Тавриз туманный

Я знал, что мисс Ганна, как правило, всегда в четыре часа возвращается домой из консульства. Нужно было обязательно застать ее в это время. Поехать к ней в девять часов вечера, обычное время моих посещений, я не мог, до одиннадцати я ничего не успел бы выяснить, для этого надо было посидеть подольше.

Ровно в четыре я постучался к ней. Старая служанка, охая, переваливаясь с боку на бок, открыла мне дверь. Увидев меня, она очень обрадовалась.

- Барышня дома? - спросил я.

- Да, дома.

Мисс Ганна имела привычку, когда стучали в дверь, подходить к окну и смотреть, кто идет к ней. Поэтому, поднимаясь по лестнице, я не сводил глаз с ее окна, но там никого не было.

Я застал мисс Ганну в столовой, она накрывала на стол. На мое приветствие она ответила холодно и сухо, не так, как обычно. Я протянул ей руку, но она, не оборачиваясь, сказала:

- Простите, у меня грязные руки.

И в прошлом часто случалось, что она обижалась на меня, дулась, не хотела разговаривать. Но в таких случаях она нет-нет, да поглядывала украдкой на меня. Сегодня же она ни разу не посмотрела в мою сторону.

Я оказался в глупом положении, не знал, как подступиться к ней. Я видел, что она тоже нервничает, берет то одну тарелку, то другую, снова ставит на место, выходит без нужды в другую комнату и тут же возвращается обратно. Такой рассеянной я еще никогда не видел ее.

Я внимательно всматривался в ее лицо. Она выглядела усталой, утомленной. Видимо, сказывались бесконечные думы и переживания. Под ее глазами появились круги, щеки запали, глаза лихорадочно блестели. Она была угнетена в подавлена, очевидно, не только моей невнимательностью, но вообще тем, как нескладно сложилась ее жизнь. Она казалась разочарованной во всем и во всех.

Я молча сидел на тахте, задумавшись об истории нашего знакомства. Мне было совестно за себя. За эти семь лет я словно не замечал ее волнений, нечеловеческих переживаний, одиночества, печали и тоски. Я не мог простить себе, что исковеркал жизнь молодой неискушенной девушки. Мне было стыдно взглянуть на оскорбленную Ганну. Мое отношение к ней не имело никакого оправдания. Я обдумывал свое поведение, спрашивал себя: "Если бы я был судьей и эта девушка, молодые годы которой прошли в неопределенности, без всяких надежд на счастье, страдавшая от безразличия любимого, жаловалась мне на него, какое бы я вынес наказание этому бессердечному человеку?" Подумав немного, я ответил на свой вопрос: "Человека, годами мучившего молодую девушку, обманувшего ее лучшие чувства, не оправдавшего ее надежд, я считал бы преступником и приговорил бы к тяжелому наказанию". А кто мне судья? Моя совесть. Где бы я ни был, я всегда буду чувствовать ее укоры. Почему я сразу не сказал этой девушке из далекой Америки, что я связан с другой, люблю другую? Почему играл перед мисс Ганной глупую роль, почему в течение семи лет беспощадно ее обманывал? Почему я дал ей повод полюбить меня и поощрял ее чувство? Почему я был так жесток к ней? Что может оправдать меня? Я заставил ее служить интересам чужого ей народа? Из-за меня она стала шпионкой, она шла на все ради меня. А я, что дал я ей взамен? Зачем нужно было мне использовать ее? Разве без нее революционное движение не развивалось бы?

Я пошел по неправильному пути с первых же дней нашего знакомства. Только теперь я понял, что каждый мужчина, даже самый умный и честный, в обществе красивой молодой девушки, забывает обо всем, не отдает отчета в своих словах, не думает, какое они производят впечатление. А женщины еще провоцируют его на это, пуская в ход свой чары. Вот почему и те и другие так часто допускают неисправимые ошибки, дают себя обманывать и сами обманываются.

Почему мисс Ганна так опрометчиво влюбилась в молодого человека, которого едва знала? Для чего проливала она слезы в Ливарджане? Почему я, не подумав о будущем, забыв, что связан с другой, говорил ей: "Против твоей воли и желания я ничего не сделаю". Зачем я это говорил, зачем лгал?

Погрузившись в думы, я совершенно забыл, где нахожусь. Неожиданно голос мисс Ганны вывел меня из оцепенения, освободил от кошмара. Словно неимоверная тяжесть спала с моих плеч.

- Садитесь к столу! - сказала она.

Нет сомнения, что она поняла мое состояние, ее чуткое сердце не выдержало.

Когда я поднял голову, она стояла предо мною и ждала, когда я встану. Я поднялся с кресла, как маньяк, и сел за стол, не сознавая и не чувствуя, что я делаю.

Она ухаживала за мной, как за самым дорогим и желанным гостем, была по-прежнему вежлива, гостеприимна, старалась угодить мне. А я, думая о ее заслугах перед нашей организацией, о ее беззаветной любви ко мне, чувствовал себя неловко и сидел, как на угольях.

Не было никакого сомнения, что наше молчание долго продолжаться не может. Я знал, что мне придется выслушать упреки, критику, может быть, даже оскорбления. Необходимо было попросить у нее прощения за все. Ссориться с ней было, по-моему, неэтично, некрасиво, даже нечестно. Я хотел сохранить с ней дружбу.

Опустив голову, я молчал. Мисс Ганна заговорила первая.

- Мужчина не должен быть ни скупым, ни трусом, - сказала она.

Ее слова задели меня за живое, я не был ни скрягой, ни трусом. Для того, чтобы создать ей обеспеченную жизнь, я не жалел никаких средств. Она знала, что я смелый и неустрашимый человек. Поэтому я задал ей вопрос:

- Что ты хотела сказать? Я не понял.

Насупив брови, она зло посмотрела на меня.

- Ты поскупился сказать одно слово правды. Почему ты струсил и не сказал мне сразу, что твое сердце занято, что ты любишь другую?

- Кого ты имеешь в виду?

- Ту, которая вместе с тобой приехала на новогодний банкет царского консула.

- Была ли необходимость в этом?

- Для тебя правда, очевидно, не имела никакого значения, а для меня колоссальное. Скажи хоть теперь, кто она?

- Разве ты ее не знаешь?

- Так близко, как ты, не знаю Кто она?

Я довольно скупо рассказал ей о Нине и закончил:

- Это она спасла тебя от царских жандармов и неминуемой высылки в неведомые края. Она предупредила меня о решении консула подвергнуть тебя аресту. Теперь поняла, кто она?

Мисс Ганна молчала. После некоторой паузы она подняла голову и задала вопрос:

- Очевидно, ты и с ней вытворяешь все то, что делал со мной, не так ли? И она, видимо, не избегла моей участи.

- Можешь быть уверена, наша дружба с ней такая же, как с тобой, - снова увильнул я от прямого ответа.

- Могу ли поверить твоим словам?

- Да, вполне. В них нет фальши.

Настроение мисс Ганны заметно улучшилось, лицо ее прояснилось, она начала улыбаться. Видимо, она была удовлетворена моим ответом. Мы помирились. После короткой паузы, она сказала:

- Когда я тебя не вижу, разные мысли приходят мне в голову, я многое хочу высказать тебе, даже подбираю выражения, чтобы выразить свое возмущение. Но ты приходишь, и я забываю все на свете. После твоего ухода вспоминаю все вновь и вновь.

Она умолкла, но через несколько мгновений прошептала:

- Кто знает, может, все эти мысли возникают у меня лишь потому, что я тебя долго не вижу.

- Расскажи мне, что нового, - попросил я.

- О, новостей много. Премьер-министр России назначил Ахмед-шаху пенсию в размере тридцати тысяч туманов в год. Об этом министр иностранных дел Сазонов сообщил телеграммой Эттеру. На днях русские арестовали турецкого посла, аккредитованного в Тегеране. Это событие не имеет прецедента в истории международных отношений. Этим актом царское правительство хочет показать всему миру, что Иран, как самостоятельное государство, больше не существует. По сведениям, имеющимся в консульстве, американское правительство склоняется в пользу русско-английско-французского блока.

- Какие новости в тавризских консульствах?

- В американском консульстве стало известно, что наследник престола живет на средства, получаемые регулярно от царского правительства.

- Сегодня вечером наследник престола справляет именины княжны Осиповой. Работники американского консульства получили приглашения?

- Да

- Ты поедешь туда?

- Поеду.

- Нина тоже будет там?

- Да, ее пригласили. Прошу тебя, познакомься с ней поближе. Вы подружитесь. Я уверен, что ты ее полюбишь.

- Если она не ревнивая, может быть, и будем дружить. А то чего доброго, еще приревнует тебя ко мне

- Когда ты узнаешь ее хорошо, увидишь, какая она приятная девушка. Она тебя полюбит и будет относиться к тебе, как к родной сестре. У нее исключительный характер, ты в этом убедишься сама.

Мои слова очень обрадовали мисс Ганну. Она спросила:

- Эта девушка живет в твоем доме?

- Нет. У нее есть свой дом и своя прислуга. У нее сын, Меджид, ему одиннадцать лет.

Мисс Ганна удивилась.

- Это ее родной сын?

- Нет, приемный, но она любит его больше, чем родное дитя.

Я рассказал историю Меджида, его матери Зейнаб, названной сестры Нины, и Джавад-аги. Мои слова растрогали мисс Ганну

- Какая она добрая, искренняя, Нина! - сказала она.

ИМЕНИНЫ КНЯЖНЫ

Дворец Шамсилимаре со дня своего основания еще не видел такого пышного, торжественного пиршества. Банкет, посвященный дню рождения княжны Осиповой, своей пышностью превосходил празднества, по случаю восхождения на престол шахов Ирана.

Принц израсходовал не только все деньги, имевшиеся у него наличными (оклад и подачку консула), еще продал Мешади-Кязим-аге кольцо с бриллиантом в двенадцать каратов, оставшееся ему от покойной матери.

В Иране издавна вошло в моду сопровождать банкет пышной иллюминацией. Мохаммед-Гасан-Мирза приказал не жалеть на это средств. Гости, приглашенные на банкет, выходили на балкон, чтобы полюбоваться этим великолепным зрелищем. Ракеты, взрывающиеся в воздухе, составляли разноцветное слово "княжна".

На этом пышном банкете Нина и мисс Ганна были первыми красавицами. Их платья и украшения приковали взоры княжны и Мохаммед-Гасан-Мирзы. Английский и американский консулы, не обращая никакого внимания на княжну, наперебой ухаживали за ними.

Обе женщины ни на минуту не расставались. Когда Нина подала мисс Ганне руку, та прочла в ее глазах такую теплоту, что чуть не заплакала. Я следил за американкой. Когда Нина обняла и поцеловала ее, слезы радости и умиления покатились по ее щекам.

Слушая разговоры, наблюдая за прогуливающимися по залу парами, среди которых принц прохаживался под руку с княжной, я невольно думал, что нахожусь не на банкете, а в театре и вижу перед собой профессиональных артистов, играющих заранее порученные им роли:

Русский консул казался чрезвычайно озабоченным. Он был похож на полководца, только что получившего сообщение о поражении его армии. Он не мог ни минуты усидеть на месте. Перекидывался короткими лаконичными фразами с Емельяновым, английским или американским консулами, вскакивал, закуривал папиросу, ходил по залу, опять подсаживался к кому-нибудь. Словом, был не в своей тарелке. Княжна чувствовала себя не лучше. Было похоже, что она и сама не верила имени, под которым жила во дворце. Она жадно ловила речи гостей, растерянно оглядывалась по сторонам. Нервозность консула и княжны заставила меня насторожиться. Не было сомнения, что оба взволнованны каким-то одним событием, пока мне не известным. Я начал беспокоиться, мне хотелось как можно скорее узнать причину этого странного замешательства.

Наконец, гостей пригласили за стол. Тосты были приторны и однообразны, как обычно: в честь английского короля и русского императора, за здоровье всех консулов и лишь в самом конце вспомнили несчастного принца. Мне было стыдно за него.

Когда ужин кончился, гости перешли в соседний зал, где начались танцы. Наследник престола с княжной присоединились к небольшой группе, где были Нина и мисс Ганна. Как раз в эту минуту вошел главный церемониймейстер дворца и на серебряном подносе подал принцу какой-то пакет.

Прочитав надпись на конверте, тот сказал:

- Из Петрограда. Очевидно, от его сиятельства князя. - Потом он обратился ко мне: - Кажется, вы хорошо читаете по-русски. Пойдемте ко мне в кабинет!

Я последовал за ним. Он плотно прикрыл дверь и подал мне письмо. Я начал читать:

"Ваше высочество!

Письмо Ваше я получил. Вы пишете о славе вашей династии и об искренней дружбе с императором Российским. Все это отрадно. Одновременно Вы посвящаете несколько строк моей сестре. Должен признаться Вашему высочеству, что крайне удивлен этим. Моя сестра живет в данное время в Петрограде, к тому же она сейчас больна. Из нашей семьи нет ни одной женщины за пределами империи. Тавризскому консулу поручено установить личность женщины, проникшей к Вам под нашей фамилией.

Кн. Осипов".

Наследник престола был ошеломлен. Он не верил своим ушам и тупо уставился на меня.

- Аллах великий! Какой срам! Я ничего не писал ему, - Он трясся от волнения. Потом недоуменно спросил: - Вы говорите правду? В самом деле это письмо от самого князя?

Я показал ему подпись Осипова.

- Вы же сами, слава аллаху, немного читаете по-русски. Возьмите письмо, на досуге прочтете еще раз.

- Ума не приложу, кто же от моего имени мог написать князю Осипову?

- Надо отыскать этого человека. Это провокация, позорящая династию!

- Что же я должен предпринять теперь? Вернее, что я могу сделать? О, я погиб! Кто эта окаянная женщина! Почему консул знакомит меня со всякими подозрительными женщинами?

- Волноваться не нужно. Никому на банкете ничего не говорите. Возьмите себя в руки. Когда представится возможность, расскажите консулу! Он вам друг, к тому же он человек умный. Вы поступите так, как он посоветует. Этот скандал позорит не только вас, но и его.

- Заклинаю вас вашей совестью. Никому ни слова, пусть это останется между нами.

- Непременно, ваше высочество. Никто об этом не должен знать, - я поднялся с места.

Когда я вошел в зал, я заметил, что княжна, уставившись в дверь, с нетерпением ждала принца. Но он в зале больше не показывался.

Мы с Ниной сидели в стороне и смотрели на порхающие в вихре вальса пары. Через несколько минут слуга вызвал царского консула к хозяину. Было уже поздно. Гости хотели расходиться, но никто не решался уехать, не попрощавшись с принцем. Вскоре церемониймейстер позвал и меня.

Консул с наследником сидели в маленькой библиотеке. Консул напоминал человека, проигравшего огромное состояние. Наследник, упершись головой в ладони, сидел молча. Всем своим видом он выражал брезгливое отвращение к консулу.

Как только консул увидел меня, он сказал:

- Садитесь, мой друг Вы, конечно, знаете о случившемся. К сожалению, такие вещи происходят часто. Такова природа женщин. Они способны на ложь, всякие козни и ухищрения. Изучить их совершенно невозможно. Они похожи на лук, имеющий сотню рубашек, - он положил мне руку на плечо. - Как хорошо, что в этот секрет посторонние не посвящены. Такое другим передавать нельзя. Этот вопрос нешуточный, затрагивается честь правительства. Это неимоверный скандал. Очень прошу вас, никому не доверять эту тайну. Надеюсь, все останется между нами!..

Я дал слово консулу и вернулся в зал. Многих уже не было. Когда мы с Ниной собирались уходить, княжна к нам не подошла, очевидно, она ожидала, что мы подойдем к ней и попросим разрешения уйти, но мы не обратили на нее никакого внимания. В дверях я оглянулся. Она стояла одна посреди зала, погруженная в думы. Несомненно, она понимала, что позорно провалилась.

ВТОРОЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ

Как-то рано утром мне позвонила мисс Ганна.

- Нам необходимо встретиться по важному делу.

Я знал, что у нее выходной день, и спросил:

- Ты не занята сегодня?

- Нет, я не работаю, можешь зайти в любое время.

Я поехал к ней в одиннадцать часов. Она приняла меня радостно. Настроение у нее было хорошее. Ничего не говоря, она показала мне несколько документов, которые удалось заполучить американскому консулу. Все это были очень важные и секретные бумаги. Интереснее всего, пожалуй, была телеграмма Эттера министру иностранных дел Сазонову.

"Возмущенные предательством премьер-министра Ферманферма около пятисот купцов и молл засели в бест и требуют его отставки. Он вынужден был выполнить это требование. Я предложил назначить премьер-министром Супехдара, но он колеблется и боится принять этот пост. Было бы весьма целесообразно самому шаху дать сто тысяч туманов и вместе с англичанами назначить ему ежемесячное пособие в пятнадцать тысяч туманов. Пособие нужно выдать и Ферманферме"

Во второй телеграмме Сазонову Эттер писал:

"Сегодня лично вручил Ахмед-шаху сто тысяч туманов и посоветовал не тратить их до окончания войны".

Когда я прочел эти документы, американка сказала:

- Царское и английское правительства уже решили судьбу Ирана. Они больше не признают его самостоятельным государством. Иран потерял свою независимость и суверенитет.

- Да, к сожалению, это так. Теперь решается судьба не одного иранского государства, а всех малых народов. Но пока война не кончится, ничего еще неизвестно. Кто знает, как будут развиваться события дальше. Сейчас актеры этой кровавой драмы чувствуют себя неплохо, а потом посмотрим. Нам ничего другого не остается, как спокойно ожидать финала.

Разговаривая с Ганной, я ни на минуту не переставал думать о политическом положении Ирана. В стране не осталось ни одного учреждения, на которое царское правительство не наложило бы свою лапу. Все политические, экономические, финансовые и административные вопросы решались английским и царским правительствами. Свои решения они в Тегеране диктовали шаху, а тот передавал на периферию приказы и директивы. В Тавризе правитель Азербайджана Мохаммед-Гасан-Мирза и его заместитель Низамульмульк сидели сложа руки, им нечего было делать. Местную власть осуществляли русский и английский консулы. Они снимали и назначали градоначальников, не считаясь ни с кем. Губернатор и его заместитель не имели никакого влияния. Их распоряжения игнорировались, никто не считал их представителями власти. При таком положении вещей все - и богатые и бедные стремились принять русское подданство. Даже амбалы, недовольные платой, грозили хозяевам: "Ты знаешь, кто я такой? Я доставляю лошадям консула ячмень и саман, пожалуюсь ему, он тебе покажет, где раки зимуют".

Долгое время царское консульство любыми способами пыталось раскрыть нелегальный Революционный комитет, но все старания ни к чему не приводили. Каждый раз нам удавалось разгадать и сорвать его план.

Я надеялся, что мисс Ганна и сегодня что-нибудь расскажет о том, какие еще козни консульство готовит против нас, но она вдруг спросила:

- Ты знаешь о письме, которое Низамульмульк послал царскому консулу?

- Нет. Не слыхал. К несчастью, Нина вот уже десятый день больна и не ходит на работу.

Мисс Ганна достала копию этого письма и подала мне.

- Скажи, для какой цели вам понадобилось это письмо? - спросил я у нее.

- Коль скоро сотрудник царского консульства является нашим осведомителем и получает от нас деньги, он должен приносить нам все документы, важные или неважные - безразлично.

С разрешения мисс Ганны копию письма Низамульмулька царскому консулу я положил в карман. Вот, что в нем было написано:

"Господин консул!

В данное время в Тавризе множество безработных и лиц без определенных занятий и неизвестного происхождения. Эти сомнительные люди проникли в город без разрешения местных органов и не по пропускам, выдаваемым нашими пограничными чиновниками. Поэтому-то никто из них не зарегистрирован нашими административными органами, и, следовательно, не может рассчитывать на их защиту.

Существовавшая ранее система выдачи виз для перехода границы Ирана в данное время ликвидирована военными властями России. Создалось положение, будто иранское государство перестало существовать. Вследствие этого всякий желающий попасть в Иран, может присоединиться к караванам, доставляющим военные припасы и снаряжение. По этой причине в Тавризе и оказалось так много неизвестных мужчин и женщин. Такое явление чревато нежелательными последствиями и угрожает спокойствию населения.

Доводя обо всем этом до сведения господина консула, я хотел бы напомнить вам еще об одном обстоятельстве. При наличии таких условий не представляется возможным установить, подданными какого государства, ограблены русские женщины, о которых вы написали, и где они ограблены? Если это произошло на окраине Тавриза, в неизвестном, потерпевшим женщинам месте, тогда господин консул должен узнать, как они попали туда.

Должен также отметить, что увеличить штат административных органов и требовать от них более эффективной работы не представляется возможным, и вот почему. Как только нам удается сделать что-нибудь реальное, мы получаем от вас выговор: "Вы беспокоите русских подданных".

Мы сталкиваемся еще с другим не менее печальным явлением, а именно: чтобы уклониться от государственных налогов, иранские граждане стремятся принять русское подданство. Не получая законных налогов, мы лишены возможности оплачивать государственных служащих, которые вот уже несколько месяцев не получают жалованья.

Неразрешимой проблемой остается и раскрытие подпольной организации, выявление ее членов и передача их в руки царского консульства, потому что обязанности сыскных органов в Тавризе исполняют русские военные власти. Местные чиновники не осмеливаются подходить даже к тем, кто кажется им подозрительным, так как у тех всегда оказываются удостоверения, "выдаваемые консульством или военным управлением".

После этого мисс Ганна показала мне официальное письмо, присланное царским консулом американскому. В нем говорилось о готовящемся нападении жителей Тавриза на европейцев, о частом ограблении русских, польских и других европейских женщин, о насилиях над ними. В конце консул писал, что все это вынуждает его принять соответствующие карательные меры.

Мисс Ганна спросила:

- Верна ли версия о покушениях на женщин?

- К сожалению, да. Но неизвестно, кто и где это сделал. В этом отношении Низамульмульк прав.

Мисс Ганна покачала головой.

- Я вызвала тебя по одному очень важному вопросу. В царском консульстве готовится очередная провокация. По сведениям, полученным нами, для раскрытия подпольной организации и Революционного комитета проектируется создание мнимого революционного комитета. Я вызвала тебя, чтобы сообщить об этом не только по своей инициативе, но и по поручению Фриксона. Он болен и не может встретиться с тобой.

- Большое спасибо. У меня к тебе есть просьба. Для того, чтобы принять профилактические меры, необходимо узнать, кого они наметили включить в этот провокационный комитет.

- Обязательно узнаю, можешь не сомневаться.

Я посидел еще немного и тепло простился с ней.

* * *

Вернувшись от мисс Ганны, я сообщил всем членам нашей подпольной организации о готовящейся провокации, строго-настрого велел им быть осторожными и бдительными.

Больше всего пугали меня рабочие ковроткацкой фабрики. Около тридцати пяти процентов были преданы нам, но, кроме них, на фабрике было очень много молодых и неопытных рабочих среди которых мы тоже вели работу Они легко могли попасть им на удочку и выдать наши секреты.

Пока мы не знали ни состава, ни планов этой провокаторской организации, мы чувствовали себя не в своей тарелке. Чуть ли не всех, кто ко мне приближался, я считал царским разведчиком, шпионом и остерегался его. Я стал настолько подозрительным, что даже с давно знакомыми людьми боялся говорить о самых обыкновенных вещах.

Прошло несколько дней. Как-то утром на стенах домов появились прокламации. Мы ничего не выпускали. Ясно было, что это первая вылазка провокаторов. Необходимо было узнать, как реагируют на эти листовки массы, нужно было прислушаться к разговорам на улицах.

Я ходил по городу довольно долго, но так и не встретил никого, кто бы читал их. Да и не удивительно, так неинтересны они были. В одной я прочел:

"Население Тавриза!

Революция, добытая нами ценой крови и бесконечных жертв, погибает. Азербайджанская провинция изнывает под властью жестокого Низамульмулька и пьяницы наследного принца. Национальные доходы поглощаются дармоедами и тунеядцами. Вы, тавризцы, одержавшие победу над Рахим-ханом и прочими деспотами, неужели вы будете терпеть это? Настало время выгнать Низамульмулька и Мохаммея-Гасан-Мирзу из Тавриза. Вы сами должны управлять своим городом. Ваше хладнокровное отношение к злу и угнетению не похоже на вас. Объединитесь для отпора деспотам, причиняющим зло народу! Революционный комитет поддержит всякое ваше начинание на пути освобождения народа. Вы не одни! Освободите вашу отчизну от чужеземцев!

Революционный комитет".

Мы решили пока оставить эту прокламацию без ответа и выждать некоторое время. Во-первых, наш ответ мог запугать население, а во-вторых, прежде всего нужно было выяснить состав этой провокационной организации, а потом разбить ее так, чтобы камня на камне не осталось.

Долго мы ничего не могли узнать. Ни мисс Ганне, ни Нине ничего не удавалось выведать. Наконец мы решили послать наших людей на ковроткацкую и другие фабрики, чтобы они следили, кто подходит к рабочим, вступает с ними в разговоры и о чем. В мясных лавках, пекарнях, в мечетях, на кладбищах повсюду наши товарищи, стараясь оставаться незаметными, прислушивались к разговорам.

Однажды около хлебной лавки у Дивичинских ворот произошла свалка из-за хлеба. Тавриз всегда плохо снабжался хлебом, сейчас особенно. Во время драки какой-то неизвестный, маленького роста, рябой, хромой на одну ногу, все время повторял:

- Ничего, приведем все в порядок. Долго ожидать не придется, все будет как надо. Это не какой-нибудь другой город, а Тавриз. Это родина сотен Саттар-ханов.

Неизвестный приставал то к одному, то к другому. Гулу-заде неотступно следил за ним. Когда драка кончилась, он дошел за ним до улицы Лекляр. Человек, где только замечал небольшую группу, подходил и неизменно твердил одно и то же.

Гулу-заде весь день, как тень, ходил за ним, прислушивался к каждому его слову и, наконец, проводив его до квартала Карамелекли, запомнил дом, куда он вошел.

Мы установили за домом неизвестного постоянную слежку. Ежедневно ровно в одиннадцать часов вечера этот человек выходил, направлялся в дом Сарраджа* Али-Гулу в квартале Амрахиз. Там он задерживался на полчаса, потом вместе с хозяином шел к Гуручаю, заходил в один из домов в конце квартала. Там к ним присоединялись еще двое, и все четверо направлялись к полковнику Крылову.

______________ * Саррадж - кожевник.

Так нам удалось найти нить этого запутанного клубка. Наши товарищи предлагали разные методы разоблачения этой организации. Некоторые находили необходимым послать туда наших людей, чтобы выведать их секреты. Но мы отвергли этот план, в результате которого все могло получиться наоборот.

Прежде всего мы решили узнать, кто главарь этой организации.

После пяти дней наблюдений нам стало известно, что штаб ее помещается в квартале Дивичи. Долгие и кропотливые усилия дали нам возможность выяснить, что эту предательскую организацию возглавляет один из членов бывшей организации "Исламийе", существовавшей еще при Саттар-хане, по имени Ага-Мир-Садых Абачи.

Нужно было обезвредить его, но это было не так-то легко Мир-Садых был известен всему городу. Вокруг него сгруппировалась целая шайка преступников, грабивших и убивавших людей. Его все боялись, как огня, и старались не связываться с ним. Даже представители власти дрожали перед ним, и ему все сходило с рук.

К счастью, он не знал многих членов нашей организации, вступивших в нее последние годы. Это помогло нам расставить ему западню.

Можно было просто выкрасть из его квартиры кое-какие материалы. Но этого было мало, многое можно было узнать только у него самого.

Можно было поймать его в безлюдном месте и казнить, но тогда мы не узнали бы других членов этой провокационной организации, они остались бы на свободе и продолжали бы свое гнусное дело. Необходимо было разоблачить всю организацию.

С другой стороны, проникнуть к нему в дом было не так-то просто. Он славился своей храбростью, не то что переводчик немецкого консульства Абульфат-Мирза и ему подобные. Но другого выхода не оставалось. Необходимо было обыскать его дом и допросить его самого. Поэтому мы решили силой ворваться к нему. Если он окажет сопротивление, придется покончить с ним.

Участвовать в этой опасной операции вызвались многие наши товарищи. Мы выбрали самых смелых, закаленных в революционных боях, - Аршака Суренянца, Мирза-Алекпера Мамедкули-заде, Тутунчи-оглы и Гулу-заде. Ночью, в крайнем случае, не позже рассвета, они должны были выполнить задание.

* * *

В девять часов вечера караульный, наблюдавший за его домом, сообщил, что Мир-Садых отправился к Сарраджу-Али-Гулу. Это значительно упрощало дело. Вряд ли Мир-Садых добровольно открыл бы нам дверь. Поэтому мы решили воспользоваться его отсутствием, пропустить во двор одного из наших товарищей, чтобы он спрятался там. После возвращения хозяина он должен был открыть нам ворота.

Сделать это вызвался Тутунчи-оглы. Однако до двенадцати часов ему не удавалось проникнуть во двор.

Неожиданно из дому вышел мальчик с фонарем, освещавший дорогу двум женщинам. После их ухода дверь оставалась открытой. Очевидно, мальчик должен был скоро вернуться. Пользуясь этим, Тутунчи-оглы быстро вошел во двор. Это было очень рискованно, но никогда раньше не бывал тут, не знал расположения построек во дворе, а тут еще, как назло, было очень темно. К тому же во дворе могла быть злая собака.

Минут через двадцать мальчик вернулся и запер дверь. Движение на улице почти прекратилось. Наши товарищи, прохаживающиеся около дома Мир-Садыха могли возбудить подозрение у соседей, поэтому они почти вплотную прижались к дому.

Во втором часу показался Мир-Садых в сопровождении трех мужчин. У одного в руках был фонарь, которым он освещал дорогу. У самого входа незнакомцы попрощались с Мир-Садыхом и ушли. Он, насвистывая, подошел к воротам. Видно было, что он изрядно выпил. Раза два он кулаком стукнул в дверь. Минут десять он ждал, напевая. Наконец, за дверью послышался голос, такой тихий, что стоявшие на улице не могли разобрать ни слова.

- Это я, ана*! - ответил Мир-Садых.

______________ * Ана - мать.

Дверь открылась, и он вошел. Слышно было, как он запер ворота. У тех, кто стоял на улице, сердца начали биться чаше и тревожней. Через несколько минут послышался стук засова, и ворота открылись. В них показался темный силуэт. Аршак первым прошел во двор, остальные тихонько последовали за ним. Они остановились в темном углу и только собирались двинуться, как появился Мир-Садых со свечой в правой и с кувшином в левой руке. Он был в ночном белье. Аршак понял, что этот момент упустить нельзя и шепнул Тутунчи-оглы:

- Пошли!

Тихонько, шагая, как кошки, они прошли за Мир-Садыхом в сарайчик, где стояла бочка с водой. В первую минуту Мир-Садых принял их за привидения. Ему и в голову не пришло, что в два часа ночи у него во дворе могут оказаться чужие люди.

- Аллахкумме селли ала Мохаммед ве али Мохаммед*! Пронеси господи, пронеси господи! - забормотал он и хотел было опустить кувшин на пол, но в это время Аршак приставил к его виску дуло маузера:

______________ * Аллах, славь Магомета и его потомков.

- Если скажешь хоть слово, буду стрелять!

Тем временем Тутунчи-оглы сорвал с Мир-Садыха рубаху, разорвал ее, одним куском заткнул ему рот, а другим связал руки.

Тот едва успел произнести несколько слов, умоляюще глядя на них:

- Если вы настоящие мужчины и имеете понятие о чести, заклинаю вас - не трогайте моих жен и детей, не издевайтесь над ними!

- Мы не бандиты, - ответил Аршак.

Тутунчи-оглы остался в сарайчике караулить Мир-Садыха. Аршак пошел в дом.

На женской половине все спали непробудным сном. Аршак быстренько обыскал там все, а чтобы никто не мог удрать, у окон, выходящих во двор, поставил караульных.

Во всем доме не спала только старуха, мать Мир-Садыха. Она сидела в его спальне. Увидев, что сын задерживается, она забеспокоилась: "Он пьяный, недолго и упасть в бассейн, не дай бог утонет"; и она бросилась во двор. На пороге ее схватил Гулу-заде, зажал ей рот, чтобы она не кричала, и отвел в сарайчик, где приставил к ней караульного. Мир-Садыха отвели в его комнату. Только там у него вынули кляп изо рта. Несколько минут он не мог прийти в себя, ошалело водил глазами по сторонам, наконец, с трудом перевел дух и повернувшись к Аршаку, спросил:

- Что с моей семьей?

- Не беспокойтесь. Жены и дети ничего не знают, спокойно спят. Судьба твоей семьи целиком зависит от тебя, от того, как ты будешь отвечать на наши вопросы. Ты должен говорить правду, понял?

- Клянусь святыми предками своими, что бы вы ни спросили, я отвечу, не скрою ничего. Но, ради аллаха, не трогайте моих детей, пощадите меня, не убивайте, умоляю! - Он упал на колени.

- Встань. Еще раз повторяю, все зависит от тебя самого. Теперь ответь на вопрос: когда ты вступил в организацию, созданную консулом? - спросил Аршак.

- Откуда вы это знаете?

- Это уж не твое дело. Я тебя спрашиваю, когда ты вступил в эту шпионскую организацию?

- В к-конце м-мая, - дрожа и запинаясь, пробормотал он.

- Учти, все твои слова ты должен доказать документами.

- Они есть у меня!

- Покажи!

- Тогда развяжите мне руки!

Аршак снял веревку. Мир-Садых встал, открыл маленький сундучок с инкрустированной крышкой и достал несколько бумаг, написанных на русском языке. В первой говорилось:

"Мир-Садых Мир-Алекпер-оглы: записан в тетради № 125".

- Когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Емельяновым?

- Я не знаю его. Я держал связь с генералом Синарским.

- Каким образом ты познакомился с ним?

- Меня свела с ним одна русская девушка.

- Откуда ты знаешь ее?

- Она приехала в Тавриз в конце 1909 года и живет в гостинице. Это красивая и честная девушка. Она говорила, что генерал Синарский ее родной дядя. Мы несколько раз встречались с ней, и я полюбил ее. Мне казалось, что она тоже неравнодушна ко мне, но я не решался признаться ей в своих чувствах. В один прекрасный день я рассказал обо всем содержателю гостиницы Александру. Он свел меня с ней. Около месяца мы жили вместе в гостинице, потом я снял для нее комнату в армянском квартале.

- Где она теперь?

- Там же.

- С кем?

- Все ее расходы оплачиваю я.

- У тебя есть ее портрет?

- Да!

- Покажи!

Мир-Садых достал из сундучка портрет молодой девушки. На обороте по-русски было написано: "Дорогому другу от Наташи".

- У кого она живет?

- В доме Хачатур-хана.

- Значит, это она познакомила тебя с генералом Синарским?

- Несколько раз она водила меня к нему в гости.

- Как же он завербовал тебя в эту организацию?

- Меня нечего было вербовать, я и сам боролся против революции.

- Ты верил, что она действительно племянница генерала?

- Да, вначале я верил этому, а потом я узнал, что она шпионка, завербованная генералом.

- Она одна, или у нее есть соучастники?

- Нет, она не одна. Таких девушек, выдававших себя за племянниц или других родственниц генерала Синарского в Тавризе довольно много. С их помощью в организацию, членом которой состою и я, завербовали немало народу.

- Члены этой организации получали жалованье?

- Да, есть и такие, но я ничего не получал.

- Почему?

- Я в этом не нуждаюсь.

- Какие поручения ты выполнял?

- Тогда или теперь?

- Пока будем говорить о прошлом.

- Вначале мои обязанности были скромные. Мне было поручено искать революционеров. Если мне удавалось обнаружить подпольщиков, я сообщал об их местонахождении военным властям.

- Как вы думали поступить с ними?

- Вначале их хотели привлечь к работе, а потом, разузнав у них обо всем, заточить в тюрьму.

- Кто еще состоит в вашей организации?

- Это мне неизвестно. Каждый работал сам по себе.

- Ты говоришь правду?

- Клянусь прахом моих святых предков, я ничего не соврал!

- Если ты работал один, что же ты делал по ночам в Амрахизе, Герамелике и Гуручае. Наверно, все, что ты наговорил тут, ложь. Вряд ли мы сможем сохранить тебе жизнь, если ты будешь врать и упираться.

Мир-Садых опустил голову, задумался. Надо было поторопить его. Было уже далеко за полночь, вот-вот должна была заняться заря.

Аршак встал с маузером в руках и направился к железному сундуку, стоящему в углу. Увидев это, Мир-Садых вскочил:

- Клянусь, я ничего не утаю, скажу всю правду. В организации сто двадцать человек.

- Назови всех!

- У меня есть список, там указаны все имена и клички, возьмите все, все, только пощадите меня.

После того, как список членов шпионской организации, их планы, удостоверения и все ценные вещи, находившиеся в сундуке, были упакованы, Аршак обратился к Мир-Садыху:

- А где деньги?

- Какие деньги? Те что были предназначены для раздачи, я уже роздал, осталось всего сто тысяч.

Мир-Садых принес их.

- А где твои собственные деньги?

- А зачем они вам?

- Не тяни, выкладывай деньги!

Мир-Садых поднял ковер, достал железный сундучок, зарытый в пол. Там были русские ассигнации, английские фунты и американские доллары. Аршак отобрал все, только женские украшения - кольца, браслеты, броши - остались на столе.

На следующий день по всему городу были расклеены прокламации, в которых перечислялись имена всех членов шпионской организации. Так была сорвана еще одна провокация царского правительства в Тавризе.

ДЕНЬ ИМЕНИН - РАДОСТЬ НАРОДНАЯ

Отмечать день рождения или устраивать именины в Иране не принято. Исключение делается в отношении "святых" и царствующей династии, например, день рождения Магомета и имамов, а также шаха обставляется с исключительной помпой.

В семьях наших знакомых родились три мальчика и девочка. Дети родились уже давно - месяц-два назад, но ни у кого из них все еще не было имени. Так получилось потому, что Нина последние три месяца болела. В феврале 1917 года она постепенно стала поправляться и уже могла ходить по комнате, но на работу я ее не пускал. Она скучала и рвалась в консульство, но я всячески препятствовал ей в этом. С точки зрения интересов нашей организации Нине также необязательно было выходить на работу. Нужные нам сведения мы получали от мисс Ганны, Фриксона и Мирза-Алекпер-хана.

Мешади-Кязим-ага предложил приурочить именины новорожденных ко дню Новруз-байрама*, то есть к 9 марта. Нина с этим не согласилась. Она посоветовала устроить именины первого марта. На такое решение Нины повлияло то обстоятельство, что именно первого марта Меджиду исполнилось десять лет. Нина говорила, что четыре новорожденных и Меджид явятся родоначальниками нового поколения Ирана.

______________ * Новруз-байрам - национальный праздник весны.

Невестка Мешади-Кязим-аги, Тахмина, родила дочь, Санубар, Махру-ханум, невестка Тахмины-ханум, жена Гасан-аги Набат-ханум разрешились мальчиками. Все эта дети родились в культурных семьях, на которые Нина имела большое влияние. Поэтому-то Нина испытывала особую радость и хотела торжественно отметить эти события.

Нина устроила у себя пир и пригласила мисс Ганну.

Мешади-Кязим-ага полностью выполнил поручения Нины, и все необходимое для празднования было приготовлено. Гости должны были съехаться к трем часам дня. В туалетах женщин, готовых принять гостей, не было ничего восточного. Даже такая пожилая женщина, как Тахмина-ханум, была одета в европейское платье. Манера говорить, держаться отличала ее от прочих женщин Тавриза. Сказывалось долголетнее общение Тахмины-ханум с Ниной, у которой она очень много переняла. Дочери и невестки Тахмины-ханум тоже во многом изменились, приобщились к культуре. Мешади-Кязим-агу радовало это, и он любил часто повторять:

- Благодаря революции я стал владельцем огромного состояния. Это само собою. Но я не променяю двух моих образованных невесток на все мое состояние.

Гости явились точно в назначенное время. Посторонние, кроме мисс Ганны, на семейный праздник приглашены не были. Из женщин были Махру-ханум, Набат-ханум, Санубар-ханум, Тохфа-ханум, Назлы, Тахмина-ханум и жена Мешади-Кязим-аги. Столько же было мужчин.

Гости ждали мисс Ганну. Заслышав стук колес фаэтона, все выбегали в переднюю. Наконец, прибыл фаэтон Мешади-кязим-аги с мисс Ганной. Нина и невестки Мешади-Кязим-аги поспешили встретить ее у дверей, поочередно обняли, расцеловали, и все вместе вошли в салон. Мисс Ганна пожала мне руку, и я представил ее Мешади- Кязим-аге. Познакомившись со всеми присутствующими, мисс Ганна подошла к Нине:

- Очень жалею, что я так поздно познакомилась с человеком, который спас меня от неминуемой катастрофы.

Нина улыбнулась и ответила:

- Если мы и не были до последнего времени знакомы лично, то нас тесно связывали дела, которому мы обе служили, наши обязанности, и я полюбила вас, как родную сестру.

Нина снова обняла и поцеловала Ганну. Мисс Ганна решила рассеять сомнения Нины.

- За все время своего пребывания на Востоке я не встретила человека более гуманного, чем Абульгасан-бек, - сказала она.

- Есть много европейцев, которым в смысле порядочности, культуры далеко до азиатов. Примером может служить Абульгасан-бек, не менее образованный и культурный, чем любой европеец! - все так же с улыбкой ответила Нина.

- Вы правы, - согласилась Ганна. - В последнее время единственное мое желание стать свидетельницей вашего обоюдного счастья.

Нина и мисс Ганна уселись рядышком на диване. Нина взяла руку американки и стала занимать ее разговорами.

Все присутствующие, в том числе и я, радовались дружбе завязавшейся между девушками. Особенно приятно было мне, ибо меня очень беспокоил финал моего романа с ними обеими. Больше всего меня беспокоила мысль о том, что Нина сочтет меня двуличным человеком и отвернется от меня.

Финал оказался не таким страшным, как я себе представлял. С первой встречи Нина и Ганна сблизились и не смотрели друг на друга враждебно, как соперницы. Нина особенно была расположена к мисс Ганне и всем своим поведением проявляла неподдельную симпатию к девушке из Америки. Я еще раз убедился в том, что до сих пор не умею распознавать людей. Женское сердце я мерил меркой мужчин - в этом была моя основная ошибка. Я понял, наконец, что женская душа и душа мужчины не обладают одними и теми же свойствами. Истинно и то, что душа одной женщины не похожа на душу другой.

В задумчивости я стал прохаживаться по салону. Моему примеру последовали Мешади-Кязим-ага и другие.

Через некоторое время Мешади-Кязим-ага, сложив руки на груди в знак уважения и почтения, показал на дверь столовой:

- Прошу к столу!

На столе, кроме цветов и сладостей, ничего не было. Принесли новорожденных и уложили их в один ряд между цветами. Ни отцы, ни матери новорожденных не знали, как вести себя, казались сконфуженными. Но Нина, достав бумагу, сказала гостям:

- Тут намечены четыре девичьих имени. На отдельных клочках бумаги надо написать каждое имя, бросить их в чашечку и перемешать. Пусть мать девочки запустит руку в чашку и достанет одну из этих бумажек. Какое имя выпадет на ее счастье, так она и назовет свою дочь.

- Я хотел бы, прежде чем начать процедуру, услышать эти имена, вмешался Мешади-Кязим-ага. - Пусть Нина-ханум огласит все четыре имени.

Нина зачитала намеченные ею имена: Мехрибан, Наргиз, Солмаз, Хаят.

Все имена пришлись по вкусу Мешади-Кязим-аге. Затем Нина предложила намеченные ею имена для мальчиков: Гахраман, Сайяд, Аслан, Саттар, Джавад-ага, Азиз*.

______________ * Все это были имена людей, в свое время посещавших кружок Нины и погибших на баррикадах.

Никто не возражал против этих имен. Процедура началась. Первой опустила руку Санубар-ханум.

- Солмаз! - громко произнесла она.

Матери новорожденных мальчиков подошли к чашечкам. Махру-ханум достала имя Джавад-аги, Набат-ханум - Саттара, Тохфа-ханум - Азиза, а сыну Гасан-аги досталось имя Сайяд. Нина поочередно подняла детей, поцеловала, передала матерям и одновременно вручила каждой от своего имени подарок. Нина и я пожелали счастья, радости и долгие годы жизни новорожденным. Последней взяла слово мисс Ганна.

- Дорогие дамы и уважаемые господа! - начала Ганна. - Восток я знаю больше, чем какой-либо европейский ориенталист. Но несмотря на то, что я живу на Востоке вот уже несколько лет, в культурной семье я имею честь быть впервые. Эту семью не только можно назвать культурной на Востоке, но и образцовой семьей для Европы. Я счастлива находиться в вашем кругу в столь торжественный день. Наше торжество за этим столом совпадает с другим торжеством мирового значения. Я принесла подарок, имеющий большую ценность не только для новорожденных и их родителей, но и для Ирана, для всего Востока, для всей России. С этим подарком я поздравляю вас.

Сказав это, мисс Ганна достала из ридикюля бумагу и протянула ее Нине. Она пробежала ее глазами и засияла. Потом бросилась к мисс Ганне, обняла ее и крепко поцеловала в губы.

- Да здравствует свобода народов, долой царский абсолютизм! восторженно воскликнула она.

В документе, переданном мисс Ганной Нине, говорилось об отречении Николая II от престола. Почему-то консул умалчивал об этом событии. Об отречении русского царя Вашингтон ставил в известность своего тегеранского посла, а тот в свою очередь известил об этом американского консула в Тавризе.

ДОЛОЙ ВОЙНУ

Немедленно было созвано общее собрание, на которое пригласили всех революционеров. Я объявил им об отречении Николая II от престола. Многие не могли поверить моему сообщению. Всем казалось невероятным, что такого гиганта, каким он казался на расстоянии, свергли.

Члены организации не знали о том, что в последнее время происходило в России, не знали о многочисленных стачках и восстаниях, они были поглощены событиями в Иране. Поэтому мне пришлось обстоятельно и подробно рассказать им о внутреннем положении России, об отказе солдат продолжать войну. Только после этого они поверили мне, но все же не давали согласия на выпуск и распространение прокламации об этом среди населения и в войсковых частях. Я решительно настаивал на этом:

- Всю ответственность беру на себя. Николая II больше нет. Надо довести об этом до сведения русского гарнизона, от которого эту весть упорно скрывают.

Но товарищи протестовали:

- Мы ничего не знаем о внешней политике нового правительства России. Очень может быть, что наши прокламации принесут нам не пользу, а вред. Надо выждать, изучить обстановку, потом уж думать о прокламациях. А пока это рискованно.

Я снова взял слово:

- Власть в России еще не перешла в руки большевиков. Новое правительство продолжает политику царя, следовательно, оно стоит за продолжение империалистической войны. Нет сомнения, что большевики его поддерживать не будут. Они требуют немедленного прекращения кровопролития. Консул получил из Петрограда от Временного правительства инструкцию, которая предписывает ему вести ту же политику, что и раньше. Я надеюсь, в ближайшие дни нам удастся достать большевистскую газету, и все станет ясным.

Мои слова произвели на присутствующих впечатление, они согласились с моим предложением. Составление прокламаций было поручено мне.

В этот же день я через американское консульство получил новые сведения о положении в России. В Петрограде вышел первый номер газеты "Известия Совета петроградских рабочих и солдатских депутатов", первого марта в Петрограде было выпущено обращение к солдатам.

Это убедило членов организации в необходимости выпустить прокламации и как только они были готовы, мы расклеили их на зданиях консульств, на домах иранцев в свое время принявших русское подданство. Известие о низвержении царя подняло переполох в Тавризе. Флаги царского правительства, еще вчера развевавшиеся над городом, моментально исчезли.

Царское консульство было закрыто. На карауле у дверей стояли не суровые казаки, а иранские полицейские отряды. Русские подданные и лица, находившиеся под покровительством консульства, обескураженные, попрятались в свои норы. Их трясло от страха перед справедливой расплатой за предательства, за все злодеяния.

Мы опасались, что народ самолично начнет расправляться с ними, и выпустили обращение, в котором призывали население к спокойствию. Мы предупреждали, что в случае нападения на иранцев, принявших русское подданство в личных выгодах, не исключена возможность вмешательства русских солдат, а это могло вызвать кровопролитие. Поэтому Революционный комитет соблюдал исключительную осторожность.

Только 9 марта консул объявил об отречении царя от престола об организации Временного правительства и о том, что во взаимоотношениях между Россией и Ираном никаких изменений не будет. Это обращение консула разочаровало тавризцев. Тут и там на улицах можно было услышать:

- Ума не приложу, зачем надо было царю отказываться от власти, если политика остается та же.

Мы спешно перевели манифест большевиков и расклеили на всех улицах. Одновременно мы вели пропаганду среди населения и солдат, расквартированных в Тавризе. Всю большевистскую литературу, которую нам удавалось достать, мы размножали и распространяли среди русских солдат. Через солдат, прибывавших из Хоя, Дилмана и Маку, мы рассылали прокламации по всему Кавказскому фронту. Все чаще и чаще солдаты требовали отпустить их на родину. Через несколько дней войсковые части, расположенные в Азербайджане, получили обращение петроградских рабочих об избрании Советов на местах, но пока они не предпринимали в этом отношении каких-нибудь действий. Мы решили вести агитацию за избрание Советов.

* * *

Сегодня Нина впервые после Февральской революции пошла в консульство. Вечером она вернулась расстроенная. Я забеспокоился: "Может быть, консул в чем-то упрекнул ее, высказал недовольство нашим участием в революционном движении". После свержения Николая II обстановка стала напряженной. За малейшее подозрение военные власти десятками арестовывали местных жителей, жестоко их наказывали.

Гладя ее по голове, я спросил:

- Дорогой друг, чем ты расстроена? Не надо нервничать. Тебе нужен покой, ты только встала с постели и уже волнуешься! Никуда не годится! Лучше всего тебе оставить работу в консульстве. Для дела это уже не нужно, царского правительства больше нет, а то, что нам нужно будет, мы узнаем как-нибудь.

Нина укоризненно посмотрела на меня:

- Да, верно, царя больше нет, но колониальная политика продолжается. В консульстве ничего не изменилось. Сегодня из Петрограда поступила официальная информация: Россия по-прежнему верна своим союзникам и договорам, заключенным с ними. Война будет продолжаться до победного конца. Вот лозунг сегодняшнего дня. Правительство, составленное из членов Государственной Думы, во главе которого стоят махровые реакционеры, продолжает политику царя. Что может дать оно пролетариату? От Родзянко и его своры массы должны ждать свободы и счастья, так что ли? Временное правительство не желает признавать, что революцию совершили рабочие и солдаты, они не понимают и не хотят понимать, что привело солдат к революции. Они мечтают продолжать войну. Нищета, голод, разорение не тревожат их.

Теперь я понял, что расстроило Нину. Она думала, что в России все так и останется. Она не знала, какую силу представляют большевики, не знала, что они готовятся к решительным схваткам. Необходимо было объяснить ей это.

- Сведения, имеющиеся в консульстве, устарели. Временное правительство, во главе которого стоят реакционеры, хотело продолжать политику царя, но народ не желает мириться с этим. Нет сомнения, что массы пойдут за большевиками. Недалек час, когда в России будет создано новое правительство, правительство большевиков во главе с Лениным. Временное правительство действительно будет временным.

Нина не успокаивалась;

- Ленин не сумеет пробраться в Россию. Министр иностранных дел Временного правительства разослал инструкцию во все консульства России за границей, запрещающую давать ему визу.

- Милюков может приказывать сколько ему угодно. Но его приказы не помешают Ленину приехать в Россию. Это точно!

МИСС ГАННА ПОКИДАЕТ ТАВРИЗ

В этот день я вернулся домой поздно, в одиннадцать часов. Не успел я переступить порог, как Нина спросила:

- Ты не был у мисс Ганны? Она два раза посылала за тобой. Может быть, у нее случилось что-нибудь серьезное.

Я сейчас же отправился к американке. Всю дорогу я думал о ней. Оставаться в Тавризе она не могла, вернуться в Америку не хотела. На приглашения отца она отвечала отказом.

Подойдя к ее дому, я увидел, что она стоит на балконе с каким-то мужчиной среднего возраста. Как только Ганна увидела меня, она повернулась к незнакомцу со словами:

- Вот он сам, - и она поспешила открыть мне дверь. Мисс Ганна поспешила представить мне своего гостя.

- Познакомьтесь. Это мой отец!

Я пожал ему руку, и все вместе вошли в комнату. Видимо, мисс Ганна до моего прихода рассказала отцу обо мне, потому что он был очень мил со мной.

Он приехал для того, чтобы увезти дочь в Америку. Из Тегерана сюда он добирался на машине английского посольства, которая ждала его. В четыре часа утра они должны были выехать обратно, но Ганна категорически отказалась покинуть Тавриз. Отец ее обратился ко мне за помощью.

- Поговорите и вы с ней. Сейчас такая обстановка, что ей больше нельзя оставаться тут. Вы и сами это понимаете, конечно.

Я согласился с ним и стал убеждать Ганну уехать незамедлительно.

- Что ж, если и вы настаиваете, я согласна. Только прошу, разрешите мне попрощаться с Ниной.

Я попрощался с отцом мисс Ганны, и мы вместе с ней поехали к Нине.

Не успел фаэтон отъехать от ее дома, как она положила свою руку на мою.

- Клянусь честью и всей моей жизнью, моя любовь к тебе не погаснет никогда. Забыть тебя я не в силах.

- Много раз мы с тобой говорили о любви. Да и знакомство наше началось с такого же разговора. Друг мой, я тебе верю, но учти: не всегда любящие могут соединиться на всю жизнь. Бывают препятствия, преодолеть которые невозможно. В таких случаях остаются приятные воспоминания о прошлом. Дороже этих воспоминаний ничего нет на свете. Кто знает, может быть, пройдут годы, развеются грозовые тучи, прояснится небосклон и мы встретимся вновь. Чего только не бывает в жизни.

Глаза мисс Ганны были полны слез, она плакала, как ребенок, и прижалась ко мне. Я нежно гладил ее по голове, стараясь успокоить. Она обняла меня и крепко поцеловала.

- Страницы моей любви я закрепила последним поцелуем.

МИТИНГ НА КЛАДБИЩЕ

Пропаганда, проводимая демократической партией, дала очень скоро заметный результат. В Тавризе и других городах Азербайджана русские солдаты начали брататься с населением. Солдатские комитеты совместно с демократической партией предлагали бороться за свободу. На площадях, в людных местах происходили митинги, на которых представители воинских частей резко критиковали Временное правительство и требовали прекращения военных действий.

Сегодня с утра делегация русских солдат должна была возложить венки на могилы героев, павших на баррикадах в дни Иранской революции.

Вернувшись домой, я застал Нину, Тахмину-ханум, невесток Мешади-Кязим-аги, Махру-ханум и Набат-ханум одетыми.

- Куда это вы собираетесь? - спросил я.

- Все это время, боясь реакционеров, царских и английских шпионов, мы не могли посещать могилы героев, павших за революцию. Теперь мы хотим пойти на могилы Зейнаб и Джавад-аги, - ответила Нина.

Принесли букеты цветов, заказанные Ниной. Взяв с собой Меджида, женщины уехали. Я последовал за ними. Толпы народа направлялись к кладбищу.

Когда мы пришли туда, митинг еще не начинался. Подошли солдаты с цветами в руках, митинг был открыт.

Представители местной революционной организации и солдаты выступали с пламенными речами. Митинг явился подлинной демонстрацией дружбы революционных солдат и местного населения. Над могилами, украшенными живыми цветами, реяли красные флаги. Крики "ура!" раздавались все громче. Такого энтузиазма, подлинного народного ликования не помнил седой Тавриз. Когда члены Революционного комитета и представители солдат обнялись и расцеловались, многие в толпе заплакали. Было похоже, что братья, давно потерявшие друг друга, наконец встретились.

И тавризцы и солдаты радовались свободе, тому, что агрессивное правительство, натравливавшее народы друг на друга, пало. При царе местное население смотрело на русских солдат, как на своих заядлых врагов, как на угнетателей. Это было вызвано колониальной политикой царского правительства. Теперь все изменилось. Русские солдаты стали братьями, которые могли помочь тавризцам бороться за свободу.

На обратном пути Нина и ее спутницы остановились у могилы Зейнаб. Вместо памятника здесь лежало ружье. Плача, Нина говорила:

- Зейнаб, дорогая! Встань, возьми свое ружье! Настали дни народной свободы, встань!

Многие солдаты, проходившие мимо, увидев ружье, удивились. Они спросили у меня, что это значит. Я ответил:

- Это могила женщины-революционерки. Она погибла в боях с войсками шаха, а это ее боевое ружье.

Солдаты расчувствовались. На могиле Зейнаб состоялся второй митинг. Большевики ружейным залпом почтили ее память.

У ворот кладбища, я оглянулся. Могилы революционеров утопали в цветах.

* * *

Мы вернулись домой в восемь часов вечера. Дома мы устроили настоящий праздник. Мы радовались наступившим светлым дням.

Во время ужина почтальон принес письмо из Швеции от Ираиды. Она писала:

"Дорогая сестра Нина! Семья, в которой я живу, очень культурная и хорошая, ко мне относятся, как к родной. Я думаю, в связи с коренным изменением политической обстановки Абульгасан-бек разрешит мне вернуться в Тавриз.

Ираида".

Мы тут же решили: не позднее завтрашнего дня Мешади-Кязим-агу и Тутунчи-оглы послать за Ираидой.

ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Октябрьская революция в России сделала возможным возвращение в Тавриз эмигрантов и членов демократической партии, скрывавшихся в подполье. На партийном собрании, созванном в конце октября 1917 года, на повестке дня стоял вопрос о тактике нашей партии после Октябрьской революции. Выступали многие, последним слово взял я:

"Дорогие товарищи, в России нет больше царского правительства, кануло в вечность Временное правительство Керенского. Власть в России перешла в руки Советов. Азербайджанские крестьяне больше не будут изнывать под пятой русского империализма. Захватническим стремлениям царского правительства пришел конец. Рабочие и крестьяне России окажут нам братскую помощь. Мы с вами были свидетелями братания солдат с населением Тавриза. Еще вчера русские солдаты под командованием генералов и офицеров держали под смертельным страхом наш народ, а сегодня эти солдаты повернули свое оружие против оккупантов и колонизаторов. Они восстали против своих поработителей и стали нашими друзьями.

Дорогие товарищи! Отныне земля иранская должна принадлежать крестьянам, они настоящие ее хозяева. В связи с последними событиями наша партия наметила новую программу, выработала новую тактику. Мы будем вести решительную борьбу за передачу всей власти народу, земли крестьянам, фабрики и заводы рабочим. Но пока существует шах и его правительство, пока у нас в стране феодализм, мы не сумеем отнять у иранских помещиков землю, а у капиталистов фабрики и передать их народу. Ни на минуту мы не должны забывать, что самыми крупными феодалами в Иране являются сам шах и его продажные министры. Наша партия должна крепить союз крестьян и рабочих. В этом залог нашей победы над шахским абсолютизмом.

Мы должны коснуться еще одного, очень серьезного вопроса, а именно борьбы с суевериями. До сих пор суеверия были весьма опасным оружием в руках шаха, - его правительства, феодалов и реакционного духовенства. Ими пользовались и чужеземные захватчики, несущие нашей стране голод, бесправие и нищету. То, что не в состоянии сделать пушки, пулеметы, пистолеты, делает суеверие. Мы с этим столкнулись при Саттар-хане. То же самое наблюдаем и теперь. Мы должны выбить это ружье из рук наших врагов, мы должны открыть глаза народу. Мы должны вести беспощадную борьбу с невежеством, темнотой, безграмотностью. Вот одна из актуальных задач, которую должны разрешить мы, революционеры, наша демократическая партия.

Азербайджанские рабочие и крестьяне под руководством демократической партии рано или поздно сбросят с себя ярмо шаха. Нашу борьбу с английским, русским, немецким и турецким империализмом нельзя отделить от борьбы против местного феодального режима. Мы не должны забывать, что все иностранные колонизаторы опираются на шаха и его министров. Шах и окружающие его чиновники за ничтожные взятки продают страну оптом и в розницу. Мы могли добиться успеха, нам необходимо оздоровить ряды нашей партии, очистить ее от сомнительных элементов. Все мы знаем, что в поисках личной выгоды в партию вошли многие купцы. Они и сейчас продолжают оставаться в наших рядах. Бок о бок с ними мы не сумеем вести борьбу с шахским режимом, с феодалами.

Я должен добавить, что работу, которую мы ведем среди крестьянских масс, надо признать недостаточной. Во времена Саттар-хана агитация крестьян велась неплохо, а сейчас она заметно ослаблена. В течение нескольких лет мы вели отчаянную борьбу с внешними и внутренними врагами нашего народа. Это тяжелая, опасная борьба. Нашим товарищам постоянно грозила гибель, но они не отступали ни на шаг. Конечно, в этих условиях заниматься политическим и общественным воспитанием нашего крестьянства мы не могли, а если занимались, то очень слабо. Надо честно заявить, что это серьезный недостаток в нашей работе".

Когда я кончил, началось оживленное обсуждение моей речи. Товарищи вносили предложения, соглашались с моими словами. Мы наметили план нашей работы среди крестьян.

После этого было принято решение: часть денег, оставшихся в кассе партии, израсходовать на организационные нужды, а остальные раздать семьям погибших товарищей, голодающим крестьянам. Большую сумму мы отвели на борьбу с эпидемиями, широко распространившимися в последнее время.

ЭПИЛОГ

На этом записи Абульгасан-бека закончились. Я с увлечением прочел все, до последней странички. Эти воспоминания, в которых сохранены даже мельчайшие детали, произвели на меня ошеломляющее впечатление.

Возвращая тетрадь учителю Меджиду Джавад-оглы, я спросил его:

- Абульгасан-бек был вашим отцом?

- Нет, он не был моим родным отцом. Я тот самый мальчик Меджид, о котором он пишет.

- Абульгасан-бек это его настоящее имя?

- Нет. Родом он из Тавриза, в молодости работал механиком на Раманинских промыслах в Баку. Его настоящее имя Нусрет Гусейнов.

- Нусрет Гусейнов? - с удивлением спросил я. - Где его можно найти. Наверное, он расскажет гораздо больше, чем тут написано. Это замечательный человек, я очень хотел бы встретиться с ним.

- Очень жаль, но его больше нет в живых. За участие в революционном движении, возглавлявшемся Шейх-Мохаммедом-Хиябаны, он казнен правительством шаха в 1921 году в Тавризе.

- А что стало с его любимой женой Ниной Никитиной?

- Это моя приемная мать. Она сейчас работает воспитательницей в детском приюте, содержащемся на средства Аршака Суренянца.

Мы простились. Учитель положил тетрадь воспоминаний в свой портфель и ушел.

Конец