедем к одному моему другу в армянском квартале. Не мешало бы вам познакомиться. Хозяин милейший и очень культурный человек. Несколько раз я в этом доме прекрасно проводила время. Там очень уютно. К тому же он умеет хранить секреты. У него прекрасные комфортабельно обставленные комнаты. Словом, все как надо.
Рафи-заде повеселел, но сейчас же задумался. Смущенно глядя на Ганну, он сказал:
- Очень сожалею, мисс, но я не смогу туда поехать. Если бы я заранее знал, я пришел бы с деньгами, а сейчас у меня ничего нет.
- Об этом нечего думать. Там много тратить не придется. У меня найдется, сколько нужно, я сама заплачу. Единственное затруднение - достать фаэтон. Уже поздно. Не знаю, удастся ли?
- Да, это трудно! Пойду поищу, как только попадется вернусь.
- До времени, назначенного Абульгасан-беком, есть еще полчаса. Как вы думаете, успеете?
- Попытаю счастья!
Рафи-заде пулей вылетел из комнаты. Мисс Ганна снова задумалась. Ее терзала ревность. Перед ее глазами проходила вереница уродливых женщин, то низкорослых и неуклюжих, то, безобразно толстых и грубых, то невероятно высоких. Так представляла она себе Нину. Она приписывала ей все отрицательные черты, какие только могла придумать, и жалела, что Абульгасан-бек связал свою жизнь с такой девушкой. Ревность подстегивала ее воображение, и оно с быстротой киноленты развертывало перед ней все новые и новые картины.
Мисс Ганна, как и многие девушки ее круга и воспитания, думала, что красивее, умнее ее нет на свете. И сейчас она вскочила с места и встала перед зеркалом. Вдоволь налюбовавшись своим лицом и фигурой, она воскликнула:
- Не верю, чтобы на свете была еще одна такая красавица, как я. Если он нашел девушку красивее меня, я ему прощу и ревновать не буду. Что ж, на то он и мужчина. Нашел красивее и полюбил. А...
Вдруг она остановилась, как вкопанная. Перед ее мысленным взором отчетливо встала золотоволосая девушка высокого роста. Фигура ее напоминала выточенную искуснейшим мастером статуэтку, а лицо было красиво и очаровательно, как солнце, как цветок, как сама жизнь. Мисс Ганна снова бросилась к зеркалу и стала внимательно вглядываться в свое отражение.
- Да, кажется, она красивее меня, - задумчиво проговорила она.
В этот момент Рафи-заде радостный вбежал в комнату.
- Нам посчастливилось. Недалеко от дома я встретил извозчика. Он готов отвезти нас в армянский квартал, но ждать отказывается.
- Это неважно. Можно будет переночевать там.
- Если так, едем. Фаэтон ждет у дверей.
Через некоторое время они уже стучались в двустворчатую дверь. На их стук никто не отвечал. Рафи-заде начал волноваться.
- Мое счастье, неверное. Опять неудача. Кажется, хозяев нет дома.
- Никогда этого не бывало. В такое позднее время где они могут быть? мисс Ганна постучала еще раз. Немного погодя послышались ленивые шаги.
- Кто стучит?
- Это мы, свои, - ответила мисс Ганна.
Дверь открыл коренастый плотный мужчина в очках. Направив фонарь на мисс Ганну и Рафи-заде, он несколько мгновений разглядывал их.
- Чем могу быть полезен?
Мисс Ганна ответила:
- Пришли к вам в гости. Может быть, примете, мы посидим, немного повеселимся. Хотя и поздно, но мы знаем, что вы человек гостеприимный.
Хозяин впустил их, закрыл за ними дверь и только тогда сказал:
- Добро пожаловать. Сейчас как раз очень удобно. На ваше счастье дома никого нет.
- Нам это и нужно. Моя дама не любит, когда много шума, - заважничал Рафи-заде.
- Можете быть спокойны. Чувствуйте себя, как дома. Тут никто не обидит вашу даму. Сегодня вечером я как раз зарезал ягненка, и вино исфаганское есть, так что не ударим в грязь лицом.
Мисс Ганна ответила:
- Очень вам благодарны. Ваше общество лучше вкусной еды и любых напитков.
- В наш дом не всякий может зайти, - сказал хозяин, освещая фонарем дорогу.
Во дворе была мертвая тишина. Несколько минут пришлось идти по широкой аллее просторного сада. В самом конце его помещался большой дом. Хозяин и гости поднялись по лестнице. На балконе тоже было темно. Сделав ощупью несколько шагов влево, хозяин, наконец, открыл одностворчатую дверь. Гости вошли в слабо освещенный коридор, в конце которого открывалась дверь в зал, залитый ярким электрическим светом. Здесь все свидетельствовало о богатстве и роскоши.
Рафи-заде внимательно разглядывал зал.
- И в самом деле, тут можно хорошо провести время, - проговорил он.
Мисс Ганна усмехнулась.
- Если создадут условия!
В это время вошел Тутунчи-оглы.
- Милую барышню ждет на улице фаэтон. Если хотите домой, пожалуйста!
Рафи-заде будто разбудили от сладкого сна. Он набросился на Тутунчи-оглы:
- А ты кто такой?
- Тот самый, который когда-то сбрил тебе усы*.
______________ * В те времена в Иране мужчины не сбривали усов. Это считалось позором. Насильно сбривали усы врагу, чем наносили ему страшное оскорбление.
Мисс Ганна обратилась к Тутунчи-оглы:
- Я вернусь домой одна?
- Нет, конечно. Сюда вас привез Гасан-ага? - в свою очередь спросил он.
Мисс Ганна повернулась к Рафи-заде:
- Можешь еще раз пожаловаться на свое счастье. Не дают по-человечески провести время. - С этими словами она вышла.
* * *
Через несколько минут я с товарищами вошел в зал. Рафи-заде стоял ни жив ни мертв. Я предложил ему сесть.
- Сегодня, - начал я, - Революционный суд рассматривает твое дело. Ты должен говорить только правду.
Рафи-заде как будто успокоился и хладнокровно возразил:
- Никто не имеет права судить меня. Хозяин этого дома отвечает за мою жизнь. Если со мной что-нибудь случится, он завтра же будет уничтожен. Зарубите это себе на носу.
Хозяин засмеялся.
- Может быть, вы меня не знаете? Вам трудно будет найти меня завтра. Запишите мои имя и фамилию в записную книжку. На том свете ангелы спросят, как вы попали туда, а вы не сможете ответить. Так что запишите: "Меня казнили в доме Аршака Суренянца и послали сюда на вечное поселение". Вместо Ганны будете обнимать ангелов.
Рафи-заде побледнел и, дрожа не то от злобы, не то от страха, повернулся ко мне.
- Разве мало того, что уже несколько лет я лишен работы, своего очага и скитаюсь по белому свету? За какое преступление вы меня судите?
- Мы судим тебя как врага революции, шпиона и доносчика.
- Все, что вы говорите, - ложь.
- Неужели даже перед лицом смерти ты не можешь быть честным?
- Я ничего не знаю!
Я сунул руку в карман, достал листок бумаги и показал его Рафи-заде.
- Это заявление в шпионскую организацию при русском консульстве разве не ты написал? Не ты передал его Эфенди-Багиру? Не твой ли это почерк?
- Да, почерк мой. Я был вынужден написать его, без этого мне не дали бы существовать в Тавризе.
- Для того, чтобы жить в Иране, надо быть царским шпионом? Другого пути ты не мог найти?
- Так уж повелось у меня сначала.
- Кто же в этом виноват? Если бы ты обманным путем не затащил американку в цыганский притон, ты тоже не мог бы существовать?
- К этому меня принудил двоюродный брат Гаджи-Самед-хана Махмуд-хан.
- Где заявление, которое ты собирался подать в царское жандармское управление?
- Я такого заявления не писал.
Я приказал Тутунчи-оглы.
- Обыщи его!
Не успел я проговорить это, как Рафи-заде быстро сунул руку в карман.
- Не надо, не надо обыскивать! Я сам отдам, - он протянул мне заявление.
Его поведение показалось мне подозрительным. Странно было, почему он так поспешил, почему заволновался, услышав мой приказ об обыске. Значит, у него в кармане есть еще что-то. Я повторил свое распоряжение. Тутунчи-оглы стал его обыскивать. В одном кармане он обнаружил браунинг, в обойме которого был всего один патрон. В другом записную книжку, между страничками которой были заложены документы и письма. Мы внимательно проверили их.
Первым долгом мы прочли заявление, которое он сам отдал. В нем значилось мое имя и имена других членов подпольного Революционного комитета. Он собирался выдать нас.
Второе письмо было ответом Сардар-Рашида Рафи-заде. Губернатор подробно описывал в нем нашу деятельность и предлагал ему по возвращении в Тавриз сообщить о нас царскому консулу.
Я спросил:
- Почему ты в течение стольких лет не доносил о нас?
- Я знал, что вы купец и думал, что наказали меня из-за американки. В то же время мне было известно, что вы человек влиятельный. У меня не было никаких документов, которые я мог бы использовать против вас. Но потом мне надоело оставаться на чужбине, а в Тавриз вернуться я боялся из-за вас. Я написал письмо Сардар-Рашиду, в котором рассказал, почему вынужден был эмигрировать, и просил у него помощи. Вы уже прочли, что он мне ответил.
- И ты собирался выполнить его поручение?
- Да.
- Хорошо. А что тебе нужно от американки?
- Я хотел наказать ее за то, что она была с вами в связи и принимала вашу помощь.
- Ты собирался наказать ее тут, в этом доме?
- Я хотел заставить ее провести со мной ночь и получить от нее письменные сведения о вас, чтобы передать консулу.
Все было ясно. Отпустить Рафи-заде на волю было невозможно, это могло иметь весьма тяжелые последствия. Еще утром на заседании Революционного комитета мы приняли решение казнить его и как можно быстрее. Приведение приговора в исполнение было поручено Тутунчи-оглы, Гулу-заде и Аршаку. Не было еще часу ночи, когда, простившись с ними, я вышел на пустынную улицу.
ПОЛКОВНИК БЕРЕЗОВСКИЙ
И переводчик царского консульства Мирза-Алекбер-хан, и Махру-ханум сообщали о создании шпионских организаций. Нина тоже рассказывала, что в консульстве все время царит какая-то суматоха, к чему-то готовятся, то и дело вызывают Сардар-Рашида.
Революционный комитет всеми силами стремился узнать состав этих шпионских организаций, но пока нам это не удавалось.
Вечером я был свободен и решил повидаться с Аршаком Суренянцом. Мы с ним дружили с давних пор. Это был умный, рассудительный и в то же время отчаянно смелый человек. Он был наделен большим чувством юмора. Стоило ему появиться где-нибудь, как тут же все внимание приковывалось к нему. Покойный Саттар-хан очень любил его и нередко в минуты грусти и тоски приказывал своему адъютанту Мирза-Мохаммеду разыскать Аршака. Он, как никто другой, умел и рассмешить, и подбодрить, и пожурить, когда надо, да так, что на него никто не обижался. В суровых сражениях не было лучшего друга и товарища, чем Аршак. Он не ведал страха и частенько говорил, что с того дня, как взял винтовку, ни одна пуля не подводила его. Он был очень образован, владел фарсидским, азербайджанским, русским, английским и французским языками. Несмотря на свою молодость, он знал семь или восемь ремесел, но не пользовался ни одним из них. Он был всегда очень добр к друзьям. Трудно было найти более отзывчивого товарища, но к врагам он был беспощаден.
Аршак был холост. Несколько лет назад он был обручен с очень красивой девушкой из старинной армянской семьи. Незадолго до свадьбы произошел несчастный случай. Один из ее братьев чистил ружье, которое неожиданно выстрелило. Пуля попала ей в грудь и прошла на вылет. Она упала, не успев понять, что с ней произошло. На могиле любимой Аршак поклялся никогда не жениться. Он свято хранил свой обет, ни за кем не ухаживал. Но в интересах дела ему пришлось вступить в фиктивный брак с Ниной, когда они перевозили в Джульфу оружие.
Все свои доходы он тратил на сирот и беспомощных вдов. На его иждивении было девять девочек и одиннадцать мальчиков, лишившихся родителей. Он воспитывал их, как отец, обучал ремеслам, которые знал сам. Он отвел для них часть своего дома, которую мы между собой стали называть приютом для сирот.
Сумерки уже спустились, когда я сел в фаэтон и поехал к нему. Аршак был в приюте. Старушка-воспитательница, увидев меня, сказала:
- Пожалуйста, заходите! Аршак наблюдает, как дети ужинают. Заходите!
Я разделся, оставил пальто и папаху в прихожей и направился в столовую приюта. На мое приветствие дети хором ответили: "Добро пожаловать!"
Аршак пригласил меня за стол. Служанка тут же принесла мне ужин: плов с кишмишом, халву, приготовленную из рисовой муки, масло, сахар и чай. Все было очень вкусно, не удивительно, что дети ели с таким аппетитом.
- На ночь мы им даем легкую пищу, - объяснил мне Аршак.
Выпив чай, дети поднялись из-за стола, выстроились в ряд и хором произнесли: "Да будет здоров наш милый отец!" После этого они разошлись по своим комнатам. Глядя на них, Аршак с улыбкой сказал мне:
- Ну, скажи, где бы я нашел жену, которая родила бы мне двадцать детей?
Я засмеялся, потом спросил:
- Какой национальности эти дети?
- Во всем Иране только эти двадцать сирот не имеют понятия о национальности, - с гордостью ответил мне Аршак.
- Но все же, кто были их родители?
- Семеро из них азербайджанцы, шестеро армян, один еврей, два айсора, один русский, национальности остальных трех ребятишек мы не могли установить.
Аршак провел меня в мастерскую.
- Все они учатся какому-нибудь ремеслу. Они не пропадут в жизни. А когда они вырастут, я помогу им устроиться, девочек выдам замуж, мальчиков женю.
* * *
Когда дети легли спать, мы прошли в комнату Аршака.
- Сегодня в семь часов вечера, - сказал он мне, - я получил письмо от твоих гостей, которых ты привез из Джульфы. Вот, читай:
"Господин Аршак! Очень прошу вас сообщите нам адрес Абульгасан-бека, который был исключительно внимателен к нам и так много для нас сделал. Мы хотим его и Вас поблагодарить лично. После этого мы Вас беспокоить не будем, приехал мой муж. Убедительно прошу выполнить мою просьбу.
Елена Березовская".
Это письмо удивило меня. Я знал, что эта женщина была в разводе со своим мужем. Он бросил их на произвол судьбы и уехал. Что может значить его возвращение к семье? Не иначе, тут кроется какая-то тайна. Аршак разделял мою тревогу.
- Дорогой друг, - обратился я к нему, - я отпустил кучера домой, он должен приехать за мной к часу ночи. Когда появится, попроси его подождать. Я хочу сейчас же пойти к Теймуряну и повидаться с Еленой.
Я быстро одел пальто и вышел.
* * *
Ночь была морозная. Месяц плыл над горами Уджан, Савалан и Сехенд, освещая горемычный Тавриз, хранивший в своем сердце бесконечные тайны минувших кровавых дней. В сиянии луны и звезд все вокруг сверкало бриллиантами, отливало причудливыми красками. Лучи, как шаловливые дети, играли на покрытых ледяной коркой лужах, похожих на зеркало. Красота зимней ночи полонила меня, я забыл все тревоги последних дней и не заметил, как оказался у дома Теймуряна. Вдруг я остановился. У подъезда стоял фаэтон.
Отойдя в сторону, я скрылся за стволом ивы и, не обращая внимания на мороз, оставался там более получаса. Наконец, дверь растворилась, вышли два человека и направились к фаэтону. Лунный свет позволил мне хорошо рассмотреть их. Один, поддерживая другого за локоть, - помог ему подняться в фаэтон. Они попрощались. Я ясно услышал "до свидания", произнесенное по-русски, но с иностранным акцентом. Говорящий не был также ни армянином, ни мусульманином. Возможно, это был англичанин. Когда фаэтон поравнялся со мной, я заглянул внутрь, но сидящего невозможно было разглядеть - поднятый воротник закрывал его. Мне показалось только, что незнакомец был в шляпе.
После того, как фаэтон скрылся, я простоял еще минут пятнадцать, раздумывая, зайти к Березовским или не стоит. Наконец, я сказал себе: "Скрываться мне нечего. Познакомившись с Березовским, я, может быть, смогу что-нибудь выяснить".
Я постучал. Через несколько минут послышался голос Ксении:
- Кто там?
- Ваш попутчик!
Узнав меня, Ксения быстро открыла. Она очень обрадовалась, пожала мне обе руки и тихо сказала:
- Приехал отец. Мама с ним помирилась, а я нет. Потом поговорим. Хотела послать вам письмо. Не доверяйте отцу.
Она прошла вперед и сообщила о моем приходе. Меня встретили, как всегда, радушно, Березовский первый пожал мне руку и сказал по-русски:
- Очень рад вас видеть, я ждал нашей встречи с нетерпением!
Муж и жена подхватили меня под руки и повели в столовую.
Я поздоровался со всеми, справился об их здоровье. Сам Березовский, казалось, от радости не знал, что со мной делать, куда меня усадить.
Когда все расселись, он заговорил:
- Я простой человек. Начал службу рядовым солдатом. Облагодетельствованный его императорским величеством, я прилагал все силы, чтобы оправдать офицерское звание и быть достойным этой высокой чести. Но мне не хватало образования, я стал много читать, изучал историю и быт народностей, населяющих Российскую империю. Восток я знаю очень хорошо. Мне известны все традиции, нравы и обычаи. Я всегда изумлялся щедрости ваших соплеменников, но даже на Востоке я впервые встречаю такого человека, как вы. С первого же дня моего приезда мои домашние не перестают говорить о вашем благородстве, о вашей щедрости. Ведь они жили здесь за ваш счет. Я знаю, что вы защищали их от турок. Сначала я подумал, что вы влюбились в одну из моих дочерей, ведь они красивы, а я знаю, в таких случаях на Востоке не скупятся на траты. Но моя супруга и дочери говорят, что я ошибся. Я вижу, что вы все делали бескорыстно. Я очень благодарен за все ваши заботы, я навеки ваш должник и очень просил бы вас позволить мне возместить потраченные вами деньги. Но я знаю, в вашей стране это не принято, вы богаты, и я не хочу оскорблять вас. Но я всегда к вашим услугам.
Не успел Березовский закончить, как Ксения, не дав мне возможности ответить, перебила меня:
- Когда я ехала в Джульфу встречать мать, я думала, что более несчастную девушку едва ли можно отыскать во всей вселенной. По дороге я встретилась с Абульгасан-беком. Его занимательная и мудрая беседа заставила меня отогнать черные мысли. Он так трезво и умно смотрит на жизнь, что сумел рассеять мой мрачный пессимизм, в моем сердце стала теплиться какая-то светлая надежда.
В ответ на ее слова Березовский сказал:
- Если господин Абульгасан-бек до сих пор не посещал дом, где жили только женщины, не желая возбудить лишние толки, то с сегодняшнего дня он может навещать нас, когда захочет. Наша дверь всегда открыта для вас, мы всегда будем рады вас видеть. Ксения, дочь моя, я надеюсь общество господина Абульгасан-бека заставит тебя забыть все те несчастья, которые постигли тебя в недавнем прошлом.
Елена Константиновна, а за ней и Сильва тоже не преминули выразить мне свое расположение. Необходимо было ответить. Когда Ксения увидела, что я собираюсь что-то сказать, она насторожилась и приготовилась с большим вниманием меня слушать. Она сложила руки на коленях и уставилась прямо на мои губы.
- Люди бывают разные. Иные любят богатство, роскошь, другие преклоняются перед красотой, третьих опьяняют слава, почет, оказываемый им. Но есть люди, которых больше всего на свете радует, когда они протягивают руку помощи другим. Таков и я. Следуя требованиям моей совести, я ищу тех, кому трудно, тяжело, стараюсь помочь им. Когда я вижу их довольными, я получаю моральное удовлетворение. Особенное счастье испытываю я, когда мне удается удержать женщин от поступков, противных их совести, на которые их вынуждает бедность. Мне не нужно за это никакой благодарности. Моя единственная мечта и дальше иметь возможность помогать обездоленным и оскорбленным.
Полковник, тронутый моими словами, прослезился;
- Я вас понимаю! Я от души надеюсь, что когда-нибудь смогу быть вам полезным.
Когда я стал прощаться и хотел уйти, все в один голос просили меня заходить почаще. Ксения пошла проводить меня. Пожимая мне руку, она тихим, едва слышным голосом сказала:
- Завтра в двенадцать часов дня ждите меня у ворот Шамсилимаре.
Я вернулся к Аршаку, рассказал ему обо всем и попросил следить за домом, где живет полковник Березовский.
ШЕЙХ АБУЛЬ-МУАЙЯД
На всех базарах, в мечетях, во всех людных местах ни о чем другом не говорили, как только о появлении двенадцатого имама Мехти Сахибаззамана якобы в течение веков существовавшего в тайне. Это была новая выдумка английского и русского консульств. Им необходимо было оправдать деятельность партии "Интизариюн", проповедовавшей, что вот-вот из небытия появится имам Мехти. В действительности же это была самая настоящая шпионская организация, посылавшая своих агентов в Иран под видом паломничества к гробнице имамов. Ее главная задача заключалась в том, чтобы отвлечь внимание населения от турецко-германской пропаганды против русских, которая в последнее время приняла широкий размах.
Несмотря на неоднократный провал провокаций, основанных на религиозных предрассудках и суевериях, англичане и русские не отказывались от этого устаревшего метода.
Англичане не раз использовали в Африке и других мусульманских колониях миф о появлении двенадцатого имама. В своей политике закабаления народов они постоянно играли на религиозных чувствах простых людей. Теперь они принялись одурманивать отвратительным ядом суеверий население Южного Азербайджана и его главного города Тавриза.
Весть о появлении имама Мехти с быстротой молнии распространилась по всему городу. Люди суеверные повсюду говорили, что имам открылся в Самарии и с часу на час будет в Тавризе.
Народ с утра до вечера толпился во дворе и коридорах мечети Сахибуль-амр. Бани были переполнены. "Встречаться с имамом немытыми, без положенного омовения - грех", - думали правоверные. Многие мылись дома. Казалось, все вдруг лишились здравого смысла и заняты только тем, как бы подобающе встретить имама. К верующим, собиравшимся в мечетях и молельнях, присоединились цыганки, бездельники и ротозеи, которых всегда много в большом городе.
По вечерам по улицам ходили толпы с криками: "Йа Сахибаззаман, явись нам!" Вскоре такие шествия начали -страивать и днем. Люди били себя в грудь, выкрикивая имя мифического имама. Религиозный ажиотаж принял невероятный размах.
* * *
В мечети Талибийя было шумно и тесно. Вдруг возле минбара появился никому незнакомый человек и на фарсидском языке обратился к стоявшим возле него:
- Братья! Я приехал сюда из Самарии. Я принес вам привет и благословение главы всех мучтеидов, святого отца шейха Абуль-Азала Муайяда!
Мечеть гудела и гремела так, что стекла звенели. Слова неизвестного передавались по рядам, тут и там раздавались возгласы: "Салават!" Пришелец больше получаса стоял, ожидая, когда утихомирится неистовствующая толпа. Наконец, стало чуть тише. Он продолжал:
- Светлейший Шейх Абуль-Азал, внук шейха Ахмедае Бахрейна*, тридцать лет назад поселился у гробниц имамов Алиюннаги и Гасан-Аскера. В пятницу, когда он совершал утренний намаз у пречистого алтаря, внезапно вокруг него все засияло, а ослепительные лучи разбежались во все стороны. Шейх потерял сознание и зажмурил глаза, а когда он открыл их, около него никого не было, и ослепительные лучи погасли. Шейх был поражен и ничего не мог понять. Вдруг он услышал далекий, но ясный голос, который говорил:
______________ * Шейх Ахмед-Бахрейн, известный мучтеид. В XVIII веке был проповедником в Кербале. В его проповедях были собраны все предрассудки, бытующие среди мусульман. Его ученики по-своему толковали коран. Так, в юго-западном Иране имама Али стали считать аллахом.
"О шейх, с этой минуты я даю тебе имя Муайяд, моя тень всегда будет простираться над тобою. Ты можешь быть уверен в моей постоянной милости. Я тот, кого веками ожидали шииты. Я - Мехти Сахибаззаман, хозяин всей земли, покровитель религии Джафари. Иди, скажи всем шиитам, пусть они отрекутся от грязных благ тленного мира, пусть выкинут из головы вольнодумство. Да осветятся их головы моим сиянием. Передавай от моего имени верным шиитам, пусть они отрекутся от грехов и наваждений и готовятся к встрече с имамами спасителями их душ. С помощью аллаха через несколько дней я изменю лицо вселенной. Я открою светлые ворота Джабульги и Джабульси* и шииты смогут узреть меня. Скажи вероотступникам Тавриза, что скоро в мечети своей я буду совершать намаз со всеми верными исламу мусульманами. Те, кто думает о мире тленном, кто увлекается политикой, кто игнорирует шариат, отступает от законов религии, кто избегает и не слушается молл, будут лишены права целовать мою руку. До начала мира ангелов, до возникновения святого мира ждать осталось немного. Скажи шиитам, что позднее покаяние не поможет!"
______________ * По верованию мусульман-шиитов, Джабульга и Джабульси святые города-невидимки. После появления имама Мехти Сахибаз-замана ворота их откроются для простых безгрешных людей. В них не будет торговли за деньги, все товары будут отпускаться при произнесении магического слова "Салават".
Когда неизвестный человек кончил свою речь, в мечети началось волнение. Люди ударяли себя по коленям, по голове, падали в обморок. Были даже такие, которые в экстазе метались из угла в угол, сбивая всех с ног. Лишь купцы, богачи и помещики стояли спокойно в стороне, наблюдая за происходящим. Они, конечно, не верили этой галиматье и еле сдерживали смех. Они хорошо знали, что эта новая выдумка преследует какую-то политическую цель и ждали, что будет дальше.
Простые невежественные люди окружили неизвестного и наперебой засыпали его вопросами:
- Вы видели светлейшего шейха?
- Когда же пресвятой имам покажется нам, грешным?
- Когда же мы сумеем увидеть те глаза, которые первые узрели имама Мехти Сахибаззамана?
Неизвестный отвечал всем:
- Пресвятой шейх изволил говорить, что в самое ближайшее время имам явится народу. Я оповещу население Тавриза об этом святом событии. У шейха ни днем, ни ночью нет даже времени поесть. Со всех стран мира стекаются к нему толпы людей, мечтающих удостоиться чести узреть его лицо. Представители пятидесяти четырех государей сейчас приехали в город Самария. Семьдесят две нации, чтобы спасти себя от мучений ада, послали к шейху гонцов и просят ниспослать им благодать ислама. Сейчас они изучают шариат. Святой шейх ждет второго явления Сахибаззамана.
* * *
Постепенно в мечети стало тихо. Толпы правоверных отправились по улицам, распевая гасиды, посвященные имаму Мехти Сахибаззаману. В одном месте оборванный дервиш пел так, словно сочинил эту гасиду в честь-шейха Абуль-Азала, не только что, а десять лет назад.
Шейх Азал! Сто поэтов газели тебе посвящают.
Ты спаситель ислама, и люди тебя воспевают.
Из другого места доносилось:
К нам на помощь приди поскорей, о Сахибаззаман!
Наш любимый Тавриз пожалей, о Сахибаззаман!
Над колоннами развевалось много новых, до сих пор неизвестных флагов. На них было написано: "Йа Сахибаззаман". Их сотнями продавали на улицах.
В мечетях не было места, а люди все шли и шли. Не только улицы, но и крыши домов кишмя кишели. И всюду слышались гасиды и новхи.
Тут и там бегали мальчишки, кричавшие, что на зданиях английского и русского консульств вывешены флаги, на которых написано "Йа Сахибаззаман!", а под флагами поставлены часовые.
Вскоре разнеслась весть, что верующие, собравшиеся в мечети Сахибуль-амр, решили послать телеграмму шейху Абуль-Азалу с просьбой приехать в Тавриз.
После этого толпы народа высыпали из мечети и снова потекли по улицам. Когда они проходили мимо русского и английского консульств, консулы вышли на улицу и приветствовали их, поздравляя с явлением Сахибаззамана.
СВИДАНИЕ С КСЕНИЕЙ
Я опаздывал на свидание. Мне было совестно, что в такой холод я заставил девушку ждать меня. Но как я ни спешил, я не мог попасть к воротам Шамсилимаре вовремя. Толпы народа запрудили улицы, и я пробирался вперед с большим трудом. Неожиданно передо мной мелькнуло лицо Мешади-Кязим-аги. Увидев меня, он склонил голову на бок, словно извинялся: "Что же делать? Другого выхода нет!"
Ксению я заметил издалека. Оглядываясь по сторонам, она ходила взад и вперед. Несмотря на то, что Ксения была одета тепло, очевидно, она замерзла. Я видел, как она поднимала то одну, то другую ногу.
Когда я подошел, она сняла перчатку и подала мне свою хрупкую, нежную руку. Не дав ей заговорить, я поспешил извиниться:
- Вы сами видите, что творится в городе. Теперь такие времена, что невольно зависишь от любого пустяка. Сегодня на улицах, что-то невероятное. Пробраться сквозь толпу просто невозможно. Мне очень неудобно, что я опоздал и заставил вас ждать в такой холод. Бога ради, простите меня.
Ксения ответила, с трудом шевеля озябшими губами:
- Что вы! Я уверена, что вы не способны обидеть кого-нибудь. Разве я могу быть недовольна вами? Господь с вами! Такой уж вы человек, что все вас любят. Вы тактичны и вежливы, особенно с девушками. С вами можно забыть и горе и печаль. Нет на свете сердца, которое бы не любило и не уважало вас. Это я должна сто раз извиниться перед вами, что в такую стужу заставила выйти из дому, но я вынуждена была сделать это.
Ксения смотрела на меня виноватыми глазами, словно умоляла простить ее. Я все еще думал, что она меня вызвала по своим личным делам.
- Я к вашим услугам! Какой бы ни был мороз, это не помешает внимательно выслушать вас.
Она улыбнулась, догадываясь, что я ее не понял. Говорить на улице было невозможно, но не из-за мороза, нам мешали люди, снующие без конца во все стороны.
- Милая девочка, разве вы не могли назначить для нашей беседы более удобное место?
Ксения опять улыбнулась, показав свои белоснежные зубки.
- А куда бы я могла позвать вас? У меня не только удобного, но и неудобного места нет.
- А если я приглашу вас, вы не будете возражать?
- В Джульфе мы с вами провели много времени. Разве я отказывалась от ваших предложений? Я верю в вашу чистую, непорочную совесть. Я убеждена, что не ошибусь в вас никогда. Я готова идти, куда вы захотите!..
- Даю вам слово оправдать ваше доверие ко мне. Если вы согласны, всегда, когда я вам понадоблюсь, мы сумеем встретиться в доме Аршака Суренянца.
Ксения с удивлением спросила:
- Какого Аршака? Того, который покровительствовал нам?
- Да, да. Он самый и есть. Это мой друг. Он честный и благородный человек.
- Я согласна, - просто ответила девушка.
- Тогда я позову извозчика. Нет смысла стоять на морозе.
Я направился быстрыми шагами к Арсенальной площади и вскоре вернулся с фаэтоном. Я помог Ксении подняться, и мы поехали. Она сняла перчатки и показала мне свои нежные пухленькие ладошки, покрасневшие от холода.
- Посмотрите, как озябли руки. Но пока я ждала вас, я не чувствовала мороза, так я волновалась,
Я ничего не говорил. Все время я думал: "По какому делу она вызвала меня?" Я не хотел пустыми словами отвлекать ее от главной цели нашего свидания. Она прижалась ко мне, будто спасаясь от мороза Я понимал, что она ждала моей ласки. Но ответить на подобное желание я не мог, это создало бы почву для длительной любовной интриги между нами. Поэтому я сказал:
- Пусть милая барышня извинит меня за любопытство, разрешился ли ваш конфликт с мужем?
- О, оказывается, вы умеете оскорблять женское самолюбие. Разве могу я помириться с ним? Мыслимо ли это? Он глумился надо мной, оскорблял меня? Нет, нет! - она говорила с заметным раздражением.
- Но любовь заставляет забывать оскорбления в обиды.
Она вскинула на меня глаза, полные слез.
- Вы не должны говорить так. Вы этого не думаете. Любовь не может заставить человека забыть оскорбления. Она может лишить его самолюбия, тогда он не чувствует горечи оскорблений. Но я не из тех людей, которые способны унижать себя, терять свое достоинство. Мириться с человеком, который растоптал мою любовь, поверг ее к стопам какой-то женщины сомнительного поведения? Нет, не бывать этому! Никогда не помирюсь я с Ператовым, никогда!..
- Даже искренне любящий человек может допустить ошибку. Это бывает довольно часто. Нередко супруги из-за этого расстаются. Но надо уметь прощать. Семейная жизнь невозможна без ссор. Муж и жена, в прошлом чужие друг другу люди, не сразу привыкают жить вместе. Лишь после того, как два сердца сливаются в одно, бьются в унисон, все трения и противоречия сглаживаются.
- Что ж, по-вашему, я всю свою молодость должна ухлопать на эти передряги? - усмехнулась Ксения.
- Я не хотел обрекать вас на это. Но семейная жизнь - не готовое здание, в которое можно вселиться. Понимаете ли вы, что значат слова строить семью? Семья ведь не сундук, сделанный руками опытного мастера, а вам остается только купить его и пользоваться. Семью создают двое, неопытные, только вступившие на жизненную стезю. Ни характером, ни внешностью, ни стремлениями, ни навыками они не похожи друг на друга. Для того, чтобы их сердца слились, для того, чтобы они научились говорить на одном языке, нужны время и любовь. Конечно, главное любовь. Ее надо свято беречь. И оба должны беречь одинаково, помня, что разбитую вазу не склеишь. Мелочи не должны разрушать взаимную любовь. В молодости возможны ошибки. Их нельзя превращать в неодолимую преграду. Вот вы меня хвалите, а разве мало я допускал ошибок в жизни? И мне случалось обижать других. Очень часто в молодости поступаешь, как ребенок. Так-то, милая девушка. Я надеюсь, что молодой офицер, с которым вы хотели соединить свою жизнь, тоже ошибся и жалеет об этом.
Ксения выпрямилась и, задумчиво глядя на меня, сказала:
- Все это так. Вы правы, мой благородный друг. Семейная жизнь проходит через все эти испытания. Но что вы скажете о тех, кто, претерпев все переживания, конфликты, простив все ошибки, устает до изнеможения, слабеет и не в состоянии воспользоваться своей, наконец, налаженной жизнью. Зачем нужны были их труды и заботы?
- Любовь способствует появлению на свет нового человека. Заботы, труды в семье необходимы для его рождения и воспитания, для создания нового поколения. Человек обязан жить не только для себя, но и для будущего общества.
В это время фаэтон остановился у дверей Аршака Суренянца. Я помог Ксении сойти, и мы вошли во двор. Он гулял на свежем воздухе со своими сиротами. Дети были тепло одеты и весело резвились. Увидев много одинаково одетых мальчиков и девочек, Ксения удивилась:
- Куда мы попали?
- Это дом господина Суренянца, а дети - его приемыши, сироты.
После моего объяснения, Ксения подошла к ним поближе, начала что-то ласково говорить. Дети окружили ее и приветливо отвечали на вопросы. Когда они разошлись по своим мастерским, мы отправились в дом. Аршак ласково встретил мою спутницу, ухаживал за ней, как радушный, гостеприимный хозяин. Его старые служанки, которым девушка, видно, очень понравилась, наперебой предлагали ей всевозможные кушанья, восточные сладости, сушеные фрукты.
Ксения была тронута такой теплой встречей. Казалось, она не находила слов, чтобы выразить свое удовольствие.
У Аршака было много красивых вещей, картин, безделушек. Разглядывая их, Ксения забыла о еде. Она переводила изумленный взгляд с одной вещи на другую, задавала множество вопросов. Потом она встала и начала разглядывать картины. Внимание ее привлекло полотно, на котором был изображен турецкий крестьянин в феске, неказистых лаптях и широких шароварах с бесчисленным количеством складок. Она долго стояла перед этой картиной, то хмурясь, то улыбаясь. Глядя на нее, можно было подумать, что по убеленным сединами волосам и испещренному глубокими морщинами лбу старика она читает печальную историю крестьянства. Рядом висел портрет старой женщины. Несмотря на преклонные годы и белые волосы, она была красива. Очевидно, в молодости это была очаровательная женщина. Ксения повернулась к Аршаку.
- Впервые вижу людей в таких нарядах. Кто они? Где так одеваются?
Ее вопрос заметно огорчил Аршака, до сих пор оживленно беседовавшего с ней. Он глубоко вздохнул, потом вытащил портсигар, закурил, выпустил огромный клуб сизого дыма и только тогда сказал:
- Эти картины - немые свидетели моей горькой судьбы.
Ксения искренне удивилась:
- Не понимаю, почему вы жалуетесь на судьбу. Живете в роскоши, еще и другим помогаете. В чем же дело?
- Так часто бывает. Внешний вид обманчив. Красиво, румяно яблоко, а в середине его точит червь. Яд таится в сладости. Так и с людьми. Зачастую несчастье, сокрушающее человека, отравляющее его жизнь, прячется под покровом счастья. Вы сегодня видите меня окруженным роскошью. Вам кажется, что я всем доволен, а я несчастнейший человек в мире. В моей жизни не было ни одного радостного дня. На моем лице не было ни разу по-настоящему веселой улыбки. Если и приходилось смеяться, это смех над моей горестной судьбой.
Сказать правду, слова Аршака подействовали и на меня. Я начал нервничать. Такой оборот нашей беседы был неожиданным и в то же время нежелательным. Я знал Аршака с первого дня его приезда в Тавриз. Он всегда выглядел довольным, счастливым. Так думал о нем не я один, а почти все наши товарищи-революционеры. Его раннюю седину мы считали наследственным явлением. Месяцами мы сражались бок о бок в окопах, сжились, как братья, а, оказывается, я о нем ничего не знаю. Мне и самому хотелось узнать, кто такие эти мужчина и женщина.
Аршак пальцем показал на портреты:
- Мужчину этого звали Сулейман-Эфенди, а женщину Салима-ханум.
- Кто же они? - нетерпеливо перебил я.
- Мои отец и мать.
- Как же так? Они турки, а ты армянин. Христианскую веру ты принял позднее?
- Нет. Я действительно армянин. Отца моего звали Сурен, мать Маро. Они были небогатыми крестьянами, имели небольшое хозяйство. Я их совсем не помню.
- А что с ними случилось? - вмешалась в разговор Ксения.
- Вы моя гостья и я не хочу вас расстраивать. Поговорим лучше о другом
Но Ксения была очень настойчива, и Аршаку пришлось уступить.
- Не знаю, сумею ли я найти слова, чтоб передать вам горе и страдания, которые мне довелось пережить Я родился в Турции. Вам известно, что турецкое правительство под разными предлогами в течение многих веков уничтожало местных армян, курдов и айсоров. Однажды темной ночью турки напали на наше село. Это было в 1890 году. Кто мог, спасся бегством, кому не удалось удрать - поплатился жизнью. Тогда мне был всего год. Моих родителей убили, имущество растащили, меня сбросили на голую землю и даже мою детскую постельку унесли. О, почему меня тоже не убили! Зачем обрекли на жизнь, полную мрачных тревог! Прошли сутки. Наш сосед Сулейман-Эфенди, друг отца, обмыл окровавленные, изуродованные тела моих родителей и похоронил их на сельском кладбище Меня он забрал к себе. У него не было детей. Его жена Салима-ханум укладывала меня с собой, обнимала, ласкала, как родного. Я думал, что это мои отец и мать. Когда мне было шесть лет, я узнал правду. Как-то мы с Сулейманом-Эфенди поехали на пашню. Старик крепко поцеловал меня и сказал: "Ты наш сын, это верно, мой мальчик, но я должен поведать тебе правду. У тебя был другой отец, мой близкий, хороший друг, мир праху его. Его звали Суреном. Он погиб, и я хочу, чтобы ты носил его имя. С сегодняшнего дня ты должен называться Аршаком Суренянцом. Ты вырастешь, будешь счастливо жить, мы всегда будем с тобой, но пусть живет память о твоем родном отце". Старик хотел еще что-то сказать, но расчувствовался и горько заплакал. Прошли годы, я вырос. В деревне заговорили о моем умении, трудолюбии. Сулейман-Эфенди и Салима-ханум были совсем старенькими, и, хотя мне было всего четырнадцать лет, я начал вести хозяйство. Мы жили радостно в счастливо. Они мечтали когда-нибудь женить меня и нянчить внуков. Но счастье наше было недолговечным. Однажды утром я, как всегда, отправился в поле. Вернулся я поздно вечером, сложил привезенные снопы в стог, распряг волов, отвел их в хлев и только тогда заметил, что дверь нашей хаты открыта. Я испугался, что к нам забрался вор, старушка в последнее время стала плохо слышать. Я позвал: "Мама, мама!" Ответа не было. Я бросился в хату, зажег спичку и замер от ужаса: передо мной лежали мои приемные отец и мать, изрубленные шашками. До самого утра сидел я около изуродованных трупов и плакал. Утром пришли соседи, они рассказали, что вчера в село приезжали дашнаки. В доме ничего не было, изверги ограбили нас. Я продал волов, похоронил стариков с честью. Сорок мучительных дней провел я в деревне. Потом, забрав только их портреты, я еще раз поплакал на их могилах и, присоединившись к попутному каравану, ушел в Иран.
Аршак кончил. Слезы стояли у него в глазах.
- Очень хорошо, что вы оттуда уехали, - дрожащим голосом проговорила Ксения.
- Да, вы правы, милая ханум. Но горе и несчастье преследовали меня по пятам. С караваном я пришел в город Хой. Несколько дней я бродил без дела, без приюта. Наконец, устроился у золотых дел мастера Оганес-аги нукером. Около года работал я у него. Потом видя, что я кое-что смыслю в его деле, он взял меня в мастерскую подручным. Все его сыновья были искусными мастерами. Старший - оружейник, средний - башмачник, а самый младший - художник. Я освоил все три ремесла. Я очень привык к этой семье, и они меня полюбили. А потом мы почти породнились. У Оганеса была единственная дочь. Звали ее Варвара. Мы полюбили друг друга. Я души в ней не чаял, и она платила мне тем же. Оганес-ага и его жена знали о нашей любви и одобряли ее. Вскоре мы обручились. Все приготовления были закончены, через неделю должна была состояться свадьба. Но случилось страшное несчастье. Ее брат проверял только что сделанное ружье и вдруг оно выстрелило. Пуля пробила грудь Варвары. На выстрел я прибежал из соседней комнаты. Варвара лежала на полу в луже крови. Она умерла в моих объятиях. В последний раз посмотрела на меня, хотела что-то сказать и не смогла. Я поцеловал ее поблекшие губы и сказал: "Варвара! Счастье мое! С тобой умерла и моя мечта о семейной жизни!" Мне кажется, она меня еще слышала.
Голос Аршака прервался. Он замолчал, посидел несколько минут, сжав голову руками, потом закурил и продолжал:
- Отчаянию моему не было предела. Все напоминало мне мою любимую. Я не мог оставаться в Хое, и через неделю после похорон ушел. Все эти дни я провел на ее свежей могиле. Я не мог видеть ее родителей, братьев, не мог смотреть в лицо ее невольного убийцы. В последний день я пошел на ее могилу, положил на нее букет свежих цветов. До поздней ночи сидел я там, положив щеку на свежую, еще не засохшую землю. В ночной темноте я покинул кладбище, унося с собой тяжелое бремя неутешного горя и беспросветной тоски. Одинокий, никому не нужный сирота, пришел я в Тавриз. Вот слева портрет моей Варвары. Я сам писал его. Это единственная память о моей любви. И больше никого я не любил и не полюблю, я не забуду ее до гробовой доски.
Мне хотелось утешить Аршака.
- Я понимаю тебя, друг мой, сочувствую тебе. Но не надо предаваться отчаянию, это не поможет
Аршак покачал головой.
- Нет, не могу ее забыть. Теперь я все свое время отдаю моим сироткам, забочусь о них, воспитываю их и думаю, какое еще несчастье подстерегает меня.
Он умолк. Лицо его было печально, в глазах сверкали слезы.
Несколько минут мы все молчали. Потом Аршак заговорил:
- Вот, милая ханум. В восемнадцать лет я поседел, а в двадцать четыре года чувствовал себя стариком. Не советую вам интересоваться историей людей, которые кажутся вам счастливыми только потому, что они богаты. Богатство никогда не может быть символом счастья. Вы еще молоды. Вы не знаете, что, когда вспоминаешь прошлое, снова все оживает перед глазами, снова переживаешь жуткий кошмар.
- Простите меня. Мне жаль, что я потревожила ваши раны Я пришла сюда с Абульгасан-беком поговорить о некоторых важных вещах. Но наша беседа приняла другой оборот, и я не рада, что задавала столько вопросов. Теперь разрешите мне рассказать то, что я знаю.
Я и Аршак приготовились внимательно выслушать ее. Ксения начала так:
- Я пришла сюда поговорить с вами не только от своего имени, но и от имени моей матери. Отец приехал в Тавриз не для того, чтобы помочь нам. Нет, конечно. Его направил сюда наместник Кавказа. Он приехал не один. С ним вместе прибыл английский представитель. В их миссию входит организовать шпионский центр, деятельность которого будет направлена против местного населения. Мама очень взволнована этим. Нет сомнения, что наше знакомство будет продолжаться, мы будем по-прежнему ходить друг к другу. Поэтому я хочу предупредить вас, чтобы при моем отце вы были осторожны, помня, что у жандармов, разведчиков и шпионов друзей не бывает. Для них нет ничего святого. Еще одно предупреждение. С новыми женщинами, появившимися в Тавризе, знакомств не заводите. Не пускайте их в свой дом, остерегайтесь их. Из материалов, имеющихся у отца, видно, что их засылают в Тавриз для шпионажа. Теперь разрешите попрощаться с вами.
Мы от души поблагодарили Ксению и, взяв ее под руки, пошли проводить.
ЦАРСКИЕ КАЗАКИ НА ТРАУРНОМ СОБРАНИИ
Религиозное движение в Тавризе продолжалось несколько дней. Открыто бороться с ним было опасно. Некоторые интеллигенты пытались увещевать население, объяснить, что его обманывают. Но не дешево обошлась им их смелость. Их избили до потери сознания и поволокли к мучтеиду. Мы приняли решение не вести на улицах никакой пропаганды против религии и связанных с ней суеверий.
Видя, что мы бездействуем, русское и английское консульства повели наступление на демократическую организацию. Тавризцы усиленно помогали им. Они стали неузнаваемыми, словно не они были участниками революционных боев. Было похоже, что возродились пережитки-средневековья, начисто стерев из памяти революционные традиции Саттар-хана. Везде и всюду можно было слышать разговоры о загробной жизни, рае, аде, святых имамах, пророке, чудодейственных молельнях, в которых исцеляются слепые, и тому подобные бредни.
Особенно повлияло религиозное движение на женщин. С укрытыми покрывалами лицами они с утра до ночи толкались на кладбищах. Даже те, которые в свое время сбросили чадру, снова надели ее. А те, кто не желал возвращаться к старому (таких было очень мало) боялись показаться на улице.
Опять возобновились траурные собрания, даже на базаре начали петь марсии. Мешади-Кязим-ага без конца где-то пропадал, очень часто в мечетях шутников, среди которых он пользовался большим почетом. В религиозном экстазе они выделывали бог знает что, даже вовлекли русских казаков в свои шутовские проделки.
Как-то вечером Мешади-Кязим-ага зашел к нам.
- Из уважения ко мне уделите мне часок, пойдем вместе в одно местечко, - попросил он меня.
Последние дни я почти не выходил из дому, я не мог спокойно смотреть на эти жуткие картины. Мне было больно за мой народ. Но отказать старику я не мог. Мы вышли. По дороге он все время пытался развлечь меня. Наконец, он остановился у дома Мешади-Аббаса Наджарова. Здесь стояло несколько казаков без оружия.
Мешади-Кязим-ага смущенно сказал:
- Здесь устраивается траурное собрание по имаму. Казаки будут петь новху.
Я обомлел.
- Что-о-о? Казаки будут петь новху?
- Да, шутники научили их этому. Сейчас услышите своими ушами, если мне не верите!
Мы остановились немного поодаль и ждали, что будет дальше. Из дому вышел какой-то мужчина и направился к казакам. Мешади-Кязим-ага указал на него:
- Это душа тавризских шутов, Касум Мурдашави-оглы. Он культурный человек, знает семь языков. Это он научил казаков петь новху.
Пока мы говорили, казаки, ударяя себя в грудь, запели, коверкая слова:
Имам Гусейн хороши,
Езид балшой сукин сын.
Пилов давай поболши,
Езид балшой сукин сын.
Простые люди, толпившиеся у ворот, увидав эту картину, расчувствовались:
- Вот что значит чудодейственная сила ислама! Казаки здесь недавно и так быстро поверили в аллаха!
- Единственная настоящая религия - это ислам!
- Это событие можно расценивать не иначе, как победу ислама. Пусть ослепнут гяуры, не верящие в торжество ислама!
- Да это же чудо! Если это не чудо, так о каком чуде можно еще говорить?
- Нет сомнения, что казаки приняли магометанство!
- Ну, конечно! Какой может быть разговор!
- Пусть это будет примером для неверующих.
* * *
Сардар-Рашид тоже устроил траурное собрание по имаму Гусейну. Над дверью своего управления и над домом он вывесил флаги с надписью: "Йа Сахибаззаман". Он пригласил и меня, упомянув в письме, что господин консул изволит присутствовать на траурном собрании, посвященном гибели имама. Я решил посетить Сардар-Рашида в этот вечер. Пришел я позже всех. Зал был полон до отказа. Кроме самого консула, там были и переводчики консульства Мирза-Алекбер-хан и Мирза-Фатулла-хан.
Когда траурное собрание кончилось, Сардар-Рашид пригласил меня, консула и работников консульства остаться поужинать. Консул казался веселым и довольным. Еще бы! Он считал религиозное движение своей победой над нелегальной демократической организацией и был почти уверен, что разгромил Революционный комитет.
За столом он говорил:
- Последние события воочию показали, что ваша религия крепка, как скала. Это подлинно народная религия. Вы, мусульмане, можете этим гордиться. Отчаянная борьба, рассчитанная на уничтожение исламской религии, до того была сильна в последнее время, что могла уничтожить любую религию. Она пронеслась, как вихрь, а ислам перебороть не смогла. Вы вправе гордиться вашей верой. Ваш пророк Магомет в свое время своими чудесами заложил крепкий фундамент. Ваша религия с корнем вырвала атеизм в народе. Скоро вы будете свидетелями торжества ислама во всем мире.
Мирза-Алекбер-хан и Мирза-Фатулла-хан кивали в такт словам консула. Сардар-Рашид подозвал своего секретаря и велел принести телеграммы, полученные им в последние дни. В них градоначальники, подчиненные ему, такие же мракобесы и предатели, как и их хозяин, просили во что бы то ни было пригласить Шейха Абуль-Азала-Муайяда.
Консул быстро прочитав кипу телеграмм, вернул их Сардар-Рашиду и тоже посоветовал пригласить шейха в Тавриз и немедленно сообщить об этом всем градоначальникам.
- Необходимо, - сказал он, - встретить шейха торжественно и пышно. Хорошо бы послать за ним представителей духовенства.
Сардар-Рашид тут же заявил, что состав делегации к святому шейху уже подобран
Когда мы вышли от Сардар-Рашида, на улице все еще стояли казаки, распевавшие во весь голос:
- Имам Гусейн хороший...
* * *
Возвратившись от Сардар-Рашида, я доложил обо всем на заседании Революционного комитета. Обсуждая, как реагировать на эту провокацию, какие контрмеры предпринять, мы пришли к решению, что могли бы использовать это религиозное движение против его вдохновителей - англичан и русских. Но пока мы считали нужным воздержаться от этого, чтобы не вызвать избиение иностранцев, проживавших в Тавризе. Поэтому мы решили пока всеми способами разоблачать вдохновителей этой жуткой и мерзкой провокации, не имевшей еще в Иране прецедента.
ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ШЕЙХА АБУЛЬ-АЗАЛА
Наконец нам удалось достать список членов шпионской организации, созданной при английском консульстве. Всего их было 145 человек. Сведения Сардар-Рашида и Мирза-Алекбер-хана совпали. В обязанности этих шпионов входило разоблачение революционеров и уничтожение подпольной организации.
Несмотря на помощь царского консула и на покровительство духовенства, отряд этот не просуществовал и десяти дней. Кроме приехавших из Южного Ирана шпионов, в него вошли и местные агенты царского консула. Но организаторы шпионского центра на чужой территории не учли, что почти половина завербованных ими была подослана нами. Им было дано задание вступить в шпионскую организацию. Ежедневно они получали от нас инструкции. Список революционеров, который сегодня английский консул должен был передать своему русскому коллеге, был составлен нами. В него включены были сторонники царского правительства, все заядлые враги революции.
Царский консул и англичане, как огня боялись подпольной революционной организации, поэтому достаточно было назвать им какое-нибудь имя, ничего общего не имеющее с нашей организацией, как их агенты тут же хватали этого человека и высылали в Россию. Так мы избавились от многих своих врагов, а англичанам не удалось задержать ни одного революционера.
Несмотря на то, что Сардар-Рашид был заядлым врагом революции, он сообщал нам некоторые тайны шпионского центра, рассказывал о замыслах царского консульства. Иначе он поступить не мог, мы крепко держали его в руках, он боялся нас. Так же обстояло дело и с Мирза-Алекбер-ханом. Опасаясь нашей справедливой кары, этот предатель не осмеливался действовать против нас.
* * *
В Тавриз прибыл представитель шейха Абуль-Азала-Муайяда. Необходимо было установить, кто это. Десятки наших людей преследовали этого провокатора по пятам. Удалось выяснить, что он приехал не из Самарии, как говорили, а из Шираза и остановился у Мирза-Магуда Гаджи-Гасан-оглы. Но кто он, этот шпион, скрывающийся в одежде духовного лица, - мы не знали. Ничего не мог сообщить нам и Фриксон. По его словам, американцы тоже интересовались именем незнакомца.
По моей просьбе Фриксон встретился с сотрудником английского телеграфного агентства Рейтер, работавшим на американцев. Но он тоже ничего не знал. Он сказал лишь, что ни в одной из телеграмм, поступающих в агентство, об этом человеке ничего не говорится. То же самое подтвердили и в Иранской телеграфной конторе.
Несмотря на все эти неудачи, мы решили не отступать. Был усилен надзор за этим таинственным человеком.
У дверей мучтеида Мирза-Масуда с утра до ночи неистовствовали верующие, одержимые религиозным дурманом. Не щадя глоток, они без конца кричали: "Йа Сахибаззаман". В этой толпе были и наши люди.
В два часа ночи кто-то постучался к нам в дверь. Я быстро оделся и пошел открыть. Это были Гасан-ага и Тутунчи-оглы. Они сообщили, что в доме Мирза-Масуда какая-то суматоха, по всему видно, что незнакомец собирается уехать.
У меня не было времени долго размышлять Я велел им выбрать несколько надежных товарищей для слежки на ним. Пусть они садятся на лошадей и неотступно следуют за ним, пока не узнают, кто он и куда направляется.
Гасан-ага и Тутунчи-оглы быстро ушли. Я не сомневался, что мое поручение будет выполнено в точности. Операция непременно удастся.
* * *
С утра по всему Тавризу распространился слух, что эмиссар шейха Абуль-Азала-Муайяда отправился в Самарию за самим шейхом. Было совершенно ясно, что этот человек выполняет задание какой-то шпионской организации.
Немного позже я получил письмо от Махру, в котором она писала, что для встречи шейха Абуль-Азала в Самарию отправляется делегация, состоящая из представителей духовенства, получивших какое-то секретное поручение от Сардар-Рашида.
Спустя некоторое время об этом же сообщили Мирза-Алекбер-хан, Фриксон и мисс Ганна.
В три часа дня, вернувшись из консульства, Нина подтвердила это сообщение и сказала, что делегацию снарядил сам Сардар-Рашид, о чем он информировал консула.
Несмотря на то, что в последнее время Сардар-Рашид согласовывал с нами все свои действия, об истории с двенадцатым имамом он ничего не говорил, как будто все это его не касалось. Да я у него ничего и не спрашивал, все равно верить его словам нельзя было. Этот человек не мог измениться и по-прежнему служил нескольким господам сразу.
Гораздо больше я узнавал от Мирза-Алекбер-хана и Нины. Очень часто они рассказывали то, что Сардар-Рашид скрывал. Правда, не исключена была возможность, что о многих мероприятиях и документах консульства он и понятия не имел. Последние дни я оставил его в покое, я знал что консул наседает на него, категорически требует раскрытия тайной организации. Бедняга оказался в безвыходном положении.
* * *
Посланные вслед за представителем шейха Шафи Шабан-оглы и Тутунчи-оглы вернулись. Они ехали за ним до местечка Васминдж, где он остановился в доме моллы Гаджи-Азиза. Лошади, запряженные в его фаэтон, заболели, пришлось послать в Тавриз за новыми. Поэтому он вынужден был провести в Васминдже лишний день.
Неизвестный велел занести все свои вещи в отведенную для него комнату. Сначала Шафи и Асад не могли туда пробраться. Наконец, в час ночи молла пригласил своего гостя ужинать. Шафи удалось пролезть через окно в комнату и передать Тутунчи-оглы все вещи. Чемодан и хурджин они выбросили, а вещи забрали с собой. Мы с исключительной тщательностью проверили каждую мелочь. Выяснилось, что неизвестного звали Мирза-Хади Рахнума. Однако в вещах не было ничего, что могло бы пролить свет на эту аферу, связанную с появлением двенадцатого имама. Я распорол даже подкладку его одежды, сломал мундштук, но так ничего и не нашел. Вдруг на глаза мне попался какой-то необычный карандаш. Я разрезал его вдоль перочинным ножом и радостно ахнул: там лежала тоненькая папиросная бумажка, на которой было что-то написано. К сожалению, это была шифровка, прочесть которую никто из нас не мог. Среди вещей оказалось несколько свежих носовых платков. Один из них я подержал над огнем. На платке появился такой же шифр, как и на бумажке. Я взял остальные платки. Они тоже были исписаны.
Среди вещей мы нашли очень много поддельных английских денег. Мы сожгли их вместе с ненужным тряпьем.
Нина тщательно просмотрела шифровки и пришла к заключению, что они английского происхождения.
* * *
В три часа дня по всему Тавризу разнесся слух, что представитель шейха ограблен в Васминдже. Среди верующих поднялся невероятный переполох. Тут и там собирались толпы людей, по-разному толковавших это событие.
- Грабитель не успел удрать. Тут же во дворе моллы Азиза его хватил удар, и он упал, как подкошенный. Так и валяется до сих пор. Нет, от божьей кары не уйдешь, брат, нет, не уйдешь.
- Говорят, что хурджин посланника шейха прилип к плечу вора и никак его не оторвешь, хоть топором руби!
- По дороге в Васминдж воры застыли навеки. Посмотришь - люди, тронешь - камни.
- Пути господни неисповедимы! Чудеса! Прямо чудеса!
- Грабителей было трое. Один из них превратился в обезьяну, другой - в косолапого медведя, а третий - в козу.
Словом, болтали, кто во что горазд. Выдумывали разные небылицы.
Английский и русский консулы были возмущены и требовали, чтобы Сардар-Рашид принял решительные меры. Понукаемый ими, он приказал арестовать хозяина дома, где остановился проезжий. Не прошло и несколько часов, как английский и русский консулы потребовали освободить моллу Азиза, и как следует обругали своего неудачливого прислужника, даже не подозревавшего, что молла Азиз является испытанным шпионом царского консульства. Посланные Сардар-Рашидом в Васминдж полицейские для розыска пропавших вещей, обнаружили пустые чемоданы и хурджины. Сардар-Рашид продолжал категорически настаивать, что вещи украдены моллой Азизом и получил санкцию на его вторичный арест. Были произведены обыски и в некоторых домах в Тавризе, но они не дали никакого эффекта. Оба консула в конце концов согласились с Сардар-Рашидом, решив, что молла Азиз, очевидно, продался какой-либо другой разведке. После бесконечных допросов он был по этапу выслан в Россию. Что с ним произошло потом, так и осталось неизвестным.
* * *
Медлить было нельзя. Все документы, обнаруженные в вещах посланца шейха, я отнес к мисс Ганне. Она встретила меня с распростертыми объятиями. Она была на седьмом небе, что с казнью Рафи-заде избавилась от вечной боязни разоблачения. Она даже забыла о Нине и своем решении порвать со мной.
Мисс Ганна сообщила мне, что в американском консульстве, кроме мистера Фриксона, все сотрудники новые. Она добавила, что питает к Фриксону большое уважение и рассыпалась в бесконечных благодарностях мне.
Она же расшифровала все документы. Первый платок был личным удостоверением Мирзы-Хади Рахнума. Я узнал, что Мирза-Хади - это прозвище одного из опытных деятелей английской шпионской организации в Иране мистера Чарльза Вильяма. Мисс Ганна знала этого старого шпиона.
- Мистер Вильям - один из талантливых представителей школы Лоуренса. Он с давних пор работает в Иране и Турции под непосредственным руководством Лоуренса.
Шифровки, обнаруженные в карандашах и на платках, содержали ценные сведения. Мистер Чарльз Вильям должен был поехать в Тегеран и, получив новые задания, переправиться через иранскую границу в Турцию. Кроме того, он должен был побывать в Багдаде и встретиться там с мистером Томасом.
В другой шифровке говорилось, что мистер Чарльз Вильям должен получать средства для своей деятельности не из английского консульства в Тавризе, а из "Раста".
Когда Ганна прочла мне все документы, я немедленно сжег их.
Тем временем английские и русские консульства, не покладая рук, искали грабителей, но все их мероприятия, не дали никаких результатов. В конечном счете они пришли к выводу, что вещи неизвестного человека украдены не политической организацией, а простыми ворами, и успокоились. То обстоятельство, что Революционный комитет молчал и не выступал с прокламациями, разоблачающими эту новую авантюру, окончательно успокоило их. Кроме того, они были уверены, что грабители, если даже они и были членами подпольной организации, не сумеют раскрыть шифры, да и не догадаются об их существовании.
Понимая это, мы молчали. Мы решили выждать, приедет ли в Тавриз шейх Абуль-Азал-Муайяд. Революционный комитет послал своих людей к турецкой границе. Им было поручено строго следить, не появится ли шейх, а если появится - выкрасть его вещи. Тогда мы могли бы разоблачить и его и Мирза-Хади Рахнума.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ САРДАР-РАШИДА
В Тавризе начали поговаривать, что русское и английское посольства в Тегеране хлопочут о назначении наследного принца Мохаммед-Гасан-Мирзу правителем Азербайджанской провинции. По другой версии, на этот пост прочили Сулеймана-Мирзу. Одно было ясно - Сардар-Рашид доживал в губернаторском доме последние дни. У него не было никакой опоры, кроме русского консула, да и тот после своего возвращения не очень-то ему верил. Поэтому Сардар-Рашид решил оказать ему какую-нибудь большую услугу, чтобы заручиться его поддержкой. "Только консул может помочь мне удержаться у власти", - думал Сардар-Рашид. Он уже привык обо всем советоваться со мной и вызвал меня к одиннадцати часам вечера. Я был нездоров, чувствовал, что не доберусь до него. Нина позвонила ему, сказала, что я заболел, и добавила:
- Есть новости, письмо для вас.
Уже не первый раз Нина так обманывала Сардар-Рашида. Она передала ему несколько писем, якобы полученных от Ираиды. На самом деле она писала их сама. То же она сделала и сегодня.
Не прошло и часа, как у наших ворот остановилась машина Сардар-Рашида, подаренная ему царским консулом. Вместе с ним приехала Махру. Нина встретила их во дворе, проводила Сардар-Рашида в комнату, а сама собралась уйти к себе с Махру. Но губернатор задержал ее.
- Дорогая ханум говорила, что у нее есть новости.
- Ираида прислала письмо. Она пишет, что к концу марта приедет в Тавриз, передает вам горячий привет и желает доброго здоровья. Она посылает вам свою фотокарточку с надписью.
Сардар-Рашид, как обычно в таких случаях, глубоко вздохнул.
- Надеюсь Ифтихаруссолтан не считает наш брак расторгнутым, иначе она не прислала бы мне ни письма, ни снимка.
Он вынул из кармана два драгоценных кольца и дал их Нине:
- Одно я преподношу вам в благодарность за добрые вести, а второе прошу отослать Ифтихаруссолтан. Завтра напишу ей письмо. Умоляю вас перевести его на русский язык. Но, может быть, Ифтихаруссолтан нуждается в деньгах? вдруг спросил он.
- Большое спасибо. Абульгасан-бек систематически пишет ей, аккуратно посылает деньги и каждый раз приветствует ее от вашего имени.
Нина и Махру попросили извинения и ушли. Мы с Сардар-Рашидом остались одни.
- Мой высокий хозяин не может не знать, что настали тяжелые времена! заговорил Сардар-Рашид.
- Совершенно верно.
Ковыряя спичкой в пепельнице, он с деланным хладнокровием стал говорить о событиях последних дней:
- Все, что произошло в Тавризе и зачинщиком чего является мой высокий господин, не может не отразиться на моем положении. Возьмите хотя бы срыв траурных собраний, события, развернувшиеся на гробницах Сеид-Ибрагима, Сеид-Гамазы, в мечети Сахибуль-амр, разоблачение партии "Интизариюн", распространение листовок, в которых паломники в Кербалу названы шпионами царского правительства, - все это подрывает мою власть, мой авторитет. Господин консул то и дело вызывает меня и настоятельно требует ареста членов подпольного Революционного комитета, разгрома всей вашей организации. Что же делать мне, рабу божьему? Я очутился между двух огней. Выдать вас я не могу, а не подчиниться требованиям консула, значит попасть в опалу. Как мне быть? На что решиться? Мое положение отвратительное. Но этого мало. Господин консул постоянно требует, чтобы я нашел убийц Рза-балы и похитителей его имущества. Каждый день он обвиняет меня в бездействии.
Я очень хорошо понимал, куда клонит Сардар-Рашид. Все события, перечисленные им, он приписывал нам. Он хотел, чтобы я подтвердил, чтобы я сам признался в этом, а потом умолял бы его о помощи, а, может быть, даже и о пощаде. Я задал ему вопрос:
- Скажите, ваше превосходительство, как вы считаете - действия Революционного комитета направлены на пользу народу или во вред ему?
- Конечно, на пользу.
- Очень хорошо. Теперь еще один вопрос. По поводу всех событий, о которых вы говорили, вы имеете какие-нибудь распоряжения из Тегерана? Центральное правительство требует выдать зачинщиков?
- Н-нет.
- Тогда почему же вы жалуетесь, что они подрывают ваш авторитет?
- Все указанные действия вредят мне потому, что они направлены против политики царской России в Южном Азербайджане.
- Как по-вашему, колониальная политика царя не задевает интересов тегеранского правительства? Одобряет оно эту захватническую политику?
- Нет.
- Теперь я хочу узнать, кто назначил его превосходительство правителем Азербайджанской провинции?
Сардар-Рашид не сразу ответил на этот вопрос. Наконец, после долгой паузы он сказал:
- Если уж говорить правду, меня выдвинуло царское правительство.
- Значит, вы назначены правителем Азербайджана царем?
- Да, выходит так.
- В таком случае для меня непонятно одно: почему вы обвиняете революционеров в том, что они выступают против политики русских, тогда как вы сами поступаете так же. Как вы смотрите на такое противоречие? Не является ли прямой изменой и предательством по отношению к опекающему вас царскому правительству то, что вы получили пятьдесят тысяч туманов от германского консула, или ваше сотрудничество с Хелми-беком, вместе с которым вы составили план уничтожения армян и русских подданных, проживающих в Тавризе? Соответствует ли все это интересам русских, выдвинувших вас на пост правителя Азербайджана? А что вы скажете на счет своей переписки с Мирза-агой Биллури и Кербалай-Гусейном Фишенкчи? Вы не содействовали поражению русских войск под командованием Гаджи-Самед-хана под Савудж-булагом для того, чтобы удержаться на посту губернатора? Я не хочу перечислять все ваши предательские акты и доказательства вашей измены тегеранскому правительству, от имени которого вы правите Азербайджаном. Вы сообщали в Тегеран сведения, вредящие царскому правительству, а то, что узнавали из Тегерана, передавали русскому консулу. Вы предавали одновременно оба правительства. Вы знаете, у меня есть документы, подтверждающие мои слова. Они находятся в сейфе Революционного комитета, и вам от них не уйти. Что ж, остается только пожалеть, что ваше превосходительство не хочет выполнять данные нам обещания. Едва ли это приведет к добру и сохранит хорошие отношения между нами. Если ваше превосходительство будет выполнять взятые на себя обязательства, я обещаю помочь вам сохранить ваше положение. Я сумею поднять ваш авторитет в глазах царского консула. Вы очень хорошо знаете, я не сторонник того, чтобы вы лишились своего поста. Но ваши действия в последнее время вызывают недоверие. Поэтому, как ваш друг, я советую вам изменить политику, чреватую плохими последствиями. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос, но вы должны ответить мне честно и искренне: кого из тавризских революционеров вы знаете?
- Никого!
- Располагаете ли вы каким-нибудь документом, подтверждающим мою принадлежность к Революционному комитету?
- Нет.
- Значит, вы не можете доказать, что я член Революционного комитета. Всякое ваше заявление будет голословно. К сожалению, не так обстоит дело с вашим превосходительством. Революционный комитет располагает множеством документов, способных разоблачить вашу двурушническую, предательскую политику. Если хотя бы один из них мы обнародуем, вывесим на улицах Тавриза, представляете, что произойдет с вами? Куда вы денетесь?
Сардар-Рашид закусил губы. Немного спустя он ответил:
- Я погибну! Нет мне спасенья!
- Нет, ваше превосходительство, мы не хотим вашей гибели. Надо жить. Я считаю, что добрые отношения между вами и Революционным комитетом помогут вам. Может статься, что в самое трудное для вас время кто-нибудь из революционеров выступит в вашу защиту: "Сардар-Рашид сообщил нам много секретов и в тяжелые дни выручал нас!" Только так вы можете смыть с себя пятно позора и предательства. Не так ли, ваше превосходительство?
- Да, все это верно. Клянусь честью, я выполню все, что обещал вам.
- Значит, договорились. Чем еще могу быть полезен?
- Разрешите пожелать здоровья и счастья моему высокому господину, ответил Сардар-Рашид, попрощался и уехал.
ШЕЙХ АБУЛЬ-АЗАЛ В ТАВРИЗЕ
Политические отношения между Ираном, с одной стороны, и Англией и Россией, с другой, с каждым днем обострялись.
Формирование больших воинских соединений в Тегеране, которыми, по слухам, должны были командовать двадцать иранских офицеров, прошедших турецкую военную школу и участвовавших в Дарданельских операциях в рядах турецкой армии, означало усиление протурецких настроений в Иране.
Огромные средства, расходовавшиеся германской миссией на вербовку сторонников, очевидно, не пропали даром
Тегеранское правительство потребовало немедленного вывода русских войск из Казвина. Это было на руку англичанам, которые давно мечтали превратить Иран в арену военных действий. Министр иностранных дел Англии Грей писал английскому послу в Петрограде Бьюкенену:
"Положение в Иране весьма тревожное. Мероприятия решительного предостережения с нашей стороны, а также со стороны России неизбежны и не терпят отлагательства. Вы должны потребовать, чтобы Россия немедленно отправила в Северный Иран большие войсковые соединения. Вы должны убедить господина Сазонова в том, что занятие нашими войсками Багдада крайне необходимо, так как может создать в иранских политических кругах решительный поворот в нашу пользу. Продвижение России в Северном Иране и наше наступление на юге разрядит атмосферу. Только надо действовать решительно, этого настоятельно требует создавшаяся обстановка".
Не дремал в это время и шейх Абуль-Азал Муайяд, окончивший с золотой медалью школу знаменитого разведчика и шпиона Лоуренса. Со своими подручными он направился из Самарии в Казимейн, а оттуда через Багдад в Иран.
Из Гасри-Ширина я получил шифрованную телеграмму о том, что шейх со свитой из двадцати человек переехал через границу и вступил на территорию Ирана. В честь этого события делегаты, прибывшие из Тавриза встречать его, зарезали у его ног двадцать баранов. Сутки шейх гостил у гасриширинского градоначальника. Со всех деревень стекались на поклон преподобному шейху, собственными глазами узревшему двенадцатого имама, крестьяне и бедняки. Из Серпула, Гарунабада, Мехдешта и Кирманшаха прибыли делегации купцов и знати, они везли шейху дорогие дары, но он не принимал ничего. Его слуги встречали паломников у ворот города.
- Не надо ничего нести шейху. Он не нуждается в подношениях. Каждую ночь святой имам кладет в его кошелек золотые монеты. Люди божьи, отнесите свои подношения и дары к себе домой. Шейх благодарит вас за ваши добрые сердца.
По слухам, распространившимся в Тавризе, шейх не только не принимал дары, но сам щедро оделял всех нищих золотом из своего бездонного кошелька.
Агенты английской разведки рассказывали чудеса о шейхе, народ подхватывал на лету эти басни, и впереди преподобного катилась лавиной молва о его доброте и величии.
* * *
В Тавризе все пришло в смятение в ожидании шейха. Торговцы закрывали лавки, женщины привязывали детей на спину, бросали хозяйство на произвол судьбы и спешили в мечеть Хозрати-Сахиб. Деловая жизнь огромного города замерла. Вокруг мечети негде было яблоку упасть. Люди толкали друг друга, ссорились, даже дрались, тут же мирились, обнимались и целовались. Воры каялись в грехах, плача от радости и умиления. Со всех сторон доносилось: "Двенадцатый имам, веками пребывавший в неизвестности, явился. Теперь мир изменится!" Люди наивно верили, что деньги теперь будут не нужны, а мясо, масло, сахар, чай и одежду будут давать верующим бесплатно. Они отдавали последние гроши нищим.
Я тоже отправился на площадь Сахибуль-амр. Меня не столько интересовал сам шейх, сколько разговоры простых людей. Я смешался с толпой и начал прислушиваться.
- Мешади-ага! - говорил седобородый мужчина своему соседу. - Прости, ради бога. Виноват я перед тобой, что греха таить. Поддался соблазну. Теперь пятьдесят пять твоих туманов камнем висят на моей шее. Пойдем ко мне, возьми вещи на эту сумму. А если не хочешь, пойдем, я совершу омовение и в присутствии самого шейха произнесу пять раз "Салават!". Выбирай сам!
- Что значит пять раз "салават"? - возмутился его сосед. - За пятьдесят пять туманов пять "салаватов"?
- По-твоему выходит, что каждый "салават" будет стоить меньше одиннадцати туманов? Что ж, я готов рассчитаться так, как будет установлено.
- Это зависит не от тебя и не от меня. Как повелит святой имам, так и будем действовать, а теперь рано производить расчеты, понял?
- Кербалай-Сафарали, - говорили в другом месте, - я в долгу перед тобой - украл пару башмаков. Что хочешь дам, только прости меня, освободи меня от греха. Знал ли я, что доживу до такого светлого дня. О боже, пути твои неисповедимы!
- Кербалай-Гуламали! Сколько стоит банная простыня? - сказал кто-то за моей спиной. - Отдам тебе вдвое больше, только не делай меня несчастным! Я в твоей бане украл всего одну простыню. Что ж было делать, когда есть было нечего. Будь проклята бедность! Согрешил я, окаянный, да прости ты меня во имя святого Имама! Не допускай, чтобы я предстал перед ним грешным, пожалей меня!
- Ага-Джафар! - донеслось до меня. - За один веник я отдам тебе два, даже три, прости меня ради имама нашего!
Такие разговоры можно было услышать на каждом шагу. Это говорили бедняки, вспоминавшие свои грехи. Купцы, помещики, ростовщики упорно молчали. Ни у кого из них не открывался рот, чтобы сказать: "Прости меня, чтоб жениться на жене твоего брата, я убил его!" или: "Прости, обманным путем завладел я твоей деревней", или: "Дав деньги тебе взаймы под большие проценты, я потом отобрал у тебя дом, лишил имущества"...
Вдруг словно ветер зашелестел в толпе. Все заволновались, загудели. Некоторое время ничего нельзя было понять. Потом кто-то сказал, что сам святой имам сюда не явится, шейх пока тоже не приедет, но он прислал одну из золотых монет, которые каждое утро находит в своем кошельке. Трудно описать суматоху, поднявшуюся в мечети.
Хозяин украденных пятидесяти пяти туманов схватил за шиворот вора, желавшего отделаться пятикратным провозглашением "салават!" и требовал:
- Отдай мои пятьдесят пять туманов, вор несчастный! Кто ты такой, чтобы быть достойным произнести "салават"? Отдай деньги, сын нечестивого!
Не унимался и Кербалай-Сафарали, хозяин украденных башмаков:
- Сними мои башмаки, блудный сын беспутного отца! Явится ли нам святой имам, пока существуют такие подлецы как ты? - неистово кричал он.
Банщик снимал кушак с вора взамен простыни, Ага-Джафар требовал уплатить за венки два крана.
Потасовки, перебранки, расчеты продолжались до девяти часов вечера. Никакими средствами нельзя было отогнать от мечети разбушевавшийся народ. Золотая монета, присланная шейхом, переходила из рук в руки. Люди опускали ее в свой кошелек и вынимали, надеясь, что это поможет им разбогатеть. Увы! "Святая" монета никого не осчастливила.
* * *
Поздно вечером, часов в одиннадцать, еле передвигая ноги, вернулся Мешади-Кязим-ага. Он потерял башмак и папаху. Увидев его растерзанным и несчастным, я не мог удержаться от смеха. Он насупился. Тогда я сказал:
- Мешади-Кязим-ага! Расскажите, что вы видели, где были?
- Пока самого имама не видел, а башмак и папаху потерял. Наверное, если бы увидел его, вернулся бы домой голый, в чем мать родила, - и он залился смехом.
- А монету хоть ты видел? Какая она?
- Обыкновенная золотая монета. Величиной с ашрафи. На одной стороне ее написано "Гаим-Мухаммед", на другой - "Чеканка города Самария".
Я не сомневался, что эта монета изготовлена в Лондоне или Петрограде.
* * *
Личные вещи шейха были погружены на двух лошадей. Ни он, ни свита не обращали на них внимания. Все заботы шейха были устремлены на коран, висевший у него на шее. Он его ни на минуту не снимал, даже когда ложился спать. Лишь на время омовения он передавал его на хранение своему слуге индусу.
Караван шейха только что вышел из курдского селения Шаинтага, между Серпулом и Кирманшахом. Вдруг лошадь, на которой ехал шейх, споткнулась, и он упал. Со всех сторон к нему бросились слуги. Чуть ли ни первым подскочил к нему Салех-Мусеиб-оглы, посланный Революционным комитетом на разведку. Он взял шейха под руку и, пользуясь замешательством, быстро срезал с его шеи коран, скрылся - в лесу. Шейха подняли, усадили на лошадь, и караван двинулся дальше. Не успели отъехать от места катастрофы и ста шагов, как шейх в волнении закричал:
- Остановите караван!
Все застыли. Он обратился к своей свите:
- Я потерял божественную книгу, дарованную мне имамом! Вернитесь туда, где я упал, может быть, я уронил ее. Надо отыскать ее во что бы то ни стало!
До рассвета караван не двигался с места. Слуги шейха обыскали все вокруг, но безрезультатно. Разгневанный шейх отказался ехать в Тавриз.
- Видно, святому имаму не угодно, чтобы я показался тавризцам. Вы народ грешный, и книга, ниспосланная нам великим аллахом, затерялась среди вас.
Еле-еле удалось уговорить его продолжать путь.
Слова шейха задели самолюбие купцов и аристократов встречавших его у границы. Они обыскали друг друга, но, конечно, ничего не нашли.
Один из них осмелился обратиться к шейху:
- Да будет жертвой твоей мой родитель. Может быть, коран остался в Пайинтаге, где вы ночевали?
- Я прекрасно помню, что святая книга была при мне когда мы тронулись в путь. Но я согласен послать человека в Пайинтаг.
Немедленно снарядили гонца.
* * *
Тем временем Мусеиб, скрывшись в лесу, осмотрел книгу, обнаружил в ней секретные документы и направился в Тавриз, куда прибыл на восемь дней раньше шейха. Документы оказались очень важными. Это был вовсе не коран, в книге не было ни одной строки из писания. Она содержала лишь документы шейха и планы его миссии. Они были написаны на английском и арабском языках. Прочитав их, мы узнали, что мнимый шейх происходит из арабов-христиан и родился в африканском городе Гурран. Настоящее имя его Жорж Туюш. Он давно служит английской контрразведке, разъезжая под видом миссионера. Когда-то он окончил шпионскую школу в Англии, потом несколько лет провел среди мусульман Судана и Египта. После начала войны он по приказу английской разведывательной службы в Египте приехал в Багдад и приступил к исполнению своей шпионской миссии под именем шейха Абуль-Азала. В документах были указаны имена еще пятнадцати служителей бога, которые тоже были шпионами.
Когда мисс Ганна, переводившая мне документы, дошла до имени Агайи Нахавенди, она вдруг остановилась, проверила список германских агентов, хранившийся в американском консульстве, и сказала:
- Нахавенди - иранский цыган. В 1889 году он был слугой немецкого миссионера Розена в Урмии и впоследствии уехал вместе с ним в Германию. До 1905 года он учился там. Потом немецкая разведка послала его в Кербалу и Наджаф, где он проходил курсы богословия. В 1912 году он под прозвищем Агайи-Нахавенди стал мучтеидом. Его настоящее имя Селим. Кто его родители остается неизвестным. Он воспитывался и вырос в детском приюте в Урмии, содержавшемся на средства немцев. По поручению, немцев он завербовался в английскую разведку.
Кроме него, шейха сопровождали еще несколько английских шпионов, служивших одновременно и другим государствам. Например, шейх Яхья-Хилви служил еще Турции, а Мешади-Гусейн Езди - русским. Все они ели из двух кормушек сразу, продавая и предавая одну другой.
* * *
Теперь мы знали, кто скрывался под именем шейха Абуль-Азала-Муайяда, но до тех пор, пока он не приедет в Тавриз, мы решили сохранить это в тайне. Преждевременное разоблачение не дало бы желательного эффекта. Кроме того, узнав о своем разоблачении, он мог отказаться от посещения Тавриза.
Пока же мы вели подготовительную работу: составляли прокламации и листовки, заказали клише портретов шейха, снятого во время пребывания в Лондоне, сфотографировали его диплом об окончании лондонской шпионской школы. Мы размножили и другие портреты шейха - в Египте с крестом на шее и в Багдаде, Самарии, после перехода иранской границы, где он снят в чалме и одежде магометанского духовного лица. Мы снабдили многие прокламации и листовки иллюстрациями, отражавшими разные периоды жизни шейха - в Лондоне, в Египте, в Багдаде.
В самый разгар этой подготовки я получил довольно курьезное письмо от Сардар-Рашида, в котором он писал:
"В список делегации, отправляющейся навстречу шейху Абуль-Азал-Муайяду, я включил Вас, а также уважаемого Мешади-Кязим-агу. Очень прошу не отказать в любезности и выехать с делегацией.
Сардар-Рашид".
* * *
Шествие, отправляющееся встречать шейха, было торжественным и пышным.
Когда было получено известие, что шейх выехал из Кавкана, все население Тавриза, побросав дома, лавиной хлынуло в сторону селения Сардруд. От кладбища Кеджил и до Яныга дороги кишели людьми. Одни сидели на корточках, устав от утомительной дороги, другие ели на ходу. Было довольно холодно, тут и там горели костры. Тут же толкались дервиши, подставляя свои копилки за подаянием. У самого селения Сардруд фаэтон, в котором сидели я и Мешади-Кязим-ага, поравнялся с машиной Сардар-Рашида. Он приехал сюда первым. Огромное селение было запружено народом. Сюда пришли крестьяне окрестных сел увидеть лицо прославленного шейха. Его ждал совершенно новенький фаэтон. Однако преподобный отказался от него, изъявив желание въехать в Тавриз в собственном паланкине.
Никому так и не удалось увидеть шейха. Верный традиции, по которой святой не должен показывать грешникам свое лицо, он даже головы не высунул из паланкина.
Народ неистовствовал. Крики "Салават!" неслись со всех сторон. Наконец, секретарь шейха Агайи-Нахавенди обратился к народу:
- О праведники! Его святейшество шейх Абуль-Азал-Муайяд передает вам личный салам Гаим-Мохаммеда.
После этих слов "Салават" загремел еще громче. Тут же в жертву шейху были принесены сорок упитанных баранов.
* * *
Караван шейха Абуль-Азал-Муайяда торжественно вступил в Тавриз. Его носилки медленно двигались по улицам в окружении мучтеидов, городской знати. На каждом углу совершались жертвоприношения. За караваном плавно катились изящные фаэтоны аристократок, дворянок, помещиц. Жены купцов ехали на белых осликах с бархатными седлами. Со всех сторон неслось громоподобное "Салават!" и "Йа Али!". Переулки и тупики были запружены народом.
В сумерки караван остановился у дома Мирза-Гасан-аги, которому была оказана честь принять высокого гостя.
Как только слуги опустили носилки наземь, мучтеид Гаджи-Мирза, Имам-Джума Мирза-Керим-ага подхватили шейха под руки и под неистовые крики "Салават!" ввели в дом.
На улице был трескучий мороз. Но несмотря на это, вокруг дома Мирза-Гасан-аги бессменно стояли тысячи верующих. Там, где ступала нога шейха, толпились женщины, вырывая друг у друга горсти освященной им земли и пряча их в платочки. Они наивно верили, что это принесет в дом счастье.
До самого утра вокруг мечети толпился народ. Никто не хотел уходить, каждый надеялся участвовать в намазе, который завтра утром совершит здесь шейх Абуль-Азал-Муайяд, видевший двенадцатого имама. А после намаза он расскажет о святом имаме.
Подпольщики-революционеры тоже не дремали. Воззвания, листовки, выпущенные нами, заполнили все площади, улицы и переулки. К утру чуть ли не все стены были оклеены ими.
Портреты шейха во всех видах, портрет Чарльза Вильяма, его представителя, побывавшего в Тавризе несколько дней назад, документы, разоблачающие их как маститых шпионов, - все было представлено народу. Мы отпечатали и распространили по городу подробную биографию шейха.
Специальные прокламации были наклеены на английском и русском консульствах, этих очагах шпионажа и провокаций.
На воротах английского консульства толпы народа читали:
"Господин консул!
Авантюра с явлением имама не нова. Она уже устарела. Ваше хваленое демократическое правительство прибегало к ней и в других странах Востока, даже в Африке. Пользуясь невежеством, а следовательно, и набожностью восточных народов вы не только инсценировали явление имама, но придумывали новых пророков. Так, основоположников сектантства в исламе Баба и Баху вы объявили посланниками бога, чтобы посеять разлад среди мусульман. Долгое время вам все сходило с рук. Но теперь народ понял, что и Баб и Баха отнюдь не основоположники нового религиозного течения, а всего-навсего орудие вашей коварной политики.
А сейчас что вы сделали? Араба-христианина Жоржа Туюша вы облачили в одежду мусульманского шейха и дали ему имя Абуль-Азал-Муайяд. Матерого шпиона Чарльза Вильяма вы тоже выдали за духовное лицо и назвали его Агайи-Рахнума. Вы окружили выдуманного вами шейха такими же подставными лицами. Возьмите, к примеру, его секретаря Агайи-Нахавенди. Мы могли бы и его разоблачить.
Вы были уверены, что и на этот раз вам удастся одурачить набожный, невежественный народ. Но не тут-то было. Ваша карта бита. Народ понял подлинный смысл вашей затеи и клеймит вас проклятиями, вполне заслуженными.
Ваш хваленый Лоуренс просчитался. Не так уж он силен, как вам кажется. Не так страшен черт, как его малюют. Его паутина оказалась не очень прочной. Стыд и позор английскому правительству, прибегающему к таким гнусным методам порабощения народов! Этого позора ему не удастся смыть никогда. Покоренные вами народы поднимутся на борьбу, сбросят ваше рабское иго и с проклятием на устах будут вспоминать вас, пытавшихся с помощью разных шейхов Абуль-Азалов, Агайи-Рахнумов, Нахавендов принести свою "цивилизацию" на Восток. Стыд и позор, господа англичане!