- Я очень признателен и постараюсь в случае нужды воспользоваться любезным предложением консула. Но пока в этом нет необходимости. Я и своим собственным капиталом поставил дела на должную высоту.
Когда я поднялся и стал откланиваться, девушка долго не выпускала моей руки, как бы желая сказать еще что-то.
ОРУЖИЕ
Очередное заседание мы созвали в доме Мирза-Махмуда, мучтеида. На обсуждение были поставлены три вопроса: сообщение Мирза-Махмуда о комплектовании незмие, ознакомление с содержанием полученного из Хоя письма и, наконец, вопрос об оружии.
Открыв заседание, я первым поставил на обсуждение вопрос об оружии.
Сообщив о просьбе американской миссии дать им надежных людей для организованного в селении Паян филиала благотворительного общества, я предложил выделить для этого Тутунчи-оглы и Гасан-агу и, пользуясь случаем, переправить оружие и разместить его в здании американской миссии в селении Паян.
Предложение мое, разрешавшее давно наболевший вопрос, было встречено с большим удовлетворением, почти с восторгом.
Это был первый результат моего знакомства с американкой.
Вторым обсуждали письмо из Хоя. В письме сообщалось:
"Вокруг русского консульства в Хое появилось много новых лиц. Курдские помещики Саид-бек, Шейх-Барзан и Исмаил-ага, Семитков усиленно посещают квартиру русского консула Черткова.
По предложению консула, известный русофил Гаджи-Гасан-ага назначен купеческим старостой.
В стороне от крепости, в квартале, расположенном напротив известного Даг-Баги, состоялась торжественная закладка фундамента нового здания русского консульства. Представители купечества города Хоя отправились с поздравлениями к консулу, но, ввиду легкого его нездоровья, были приняты секретарем.
В городе осталось очень мало революционеров. Все разъехались в разные стороны. А оставшиеся не смеют показываться. Сторонники Амир-Тумана составили списки революционеров и передали русскому консулу.
После всего этого считаем нужным сообщить, - писали в письме, - что необходимо позаботиться о вывозе из Хоя оружия. По этому поводу ведутся серьезные переговоры. Макинский сардар Икбалуссалтане обратился к правителю Хоя с требованием возвратить находящееся в Хое оружие макинскому ханству. По его уверениям, оружие это было в свое время отобрано у макинского отряда. Положение критическое. Численность русских солдат в городе растет. Много офицеров и разных русских чиновников.
Сирус".
Письмо хойских революционеров, написанное Мешади-Таги (Сирусом звали его в подполье), также со всей остротой ставило вопрос об оружии.
- В Хое значительное количество оружия, - сообщил я. - Я видел его сам, и отдать его в руки царского консула или макинского хана совершенно недопустимо.
Мы решили послать Абулькасима-хана в Хой, чтобы на месте выяснить и разрешить вопрос о вывозе оружия.
Абулькасим-хан выразил на это согласие. В деревне Готчи, расположенной между Хоем и Салмасом, у него было обширное родство и знакомство, и он мог сдать там оружие на хранение надежным людям.
Покончив и с этим, перешли к последнему вопросу.
- Товарищи! - начал мучтеид Мирза-Махмуд, в тоне которого звучали нотки бодрости и уверенности. - Я виделся с Иджлалульмульком. Он принял вашего покорного слугу с большим уважением и почетом. Ваш покорный слуга заявил его сиятельству, что явился засвидетельствовать ему свое почтение. Во время разговора я коснулся положения Тавриза и заметил, что в городе нет порядка и дисциплины, что незмие слаба, и позволил себе сказать несколько слов о необходимости усиления этого ведомства. Иджлалульмульк изволил согласиться с этим мнением, и я осторожно заметил, что наиболее подходящим кандидатом на пост начальника незмие является Амир-Хашемет.
- Если Амир Хашемет согласится принять на себя эту должность, я буду рад, - ответил Иджлалульмульк. После этого я обещал уговорить Амир Хашемета принять на себя эту обязанность и затем послать его к Иджлалульмульку. На этом мы разошлись. Завтра к часу дня нашему другу Амир Хашемету надлежит отправиться к Иджлалульмульку.
Мы все были очень довольны сообщением мучтеида и тут же дали Амир Хашемету необходимые указания. Мы выработали условия, которые он должен был поставить Иджлалульмульку.
Наше основное условие касалось изменения состава незмие, в которую мы хотели провести испытанных при обороне Тавриза добровольцев.
Спустя несколько дней после этого, идя вечером к Нине, я думал о вероятности оккупации царскими войсками в скором времени всего Иранского Азербайджана. За последние дни из консульства не поступало никаких серьезных сведений, но меня радовало и обнадеживало назначение Нины помощницей заведующего столом шифра.
При входе в дом Нины я столкнулся с выходившим оттуда сыном Тахмины-ханум Гасан-агой. Он рассказал, что привез из Паяна свежие фрукты и снова отправляется обратно.
- Как дела? - спросил я. - Довольны ли вами американцы?
- О, очень! Их начальство (он имел в виду мисс Ганну) приказало без нашего ведома ничего не предпринимать.
- А место хранения оружия надежно?
- Да пролежи оно там хоть тысячу лет, никто не отыщет! Место это известно лишь мне и Тутунчи-оглы. Помимо всего, место - сухое и чистое.
Я поблагодарил Гасан-агу и просил передать мой привет Тутунчи-оглы, еще раз поручив не говорить ни слова ни жене, ни матери и сестрам о моем знакомстве с мисс Ганной.
- В этом отношении можете быть спокойны, - улыбнулся он. - Революция сделала меня достаточно опытным и осторожным. - И, простившись со мной, он удалился.
Поднявшись на балкон, я застал Тахмину-ханум за игрой с Меджидом. Нина накрывала на стол.
Сегодня Меджид впервые заговорил со мной по-русски.
- Мы два часа ждем тебя, почему ты каждый раз приходишь так поздно?
Нина засмеялась и, бросив накрывать, обняла и расцеловала Меджида.
После обеда Тахмина-ханум увела Меджида спать, а Нина по обыкновению ушла в спальню переодеться. Я занялся просмотром лежавших на столе русских газет. Мне попался номер "Нового времени" с большой статьей, посвященной Иранскому Азербайджану.
Статья была написана в цинично неприкрытом великодержавном тоне. В каждой строчке "культурные европейцы" противопоставлялись "невежественным дикарям".
Нина вышла вся окутанная в волны белого шелка и опустилась на диван.
- Ты очень озабочен, - сказала она, беря мою руку. - Ты выглядишь, как неопытный юноша, только что вступивший в жизнь. В твоих глазах следы растерянности и безнадежности.
- Правда, - с усилием улыбнулся я. - И это не без причины, Нина. Нас была большая армия, и мы противостояли целому правительству, теперь же нас осталась маленькая горсточка. Мы не можем справиться с создавшимся положением, а вожди революции не думают об этом, не могут понять этого. - И я рассказал Нине о письме Саттар-хану и его ответе.
- Я верю в тебя, - начала Нина, - ты тверд, ты действовал безошибочно и расчетливо. Ты должен проявить теперь большую осторожность. Не забывай одного: пока Саттар-хан находится в связи с турецким консульством, вы должны прервать с ним всякие сношения. В этом злополучном консульстве все работники, начиная от секретаря, начальника, заведующего секретным отделом и кончая курьером, - царские шпионы. Получаемые из Стамбула и Тегерана телеграммы, несмотря на беспрерывную смену шифров в турецком консульстве, предварительно прочитываются русским консулом. Для примера, я прочту тебе полученную вчера из Тегерана турецким консульством шифрованную телеграмму. Слушай... - и с этими словами Нина принеся бумагу, принялась читать:
"В Тегеране начинает брать верх германское влияние. В вопросе о назначении наместника в Иранский Азербайджан кандидатуры, выставленные Россией и Англией, провалились. Наместником назначен известный германофил Мухбириссалтане. Для усиления его авторитета в Азербайджане вам необходимо заранее подготовить почву. Не выпускайте из поля вашего зрения Саттар-хана и постарайтесь взять его в руки. Вопрос о самостоятельности Иранского Азербайджана - второстепенный вопрос. Разъясните это Саттар-хану, пусть пока он подчиняется Мухбириссалтане и Тегеранскому правительству".
- Перевод этой телеграммы, - объяснила Нина, - послан как русскому послу в Тегеран, так и в Петербург начальнику департамента по средневосточным делам - Клемму. Не может быть двух мнений о том, что Россия примет здесь решительные меры.
- Вопрос ясен. Мы не сомневались, что в результате долгого пребывания вождей революции в турецком консульстве Иранский Азербайджан неминуемо станет перед лицом катастрофы, но мы никак не могли объяснить им, что быть друзьями Германии - одно, а орудием Вильгельма - другое.
- Результат налицо, - сказала Нина возбужденно. - На этих днях в Хой отправляются два офицера генерального штаба, полковник 21 артиллерийской бригады и другие для определения места, где будут расквартированы царские войска. Кроме всего этого, из Петербурга и Тегерана получен приказ об учреждении консульства в Макинской провинции, как независимом ханстве. Даже поговаривают о назначении туда Алферова. Есть проект учреждения консульств в Урмии и Санучлаке. По этому поводу ведется оживленная переписка между Тавризом, Тегераном и Петербургом. Таким образом, германская интрига развязывает руки русским, которые открыто роют яму туркам.
- Верно, - ответил я. - Столкновение между Германией и Россией неизбежно. Россия ищет только предлога, чтобы создать угрозу Багдадской железной дороге и занять Анатолию. Англичане не являются противниками этого плана. Багдадская железная дорога грозит не столько России, сколько самой Англии.
- А что нам надо делать? - спросила Нина.
- Мы должны сплотить массы вокруг иранской социал-демократической партии, разоблачать царскую интригу, предупреждать политические авантюры и всемерно добиваться усиления революционного движения. В этом отношении на тебя падает ответственная задача, ты должна поддержать наши мероприятия.
- Иранская революция, - сказала Нина, - детище русской революции 1905 года, и русское царское правительство старается задушить ее. Тут мы боремся со щупальцами огромного чудовища, но пока это чудовище, подмявшее под себя всю Россию и протянувшее свои лапы к странам Востока, не будет совершенно уничтожено, мы не будем иметь победы.
Она поднялась и, нервно пройдясь по комнате, взяла меня за руку.
- Вставай, выйдем, вставай! У меня сердце разрывается на части.
- Что же ты хочешь? - спросил я.
- Пойдем, пройдемся.
- Идите, но возвращайтесь скорее, - попросила Тахмина-ханум.
- Мы зайдем к вам повидать девочек, - успокоила ее Нина.
Мы вышли. Дом Тахмины-ханум был нам по пути, и мы зашли туда.
- Одевайтесь, пойдем в гости, - сказала Нина девушкам.
- Куда? - спросили они.
- Пойдем к Абульгасан-беку.
Обе дочери и молодая невестка Тахмины-ханум согласились. К ним присоединился и Гасан-ага.
По дороге я задумался о приеме гостей. Правда, в доме все было для их угощения, но надо было преподнести что-нибудь девушкам и жене Гасан-аги, которые впервые были моими гостями.
Нас встретил Гусейн-Али-ами.
- Сын мой, где ты пропадал? - накинулся на меня старик, который, видимо, был сильно обеспокоен моим долгим отсутствием. - Уходишь и не говоришь, куда. И от барина четыре раза прибегали спрашивать, не вернулся ли ты?
Увидя со мной четырех женщин не похожих на тавризских жительниц, он был немало удивлен.
Сария-хала сказала тут же. Подойдя к нам, она оглядела женщин и шепнула мужу:
- И похожи, и не похожи, брюнетки... Нет, эти не похожи на русских...
- Не будь женщиной! - зашикал на нее Гусейн-Али-ами. - Какое тебе дело? - и снова занялся поливкой цветов.
Гости осмотрели сначала сад. Нина с большим любопытством оглядывала все. Мы обошли и комнаты, Затем Нина еще раз одна обошла их.
Покончив с этим, мы расселись вокруг стола у бассейна.
По случаю поливки бассейн был полон; фонтан бил высокой струей. Недалеко от нас Гусейн-Али-ами о чем-то горячо спорил с Сария-халой. Спор шел все о том же, кто эти девушки: русские или азербайджанки.
Немного спустя появилась служанка Мешади-Кязим-аги спросить обо мне.
- Барин вернулся, и у него гости, - ответил Гусейн-Али-ами.
Дом, цветник и садик очень понравились Нине, и она беспрестанно повторяла:
- Ты должен был и для меня снять такой же дом
- Можно обменяться, - предложил я, но она тотчас же отказалась.
- Нет, такой двор мне не годится. Здесь бассейн, а это опасно для Меджида.
Скоро пришел Мешади-Кязим-ага. Я поднялся ему навстречу и, подведя к столу, рекомендовал его присутствующим, как моего близкого друга, после чего познакомил его с моими гостями:
- Моя жена Нина, о которой я говорил вам, а это - мои сестры Сенубер и Тохфэ-ханум, это же - наша дорогая невестка Назлы-ханум.
Мешади-Кязим-ага не верил своим глазам, видя наяву то, чего не мог вообразить в мечтах: тавризские девушки в европейских костюмах без чадры держали себя так непринужденно при мужчинах, а то, что они говорили с Ниной по-русски, окончательно ошеломило Мешади-Кязим-агу, который был в Тавризе одним из первых сторонников раскрепощения женщин.
- Простите, - заговорил Мешади-Кязим-ага взволнованно. - Я не могу прийти в себя. Словно вижу Иран на сто лет вперед. Итак, неужели вы - дочери несчастного угнетенного Тавриза?
- Да, это дочери Ирана, - сказал я, стараясь успокоить его. - Это друзья Нины, это - девушки, которых я люблю больше родных сестер. А это супруга моего брата Гасан-аги, Назлы-ханум. Это образованные, воспитанные девушки.
- Вы должны стараться увеличить их число.
- Только такие девушки создадут культурное, политически бдительное, революционное поколение. Ими начинается история освобождения женщин Ирана, и мы должны стараться, чтобы эта молодежь росла и крепла.
Мешади-Кязим-ага все еще не мог оправиться от впечатления, произведенного на него девушками.
- Да, великие дела свершились, - повторял он, - а мы, оказывается, ни о чем не ведая, только мечтали об освобождении женщин. У нас было специальное общество раскрепощения иранской женщины, но дело заглохло. На нас посыпалось столько упреков и клеветы, нас называли такими оскорбительными именами, что нам пришлось распустить свою организацию.
- А много у вас было членов?
- Много...
- Надо их снова собрать и начать работу на новой основе, - заметил я.
Время шло. Нина и девушки должны были вернуться домой. Особенно торопилась Нина, которая беспокоилась о Меджиде.
Мешади-Кязим-ага вышел немного раньше через маленькую калитку и вскоре вернулся в сопровождении четырех служанок, которые держали в руках по свертку.
Они остановились во дворе поодаль, но когда я вышел проводить гостей, служанки двинулись следом. Три свертка с подарками от Мешади-Кязим-аги были доставлены в дом Тахмины-ханум, а один к Нине.
Как я потом узнал, в дорогую парчу были завернуты тончайшие французские чулки, шелковые ткани шелковые платки, серебряные ридикюли, бриллиантовые перстни и прочие вещи.
В свертке, предназначенном Нине, помимо того, был еще золотой браслет, осыпанный алмазами.
СЕЛЕНИЕ ПАЯН
Однажды рано утром, когда мы пили чай, Гусейн-Али-ами подал мне письмо от мисс Ганны. Она сообщала, что перешла на новую квартиру и сегодня собирается ехать в селение Паян, но перед выездом хотела бы повидаться со мной.
- Передай ханум, чтобы она ждала меня! - сказал я доставившему письмо мальчику и, допив чай, приготовился идти к мисс Ганне.
Я очень интересовался селением Паян, особенно местом хранения оружия.
Дав Гусейн-Али-ами некоторые поручения и попросив передать Мешади-Кязим-аге, что к обеду вернусь, я вышел из дому.
Мисс Ганна была уже одета и ждала меня.
- Вы завтракали? - спросила она.
- Да, спасибо.
- С кем?
- С Гусейн-Али-ами.
- После этого вы будете обедать и завтракать со мной. Комнаты мои совершенно свободны, и вы смело можете даже жить здесь.
- Нет, я не смею беспокоить вас. У меня бывает много народу.
- Пусть, это мне нисколько не помешает. Две комнаты можно будет отвести вам под приемную.
Она повела меня по всему дому и принялась показывать. Из четырех комнат были меблированы только две.
По всему было видно, что мисс Ганна старалась обставить свое жилище в восточном стиле, но это ей не совсем удалось. В услужении у нее находились пожилая американка и мальчик-тавризец, лет пятнадцати.
Взяв меня под руку, мисс Ганна подвела к американке и стала что-то объяснять ей по-английски. Женщина кивнула мне головой.
Когда мы снова вышли на балкон, мисс Ганна повторила:
- Я позабочусь о вашем покое, вы должны дать слово переехать ко мне.
Не успел я ответить, как вошел мальчик с сообщением, что фаэтон подан, и мы вышли.
Наш экипаж покатил к северо-востоку от Тавриза. Дорога шла мимо бывших баррикад и окопов Багир-хана. На их месте теперь были расставлены русские караульные посты. По улицам Тавриза по-прежнему двигались нагруженные поклажей ослы. Они тащили в окрестные сады золу из бань для удобрения, а на обратном пути привозили свежие фрукты и овощи. Сквозь этот караван длинноухих фаэтон наш продвигался крайне медленно.
Число ослов, перевозивших седоков, было бесконечно. Наступал час, когда должны были открыться лавки, и белые ослы, бежавшие во всех направлениях, представляли довольно занимательную картину.
Лотошники с тяжелыми двухпудовыми лотками винограда на голове громко, нараспев расхваливали разные сорта прекрасного тавризского винограда.
Женщины с наглухо закрытыми лицами или просто в чадрах сновали в разные стороны, неся на головах огромные узлы.
Дорога наша лежала мимо фруктовых рядов. Это была улица, где некогда были вырыты последние окопы Багир-хана, а теперь стоял военный пост. Улица была запружена большой толпой. Очевидно, произошло какое-то событие. Я остановил фаэтон.
В толпе мелькали фигуры солдат и доносились звуки пощечин. Внимательно присмотревшись мы увидели следующую картину: несколько солдат стояло около лавки торговца арбузами, группа тавризцев, засучив рукава, держала пари, что, подарив солдату арбуз, можно безнаказанно ударить его по затылку. Они подзывали солдат по очереди к лавке. Солдат опускал голову, дарящий арбуз мочил руку в ведре с водой и со всего размаха ударял солдата по шее.
Зрители живо реагировали на эту операцию.
- Не годится! Отставить! - то и дело раздавалось в толпе.
Тогда подходил следующий солдат и, опираясь руками на колени, нагибал шею под удар. Тавризец, размахнувшись, словно рубил дрова, ударял мокрой ладонью по шее своей жертвы и тут же вручал ей заработанный арбуз.
- О, удар Мамед-аги - это удар! Такого не нанесет и зеленый имам, спустившись с неба.
- Приятель, клянусь, треск его удара напоминает звук ломающегося тополевого ствола...
- Послушай, милый, да ты в нем души не оставил...
За пару минут у нескольких солдат шеи покраснели и раздулись. Взяв под мышки по огромному арбузу, солдаты пошли к себе.
- Дураки, и какая им от этого радость? - говорили они между собой.
- И то сказать, шея-то чуток побаливает, да ведь арбуз-то тоже штука недешевая, задарма не дадут, - оправдывался другой.
Мы поехали дальше.
- Это ваша первая поездка в Паян? - спросил я мисс Ганну, чтобы нарушить неприятное молчание.
- Да, первая, - ответила она.
Я снова умолк.
Видя мою задумчивость, мисс Ганна с грустью сказала:
- Последние дни я замечаю, что, бывая со мной, вы все о чем-то думаете. Или я как-нибудь не угодила вам? Ведь, кажется, я делала все, чтобы доставить вам удовольствие... Как жаль, что вы остаетесь таким холодным, равнодушным к девушке, которая способна на хорошую любовь...
При каждом толчке фаэтона девушка склонялась головой к моему плечу и часто не поднимала ее.
Чтобы поддержать нашу дружбу, я должен был рассеять подозрения американки.
- Мой дорогой, хороший друг, - сказал я, взяв мисс Ганну за руку, напрасно вы думаете, что я равнодушен к вашей любви. Подобно тому, как на свете существуют разные люди, существуют и разные проявления любви. Одни влюбляются легко и просто, но такая любовь исчезает так же внезапно, как вспыхивает. Другие, полюбив медленно и с большой оглядкой, любят долго и часто уносят с собой эту любовь в могилу. На Востоке и на Западе смотрят на любовь по-разному, а в Америке совсем иное отношение к любви. В конце концов, всюду любовь, но характер и сущность ее разные. Лично я не могу ограничиться одним голым уважением к любимой девушке. Нет, я могу любить и любить безраздельно, так, как, быть может, не полюбит никто другой. Я знаю, что женщина может почувствовать удовлетворение лишь в том случае, когда ее любовь встречает взаимность, искренность. Простите, - сказал я, пожимая ее руку - Простите, прекрасная мисс Ганна, все это я говорю не для того, чтобы заставить умолкнуть ваши чувства ко мне, а чтобы высказать вам свое личное мнение о любви.
- Прошу вас, продолжайте, это очень интересно, - отозвалась мисс Ганна.
- Наше знакомство началось очень недавно, настолько недавно, что можно пересчитать его по дням и по часам. Если мы полюбим друг друга в результате взаимного изучения, если любовь наша будет расти постепенно, наше счастье будет прочно. Я не равнодушен, я не холоден, но я человек благоразумный и уравновешенный, и единственная причина моей медлительности в этой особенности моего характера. Я хочу, чтобы мое чувство к вам выросло и поднялось еще выше. Тогда любовь наша будет прочной, надежной, возвышенной.
Мисс Ганна слушала меня с нескрываемым волнением. Ее маленькая ручка, покоившаяся в моей руке, вздрагивала. Я стал ласково гладить ее золотистые кудри.
Она поднесла мою руку к своим ушам.
- Эти серьги преподнесены мне Алекбером. Он сказал, что вы купили их для меня, - и, говоря это, Ганна прижала мои пальцы к своим ушам, скрытым под копной золотистых волос. В ушах ее сверкали два больших бриллианта.
Настроение девушки заметно улучшилось, и она принялась перебирать наши дорожные воспоминания, особенно дни, проведенные на Ливарджанском эйлаге.
Мы выехали за город. Фаэтон катил в тени ивовых деревьев. Покрытая белой пылью, листва словно предавалась своим думам. На ветках дремали спасавшиеся от дневной жары воробьи.
Кривая извилистая дорога напоминала запутанные мысли тавризского населения. Крики навьюченных тяжелой поклажей животных и свист кнутов, подхлестывавших усталых кляч, запоминали картину мучительной жизни крестьян Азербайджана эпохи феодализма и рабства.
Чем ближе подъезжали мы к селению Паян, тем реже становилась растительность и беднее нивы, тем чаще попадались нищие и больные.
Первый встреченный нами больной лежал, растянувшись в придорожной канаве. Лицо его было покрыто платком. Когда он протянул руку за подаянием, ветер сбросил платок с его лица. Распухший нос закрывал собой почти все лицо, свисавшие со лба отвратительные багровые наросты придавали ему отталкивающе безобразный вид.
Одежда его состояла из соломенной рогожи.
По другую сторону экипажа мы увидели двух других больных, у одного болезнь совершенно обезобразила лицо, на обнаженных до кости челюстях выступали зубы, у другого отвалились губы.
До самой деревни нам попадалось немало прокаженных. Эти несчастные ползли, шли и ковыляли по окрестностям, прося подаяния у случайных проезжих.
Завидя наш фаэтон, целая орава детей с громким криком бросилась бежать от нас к деревне.
На их крик выбежали женщины и принялись загонять в дом кур и ягнят.
Причина их поведения осталась нам непонятной... Больница американской миссии была расположена в другом конце, селения, в северной его части, чтобы постоянно дующие здесь северные ветры не несли зараженного зловоньем воздуха к больнице и детскому приюту.
Обширное пространство с палатками и временным деревянным бараком было обнесено колючей проволокой, и караульные никого к забору не допускали. Когда мы спросили у караульного о причине переполоха, вызванного нашим появлением, тот, смеясь, объяснил:
Это село принадлежит мучтеиду. Время от времени его люди наезжают сюда и забирают кур, ягнят и все, что попадет под руку. Потому-то при виде въезжающих в село фаэтонов население в страхе прячет свое добро.
- А что кричала детвора? - спросил я у караульного
- Чтобы известить население, дети кричат - "лисицы, лисицы!"
Нас встретили Тутунчи-оглы и Гасан-ага и проводили к палаткам. В первой из них была расположена канцелярия; во второй - амбулатория с женщиной-врачом, которая была занята при нашем появлении осмотром детей; здоровых она направляла в ясли, а больных в лечебницу, под которую была приспособлена третья палатка. Тут находилось двадцать восемь больных детей. Четвертая была отведена для здоровых ребят, и здесь было размещено до пятидесяти мальчиков и девочек.
Вся обстановка была крайне проста и дешева, однако во всем чувствовались образцовая чистота и порядок.
Весь персонал общества состоял из шести женщин в четырех мужчин, не считая врача и его помощника.
- Нет ли у американской миссии, организующей подобные пункты, иных целей, кроме филантропии? - спросил я мисс Ганну.
Положив маленький блокнот в сумочку, она ответила:
- Дело обстоит следующим образом. Главная наша задача состоит в служении человечеству. Дети эти будут обучаться в Америке разным специальностям и по окончании школ будут устроены на работу в предприятиях общества. Часть их заработка будет вычитываться на погашение сумм, затраченных на их воспитание и на усиление фонда общества, а остальное будет выдаваться им на руки. На отчисленные в его фонд деньги общество сумеет расширить свою деятельность.
- А дети останутся в распоряжении общества навсегда?
- Нет, - поспешила ответить мисс Ганна. - Все суммы расходуемые на каждого питомца вплоть до самого поступления его на работу, записываются в его личный счет, копия с которого выдается ему на руки при поступлении на производство, и туда заносятся все вычеты из заработка в погашение произведенных расходов. По покрытии всех расходов, бывший наш питомец свободен, он может оставить учреждения общества и работать, где ему угодно.
- А могут ли родители ребенка, уплатив все расходы, понесенные обществом на его воспитание, взять его до поступления на службу?
- Нет, не могут. Таких случаев в практике не бывало. Это противоречило бы договорам, заключенным миссией с родителями.
В канцелярии мисс Ганна показала мне один из таких договоров, по которому житель селения Паян Мир-Гасан Мир-Абдулла-оглы добровольно отдавал свою двухлетнюю дочь Тути в распоряжение общества. Со дня заключения договора отец терял все права на ребенка, а общество обязывалось уплатить отцу единовременно пять туманов иранской валютой. Вот какой эксплуататорский характер носила пресловутая благотворительность американских капиталистов!
Мисс Ганна занялась проверкой текущей работы, а я подозвав Гасан-агу, пошел осматривать землянки и колодцы, где было сложено наше оружие. Хранилища эти оказались достаточно надежными и прочными.
Когда я вернулся в палатку, мисс Ганна также закончила свою работу, и мы отправились осматривать село.
Население занималось садоводством и мелкой торговлей; многие просили подаяние. Во всем селе мы не встретили ни одного человека, который был бы одет более или менее сносно. Большинство мужчин были голы, а женщины кое-как прикрывали свою наготу лохмотьями.
Полуголые женщины, сидя у землянок, кормили грудью своих истощенных младенцев. Другие укладывали детей спать на соломе; то были женщины, не пожелавшие отдать своих ребят американцам.
Мы встретили сельского моллу Мирза-Абдурагим-ахунда, который был болен проказой.
Тут же познакомились мы с весьма образованным, изъездившим много стран и прожившим долгую интересную жизнь стариком по имени Дервиш-Ахмед.
Он доказывал, что, благодаря большой осторожности сумел уберечься от заразы и остался здоровым.
- Это село славится в Тавризском вилайете своим хорошим климатом, водой, прекрасными фруктами. Сам я из другого села, но в свое время переехал сюда. Раньше все жители тут были здоровы. Особенно славились в Тавризе паянские женщины, и это село называли селом красавиц. Это было лет пятнадцать тому назад.
С этими словами старик принялся разжигать свой чубук. Я стал внимательнее приглядываться к проходившим мимо нас женщинам. Несмотря, на разрушительное действие болезни, общий облик их подтверждал слова старика.
- Я побывал во многих городах, изъездил Египет, Турцию, Индию, побывал даже в России. Долгое время я был врачом, и теперь лечу здешних больных. Но против сифилиса я бессилен. Это - дело государства.
- А как проникла сюда эта болезнь - спросил я Дервиша-Ахмеда.
- Очень просто, она была занесена из города. Пятнадцать лет тому назад сюда приехал из города какой-то торговец. Торговец был знаком с жестянщиком Гамбаром. Дочь Гамбара, красавица Султан, приглянулась уже немолодому торговцу, а жестянщик был человек бедный и за небольшую сумму согласился выдать дочь за него. Девушка переехала в город, но через два года муж развелся с ней и отослал к родным. Когда она вернулась в деревню, ее губы и грудь были поражены язвами. Она показалась мне. Я обнаружил у нее венерическую болезнь. Родные ее не имели средств, чтобы повезти молодую женщину на лечение в город, я же лечить ее не мог. Болезнь перешла к младшей сестре и брату Султан. Затем несмотря на мои возражения, женщину вторично выдали замуж, и, таким образом, болезнь передалась в соседнюю семью. Спустя год Султан сошла с ума. Через несколько лет она утопилась. Эту болезнь здесь величают "язвы Султан". Наше село теперь зовется селом больных, и тавризское правительство высылает сюда и прокаженных, бродящих по улицам Тавриза. Вот эти землянки вырыты высланными в село Паян больными. А дома принадлежат местным жителям. Главное наше несчастье в том, что мы не имеем возможности переселяться в другие села, и последние здоровые у нас обречены на неминуемую гибель. В другие села нас не пускают, боясь заразы. К тому же мучтеид Мирза-Гасан не разрешает нам выезжать отсюда, и мы гибнем.
АМИР ХАШЕМЕТ - НАЧАЛЬНИК НЕЗМИЕ
Сегодняшний день был днем первого нашего торжества. Иджлалульмульк договорился с русским военным командованием и получил согласие консульства на назначение Амир Хашемета начальником тавризского незмие, о чем и был издан соответствующий приказ.
Сегодня Амир Хашемет приступил к исполнению своих обязанностей. По этому случаю Мешади-Кязим-ага устроил торжественный ужин. На ужине, кроме меня, были Бала-Таги, Мирза-Ахмед и Гаджи-Али.
Мы ждали Амир Хашемета. Он явился в форменном мундире и сам смеялся над своей новой должностью. После приветствий и поздравлений Амир Хашемет сделал краткое сообщение о положении дел в принятом им ведомстве.
- Это учреждение существует лишь на бумаге, - рассказывал он. - Вместо трехсот человек, числящихся в незмие, я принял лишь списки имен. Вооружение самое примитивное. Помещения нет. Жалованье не выдается, и все служащие разбежались. Но, так или иначе, мы имеем право держать под ружьем триста человек. Сегодня мы определим, что нам предстоит сделать в ближайшем будущем, и какой характер придать самой незмие.
- Отпускаются ли средства на содержание незмие? - спросил я.
- У нас есть определенный бюджет, но в государственном казначействе нет ни одного динара. Иджлалульмульк дал нам в этом отношении самые сладчайшие заверения.
Он заявил, что написал в Тегеран об изыскании средств, и добавил: "я молю всевышнего ниспослать вам полную победу; попробуйте хоть на время, пока дела не наладятся, занять где-нибудь нужную сумму".
- Я думаю, что средства мы найдем. По приезде Мухбириссалтане средства на содержание незмие, если не полностью, то частично, мы, пожалуй, получить сумеем.
После этих слов в обществе воцарилось молчание.
- Скажите, - обратился я к Амир Хашемету, - какая сумма потребуется вам в первую очередь для обмундирования должностных лиц.
- Из трехсот человек сейчас имеется под ружьем восемьдесят. Для их обмундирования необходимо около тысячи туманов.
- Я дам вам эту тысячу туманов, - заявил я решительно. С завтрашнего же дня займитесь необходимыми заказами.
После меня заговорил Мешади-Кязим-ага.
- Деньги в кассе, - сказал он Амир Хашемету. - Можете получить их в любое время.
- Теперь еще один вопрос, - сказал я. Для нас это большая удача, что мы приняли не сформированную незмие, а лишь мертвые списки. Если бы все они были на своих местах, было бы довольно трудно снять их с работы и заменить испытанной в дни революции молодежью. Теперь же у нас законный предлог. Значит, мы можем завтра же принять в незмие более двухсот человек. Мы должны немедленно объявить о снятии с должности всех, самовольно уклонившихся от исполнения обязанностей, и отобрать у них оружие.
Тут же был составлен текст объявления.
"Для охраны порядка в городе и спокойствия населения тавризская незмие вынуждена обновить свой состав.
Всем работникам, самовольно оставившим свои посты, предлагается в трехдневный срок сдать числящееся за ними оружие в управление незмие.
По истечении означенного срока управление незмие примет в отношении уклонившихся репрессивные меры".
Завтра с утра это объявление должно было быть расклеено по всем улицам города.
Покончив с этим, мы просмотрели списки молодых людей, принимавших участие в революции и проявивших себя верными сынами народа. Вскоре список на двести двадцать человек был заполнен. С завтрашнего дня мы должны были вызвать их и дать назначение на работу.
- Оружие останется то же? - спросил Амир Хашемет. - Оно слишком устарело, это - вооружение старой иранской армии.
- Пока придется оставить его. Перевооружение возбудит подозрение у русских, а заменить его мы всегда успеем. В незмие сейчас более всего необходим блестящий мундир. Таким путем мы завоюем доверие и расположение будущего представителя власти - Мухбириссалтане, а заслужив доверие, мы сумеем действовать и дальше.
После этого мы приступили к чтению письма Абулькасим-хана, посланного нами в Хой.
"В день моего приезда, - писал он, - прибыл сюда представитель Макинского ханства для переговоров с нынешним правителем Хоя Гейдар-ханом Амир-Туманом о переброске оружия в Маку, но, по-видимому, Амир-Туман не склонен признавать их претензии.
Во-первых, на отправку оружия в Маку не соглашаются русские, у которых отношения с Маку натянуты, так как Макинский хан якобы притесняет сторонников русских.
Во-вторых, правитель Хоя Амир-Туман сам не имеет понятия о местах хранения оружия и теперь рассеял по городу своих людей, которые обнюхивают все углы и закоулки в надежде разыскать что-либо.
Мы принялись за работу как раз вовремя. Часть оружия уже переправлена в селение Гутчу, остальная часть будет отправлена завтра. На этот счет можете быть покойны.
В городе много русских офицеров, поговаривают о прибытии еще новых войсковых частей.
Все караван-сараи вдоль аллеи, идущей из крепости в сторону Урмии, арендованы русскими. Новое здание русского консульства расположено в той же части.
Еще раз осмотрев вторую партию отправляемого в селение Гутчу оружия, я вернусь в Тавриз. Привет товарищам.
Абулькасим".
Сообщение Абулькасима было для нас второй крупной победой.
После разрешения деловых вопросов мы сели за стол.
- Это исторический ужин, - заметил я, - сегодня вновь рождается вооруженная сила революции...
ПАДЕНИЕ САТТАР-ХАНА
В донесениях от 9 октября, присланных ардебильским консулом, сообщалось, что положение в Ардебиле обострилось. Особенно поразило меня сообщение губернатора о том, что местный Энджумен и Саттар-хан засели в бест. Я не сомневался в том, что Саттар-хан, если дело дойдет до необходимости засесть в бест, покончит самоубийством. Возможно, в своих действиях он и допускал ошибки, но он не мог унизиться до того, чтоб засесть в бест при царском консульстве.
Во всяком случае, в сообщениях этих верно было одно: тегеранское правительство серьезно занялось карадагскими и ардебильскими делами. В сообщениях указывалось, что, направляясь из Тегерана в Ардебиль, прибыло в Решт четыреста добровольцев и еще сотня иранских казаков.
Однако царское правительство решило осуществить свои планы в отношении Ардебиля и Карадага еще до прибытия тегеранских частей. В телеграмме министерства иностранных дел от 10 октября русскому послу в Тегеране сообщалось об отправке в Ардебиль для "защиты" проживающих там русских подданных батальона солдат и артиллерии.
- У Мухбириссалтане отрицательные намерения в отношении героя тавризской революции, - сказала Нина.
- Какие же у него намерения?
- В письме, адресованному консулу, Мухбириссалтане, намекая на Саттар-хана, говорит: "Пока мы не разоружим эту разбойничью шайку, управлять страной будет немыслимо".
- Хорошо, неужели Мухбириссалтане удастся это сделать?
- Если Саттар-хан не разоружится добровольно и окажет сопротивление, Мухбириссалтане разоружит его силой. Сейчас Саттар-хан является игрушкой в руках царских политиков. Своим поражением в Ардебиле он обязан им. Рашидульмульк во главе сотни иранских казаков направляется в Карадаг и Ардебиль, и если внешне он идет для переговоров с Рахим-ханом и шахсеванами, то основная его цель - передать Рахим-хану предложение царского консула. Однако, царское правительство не намерено долго поддерживать Рахим-хана, ибо победа Рахим-хана ему не нужна. Главная задача царского консула - посеять в стране смуту, препятствующую Мухбириссалтане управлять страной. Рахим-хан одержит только временную победу, так как идущие из Тегерана войска сумеют свалить его. Во главе этих войск стоит начальник тегеранской незмие Ефрем-хан. Я нисколько не сомневаюсь, что Ефрем-хан получил от тегеранского правительства инструкцию разоружить Саттар-хана.
Анализируя ее суждение, я говорил себе:
"Если б иранцы так же верно могли судить о делах своей родины, как эта девушка из Риги, они сумели бы быстро изжить сегодняшние неполадки".
ТЕГЕРАНСКИЕ СОБЫТИЯ И САТТАР-ХАН
С большим вниманием, следили мы за событиями в Тегеране, нисколько не сомневаясь, что они перекинутся в Тавриз.
Последние события в центре разразились в результате желания правительства подчинить себе сосредоточенные в руках отдельных вождей революции различные вооруженные силы, в противном же случае разоружить их.
В последнее время и русский и английский послы оказывали всякое содействие проведению в жизнь подобных мероприятий, так как, вместо вхождения в соглашение с многочисленными группировками, они предпочитали иметь дело с одной, определенной силой.
Содействие, оказываемое русским и английским правительствами в вопросе разоружения отрядов федаистов, преследовало и другую цель.
Каждый из этих отрядов находился в руках отдельного визиря. И они, хотя бы силой оружия, стремились попасть в кабинет министров.
Сардар Асад, Сепэхдар и другие, опираясь на отряды, хотели стать у кормила власти.
Вот почему русский и английский послы при проведении в кабинет угодных им русофилов и англофилов наталкивались на большие затруднения.
Осуществлению идеи, защищаемой русскими и англичанами, невольно содействовал и один из лидеров иранской революции - Таги-заде.
Племянник Таги-заде, Мамед Али-хан, 16 августа, ворвавшись в залу, где заседала комиссия, обсуждавшая военные действия, угрожая револьвером, разогнал членов комиссии и через сутки, объявив себя начальником федаистов, издал приказ об их разоружении.
Когда весть об этом достигла Тавриза, Саттар-хан и Багир-хан готовились к наступлению на Ардебиль, Сараб и оттуда на Карадаг, где собирались разоружить Рахим-хана.
Саттар-хан сообщил мне о своих намерениях лишь после того, как была проделана вся подготовительная работа. Он надеялся на наше участие в этой экспедиции, однако, ни один из находившихся в Тавризе вождей революции не соглашался на это.
В свою очередь и царский консул, ненавидя Багир-хана и Саттар-хана, оказывал давление на Тавризского губернатора Иджлалульмулька, указывая на вмешательство их в государственные дела.
За четыре дня до наступления Саттар-хана на Сараб я, получив от него письмо, отправился к нему.
Прежде чем заговорить о своей экспедиции, Саттар-хан прочел письмо, полученное им от губернатора Тавриза - Иджлалульмулька.
Указывая на события в Тегеране, Иджлалульмульк предлагал Саттар-хану и салару видоизменить свои отряды и переименовав их в милицию, подчинить правилам дисциплины.
Несмотря на то, что идея эта и принадлежала Иджлалульмульку, в настоящее время она как нельзя больше была нам на руку. В Тавризе под началом Амир Хашемета находилось до четырехсот вооруженных незмиистов. Четыреста федаистов Багир-хана и Саттар-хана, превращенные в незмиистов, при условии сохранения ими революционного духа, могли составить внушительную силу.
Я не знал, как относится сардар к этому письму, и потому воздерживался откровенно высказываться по этому поводу. Однако, я твердо был убежден, что Иджлалульмульк хочет спасти Саттар-хана и Багир-хана от ожидающей их опасности. Меж тем письмо, отправленное им на имя генерального консула, указывало на его отрицательное отношение к Саттар-хану и Багир-хану.
Два дня тому назад Нина успела снять и принести домой копию с письма Иджлалульмулька. Вот что он писал:
"Править страной абсолютно не к лицу этим двум безграмотным разбойникам".
- Я убеждаюсь, что правители, бросающиеся в объятия разных государств, не смогут управлять нашей страной! - сказал Саттар-хан, бросая письмо на стол, и воскликнул:
- Рано или поздно мы снова должны будем взять страну в свои руки!
Что мог я ответить ему? Раз Саттар-хан мечтал о захвате власти, говорить ему о видоизменении его вооруженных сил было излишне. Но необходимо было избавить героя революции от ожидавшего его позора. Не прийти ему на помощь и не постараться убедить его свернуть с ложного пути было бы историческим преступлением.
Саттар-хан ждал моего ответа. Молчать дальше не следовало.
- Господин сардар, - начал я, - с честью и славой выполнил первую из возложенных на него задач. Долг этот состоял в защите Тавриза, начиная с 1907 и кончая 1909 годом, в разворачивании революционной деятельности. Главной причиной славного выполнения этого долга были несокрушимая воля господина сардара и его умение сплотить и мобилизовать вокруг себя массы. Переходя к вопросу о намерении господина сардара взять на себя управление страной, замечу, что вопрос этот зависит от того, насколько массы и общественное мнение находятся на стороне господина сардара. Я нахожу, что в настоящее время настроение, создавшееся в Тавризе, не благоприятствует проведению в жизнь данной идеи. Намерение господина сардара может причинить стране большие неприятности. На основе существующих законов, царское правительство может, придравшись к тому, что власть находится в руках человека не назначенного центром, усилить сосредоточенные в стране оккупационные армии. Захватив власть в свои руки, господин сардар тем самым облегчит задачу царской России, дав ей возможность действовать решительней, а с другой - лишится поддержки центра. И без того, приглашая Рахим-хана к поднятию восстания в Азербайджане, царская Россия стягивает в страну новые силы.
- Не беспокойтесь, на этот раз я укажу Рахим-хану и шахсеванам их настоящее место.
- Если господину Сардару удастся объединить ардебильских и карадагских федаистов, возможно, он одержит победу. Но я не могу поверить в то, что вы сумеете найти общий язык, так как достаточно изучил их во время Тавризской революции. При возникновении конфликта они могут предать вас. Сейчас Ардебиль находится в их руках.
- Я живо угомоню их. Ослушники понесут суровое наказание. Я никогда не позволю, чтоб революция была попрана какими-то проходимцами.
- Господин сардар, эти проходимцы не действуют сами по себе. Ардебильские федаисты не настолько сознательны, чтоб разбираться в царских кознях. Царское правительство старается найти в Ардебиле благоприятную почву для вмешательства. В настоящее время губернатор Ардебиля Рашидульмульк сидит в русском консульстве. Не сегодня-завтра и новый генерал-губернатор Фатэхуссултан, не справившись с внутренними неполадками, встанет под покровительство русского консульства, и в результате всего этого царская армия займет Ардебиль. Таково положение в настоящее время.
- Мы захватим с собой и наших ребят, ардебильские бунтари не слышали еще звуков наших бомб. Привести их к подчинению не так уж трудно.
Я промолчал, я боялся возникновения ссоры. Мы, во всяком случае, не могли принять участие в этой экспедиции.
Во-первых, мы не имели согласия местных организаций, во-вторых - не могли пойти на то, чтоб прибывшие со стороны партийные товарищи были отправлены в Ардебиль и Карадаг служить в рядах правительственных войск.
Мы знали, что национальный герой потеряет в этой экспедиции имя и славу, завоеванные за время революции, и потому местная организация стремилась остановить его.
Но наши советы не могли повлиять на Саттар-хана, он надеялся, что Тегеран поручит ему управление Азербайджаном, и мечтал о том, чтобы поставить Тегеран перед совершившимся фактом.
Однако национальный герой не понимал и не видел, какого врага имеет он в лице царского правительства.
Он не видел ничего невероятного в том, чтобы управление страной, считающейся царской колонией, могли поручить герою революции.
- Кто из ребят отправится со мной? - спросил Саттар-хан.
- Пока ничего не могу вам ответить.
- Во всяком случае, 28 августа мы должны выступить из Тавриза. Бросьте собирать заседания и совещаться с товарищами. В дни революции мы убедились, что обилие заседаний и совещаний иногда вредит. Товарищу самому прекрасно известно, что в подобных делах нужно действовать самостоятельно.
Почувствовав, что я не дам решительного ответа, герой революции поспешил переменить тему.
- Наше дело не кончается на том, чтобы совершить революцию, надо суметь сохранить, защитить и распространить ее. Выступление, которое я думаю предпринять, всецело отвечает этому требованию. Вот почему каждому из вас надлежит собрать, объединить все имеющиеся в его распоряжении возможности и создать общее движение.
- Верно! - отозвался я. - Мы сами стремимся к тому же. Пока все силы и средства не будут объединены, не следует говорить о победах и достижениях. Если господин capдар разрешит, мне хотелось бы высказаться несколько откровенней.
- Ну, конечно, если мы в течение ряда лет работали рука об руку, почему бы нам не поговорить откровенней?
- В истории иранской революции господин сардар завоевал неувядаемую славу. Это говорю не я один, это утверждает вся иностранная пресса. Что касается нашего второго долга, он состоит, как то изволил заметить господин сардар, в объединении всех сил и совместном выступлении. Но я не вижу, чтобы слова господина сардара "общее движение" претворялись в жизнь. В настоящее время в Тавризе четыре власти. Во-первых, настоящие господа страны - царское правительство и его консул. Они, как это хорошо известно сардару, вмешиваются во все дела Азербайджана. Во-вторых, организация Саттар-хана...
- Нет, товарищ, я не власть!! - живо запротестовал Саттар-хан.
- Простите! - заметил я, - но всеми своими поступками вы доказываете, что вы - власть. Раз вы кого угодно облагаете налогом, раз вы обладаете вооруженной силой, раз вы хотите руководить всей страной, вы должны признать, что вы - власть! Третья власть - господин Салари-милли Багир-хан. Его организация - прообраз вашей. Четвертая - это местная власть, внешне подчиняющаяся центру, в действительности же являющаяся слепым орудием в руках царского правительства, это - правительство Иджлалульмулька. Физиономия власти, существующей ныне в Азербайджане, неопределенна. Самым правильным было бы назвать это анархией. Да иного результата подобное положение и не могло бы дать. Оно, как нельзя больше, на руку царским дипломатам.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Саттар-хан, сурово глядя на меня.
- Я хочу сказать, что ни центральное правительство, ни царский консул не допустят, чтобы господин сардар имел самостоятельную вооруженную силу и вмешивался в государственные дела. В ближайшее же время, по требованию царского консула, местная власть должна будет разоружить вас, мы же против такого финала.
МУХБИРИССАЛТАНЕ
Мухбириссалтане стал правителем Тавриза в самую туманную пору. Власть в городе в это время находилась в руках нескольких лиц. Не только Саттар-хан и Багир-хан, но и те, кто в дни революции защищал различные части города, стали теперь "властью" в своих районах. Чтобы сосредоточить власть в своих руках, Мухбириссалтане предстояло приложить немало усилий. Даже Али-Мусье и его сыновья, принимавшие активное участие в тавризских боях, считали нужным вмешиваться в государственные дела.
Единственное, чем Мухбириссалтане был вполне доволен в Тавризе - это незмией. Нам удалось разместить в ней всех товарищей - участников тавризской революции. Поэтому число офицеров в составе незмие превышало число рядовых. Это, конечно, было небезызвестно царскому консулу. В телеграмме от 25 сентября 1909 года, отправленной Тавризским консулом русскому послу в Тегеране, говорилось:
"Все безработные, прибывшие с Кавказа, из Салмаса и Хоя, размещены в незмие. В настоящее время число офицеров в незмие превосходит число рядовых".
С первых же минут своего пребывания в Тавризе Мухбириссалтане сумел оценить тавризскую незмие. Во время парада, подозвав начальника незмие Амир Хашемета, он выразил ему свою благодарность. Однако, Мухбириссалтане не подозревал об истинных целях этой организации. Он не знал, что офицеры незмие усиленно готовятся к предстоящим событиям.
По прибытии в Тавриз, еще до посещения царского консула, Мухбириссалтане решил устроить прием знатным купцам города, сторонникам революции, чтобы ознакомиться с положением города. На приеме был представлен ему и я, но не как участник революции, а как купец.
В своей беседе Мухбириссалтане дал понять, что о положении Тавриза ему было известно еще до прибытия в город.
- Ардебильская поездка сардара-милли совершенно неуместна, - сказал он, между прочим, среди разговора, выражая недовольство поездкой Саттар-хана.
Мухбириссалтане особенно подчеркнул, что он дал согласие стать правителем Тавриза, только убедившись в активной помощи тавризцев и конституционалистов.
На этом приеме присутствовали и одиннадцать депутатов, избранных в иранский парламент.
Церемония приема подходила к концу.
- Вам всем, господа, следует поехать в Тегеран и быть там в день открытия меджлиса, - обратился Мухбириссалтане к депутатам. - Однако, в настоящее время у нас финансовых возможностей послать людей в Тегеран нет. Для отправки одиннадцати человек самое меньшее требуется полторы тысячи туманов.
Мухбириссалтане кончил. Воцарилась полная тишина, все молчали. Я обернулся к Мешади-Кязим-аге и поймал его взгляд. Глазами он дал мне понять, что деньги есть.
- Хазрати-Ашрафу не следует беспокоиться из-за полутора тысяч туманов, - обратился я к Мухбириссалтане, - эту сумму он в любой момент может взять из нашей кассы.
После этих слов у господ купцов развязались языки.
- Эта сумма настолько ничтожна, что Хазрати-Ашрафу не следует беспокоиться, - пробормотали они.
- Надеюсь, что мы в ближайшие дни встретимся с господином сэркарат, сказал Мухбириссалтане, крепко пожимая мне руку по окончании приема.
На этот прием Али-Мусье и другие приглашены не были. Мухбириссалтане считал, что по своим знаниям и уровню развития они не способны разрешать государственные вопросы и годны лишь на то, чтобы драться с врагами революции. Однако Али-Мусье и его товарищи придерживались на этот счет совершенно иного мнения. "Раз мы освободили страну от деспотизма, мы и должны править ею", - заявили они.
Такого же мнения придерживались герои революции Саттар-хан, Багир-хан и другие. И потому, не успел Мухбириссалтаие прибыть в Тавриз, как они поспешили окрестить его реакционером, контрреволюционером и т. п. Этой взаимной неприязни особенно содействовало то, что многие не получили приглашения на прием.
Каждый из нас стремился к восстановлению порядка в Азербайджане, так как смуты и беспорядки были на руку лишь царскому консулу, старавшемуся распространить свое влияние на все новые и новые районы.
В момент прибытия Мухбириссалтане в Тавриз повстанческие отряды, организованные царским консульством, принялись за работу в Ардебиле и районе Карадага, а известный главарь разбойников Рахим-хан Джелабянлы, снова собрав в Эхре крупные силы, стал совершать налеты в районах Мишкина и Карадага.
Царский шпион, ардебильский губернатор Рашидуль-мульк, вел борьбу с местными федаистами. Засев в бест в русском консульстве, он готовил почву для вступления русских войск в Ардебиль.
Карадагские и Ардебильские. беспорядки воодушевили и шахсеванов. Готовясь к нападению на Ардебиль, они разоряли его окрестности.
Как раз в разгар этих событий, 24 сентября, я полудил письмо от Саттар-хана. Письмо это подтверждало все наши опасения о последствиях его поездки в Ардебиль.
Саттар-хан писал:
"Уважаемый друг!
Ставлю вас в известность, что с большим трудом 6 сентября мне удалось прибыть в Ардебиль. В стране беспорядки. Бои, идущие между Мамед-Кули-ханом Аларлы и нашими федаистами, и некоторые неприемлемые законы, которые они собирались установить в городе, послужили причиной недовольства шахсеванов. В городе безвластие. Рашидульмульк бежал и засел в бест в русском консульстве. Вот почему я принял на себя управление городом.
Арестовав главарей федаистов, я приказал разоружить остальных. Они заманивали в "Нарын-Гэлэ" людей, убивали их там, а затем за большие суммы выдавали родным и близким трупы убитых.
Я намереваюсь, по водворении порядка в Ардебиле, собрать большие силы и двинуться на Рахим-хана.
Прошу вас подробно сообщить мне о положении дел в Тавризе.
Я предполагаю снова назначить Рашидульмулька губернатором Ардебиля, однако он отказывается принять провинцию в таком состоянии, так как шахсеваны совершают беспрерывные нападения на Ардебиль.
В дальнейшем снова сообщу вам о положении.
Ваш покорный слуга
Саттар".
Еще до получения письма от Саттар-хана мы знали, что он создает в Ардебиле новые беспорядки. Его поездка послужила причиной окончательной оккупации Азербайджана царской армией.
31 августа, когда Саттар-хан еще находился в Тавризе, тавризский консул в письме к русскому послу в Тегеране, от имени командующего русскими силами в Тавризе генерала Снарского, предлагал уменьшить число русских оккупационных войск в Азербайджане. В ответ на это министр иностранных дел России, сообщив русскому послу в Тегеране свое согласие на уменьшение численности армии, находил нужным отложить вопрос о походе на шахсеванов на следующий год. Однако самовольные действия Саттар-хана, расширившие смуту по всему Азербайджану, привели к увеличению численности русских войск в стране.
На следующий день после получения письма Саттар-хана Нина принесла из консульства две телеграммы. Телеграммы эти, при посредстве русского консульства в Тавризе были посланы Рахим-ханом в Тегеран. Рахим-хан говорил в них о своем желании поехать в Тегеран и поступить там на службу.
Мы не поверили в искренность намерения Рахим-хана, ибо он имел обыкновение каждый раз, когда над ним нависала угроза опасности, в бесчисленных заявлениях уверять Тегеран в своем раскаянии и преданности. Узнав через тавризского консула о намерениях Мухбириссалтане и тегеранского правительства двинуть войска в Карадаг и Ардебиль для водворения порядка, Рахим-хан старался ввести правительство в заблуждение.
Консульство же, отправляя эти телеграммы, свидетельствующие о верности и преданности Рахим-хана, хотело обмануть иранское правительство, заставить его отказаться от принятия решительных мер. Мятеж Рахим-хана и беспорядки в районах Ардебиля и Карадага были делом рук агентов царского правительства.
Ничего этого Саттар-хан не знал и не хотел знать. 29 сентября Нина принесла нам сообщение о том, что шахсеваны намереваются напасть на Ардебиль и что Саттар-хан собирается бежать из города.
Были сумерки. Я обдумывал письмо к Саттар-хану. Мне было тяжело сознавать, что герой революции стал игрушкой в руках царского консула. По полученным нами сведениям, ардебильцы, так торжественно встретившие Саттар-хана, теперь ждали прихода Рахим-хана и шахсеванов, чтобы прогнать его.
Поздно вечером пришла ко мне Нина. Я тотчас понял, что она пришла по важному делу.
Нина была чем-то недовольна. Брови ее были сдвинуты, на шее усиленно пульсировала жилка. Она сбросила пальто и перчатки и, вертя в руках головной платок, стояла в нерешительности, не зная, куда его положить.
Я хотел успокоить ее и подыскивал подходящую тему для разговора. Нина поняла мою растерянность и, желая прекратить мою тревогу, сама начала:
- Ты оказался прав! Герой революции собирается слишком дешево продать завоеванную победу. Письмо, полученное сегодня из Ардебиля, окончательно лишило меня всяких надежд.
- Какое письмо?
- Бывший губернатор Ардебиля Рашидульмульк, приверженец царя, спасаясь от преследования ардебильских революционеров, засел в бест. Вот, что он пишет в своем письме:
"Саттар-хан заверил меня, что я могу покинуть консульство и что мне будет гарантирована неприкосновенность личности. В ответ на это я подарил ему великолепного коня, ибо он большой любитель подношений. Саттар-хан рассчитывает этим завоевать симпатии России, расположить к себе русских подданных и избавиться от своих внутренних врагов. Он хочет назначить меня правителем Ардебиля или Карадага, но я не принял его предложений. Во-первых, Саттар-хан не полномочен назначать правителей, его распоряжения не будут утверждены тавризским правительством. Во-вторых, Ардебилю сейчас угрожает двойная опасность - со стороны шахсеванов и со стороны Рахим-хана. Для борьбы с ними Саттар-хану не на кого опереться. Он оттолкнул от себя федаистов, даже кавказских, особенно активно участвовавших в боях за революцию. Что касается местного населения, то оно терпеть его не может, так как, отобрав у грабителей захваченное у жителей имущество, он не возвращает его владельцам, а грузит на мулов и караванами отправляет к себе на дом.
С Саттар-ханом будет покончено в течение ближайших нескольких дней. В частности, новый правитель Ардебиля Фатехуссултан им крайне недоволен, так как он прибрал к рукам все государственные дела, но ничего не в состоянии сделать.
Саттар-хан дал разрешение на мою поездку в Тавриз. Жду распоряжений его превосходительства генерального консула. Могу ли я находиться в Тавризе при наличии там Мухбириссалтане?"
Описанные в письме события ясно указывали нам, что судьба Саттар-хана предрешена. Я решил написать ему. Послать письмо по почте не было возможности, так как большинство почтово-телеграфных работников были агентами царского правительства. Поэтому я решил послать письмо с нарочным.
"Господин сардар! Ваше письмо получили и были чрезвычайно обрадованы известием о вашем здоровье и благополучии. Мы не смогли ответить вам по почте, так как в этом учреждении сидят не наши люди.
Товарищи считают, что недовольство, возникшее в результате разоружения вами федаистов, является весьма нежелательным. Мне кажется, что до вашей поездки в Ардебиль мы имели с вами по этому поводу беседу. Возможно, что господин сардар все-таки нашел нужным пойти на этот шаг, но как бы то ни было мероприятие это дало отрицательные результаты.
Вы пишете, что приняли на себя обязанности правителя. Однако это называется вмешательством в государственные дела. Фатехуссултан по этому поводу принес ардебильскому консулу жалобу на Вас. Неумение господина сардара создать обстановку для совместной работы способствовало тому, что местные правители кидаются в объятия царского консула. Ардебильские события подрывают авторитет сардара в Тавризе.
Что касается отношений господина сардара к Рашидульмульку, мы не можем не удивляться им, ибо Вам прекрасно известно, что он является агентом царского правительства и за свои "заслуги" перед последним получил орден "Белого орла".
Господин сардар! Нет сомнений, что в ближайшие дни в Ардебиль будут направлены войска из Тегерана. Во всяком случае, ардебильский вопрос будет разрешен не в пользу сардара.
Все товарищи находят, что Вам следует вернуться в Тавриз. Господин сардар! Послушайтесь нашего дружеского совета.
Ваш друг
Абульгасан".
НОВЫЕ СХВАТКИ
Царский консул, всеми силами стремившийся доказать, что Россия не вмешивается во внутренние дела Ирана, не мог добиться разоружения тавризской незмие. Только после появления в Иране в июне 1911 года Мамед-Али-шаха, ему удалось поднять против Тавриза Гаджи-Самед-хана и Рашидульмулька.
Мы слышали, что Шуджауддовле в Мараге усиленно готовится к походу на Тавриз. Одновременно и Рашидульмульк, отказавшись признать тавризское правительство, всеми мерами старался вернуть трон бывшему шаху.
Царский консул рассчитывал, что после отъезда Саттар-хана и Багир-хана тавризские революционеры не сумеют долго продержаться и после небольших боев сдадутся. Между тем, сейчас оборона города была организована значительно лучше, чем при Саттар-хане. Добровольцы в предыдущих схватках получили немало уроков и успели основательно изучить дело защиты города.
Самед-хан расположился в Сардруде. Зная, что он выжидает и при удобном случае нападет на Тавриз, мы усиленно готовились к обороне.
В 5 часов утра 12 сентября Шуджауддовле повел атаку в трех направлениях. Ввиду того, что главные силы Самед-хана состояли из кавалерии, мы с целью избежать сражения вне города, решили эвакуировать жителей районов "Ахуни" и "Шам-газан" и, таким образом, завлечь его в город, в узкие, кривые улицы и переулки и там разгромить его силы.
Видя, что мы молчим и не открываем огня, Самед-хан, не подозревая ловушки, двинулся в наступление. Его конница быстро заняла "Ахуни" и "Шам-газан".
Однако, старая лиса просчиталась. В "Шам-газане" и "Ахуни" марагинцы были встречены бомбами кавказских революционеров. В то же время наша артиллерия яростно бомбардировала штаб Самед-хана.
Отступая под ураганным огнем, враг оставил на дорогах сотни убитых и раненых.
Наступил вечер. Сражение окончилось. Нападение было отбито. С наступлением - темноты я отправился к Нине умыться и переодеться. Прежде всего я попросил напиться. Словно ожидая моего прихода, Тахмина-ханум принесла стакан чаю. Напившись, я почувствовал, что с меня как рукой сняло ощущение усталости от двухдневного боя.
Нина подсела ко мне и прочла копию секретной телеграммы тавризского консула в Тегеран.
"Тегеран. Русское посольство. Его высокопревосходительству господину послу.
Войска Самед-хана отступили от города. Надежд на взятие им Тавриза нет".
Однако Самед-хан продолжал готовиться к новой атаке. На этот раз он хотел занять районы "Гара-мелик" и "Баг-меше", чтобы завладеть хранящимися там запасами пшеницы. Самед-хан рассчитывал взять город измором. Тайно от него мы очистили эти районы.
У нас было достаточно оружия, патронов и снарядов. Мы с минуты на минуту ожидали начала сражения, но Самед-хан обманул нас. Сосредоточив наше внимание на Сардруде, 3-го октября он внезапно напал на Васминчи, из-за нашей халатности отбил у нас два орудия. Бой был очень жестоким.
Заняв Васминчи, Самед-хан дошел до садов Тавриза и в течение нескольких дней (5 и 6 октября) занял районы "Гара-мелик" и "Баг-меше".
Вокруг Самед-хана, объявившего себя по приказу Мамед-Али-шаха губернатором Азербайджана, сплотились все сторонники шаха.
Тем не менее Самед-хану не удалось одержать победы. Мы с большим для него уроном выгнали его из города. Войска его не сумели удержаться и в Мараге. Наступление, предпринятое Эльханом и курдами, основательно пошатнуло положение Самед-хана. Эльхан чуть было не взял его в плен. Тогда, по распоряжению русского посла в Тегеране, в Марагу на помощь Самед-хану были двинуты царские войска.
Правительства в Тавризе не было. Временно исполняющий обязанности правителя, Имам-Кули-Рза, при первом же наступлении Самед-хана бежал из города. Вновь же назначенный Ферман-ферма выжидал в Казвине.
Русское правительство открыто поддерживало Сзмед-хана, что касается Рашидульмулька, русское правительство вызвало его в Тавриз и держало его там. Самед-хан вместе со своими силами находился в Васминчи.
В Тавризе было сосредоточено до 10 тысяч русских войск разных родов. Несмотря на это, русский посол в Тегеране и тавризский консул продолжали осыпать Петербург дождем телеграмм, требуя присылки новых подкреплений.
Нам удалось получить копию письма английского консула к Самед-хану, написанного 26 ноября. В этом письме консул предлагал Самед-хану занять Тавриз и объявить себя главой правительства.
Действия царского правительства в конечном счете имели целью разоружить находящиеся в Тавризе вооруженные силы и незмие, арестовать главарей движения и выслать их в Россию.
Что касается нас, мы старались, чтобы эти планы дорого обошлись России, и собирали и расставляли силы, испытанные в прежних схватках.
- Позор! - печально вымолвила Нина. - Если бы вы захотели, Саттар-хан никогда не предпринял бы этих неосторожных шагов.
Я с удивлением посмотрел на нее.
- Что случилось?
- Саттар-хан бежал из Ардебиля!
- В этом нет ничего удивительного! Саттар-хан сам добивался этого.
- По сведениям консульства, город Ардебиль захвачен Рахим-ханом и шахсеванами. Губернатор Фатехуссултан и члены Энджумена доставлены в русское консульство. Саттар-хан же бежал из Ардебиля. Наместник Кавказа дал разрешение на отправку в Ардебиль русских войск.
Эти сведения Нина принесла мне 22 октября. По нашему расчету, Саттар-хан мог быть в Тавризе только через четыре дня. Но мы ошиблись. В письме, доставленном слугой Гаджи-Али, сообщалось:
"Сегодня сардар-милли прибудет в Тавриз. Необходимо подготовить встречу".
На наш взгляд, в настоящее время встреча Саттар-хана могла быть воспринята и царским консулом, и нетерпящим Саттар-хана тавризским губернатором Мухбириссалтане, как демонстрация. Мне не хотелось говорить об этом в письме. Это послужило бы документом, могущим в дальнейшем отразиться на взаимоотношениях с сардаром. Вот почему я дал слуге устное распоряжение.
- Передай привет Гаджи, я сам повидаюсь с ним.
- Гаджи-Али-ага приказал принести ответ, - настаивал слуга.
- Это будет ответом! - сказал я, отпуская его. По уходе слуги Нина поинтересовалась моим мнением.
- Неужели вы не устроите встречу герою революции?!
- Путь, избранный героем революции не революционный путь. Очень жаль, что Саттар-хан, оставив революционный путь, обратился в какого-то главаря башибузуков, но и тут он потерпел неудачу. Его поступок на руку царской России. Миссия Саттар-хана была окончена в день, когда Тегеран был занят революционерами. С того самого дня он должен был отдать себя в распоряжение революции. В борьбе Ирана с общим врагом ему следовало подчиниться единому фронту. Но вслепую, играя на руку русским и туркам, он не пожелал признать Тегеран.
Выслушав меня, Нина горько разрыдалась. Ей было жаль любимого героя.
- Вы не поддержали его! - твердила она.
- Милая Нина! По-твоему, выходит, что мы не любим национального героя?! Что мы не хотим сохранить и уберечь его престиж и славу?! Разве мы не принесли сотни жертв, защищая его линию поведения и добиваясь его победы? Но он отверг наши дружеские советы. Вместо того, чтобы стать вождем революции, он пошел в главари башибузуков.
- Если Саттар-хан не хочет склониться перед самодержавным режимом, разве не следует поддержать его?
- Саттар-хан не пожелал поставить вопрос в этой плоскости. И сам, начиная с 1907 года, выдвинул вопрос не о форме правления, а о личности падишаха. Если бы Саттар-хан поставил вопрос о республиканской форме правления, многие поддержали бы его, но он предпочел выдвинуть вопрос об управлении Азербайджаном. Мы не только не должны поддерживать эту идею, мы должны постараться помешать ее осуществлению. Идеи эти не являются идеями оригинальными, эти мысли внушены Саттар-хану другими. Мы никогда не согласимся с подобными идеями героя революции и видами на него посторонних. Мухбириссалтане предлагает ему или разоружить свои отряды или же придать им вид милиции, а самому поступить на государственную службу. Вот почему мы не можем равнодушно отнестись к тому, как вождь революции превратится в какого-то начальника незмие или милиции. Как бы то ни было, былая слава еще не утеряна. Ардебильское поражение не настолько сильно, чтобы уничтожить его славу. Если по прибытии в Тавриз герой революции разоружит свои отряды и отдаст их в распоряжение правительства, а сам, отойдя в сторону, будет как вождь руководить революционным движением, конституционное правительство будет всемерно содействовать поднятию и укреплению его авторитета.
Но если он будет настаивать на своем и пожелает сохранить свои вооруженные силы, Мухбириссалтане или отправит его в районы, охваченные беспорядками, и постарается погубить его, или же добьется изгнания его из Тавриза...
Мои слова произвели глубокое впечатление на эту преданную и честную девушку.
По всему ее поведению видно было, что она очень огорчена поражением героя революции.
Я, как мог, успокоил ее и поспешил к Гаджи-Али.
Мне открыла дочь Гаджи-Али.
- Гаджи в гостиной, - сказала она, указывая мне дорогу.
В комнате, кроме самого хозяина, были и посторонние. Все они пришли обсудить вопрос о том, следует ли устроить встречу Саттар-хану.
Мне хорошо был известен этот обычай тавризской аристократии, которая не могла обойтись без "господина", кумира и была занята только выискиванием предмета поклонения.
Гаджи-Али-ага разъяснил цель собрания.
Им хотелось придать встрече демонстративный характер перед лицом находящихся в Тавризе врагов революции.
- По какому случаю собираетесь вы приветствовать сардара?! - спросил я их.
- Он национальный герой! - ответил Гаджи-Али.
- Поездка национального героя не была волей народа. В настоящее время господин сардар прибывает не как герой революции, а как государственный служащий. Таких поездок у него будет много. И разве надо будет каждый раз устраивать ему торжественные встречи?!
- Как то есть господин сардар служащий? - изумился Бала-Таги.
- На содержание своих вооруженных сил господин сардар ежемесячно получает от Мухбириссалтане четыре тысячи туманов и потому обязан выполнять распоряжения правительства. С другой стороны, господин сардар едет не с победой, а с поражением. После бегства из Ардебиля торжественная встреча может быть воспринята как насмешка. Сейчас господин сардар не является вождем революции. Он служащий, и потому вопрос об организации встречи - дело правительства. Мысль об организации встречи без санкции правительства ошибочна. Думаю, что и сам господин сардар не ждет этого, да это и не к лицу нам.
С моими предложениями согласились. После этого было решено принять меры против самочинных выступлений Багир-хана и Али-Мусье.
Заняв Ардебиль, Рахим-хан совместно с шахсеванами, при посредстве царского консула, отправил русскому императору Николаю II письмо с просьбой содействовать приезду в Ардебиль и вступлению на престол Мамед-Али шаха.
Одновременно они предлагали поставить во главе ардебильского правительства бывшего губернатора Ардебиля - Рашидульмулька.
Письмо это было принято министерством иностранных дел неблагосклонно, и 23 октября русскому консулу в Тавризе было сообщено об отправке в Ардебиль через Астару русских войск.
Не получая ответа на письмо, отправленное Николаю II, Рахим-хан вторично обратился к царскому консулу, заявляя, что население Ардебиля ждет русскую армию, и ходатайствует о подчинении захваченных районов России.
Как раз в эту смутную пору, когда в стране господствовала анархия, царский консул пригласил к себе губернатора Азербайджана Мухбириссалтане, его заместителя Назимульмулька и нескольких купцов, в том числе и меня.
С первых же слов заверив с присущей ему напыщенностью в прочности дружеских взаимоотношений, существующих между Россией и Ираном, консул перешел к вопросу об Ардебиле.
- Мы написали нашему ардебильскому консулу и поручили предложить Рахим-хану очистить Ардебиль и укрепить там авторитет азербайджанского правительства. Было бы лучше, если бы господин губернатор своевременно постарался назначить туда достойного человека. Со своей стороны, мы рекомендуем Рашидульмулька. Кроме него, мы не видим никого кто мог бы войти в переговоры с Рахим-ханом и шахсеванами и водворить в стране порядок. Находясь у дел, Фатехуссултан не сумел проявить достаточную активность.
В свою очередь, и Мухбириссалтане коснулся искренней дружбы, соединяющей соседние страны, и не возражал против назначения Рашидульмулька губернатором Ардебиля.
- Царское правительство недовольно обезличением азербайджанского правительства, - начал консул, переходя к вопросу о вооруженных силах Саттар-хана и Багир-хана. Саттар-хан и Багир-хан нарушают права не только местного населения, но и русских подданных. В деле водворения в стране порядка и спокойствия вопрос об объединении вооруженных сил и подчинении их военной дисциплине является вопросом первостепенной важности.
Я крайне заинтересовался ответом Мухбириссалтане.
- Пока, Саттар-хан и Багир-хан с их федаистами не будут удалены из Тавриза, порядка быть не может, - не обращая внимания на окружающих, начал Мухбириссалтане. - Это обыкновенная разбойничья шайка.
Беседа консула и Мухбириссалтане показывала, какой оборот принимает вопрос о Саттар-хане. Я еще не виделся с Саттар-ханом после его поражения в Ардебиле и приезда в Тавриз. Да и ни к чему это было. Он не принял бы наших предложений.
Между тем, был самый подходящий момент создать гарантии для будущего. Если бы, согласившись на наши предложения, Саттар-хан формально разоружил и распустил свои отряды, мы могли бы снова вооружить их и держать их незаметно для местного правительства и консульства. В таком случае Саттар-хан, при желании, снова мог бы стать во главе своих людей. Не могло быть сомнений, что в будущем нам снова понадобятся вооруженные силы нашей незмие и его намерение разоружить ее. Без сомнения, в этом случае столкновение с царской армией было неминуемо.
Принимая все это во внимание, мы пришли к решению в последний раз повидаться с Саттар-ханом.
Вернувшись от Гаджи-Али, я нашел на письменном столе небольшую записку. Письмо было от Саттар-хана. Он приглашал нас на разговенье. Это было очень удобным предлогом для встречи. Мы сами не могли бы пойти с предложением к господину сардару. И все содержание записки говорило о том, что сам сардар хочет поговорить с нами:
- "Необходимо, чтобы вы пришли немного пораньше", - писал он, намекая на свое желание переговорить без посторонних.
Незадолго до заката я отправился к Саттар-хану. Там были Гаджи-Али и другие. Видно было, что и их просили прийти пораньше.
Как обычно, при встрече мы расцеловались. При беседе сардар ни одним словом не упомянул о своей ардебильской поездке, да и мы сами старались не затрагивать его больного места.
Наконец, сардар заговорил о Мухбириссалтане.
- Видно, - начал он, - что мы два года подряд проливали кровь только для того, чтобы поставить во главе правительства тегеранских лоти. Мы проливаем ради них кровь в Ардебиле и Карадаге, а по нашем возвращении в Тавриз, Мухбириссалтане не считает нужным хотя бы справиться о нашем здоровье, - сказал Саттар-хан, намекая на недавнее приглашение Мухбириссалтане к себе в гости вождей революции и купечества без Саттар-хана.
Так как никто не отозвался, сардар продолжал:
- Берут и без нашего ведома назначают Рашидульмулька правителем Ардебиля. Если он будет продолжать в том же духе, то он и месяца не продержится в Тавризе. Завтра же я сообщу Супехдару, чтобы он не присылал в Азербайджан подобных лоти!
И снова в комнате была полнейшая тишина, все молчали.
- Конечно, Мухбириссалтане должен считаться с советами господина сардара и вождей революции, - нарушил я молчание, - но в то же время и вожди революции должны стараться удержать в своих руках предоставленные им права и полномочия. Вот почему мы предлагаем господину сардару сложить оружие и оказать моральную поддержку правительству в деле водворения в стране порядка и спокойствия. Вступив в Тавриз, Мухбириссалтане должен был в вашем лице найти не командира вооруженного отряда в каких-нибудь триста человек, а вождя, давшего в свое время толчок иранской революции. Но господин сардар не счел нужным справиться с мнением своих друзей. Если бы среди нас существовало единство, ардебильские события не приняли бы такого характера. Если ардебильские федаисты позволили себе забыться, требовалась поездка не самого сардара, а небольшой комиссии из двух, трех человек. Она переговорила бы с ними и навела бы порядок. Но пока не поздно. И если господин сардар разрешит, мы в один день преобразуем его отряды. После официальной сдачи оружия правительству, мы их вооружим и будем держать к услугам господина сардара, на случай всевозможных осложнений. Тогда и Мухбириссалтане не сумеет на основании ежемесячной субсидии в четыре тысячи туманов, выдаваемой им, считать вас своим подчиненным.
Присутствующие одобрили мою мысль.
- Великолепно! - сказал сардар. - Все это необходимо будет провести в жизнь. Советы, данные мне товарищами, я воспринимаю, как волю всего народа. Но я проведу их в жизнь лишь после изгнания из Тавриза Мухбириссалтане. Его надо выставить из Азербайджана силой оружия.
Присутствующие переглянулись. Все продолжали молчать. Я решил больше не утруждать себя. Весьма возможно, что, коснувшись вопроса несколько глубже, я мог бы нарваться на грубость со стороны Саттар-хана. Он не умел разобраться в положении. Он не задумывался над тем, что Ефрем-хан во главе тегеранской армии направился в Карадаг и оттуда может явиться в Тавриз, в распоряжение Мухбириссалтане, и Саттар-хан может быть разоружен силой оружия.
Сардар переменил тему; как всегда, он перешел к шуткам. Обычно отвергнув советы друзей и желая смягчить обиду, он принимался шутить и всячески старался завоевать их симпатии.
Поговорив немного с Бала-Таги и Гаджи-Али-агой, он обернулся ко мне:
- Вы заботитесь обо всех, позаботьтесь же и о себе. Как поживает белокурая девушка? Что с вашей свадьбой?
- Белокурая девушка продолжает питать к господину сардару чувства живейшей симпатии и преданности, - серьезно отозвался я на шутку господина сардара. - Она никак не может смириться с горечью, причиненной последними событиями. Белокурая девушка всецело разделяет высказанные нами соображения.
Саттар-хан по привычке поднял свои брови. Морщины на его лбу выступили резче. Как и в дни испытаний, он снял папаху и провел рукой по голове. Глубоко затянувшись из кальяна, он с тяжким вздохом выпустил дым.
- Если бы я был уверен, что окружен двадцатью такими искренне преданными мне лицами, как эта белокурая девушка, завтра же я выгнал бы Мухбириссалтане из Тавриза.
Мы не имели возможности возразить на эти слова. Письмо, присланное Мухбириссалтане господину сардару, изменило настроение.
Мухбириссалтане требовал отправки господина сардара и его конницы в Карадаг, присоединения к отрядам Ефрем-хана, и наступления на Рахим-хана.
Письмо это крайне рассердило господина сардара.
- Напишите, что сардар сам назначит время, когда ему ехать в Карадаг! приказал он своему секретарю.
Несомненно, письмо Мухбириссалтане было написано под давлением царского консула. Консул не мог примириться с пребыванием в Тавризе вооруженных сил.
До нас дошли слухи об успехах Рашидульмулька, вошедшего в мирные переговоры с Рахим-ханом и шахсеванами, вернее, повезшего им требования царского консула.
Первого ноября мы услыхали о добровольной сдаче Рахим-ханом Ардебиля и назначения Рашидульмулька, верного слуги царского консула, губернатором Ардебиля.
Между тем, положение Мухбириссалтане в Тавризе с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Кроме Саттар-хана и Багир-хана, Али-Мусье с сыновьями, также организовав отряды, вели против Мухбириссалтане усиленную агитацию. Али-Мусье и сыновья выдвигали вопрос о том, что Мухбириссалтане игнорирует их и не прислушивается к их советам. Мухбириссалтане перестал наконец верить в свой успех. Тегеран не сдержал данных ему обещаний о помощи. Вот почему шел слух об отставке Мухбириссалтане. Подобные слухи еще больше подзадоривали Саттар-хана и Али-Мусье, считавших, что эти слухи свидетельствуют о слабости и беспомощности Мухбириссалтане.
23 ноября конфликт между Багир-ханом, Саттар-ханом, с одной стороны, и Мухбириссалтане, с другой - обострился. В то время, как войска посланные из Тегерана, вместе с губернатором Мараги, Гаджи-Самед-ханом Шуджауддовле, вступили под городом Ахар в кровавый бой с Рахим-ханом, Мухбириссалтане вторично потребовал отправки Саттар-хана и Багир-хана на фронт.
Саттар-хан и Багир-хан категорически отвергли требование правителя.
- До весны мы никуда на двинемся, - заявили они.
Мухбириссалтане был сильно рассержен.
- До тех пор, пока я не выставлю из города этих разбойников, работать будет немыслимо, - заявил он в гостях у консула.
Багир-хан, не сумев настоять на своем отказе Мухбириссалтане, взял свою конницу и направился в Сараб и оттуда в Ахар.
Саттар-хан же послал небольшой отряд под командой своих племянников.
В конце февраля 1910 года борьба между Саттар-ханом и Мухбириссалтане приняла особенно острую форму. Открытые выступления Мухбириссалтане против Саттар-хана подтверждали наши предположения. Слухи о предстоящем прибытии из Ахара в Тавриз и Сардар-Бахадура* и Ефремхана являлись почвой для насильственного разоружения Саттар-хана.
______________ * Сардар-Бахадур - иранский революционер.
Заставить разоружиться таких людей, как Саттар-хан и Багир-хан, было не так-то просто. Это чувствовал и сам Ефрем. Вот почему, еще до выезда из Карадага в Тавриз, он усиленно готовился к предстоящему делу.
Начиная с первых чисел марта, из турецкой Армении в Тавриз начало съезжаться очень много армян, принадлежавших к партии дашнаков. Все они ждали приезда Ефрем-хана. Кабаки и трактиры в армянских районах были переполнены неизвестными армянами. Положение было крайне напряженное.
Конечно, мы не допустили бы разоружения дашнаками прославленного героя революции Саттар-хана.
Как бы то ни было, Ефрем-хану, считавшему себя иранским революционером, следовало опереться не на дашнаков, а на тавризских революционеров.
Третьего марта в русское консульство была доставлена копия крайне важного письма, отправленного из Тегерана Супехдаром на имя Мухбириссалтане. Супехдар приглашал в Тегеран Саттар-хана и Багир-хана для награждения за революционные заслуги.
В то же время, из сведений, полученных из русского консульства, мы узнали о вручении русским послом в Тегеране иранскому правительству ноты с угрозой двинуть сосредоточенные в Джульфе русские войска для захвата Саттар-хана, если тот не будет удален из Тавриза.
Мухбириссалтане передал Саттар-хану приглашение Супехдара. Собрав совещание по этому случаю, Саттар-хан намеревался поставить на обсуждение предложение Супехдара.
На совещании мы опять-таки выразили желание разрешить вопрос мирно и сохранить и утвердить авторитет национального героя
Саттар-хан не пришел к определенному решению. То он говорил: "Пусть выдадут каждому из нас по десять тысяч туманов", то: "Поедем после новруз байрама". Он не дал категорического ответа на письмо Супехдара, и собравшиеся разошлись, не придя к определенному выводу.
Видя, что дело принимает серьезный оборот, и что Ефрем собирается действовать силой, мы созвали экстренное совещание.
На заседании мы одобрили поездку Саттар-хана и Багир-хана в Тегеран и вынесли об этом определенное решение. Вместе с тем мы постановили на случай вооруженного наступления на Саттар-хана со стороны Ефрем-хана и дашнаков, оказать всяческое содействие Саттар-хану.
Через полчаса по окончании заседания мы узнали о созыве совещания в управлении почты и телеграфа.
В совещании принимали участие Ефрем-хан, Сардар-Бахадур и некоторые члены Энджумена.
Отправившись на совещание, я увидел прохаживающихся перед зданием почты вооруженных гранатами и револьверами дашнаков.
Среди них было много местных дашнаков, в свое время помогавших нам. Саттар-хана и Багир-хана пока не было. Спустя некоторое время прибыли и они. Бывшие на заседании члены Энджумена.и даже сам Мухбириссалтане поднялись с мест, Ефрем-хан же и Сардар-Бахадур, не обратив внимания на героев революции, не сочли нужным выполнить простой долг вежливости. Это бросилось в глаза как Мухбириссалтане, так и Саттар-хану.
- Вопрос не будет разрешен мирно, - шепнул я на ухо стоявшему рядом Гаджи-Али.
Справившись о том, как себя чувствует Саттар-хан и Багир-хан, Мухбириссалтане прочел им вторичный приказ Супехдара. В приказе Супехдар в категорической форме требовал их приезда в Тегеран.
Саттар-хан не успел ответить на предложение Мухбириссалтане, как Ефрем-хан и Сардар-Бахадур сразу вмешались в разговор.
- Если Саттар-хан и Багир-хан отвергнут это предложение, мы вынуждены будем арестовать и отправить их по этапу!
- Пока вам этого права не давали! - обратился к ним Мухбириссалтане с недовольством.
В надежде на фланировавших вокруг здания почты маузеристов Ефрем-хан и Сардар-Бахадур позволяли себе дерзкие выпады по отношению к героям революции, но и мы явились не с голыми руками. Не подавая виду, наши оцепили здание почты. Саттар-хан оглядел присутствующих.
- Мы ни в коем случае не против распоряжения господина Супехдара, начал я, попросив слова у Мухбириссалтане. - Приглашение героев революции в центр мы объясняем не иначе, как желанием возвысить их, в знак оказанных правительству услуг и поддержки.
- Браво! - воскликнул на это Мухбириссалтане. - Действительно, так оно и есть!
- Поездка господина салара и господина сардара в центр, - продолжал я, - при нынешнем положении вещей, как нельзя более кстати. Этого требует и политика. Это и в интересах будущности страны. И господин сардар сам лучше нашего понимает это. Что же касается вопроса об аресте господ сардара и салара и отправке их по этапу, то еще неизвестно, кого следует раньше арестовать: господ ли сардара и салара или же тех, кто осмеливается им угрожать. Я хотел бы предупредить безответственных господ, что перед ними находятся не грабитель Рахим-хан или какой-то Мамед-Кули-хан Ахварлы, а Саттар-хан, могущий одним мановением руки поднять на ноги весь Тавриз.
Ни Ефрем-хан, ни Сардар-Бахадур не проронили ни звука. И только Мухбириссалтане, который, быть может, внутренне и был не очень доволен моими словами, заметил:
- Я всецело присоединяюсь к высказанному мнению. Господа сардар и салар едут в Тегеран не как заключенные, а как гости.
Саттар-хан был доволен моим выступлением. Багир-хан выразил согласие выполнить предложение Супехдара, поставив условием возмещения 10 тысяч туманов, потраченных им на Карадагскую экспедицию.
Слова Багир-хана рассердили Саттар-хана. Выразившись крайне непочтительно о приказе Супехдара, он покинул зал.
На этом совещание окончилось.
Утром, четвертого марта, еще до утреннего чая, ко мне пришел Бала-Таги и сообщил, что Багир-хан был у Саттар-хана и вторично поклялся не нарушать клятвы и не выезжать из Тавриза.
Экстренно вызвав начальника полиции Амир Хашемета, я объяснил ему всю серьезность положения и добавил, что в случае применения вооруженной силы против Саттар-хана, нам необходимо будет помочь ему.
Начиная с раннего утра и до пяти часов вечера у нас шла усиленная подготовка. К тремстам чинам незмие мы прибавили пятьсот федаистов, переодетых в форму, и вооружили их.
В четыре часа Мухбириссалтане, узнав, что Багир-хан не желает нарушить своей клятвы и решил вместе с Саттар-ханом остаться в Тавризе, пришел в сильнейшее негодование и, послав к Саттар-хану и Багир-хану Сардара-Бахадура, Ефрем-хана и бывшего губернатора Ардебиля Фатехуссултана, еще раз предложил им выехать в Тегеран. После долгих переговоров они выразили согласие, но Мухбириссалтане, не поверив этому, приказал ночью же окружить штаб Саттар-хана, район Амрахиз.
С наступлением ночи, взяв два пулемета, отряд дашнаков и прибывших из Вана маузеристов окружил дом Саттар-хана.
Спустя некоторое время, городская незмие, заняв Амрахиз и отобрав пулеметы, разоружила маузеристов.
Наконец, убедившись в серьезности создавшегося положения, Саттар-хан и Багир-хан заявили о своей готовности выехать шестого марта в Тегеран. Со слезами на глазах и неизгладимыми воспоминаниями в душе мы расстались с Саттар-ханом.
- По отношению ко мне вы до конца выполнили свой товарищеский долг, сказал он, пожимая мне руку, и на прощание поцеловался со мной.
НОВАЯ АВАНТЮРА ЦАРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Совершенно неожиданно ко мне явилась Нина в сопровождении Тахмины-ханум и Меджида. В исключительных случаях, когда Нина не могла разыскать меня в другом месте, она приходила ко мне домой.
Нина начала с вопроса о наших мероприятиях по организации общества освобождения женщин.
Я вкратце сообщил ей все, что было нами сделано, рассказав о характере деятельности этого общества в будущем.
Едва услышав в списке членов общества содействия освобождению женщин имя Мирза-Гусейн-хана, Нина запротестовала.
- Вычеркните его имя.
- Почему? Он очень энергичный человек.
- Возможно, что это и так, но он энергичный исполнитель только приказов царского консула.
- Не может быть?!
- Если ты узнаешь имена шпионов...
- Дорогая Нина! - прервал я ее. - Я не хочу затевать диспута, но Мирза-Гусейн-хан горячий сторонник освобождения женщин. Мне читали ряд его статей в газете "Адалет".
- Очевидно, и там не обошлось без участия консула. Что бы там ни было, в нынешнем Тавризе вопрос этот поднят несвоевременно. Есть более важные вопросы. Я хотела прийти к тебе одна, но Меджид раскапризничался, и мы вынуждены были явиться всей семьей и причинили тебе столько беспокойства.
Мы проходили под ветвями цветущей сирени; несмотря на сгущавшиеся сумерки, ясно разливалось все пестрое разнообразие окружавших нас ароматных цветов.
На только что политых кустах дрожали блестевшие алмазами капли воды.
Нина пробиралась между кустами розы; ее лепестки, колеблемые легким прохладным ветерком, касаясь розовых щек латышки, ласкали и нежили их.
Нина, взволнованная наполненным волшебными ароматами вечером, склонила золотистую голову ко мне на плечо. Эта молчаливая ласка продолжалась одно мгновенье. Вдруг какой-то голос словно пробудил Нину. Она вздрогнула и оглянулась. К нам бежал Меджид.
Нина, улыбаясь, взяла его за руку и начала серьезным тоном:
- Выслушай меня. Царское правительство затевает новую авантюру. Оно готовит возвращение на престол Мамед-Али-шаха. В тавризском консульстве получены телеграммы и материалы по переписке, ведущейся между посольством в Тегеране и министерством в Петербурге по этому поводу. Англичане выразили свое согласие на это. Пока только неизвестно, с какой стороны проникнет Мамед-Али в Иран, но, судя по обещаниям, сделанным ему племенами, следует думать, что он двинется со стороны Туркменистана. Обещали поддержать его в этом деле шахсеваны, туркмены, талыши, джафарбейлинские, микаиллинские, гаджи-ходжалинские, джан-ханымлинские, полат-линские и другие племена. В консульство присланы об этом точные сведения. Консул верит в победу Мамед-Али; по его мнению, все племена и местные правители будут на его стороне, так как новые учреждения не дадут им возможности жить самостоятельно. Победа Сардар-Бахадура и Ефрема над Рахим-ханом повергла в трепет и остальных независимых феодалов. Вот почему число приверженцев Мамед-Али растет с каждым днем.
Нина говорила в большом волнении, словно серьезно веря в возможность победы и возвращения на престол Мамед-Али.
- Реки не текут обратно, Нина, - заметил я, - Мамед-Али-шах ничего не мог сделать даже тогда, когда и Тегеран и казачьи бригады были в его руках. Как может он теперь вернуть себе трон, опираясь на какие-то пять-шесть диких племен? Либерально и прогрессивно настроенная часть духовенства, купечество, мелкая буржуазия, крестьяне, - все против Мамед-Али.
- Разве это неизвестно царской России? - спросила Нина с изумлением.
- Ну, разумеется, известно. Это известно и самому Мамед-Али, который является орудием в руках царского правительства. Всем им известно, что из этой затеи ничего путного не выйдет.
- Так зачем же тогда возвращают его в Иран?
- Они хотят произвести давление на тегеранское правительство и заставить его склонить голову перед Англией и Россией. Число противников царской политики растет в центре день ото дня. Политика России проваливается, ее вторжение в Иран вызвало ненависть интеллигенции, вот почему царское правительство пытается создать для еще не окрепшего конституционного правительства затруднения и осложнить его положение. Это план полного порабощения Ирана русско-английской коалицией.
- Но чем все это кончится? - спросила Нина.
- Мамед-Али с позором будет выгнан из Ирана. Эта авантюра ничего ему не даст.
Меджид уже успел убежать от нас. Еще до окончания разговора мы услышали, как он спорит с Гусейн-Али-ами.
Он требовал у старика одну из плававших в бассейне рыбок, а Гусейн-Али-ами не хотел давать.
- Ты опять убьешь ее и бросишь кошке, - убеждал он Меджида.
Сария-хала, браня мужа, поддерживала мальчика.
Наступило время ужина. Пришел и Мешади-Кязим-ага. Мы поужинали вместе. Беседа наша затянулась до полуночи, и мы вместе с Мешади-Кязим-агой пошли провожать Нину и Тахмину-ханум.
Решив проверить слухи о возвращении Мамед-Али в Иран, я на другой день отправился к мисс Ганне, чтобы кстати попытаться выяснить и отношение Америки к этому вопросу.
У самого дома мисс Ганны я встретил ее слугу Насира с письмом.
- А я шел к вам с письмом от госпожи, - сказал он, подавая мне письмо.
Положив письмо в карман, я вошел в комнату.
- Насир! Верни мне письмо, - услышал я голос мисс Ганны.
- Госпожа! Я вручил письмо самому господину.
При этих словах краска залила щеки мисс Ганны.
- Разве вы не мне адресовали это письмо? - спросил я.
- Да, вам. Многое, что девушкам трудно выразить вслух они излагают в письмах.
- Великолепно, вы и выразили все это не вслух, а в письме. Почему же вы хотите взять его обратно?
- Дайте мне слово, что вы не распечатаете его здесь.
- Охотно! Только расскажите мне вкратце его содержание, и я не стану читать его. В противном случае я должен немедленно ознакомиться с его содержанием, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ведь оно написано искренней, милой девушкой и сильно интересует меня.
- Я вызвала вас по серьезному делу, - сказала мисс Ганна, желая переменить тему разговора. - Над вашей родиной нависла новая угроза, но, если ее вожди проявят энергию, то опасность не будет так велика.
- А разве есть у нас такие вожди?
- Конечно, не без этого. Революция без вождя немыслима. Раз я отдала вам свое сердце, то готова отдать и все, что в нем хранится. Слушайте же. В американском консульстве получено сообщение о готовящемся возращении Ма-мед-Али-шаха в Иран... Не сегодня-завтра Россия проведет в жизнь эту новую авантюру. Возможно, что тегеранскому правительству это неизвестно.
- Почему вы допускаете, что неизвестно?
- Будь известно, оно послало бы ноту. Иран имеет на это право. Сегодня в консульстве снова читали договор России и Англии с Ираном.
- Какой договор?
- Договор от 25 августа 1909 года. По этому договору Россия и Англия обязались препятствовать бывшему шаху вести пропаганду в Иране.
- Только слабые государства могут верить в силу договоров с могущественными державами. Не правда ли?
- Надо уметь действовать. Слабые не должны, ссылаясь на свое бессилие, покоряться безропотно. Во всяком случае, американские политические круги полагают, что если Мамед-Али-шах даже не победит, в Иране начнется серьезная анархия.
- Из чего вы это заключаете?
Девушка достала из портфеля письмо.
- Я принесла его, чтобы прочесть вам. Письмо это послано из Тегерана тавризскому консулу. Вы понимаете, конечно, что это должно остаться между нами. Из любви и уважения к вам я внимательно слежу за каждым событием, имеющим отношение к вашей родине. На этих днях все находящиеся в Иране американские торговые фирмы приостановят свою деятельность и, не давая почувствовать это иранским торговым кругам, будут всячески уклоняться от отпуска им товаров в кредит. Копии этой телеграммы посланы в Решт, Бендергиз, Хорасан, Казвин и в другие города, где имеются американские торговые предприятия. В ближайшие дни будет объявлено об этом и по тавризским филиалам.
- Сохранит ли американское правительство нейтралитет при этой новой русско-английской авантюре?
- Иран находится в сфере влияния России и Англии, Америка же имеет здесь лишь торговые интересы, и пока эти права не ущемлены, Америка не вправе вмешиваться в политические вопросы.
- А разве закрытие торговых предприятий не есть ущемление торговых интересов?
- Конечно, да, но и Россия, и Англия стремятся доказать другим государствам, что причина всего этого не в них, а в самом Иране. Есть и другие серьезные соображения. Несмотря на соглашение, существующее между Россией и Англией по вопросам Ирана, государства эти конкурируют между собой. Чрезмерное усиление влияния России в Иране противоречит английским торговым интересам на Востоке. Тут выступает и третий соперник империалистическая Германия. Все растущее ее влияние в Анатолии и районах Месопотамии страшит как Англию, так и Россию. В то же время успехи Англии и России на Ближнем Востоке угрожают германо-багдадской железной дороге. Эта железная дорога обратила всю Турцию и Месопотамию в германскую колонию. Благодаря этому, Индия и соседние с Ираном арабские страны остаются под угрозой Германии. Вот эти самые противоречия между тремя великими державами дают возможность воспользоваться четвертому государству. Это четвертое государство - Соединенные Штаты Америки. Вот почему Америка избрала путь мира и торговли.
- Так, - ответил я, смеясь, - если бы американские морские силы могли достигнуть Анатолийских гор, то, вероятно, Америка избрала бы, кроме путей мира и торговли, еще и иные пути, не так ли?
По наивности своей девушка подтвердила мои слова. Я же не хотел более продолжать этот разговор.
Мисс Ганна была преданная американская патриотка и все эти сведения сообщила мне не столько из расположения ко мне, сколько из вражды к России и желания разоблачить ее. Ее личное отношение ко мне играло здесь весьма незначительную роль. Как бы то ни было, девушка могла быть нам полезной.
- Вы правы, мисс, - сказал я, желая доставить ей удовольствие.
- После этого вы будете звать меня Ганной, а я буду называть вас, как хочу, - сказала она, подходя ко мне вплотную. - По-моему, пора официальностей миновала. Наше знакомство вступает в свою вторую фазу.
- Если это вам нравится больше, я не возражаю. Я чувствовал, что мисс Ганна снова хочет начать разговоры о любви и семейной жизни. Она давала это понять всем своим поведением. Придвинув кресло и прислонившись головой к моему плечу, она старалась всей силой своего обаяния привлечь меня к себе.
О чем только я не передумал в эти минуты. "Я молод, - думал я, - и знаю, как подходить к девушкам. Я умею уважать их и, при желании, вызывать их любовь к себе. Ведь и с Ниной у меня началось точно так. Я сам был причиной ее увлечения. Я привязал ее к себе неразрывными узами, и она каждым движением, каждым поступком как бы говорит, что живет только ради меня и что ее помощь революции - одно из проявлений этой любви ко мне. Теперь она мечтает о прочном счастье со мной, и если я все эти чувства, всю игру вел исключительно в интересах революции, то Нина в этом неповинна. Она нисколько не боится связать свою судьбу с моей безвестной судьбой".
Теперь, ощущая теплоту второй Нины, я чувствовал, как первая Нина вырастала передо мной со всей своей любовью, со всеми своими заслугами перед революцией и, смеясь мне в лицо, посылала мне свое презрение.
"Но эта девушка нам нужна. Нельзя отталкивать ее, надо приласкать ее. Все это нужно... Но что станет с него после всего этого? Мы приехали в Иран не для романтики, не в поисках любовных приключений, не для обмана вверившихся нам девушек.
Мы с Ниной взаимно полюбили друг друга и эта любовь родилась на фоне нашей общей революционной деятельности. Это был первый случай, незабываемый случай любви за время моего пребывания в Иране, и он не мог и не должен был быть повторен..."
Думая обо всем этом, я не знал, как избегнуть любви мисс Ганны. Ее золотистые кудри, запутавшиеся в пуговицах моего пиджака, словно старались привязать меня к себе. Соперничавшие с белизной шелкового платья ее мраморные руки, робко лаская меня, точно сжимали в тисках мог сердце, которое было абсолютно чисто и целомудренно; этого требовали от меня и ее девственная чистота и честь.
- Милая Ганна! - позвал я ее.
Поднимая голову с моей груди, она заметила, что ее волосы запутались в моих пуговицах.
- Я полюбила тебя не только сердцем, но и душой, кровью и всем своим существом.
- Жизнь и любовь нежны и требуют бережного, серьезного отношения к себе, - сказал я, распутывая ее кудри. - Этого никто из нас отрицать не может. Моя прекрасная Ганна, если вашей нежной любовью ко мне вы дадите мне право на ответное чувство, то я почувствую себя очень-очень счастливым, но... тут маленькое "но".
- Это "но" во мне? - спросила девушка с нескрываемым волнением.
- Мы не должны торопиться. У нас обоих есть родители, отцы и матери, давшие нам жизнь. Разрешить такие жизненные вопросы без их согласия равносильно нанесению им оскорбления. Нет никакого сомнения, что они не станут препятствовать нашей близости. Они знают нас за разумных, уравновешенных людей...
- Я не возражаю, - прервала меня девушка. - Я сама об этом думала. Я хотела сообщить им...
С этими словами она поднялась и, не глядя на меня, перешла в другую комнату, чтобы поправить прическу.
Служанка внесла самовар. Мы выпили чай. В двенадцатом часу я распрощался с Ганной и вышел.
Дома я засветил лампу и принялся читать письмо Ганны.
"Жду вас сегодня по срочному делу. Есть важные вопросы. Кроме того, хочу сообщить вам нечто, о чем не решилась говорить до сих пор. Желание растет и уже не вмещается в сердце. Я должна вам о нем сказать. Жду.
Приходите скорей.
Любящая вас
Ганна."
ОГРОМНЫЙ БАРЫШ
Очередное свое заседание мы созвали в доме Мешади-Кязим-аги. Обсуждался вопрос о возвращении Мамед-Али и о том, известно ли это Тегерану. На заседании были вызваны лишь Гаджи-Али, Амир Хашемет, Мирза-Ахмед, Мешади-Кязим-ага и я.
В ожидании других товарищей, я рассказал Мешади-Кязим-аге об отношении к этому событию американцев.
- Имеются ли у вас связи с американскими торговыми фирмами? - спросил я.
- Да. Американцы оказывали нам большое доверие. Еще недавно они предложили нам большую партию товаров в кредит, но мы отказались.
- Почему?
- Товары эти не ходки, и сделка не представляла большой выгоды.
- Завтра же заключите договоры с американскими фирмами и заберите все имеющиеся налицо товары, - сказал я.
- Как же это можно?
- Разве они вам не доверяют?
- Почему же нет...
- Сделайте так, как я вам говорю. По распоряжению из Вашингтона, американские фирмы приостановят торговлю и прекратят отпуск товаров в кредит иранским коммерсантам.
- В таком случае предоставят ли они нам кредит и отпустят ли товары?
- Отпустят. Они пока не знают об этом. Им сообщат об этом на днях, а пока пользуйтесь случаем.
- Если я сумею получить у американцев товары и если они в течение месяца не будут ввозить новых, то мы без всяких разговоров заработаем целый миллион. Безусловно, половина суммы будет принадлежать вам.
- Мне лично ничего не надо. Деньги нужны для борьбы с контрреволюцией и ее главной опорой - царской властью.
- И без того я готов удовлетворить все возникающие денежные затруднения, - сказал Мешади-Кязим-ага
Когда мы сели за утренний чай, явились и остальные товарищи, и я передал им полученные из русского консульства сведения. Они задумались.
- Надо поскорей дать знать об этом в Тегеран, - начал Гаджи-Али. Тегерану необходимо принять определенные меры. Очевидно, там ничего не знают, иначе бы они не молчали.
После этого заговорили все сразу.
- Возможно, что Мамед-Али, опираясь на находящиеся здесь русские силы, собирает своих людей и двинется на Тегеран, - сказал Мирза-Ахмед.
- Нет! Это маловероятно, - возразил я. - Русские не допустят его в Тавриз. Они не станут содействовать ему так явно. Вероятнее всего, Мамед-Али откроет свои действия со стороны Туркменистана или Кочана и Хорасана.
После долгих разговоров мы решили, наконец, послать телеграмму в тегеранское отделение торговой фирмы Мешади-Кязим-аги с тем, чтобы оттуда через соответствующих лиц дать знать тегеранскому правительству.
Мешади-Кязим-ага составил текст телеграммы и с особым письмом послал начальнику почты.
Телеграмма гласила:
"Товар, посланный нами в Россию, возвращают обратно. Через какой пункт он проследует - неизвестно. Примите срочные меры. Подробности почтой. Кязим."
Не успели мы закончить совещание, как вошел начальник телеграфа с нашей телеграммой.
- Посылать телеграмму в таком виде нельзя, - сказал он. - Русские проверяют тексты всех телеграмм. Все ленты просматриваются в саду Шахзаде специальными людьми. Однако, есть иной выход. Ежедневно во втором часу ночи я переговариваюсь по прямому проводу непосредственно с начальником тегеранского почтамта. Такие телеграммы можно передать только через него...
С этим человеком я не был знаком. Почувствовав это, Гаджи-Али-ага представил нас друг другу.
- Это один из известных патриотов Али-хан Басируль-мульк. Честнейший молодой человек и первый враг России и Англии. Господин Надимиссултан начальник тегеранского почтамта - старший брат господина Басируль-мулька.
Я познакомился с Басирульмульком и был очень доволен этим знакомством. Через него мы могли наладить связь и с начальником джульфинского почтамта.
- Разве ленты ваших телеграфных переговоров с Тегераном не входят в общий комплект лент? - спросил я.
- Нет, мы их уничтожаем. На просмотр требуются лишь ленты зарегистрированных в книгах телеграмм. Кроме того, за исключением Тавриза, русские в большинстве других почтовых контор такой властью не пользуются. Поэтому мы связываемся с Тегераном через Казвин, и, таким образом, они не имеют возможности проследить за нами. В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, - добавил он, пожимая мне руку, и вышел.
Было 18 июля. Жара в Тавризе стояла небывалая.
Вечером я вернулся домой довольно рано. Осторожно постукивая головкой чубука о край бассейна, Гусейн-Али-ами опорожнял его, собираясь приняться за поливку цветов.
Сегодня я еще не успел повидаться с Ниной и не знал, что у нее делается. Только я собрался отправиться к ней, как вошел Мешади-Кязим-ага.
- Получен ответ на телеграмму, - сказал он. - Оказывается, Тегеран был в полнейшем неведении. - И продолжал со смехом. - Я совершил сделку с тремя американскдми фирмами и закупил весь наличный у них товар... - и, изменившись в лице, добавил: - Если слухи о возвращении Мамед-Али окажутся неверными и американцы не приостановят своих торговых операций, я буду совершенно разорен. Продай я хоть все, до последней рубахи, и того не хватит на покрытие убытков. Если же случится обратное, - сказал он торжественно, то ни один человек в Тавризе не устоит против меня. Самое меньшее - миллион туманов! Но, что смешнее всего, я не хотел сразу забирать все товары, чтобы не вызвать подозрения, а они, боясь, что вдруг я передумаю, предлагали поскорее увезти их.
- Вы вывезли все?
- Все! Перевез и разместил по складам. Думая, что ловко провели меня, американцы, вероятно, посмеивались за моей спиной.
В это время пришла Нина. У нее был озабоченный вид.
- У меня к вам дело, - сказала она, здороваясь с нами. - Сегодня Мамед-Али на русском пароходе "Христофор Колумб" прибыл в Гюмюштепе на берегу Каспия.
Мы решили немедленно сообщить об этом в Тегеран. Убедившись в том, что он не просчитался в своих коммерческих расчетах, Мешади-Кязим-ага повеселел и, отправляясь к начальнику телеграфа Басирульмульку, просил меня задержать Нину-ханум на ужин.
- Я сейчас вернусь, - сказал он, быстро удаляясь.
Гусейн-Али-ами, усевшись недалеко от нас, предавался отдыху. Кончиком спицы он прочистил головку своей трубки, продул ее и стал аккуратно набивать ее табаком. Когда трубка была готова, я зажег и поднес ему спичку.
- О, нет, - возразил он. - Огонь от спички уничтожает всю прелесть курения.
И с этими словами он достал из папахи трут, вынул кремень и стал высекать огонь. Закуривая трубку, он сначала слегка раздул огонь, а потом, часто и глубоко затягиваясь, заговорил о своей жизни.
- Эх, не состарился бы я, но меня подточила скорбь по Сафи!
- А кто такой Сафи? - спросила Нина.
- У меня был единственный сын - Сафи и совсем еще молодым... покинул нас... - сказал со вздохом Гусейн-Али-ами,
- От чего же он умер? - спросила Нина.
- Умри он своей, смертью, мы бы сказали - такова воля всевышнего... Здесь был амир-низам по имени Гусейя-Али-хан. Все его звали "Гэррус". Злой был человек. Не проходило дня, чтобы не казнил пять-шесть человек. Как-то раз Сафи, проходя мимо пакгауза, стал жертвой какого-то подлеца.
- Как так стал жертвой? - спросил я.
- Сарбазы Гусейн-Али-хана вместе с мир-газабом, забрав из тюрьмы Имана, возницу хана, вели его на казнь. Братья Имана, дав сарбазам и их десятнику взятку, освободили его. Отпустив Имана у пакгауза, сарбазы нарочно погнались за ним, якобы желая поймать его. Тут им подвернулся мой сын. Они схватили моего несчастного сына и казнили вместо отпущенного.