- И этим вы избавились?
- Как бы не так! Только два года прошли сравнительно сносно, а потом они снова принялись за прежнюю игру уже вокруг других моих поместий. Дошло до того, что они подняли крестьян против меня. Своих крестьян я не виню, потому что, оставаясь в моих руках, они нищали. Я вынужден был продать и эти деревни. Таким образом, ганджинцы скупили за бесценок все моя поместья, расположенные по соседству с их деревушкой.
- Ну, а теперь, как вы с ними ладите?
- Пока что они оставили меня в покое. Мы ведь больше не соседи. И затем они заняты сейчас крупным вопросом. Проглотив такой город, как Гергер, они покушаются теперь на Алемдар. Если им удастся овладеть и Алемдаром, тогда очередь дойдет уже до моего Ливарджана. В настоящее время в Ливарджане шмыгают до пятидесяти шпионов и доносчиков ганджинцев, - сказал хан, тяжко вздохнув. - Сударь! Сударь! С горечью надо признать, что в Иране угнетены сейчас не только крестьяне, но и помещики. Правительство беспомощно, а избавителя у нас нет. Что делать? Сыновья уже выросли, дочери просватаны, их будущие мужья занимают в Тегеране большие посты. Если и здесь станет невозможным жить, я соберусь и перееду в Тегеран. Только мне жаль этих садов, этого прекрасного имения. Особенно трудно мне расстаться с этим роскошным дворцом - памятью моей матери.
Когда мы появились на террасе, дамы уже успели вернуться из бани и ожидали нас за чайным столом.
- А теперь пожалуйте взглянуть на наследство, доставшееся моей матери от ее отца, Аббас-мирзы, - предложил Гаджи-хан после завтрака.
Мы обошли двенадцать комнат, убранных ценными коврами, Гаджи-хан рассказывал о происхождении и истории каждого ковра.
- А вот и покои матери, - сказал Гаджи-хан, открывая дверь в одну из комнат. - Все вещи здесь принадлежали моему деду.
Краски на коврах, насчитывавших более двух столетий, ничуть не поблекли. Пол огромного салона покрывали всего три больших ковра.
Более мелкие ковры были сложены и для предохранения от моли засыпаны махоркой. У стены стояла роскошная кровать из слоновой кости, отделанная бирюзой и яхонтами.
Она была покрыта одеялом из "тирмэ"; у изголовья были сложены подушки из дорогой парчи. Все принадлежности этой роскошной постели были расшиты золотом, жемчугами и изумрудами.
Одной из многочисленных редкостей, заполнявших комнату был пенал Аббас-мирзы с изображением наступления принца на Ганджу. Далее, небольшой коран в золотом футляре, который Аббас-мирза носил на груди, не расставаясь с ним во время походов; собственноручно написанные им страницы "Тарих Надир"*, рисунки и портреты, сделанные им, - все это хранилось в маленьком сундуке, обшитом кожей.
______________ * Тарих Надир - история одного из иранских шахов Надира (1688-1747); известен в истории, как завоеватель и жестокий правитель. Происходил из туркменского племени афшаров и был сначала атаманом разбойничьей шайки. Вступил на престол в 1736 году. Совершил многочисленные казни и убийства. Во время похода против восставших курдов был в 1747 году убит в военном лагере одним из военачальников.
Еще интереснее были завернутые в атласную материю письма в рукописи, среди которых мы нашли много стихов Аббас-мирзы, подписанных его псевдонимом - Наиб. Большинство их было на азербайджанском языке.
- Эти стихи деда не приведены ни в одном сборнике, о них нигде не упоминается. И все это потому, что они написаны на азербайджанском языке, сказал со вздохом Гаджи-хан.
Мы осмотрели молитвенный коврик Аббас-мирзы, жемчужные четки Фатали-шаха, табакерку Магомет-шаха, кальяны, коллекцию перстней, колье матери Аббас-мирзы, ее запястья, браслеты, кольца и шапочки, украшенные золотом и драгоценными камнями.
Несмотря на тщательную заботу, многие из этих ценных памятников старины начинали портиться. Некоторые ковры, портьеры, парча и, особенно, рукописи подвергались разрушению. Осмотреть все не было возможности. Гаджи-хан был стар и быстро утомлялся.
- Эти ценнейшие памятники без пользы гибнут здесь в четырех стенах! - с сожалением шепнула мне мисс Ганна, когда мы выходили из комнаты. На самом деле, было о чем жалеть. Мы осмотрели и другие комнаты. Редкостям не было конца.
- В руках моего деда были сосредоточены бесчисленные богатства, вздохнул Гаджи-хан. - Падишах очень любил его. Каждое иностранное правительство, желавшее вступить в переговоры с иранским, прежде всего обращалось к моему деду. А теперь его потомки готовы из-за какого-то ганджинца Мамедова бежать, куда глаза глядят. Проклятие таким временам.
Мы попросили у Гаджи-хана разрешения осмотреть Ливарджан. Он любезно согласился и дал нам в проводники своего слугу Сулеймана. У ворот ханского дворца толпились крестьяне с цыплятами, курами, ягнятами, фруктами и прочим.
- Кто это? - спросил я у слуги.
- Это крестьяне Гаджи-хана. Прослышав, что к Гаджи-хану приехали дорогие гости, они принесли им свои скромные дары. Многие из них жители ранее принадлежавших Гаджи-хану сел, но они все же считают своим господином Гаджи-хана, - разъяснил слуга.
- А велики доходы Гаджи-хана?
- Счесть их может лишь один аллах. Доходов с одного Ливарджана хватит и живым его потомкам и мертвым предкам. Со своих земель он получает доход, а с крестьянских берет налог. Свои сады дают огромную прибыль, не меньшую сумму берет и с садов крестьян. Кроме того - налоги с бань, ледохранилищ, караван-сараев... Я не хочу утомлять вашего внимания. Весь базар, все лавки принадлежат Гаджи-хану. С них он также получает доходы, не говоря о поступлениях с вод и родников. Ливарджанский базар больше базара в Алемдаре. На еженедельные базары сюда съезжаются крестьяне со ста окрестных сёл. Все торговцы платят хану дань. Короче говоря, сударь, Ливарджан доходнейшее владение! Вот почему враги хана косятся на него и о том только и думают как бы прибрать его к рукам.
На улице пел дервиш; вокруг него столпились торговцы и люди, которым нечего было делать.
Осматривая базар, я обратил внимание на то, что, хотя здешние люди и жили городской жизнью, но многого, что было обычно для других городов, здесь не было. Например, не была тут курилен опиума. Говорили, что опиум здесь не нашел любителей. Зато, по словам слуги, здесь процветали азартные игры. В Ливарджан съезжались игроки даже из окрестных городов.
Мы отправились в школу, расположенную в мечети. Никакой школьной обстановки здесь не было. На полу, на соломенных циновках, были разостланы тюфячки ребят. Перед учителем, сидевшим у окна на овечьей шкуре, лежала белая мраморная доска. Положив на нее книжку, дети отвечали урок. Учитель выслушал при нас многих детей, из которых ни один не мог ответить гладко все робели и путались.
При чтении дети то и дело поглядывали на обычные орудия воспитательной системы медресе - розги и фалакку.
Когда мы попытались заговорить с учителем на эту тему, он прочел арабский стих и тут же перевел нам:
- Побои украшают науку!..
Вернувшись во дворец Гаджи-хана, мы снова сели на террасе. Явился и начальник почты с Алекбером.
- Недурно бы заняться чем-нибудь, - предложил начальник почты.
Гаджи-хан велел приготовить карточные столы.
Слуга подал серебряный поднос с нераспечатанной колодой карт и длинной серебряной шкатулкой.
Начальник почты распечатал и стасовал карты. Гаджи-хан, надев очки, открыл шкатулку и достал из нее золотые щипчики, усеянные драгоценными камнями, изумрудами, яхонтами и бирюзой.
"Ведь здесь не станут курить опиум, - подумал я с удивлением, - кому нужны эти щипчики?"
Игра началась. Не притрагиваясь к игральным картам руками, Гаджи-хан переворачивал их щипчиками.
- Отправляясь в паломничество к святым местам, - стал объяснять он, почувствовав мое удивление, - я поклялся могилой матери не прикасаться к картам; а мать для меня - дороже Мекки. Я родился уже после смерти отца, причем мое появление на свет стоило жизни моей бедной матери. Поэтому память о ней для меня дороже и выше всего. Соблюдая клятву, я не прикасаюсь к картам и, играя для развлечения, переворачиваю их щипцами.
По окончании игры мы с мисс Ганной спустились в сад. К нам присоединились сыновья, невестки и дочери хана.
Фатали-хан жаловался на русских и русско-подданных, повторяя слова отца о проданных за бесценок деревнях. Когда мы вернулись с прогулки, один из почтовых служащих по имени Рустам, передал мне письмо.
Оно было от Саттара Зейналабдинова из русской Джульфы. Радость, с которой я распечатал письмо, быстро рассеялась, когда я прочитал его.
"Дорогой друг! - писал Саттар. - Два дня тому назад здесь произошли большие события. Все наши товарищи, принимавшие активное участие в иранской революции, арестованы и в ту же ночь высланы в Нахичевань. Через одного из служащих жандармского управления я узнал об инициаторах этих арестов. Список лиц, подлежащих аресту, был составлен генералом Снарским. Приказы об арестах имеются и в Иране. Береги себя. Не знаю, как ты проедешь в Тавриз и как будешь там жить. Что бы там ни было, сюда не возвращайся; лучше отдохни там немного. Посылаю тебе тысячу рублей русскими кредитными билетами, не стесняйся в расходах и скорее отвечай на письмо. Если будут нужны деньги, вышлю еще. Обо мне не беспокойся. По получении твоего ответа, я тотчас же выеду в Баку. Я написал и в Тавриз Мешади-Кязим-аге. Все твои материальные нужды будут удовлетворены. Движение по Тавризской дороге открыто. Если думаешь ехать, сообщи скорей.
Саттар".
Вместе с этим письмом Рустам вручил мне под расписку и денежный перевод. Я поздравил мисс Ганну с открытием движения, а после обеда рассказал содержание письма Алекберу и начальнику почты.
Решено было ехать в Тавриз.
Письмо, полученное в тот же день из Баку, вселило в нас некоторую уверенность. Я мог ехать в Тавриз в качестве специального корреспондента русской газеты "Каспий" к азербайджанской "Иттифак".
Я написал Саттару о своем отъезде и отправил ответ с тем же Рустамом.
Ехать в Джульфу, а оттуда в Тавриз, было небезопасно; поэтому Алекбер послал человека нанять фаэтон в Шудже, чтобы мы могли проехать в Тавриз прямо из Ливарджана. В ожидании ответа Саттара, мы на несколько дней задержались в Ливарджане.
Хозяева просили нас провести с ними все лето, но ни я, ни мисс Ганна не имели возможности воспользоваться их любезностью.
Наконец, прибыло и письмо от Саттара. Вот что он писал:
"Если возможно, забери с собой в Тавриз и товарища Алекбера; Амир Хашемет с братьями Абульгасымом и Мирза-Мохаммед-ханом проследовал в Тавриз. Не позволяй ему действовать на свой риск. Амир Хашемет любит партизанщину, но ему в этом отношении даны инструкции и сделаны строжайшие предупреждения. Во что бы то ни стало надо добиться назначения Амир Хашемета начальником незмие. В этом отношении заручись согласием тавризского губернатора Джелалульмулька. Мы здесь еще раз обсудили твои планы и одобрили их. Мы должны иметь в своем распоряжении вооруженную силу.
Необходимо использовать командующего войсками Аманулла-мирзу. Он любит родину и помогает нашей работе.
Ты остановишься в доме Мешади-Кязим-аги, четыре дня тому назад я уже отправил ему письмо об этом. Послал еще тысячу пятьсот рублей. Будьте внимательны к американке, она может быть нам полезна, американцы - враги русских и англичан.
Американка говорила здесь моей супруге о своем уважении к тебе и о желании, чтобы чувства эти укрепились и углубились. Если даже ты не питаешь к ней большой склонности, ради дела надо перебороть себя и постараться завоевать ее доверие и любовь. Думаю, что ты это сумеешь сделать.
Моя супруга шлет тебе и мисс Ганне привет.
Саттар".
Войдя в комнату, мисс Ганна сразу заметила письмо и подозрительно спросила:
- Опять письмо?
- Из Джульфы от Саттара.
- От того господина, у которого мы были в гостях?
- Да, маленькая мисс, от него.
- Его молодая супруга произвела на меня очень приятное впечатление.
- Ханум шлет вам особый привет.
- А что еще он пишет?
- Он просит оказывать вам всяческое внимание и поручает исполнять все ваши прихоти.
- Ну, а еще что? - настаивала девушка.
- Пишет немного и о том, что вы говорили его супруге.
- А что именно?
-. Разве вы не говорили с ней о нашей дружбе?
Девушка смутилась.
- Не знаю, сумела ли ханум передать это так, как я говорила.
- Не большая беда, если она и не сумела этого сделать, - сказал я. - Мы можем, и сами это выяснить и высказать друг другу наши мысли и чувства.
- А вы будете следовать его советам в отношении меня?
- Ведь и до его наставлений я никогда не останавливался перед исполнением ваших желаний?
К вечеру прибыл фаэтон из Шуджи, мы собирались в пять часов утра выехать из Ливарджана.
- Пока вы были здесь, - говорил Гаджи-хан за вечерним чаем, - я успел забыть многие неприятности и беззаботно проводил время с вами, позабыв даже ганджинцев. А с завтрашнего дня все заботы и горе с новой силой обрушатся на меня.
- А почему вы не примете иностранное подданство? - совершенно неожиданно и серьезно спросила мисс Ганна.
- А что оно может мне дать?
- Раз иностранно подданный попирает ваши права, раз местное правительство не в силах защитить вас, разве вы не можете противопоставить одной иностранной державе защиту другой, не менее влиятельной. Если б вы разрешили, я за одну неделю могла бы уладить ваш переход в американское подданство и выхлопотать соответствующие документы.
- Нет, это не годится, - возразил Гаджи-хан. - Америка - большое и влиятельное государство, оно дружественно настроено в отношении Ирана. Я вам бесконечно признателен, но ваше предложение несовместимо с моей совестью. Я - иранец, в свое время мои деды стояли во главе этой страны, а теперь кто у нас остался? Нет ни Ага-Мохаммеда Каджар, воевавшего с Россией, нет Аббас-мирзы. Династия Каджар в настоящее время слабее дряхлой старушонки, она не пользуется ни доверием, ни уважением народа. Бразды правления находятся в руках молл, а моллы находятся в услужении царского правительства. Принять в такое время иностранное подданство было бы бесчестно.
Ни мисс Ганна, ни я не решились больше задавать вопросы Гаджи-хану.
- Кто бы ни владел землей, - заметил я, - она в конечном итоге принадлежит крестьянам. И если сегодня крестьяне еще примиряются с деспотией и эксплуатацией, то завтра они восстанут против них.
- Я понимаю, что вы хотите сказать этим, - заметил со смехом Гаджи-хан, - но пока в Иране не родилось поколение крестьян, умеющее править землей. Крестьяне прежде всего религиозны. Передача земли крестьянам - не дело помещиков, а дело самих крестьян, они сами должны уметь защищать свои права. Вопрос этот несомненно связан и с вопросами государственной структуры. Она у нас примитивна, у нас первобытная форма правления. Наше правительство боится управлять свободным крестьянством, лишенным своих господ. А может быть, оно на это не способно, и потому избегает иметь дело с миллионами подданных, обладающих разнообразными нравами, и предпочитает опереться на небольшое число помещиков, ибо найти с ними общий язык легче.
Этот помещик, и весьма крупный помещик, не понимал, что Ираном правит правительство богачей и помещиков, которому не под силу разрешение аграрного вопроса в Иране. Вопрос о передаче земли крестьянам мог быть разрешен лишь при коренном изменении формы правления, то есть при свержении помещичье-капиталистического правительства.
Ни те, кто заседает в парламенте, ни те, кто составляет кабинет министров, ни даже многие вожди революция, борющиеся в Тавризе против контрреволюции бок о бок с нами, не в силах разрешить аграрный вопрос. Свобода крестьянства, крестьянское правительство пугают их, ибо они прежде всего помещики.
Когда мы укладывали вещи, младшая дочь хана, Ирандухт, принесла серебряную шкатулку и протянула ее мисс Ганне.
- Мама просит вас принять этот скромный подарок и сохранить его на память о нас.
Взглянув на меня, мисс Ганна нерешительно приняла подарок.
- Не смущайтесь, - заметил я, видя ее колебания, - каждый гость, посетивший дом хана, получает от него что-нибудь на память.
Ирандухт-ханум вышла. Когда мисс Ганна раскрыла шкатулку, оказалось, что американка увозит с собой действительно ценные воспоминания о Востоке. В шкатулке находились коробочка для игл, сделанная из двух цельных кусков бирюзы, золотой перстень с драгоценными камнями, пудреница, также осыпанная драгоценными камнями, и другие предметы туалета из золота и слоновой кости.
Американка не могла отвести глаз от этих дорогих и редких вещей.
- Боже мой, неужели это наяву? - сказала она, переводя восхищенный взгляд с одного предмета на другой. - Если бы я увидела все это во сне, я бы не поверила. Помните, что вы говорили мне вечером? - спросила она под радостным впечатлением полученных подарков.
- Что я говорил? Не помню, - уклончиво ответил я, чувствуя, на что она хочет перевести разговор.
- Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы исполнить ваше желание. Не так ли вы сказали? - проговорила она тихо, но видя, что я медлю с желанным ответом, поднялась.
Я преградил ей дорогу.
- Помню, дорогой друг, помню, - сказал я.
Она подняла голову и открыто взглянула на меня. Глаза ее искрились радостью.
НА ТАВРИЗСКОЙ ДОРОГЕ
Наши вещи уже были уложены в фаэтон, когда Алекбер притащил огромный пакет папирос.
- Это подарок царским солдатам по дороге...
Солнце еще не успело взойти, когда мы выехали на тавризское шоссе. Расстояния между караульными постами были небольшие. Проезжая мимо, мы только и слышали:
- Эй! Дай папирос!
Виденные нами раньше чайные были превращены теперь в караулки, а их содержатели разбежались. Поэтому невозможно было получить в пути ни одного стакана чаю.
Проезжая мимо Дэрэ-Диза, мы видели, как караульные остановили какого-то крестьянина, ехавшего в город с фруктами. Его заставили спустить корзины и распаковать их. Исполнив требование караульных, крестьянин оставил корзины и бросился бежать.
Проехав дальше, мы стали встречать казачьи отряды. Окружая небольшие караваны, они останавливали их и требовали "на чай".
Отряд казаков человек в десять подъехал и к нашему фаэтону. Внимательно оглядев нас и видя, что ни я, ни мисс Ганна не похожи на иранцев, они обратились к Алекберу.
- Эй перс! Ты Саттар-хана знаешь?
Алекбер прекрасно владел русским языком, но притворился непонимающим:
- Я Саттар-хан, Маттар-хан не знай. Моя из Арасей идот*.
______________ * Я никакого Саттар-хана не знаю, я еду из России.
- Молодец, перс, дай на чай, - сказал тогда один из казаков.
Но Алекбер продолжал игру.
- Моя чай не пьешь, вино не пьешь, арак не пьешь... Намаз арабатай! Сэн изнаишь? Моя муссельман...*
______________ * Я чая не пью, вина не пью, водки не пью. Я - богомольный человек. Ты знаешь? Я - мусульманин.
Казаки не отставали, всячески стараясь разъяснить Алекберу слова "на чай".
- Сэнин пул дай, моя чай пьет, - сказал тогда один из казаков, нарочито коверкая русские слова, - потом Тебриз гедир; куда хочешь, гедир*.
______________ * Ты дай деньги, а я выпью чай. Потом в Тавриз поедешь, куда хочешь поедешь.
Алекбер дал им пять иранских кранов, и они отъехали.
Всю дорогу мы были частыми свидетелями подобных сцен. Завидя издали солдатские фуражки, американка не знала, как и куда скрыться. Когда солнце клонилось к закату, начали вырисовываться вдали очертания города Маранда. Он не был похож на виденный мной раньше город.
Солдатских палаток, выстроившихся, подобно воинам, в густые ряды, нельзя было счесть. Группы конных и пеших солдат, словно муравьи, кишели по улицам. Вокруг города спешно возводились казармы для войск. Повсюду шла кипучая работа, проводились телефонные линии, и Маранд имел вид военного городка.
Мы должны были остановиться в доме начальника почты Ахмед-хана Мугеймеддовле, который был предупрежден о нашем приезде заранее по телеграфу из Джульфы.
Когда мы подъехали к дому Ахмед-хана, было уже темно. Словно ожидая гостей, он тотчас вышел наружу. Мы познакомились. Слуги внесли наши чемоданы в дом. Мисс Ганна чувствовала себя очень утомленной. День был жаркий, дорога плохая, и мы, стараясь еще до наступления сумерек добраться до Маранда, немилосердно гнали лошадей. Ахмед-хан хотел пригласить врача, но девушка отказалась наотрез.
- Вот если бы была ванная, я бы выкупалась и, может быть, пришла бы в себя, - неуверенно проговорила она.
- Я приказал затопить домашнюю баню, - сказал Ахмед-хан. - Там имеется удобная ванна. Я знал, что с дороги вы устанете.
Хан вышел в другую комнату, и вскоре служанка с белым свертком в руке прошла мимо нас к бане, расположенной в другом конце сада.
Мы сели на балконе. К нам вышла жена хана, закрытая легкой чадрой. Она поздоровалась с нами и, ласково улыбнувшись мисс Ганне, сказала:
- Пойдем, дитя мое, пойдем. Ты искупаешься, и усталость твоя пройдет.
После мисс Ганны выкупались и мы. Чайный стол был накрыт на балконе.
Перед домом хана был разбит цветник, а за ним расположен большой тенистый сад. Вообще все дома Маранда утопали в зелени и цветах. Американка, все еще чувствовавшая себя слабо, выпила стакан чаю и отказалась от ужина.
- Если можно, я пойду прилягу, - попросила она.
Ей была отведена хорошо обставленная комната, и молодая служанка проводила ее отдыхать.
Ханша, время от времени наведываясь к ней, сообщала хану о ее самочувствии.
У хана не было детей. Это был представительный брюнет лет пятидесяти, с густой, окладистой бородой. Жене было приблизительно столько же.
Оба они происходили из Кирмана и говорили по фарсидски.
Начальник джульфинской почты рассказывал мне, что хан - сторонник революции.
За ужином никого из посторонних не было.
- Мне надо было дать в вашу честь торжественный ужин, - извиняющимся тоном говорил хан, - но, по некоторым соображениям, я от этой мысли отказался. Во-первых, посторонние помешали бы нашей задушевной беседе, а во-вторых, людям верить нельзя. Полгорода состоит из шпионов и доносчиков. Начиная с духовенства в чалмах и кончая теми, кто носит на голове маленькие иранские шапки, - все занимаются шпионажем. Это особое свойство марандцев! В этом мы убедились и в дни подъема революции, когда все города и села были за конституцию. Даже тогда Маранд плелся в хвосте реакции и контрреволюции. Тут я совершенно одинок: в этом подлом городишке нет никого, к кому бы я мог питать доверие. Начиная от стоящих у кормила власти и кончая теми, кто стоит у священных амвонов, все - враги революции. Здесь открыт клуб. Купцы, интеллигенция, чиновничество и все сторонники царя считают своим долгом посещать его. Там предоставляются удобные случаи завязать знакомство с царскими офицерами и торговать родиной. Все издержки по содержанию клуба и расходы господ офицеров оплачиваются жителями Маранда и взыскиваются губернатором с населения.
- А кто губернатор? - спросил я.
- Муса-Риза-хан, сын убитого бомбами добровольцев Шуджаи-Низама из Шуджи.
- Кто же назначил его губернатором?
- Царское правительство. Когда царские войска переходили Аракс, он вышел навстречу с дарами и жертвенными барашками. Взяв под уздцы коня генерала Снарского он привел его к себе. Вот почему он и назначен марандским губернатором. Русские всюду протянули свои руки. Они попрали международные договоры...
- Дорогой друг Ахмед-хан, - сказал я, - не к чему жаловаться на игнорирование русскими международных договоров. Государство, уважающее эти договоры, не стало бы занимать территории чужого государства. В свое время и китайцы, жалуясь на русских, стучались в двери всех европейских кабинетов и указывали на нарушение международных законов. Однако, все их протесты выбрасывались в сорные ящики, так как агрессию, совершенную одним государством, могут использовать и другие. В вопросах как Дальнего, так и Ближнего Востока взгляды всех империалистических государств одинаковы, и если существуют кое-какие разногласия, то исключительно в вопросах дележа; каждый спешит захватить больше, чтобы другому досталось меньше. Для того, чтобы в корне уничтожить эти подлые методы империализма, нужно восстание всей страны. Пока что великие мировые события далеки. Англо-японское соглашение заключено; соперничество, хотя и временно, устранено. В иранских делах тоже налицо англо-русское соглашение. Что же касается Германии, то задуманная ею империалистическая затея против Англии, Франции и России находится еще в зачатке, не созрела, не доспела. Вот почему я говорю, что великие мировые события пока не назрели. Короче говоря, русские пока останутся в Иране. Есть еще одно обстоятельство, помешавшее иранской революции связаться с организациями мировой революции...
Ахмед-хан вздрогнул...
- Что это за обстоятельство?
- Выслушайте, дорогой друг, - продолжал я. - Наша история очень стара, история же нашей революции совсем юна. История нашего возрождения, начавшись с лозунгов объединения ислама и постановки религиозных вопросов, не сумела привлечь внимание международных революционных организаций. Мы можем взять, для примера, Мирза-Ага-хана Кирмани*, занявшего видное место в истории возрождения Ирана. Он хотел одновременно с вопросом революции разрешить и вопросы веры, религии и единения ислама. Возьмем, далее, его ближайшего друга, боровшегося против иранского правительства, Шейх-Ахмеда Рухи**. Он также не может отрешиться от смешения в одно целое веры, религии и революционных лозунгов. Сам Сеид-Джемалэддин Афгани***, являющийся их вождем, тоже хотел создать революцию на основе единения ислама. Ясно, что такого рода движение не имеет ничего общего с международным революционным движением. И потому с убийством Шейх-Ахмеда Рухи, Мирза-Гасан-хана Хабирульмулька**** и Мирза-Ага-хана Кирмани завершилось начатое ими движение.
______________ * Мирза-Ага-хан Кирмани - известный иранский революционер, казненный в Тавризе Мамед-Али шахом Каджар. ** Шейх-Ахмед Рухи - руководитель буржуазной партии "Иттихади ислам". *** Сеид-Джемалэддин Афгани - иранский революционер. **** Мирза-Гасан-хан Хабирульмульк - иранский консул в Стамбуле, казненный в Тавризе Мамед-Али шахом.
- Почему? - удивленно спросил хан.
- Назвать это движение революционным было бы ошибочно. Если бы настоящая революция была простым продолжением той идейной путаницы, то рабочие социалдемократы Кавказа не присоединились бы к ней и не взяли бы на себя труда поддерживать ее.
- Нет, мне кажется, вы ошибаетесь, - возразил хан. - Исключать из истории революции имена таких лиц, как Шейх-Ахмед Рухи, неверно.
- Панисламистское движение одно, а классовая борьба - другое, продолжал я. - Нельзя смешивать эти два явления. Читали ли вы девиз на личной печати Шейх-Ахмеда Рухи?
- Нет, не приходилось, - ответил хан.
- "Я - сторонник панисламизма. Имя мое Ахмед Рухи. Теперь вы видите, господин хан? Деятельность и самого Шейх-Ахмеда, и его друзей связана с историей движения за единение ислама. Они выдвинули на арену новые лозунги и идеи. Но эти идеи касаются мира ислама и не имеют интернационального значения, почему не могут завоевать симпатий международных рабочих, организаций. Несмотря на все это, я с большим рвением старался изучить деятельность Шейх-Ахмеда Рухи и его товарищей, направленную против династии Каджар. Они погибли от руки палачей, и это возбудило к ним доверие и симпатии народа. Однако, надо сказать и то, что в Иране, являющемся гнездом сектантства, религиозных распрей и нетерпимости, выдвижение даже такого лозунга, как единение ислама, было в свое время явлением прогрессивным, но и это не оригинальная идея, зародившаяся в Иране. Это идея Абдул-Гамида*. Оттоманская империя, в свое время сотрясавшая своей армией и флотом всю Европу, с течением времени потеряла авторитет в Европе и Азии и выдвинула во времена Абдул-Гамида подобные гнилые лозунги, чтобы объединить вокруг себя исламский мир, а господа Шейх-Джемалэддин и Ахмед Рухи, в сущности, были проводниками политики Абдул-Гамида.
______________ * Абдул-Гамид II (1842-1918) - последний самодержец Оттоманской империи, получивший прозвище "кровавого султана". Вступил на престол в 1876 году.
- Нет, - сказал хан, возражая и на эти доводы, - если бы их идеи были идеями Абдул-Гамида, тот не арестовал бы их в Стамбуле и не отдал под топор иранского правительства.
- Это имеет другую причину. Когда в Стамбуле начались восстания армян против Абдул-Гамида, Шейх-Ахмед Рухи, Хабирульмульк Мирза-Гасан-хан и Мирза-Ага-хан Кирмани были обвинены в участии в этом движении. Воспользовавшись создавшимся положением, тогдашний посол Элаульмульк предъявил султанскому правительству документы, подтверждавшие их участие в покушении на жизнь шаха, и сумел доказать Абдул-Гамиду, что это враги вообще монархической власти. Поэтому-то Абдул-Гамид арестовал их и выдал Ирану. Подобные действия со стороны коронованных особ - явление обычное...
Ночь проходила... Пришел фаэтонщик узнать, к какому часу закладывать лошадей, но у мисс Ганны оказалась высокая температура, и мы, воспользовавшись любезным предложением хозяев, решили на время отложить свою поездку.
Мы взяли на себя связанные с задержкой фаэтона издержки, и фаэтонщик остался очень доволен. В свою очередь, и хан был рад нашей вынужденной задержке.
После утреннего чая мы вышли осмотреть город и базар. Мисс Ганна, чувствовавшая себя значительно лучше, отправилась с нами.
Город имел такой вид, как если бы он уже давно был оккупирован и присоединен к царской России.
Площадная брань царских солдат, задевание прохожих, приставание к женщинам со словами: "Баджи, твоя эр есть"*, забирание товаров из лавок без уплаты денег, швырянье помидорами в лицо торговцу под взрывы оглушительного смеха, - все это стало обычными явлениями на улицах Маранда.
______________ * Сестра, у тебя муж есть?
Мы проходили через продуктово-бакалейные ряды; эта часть базара сравнительно изобиловала молочными продуктами. Остановившись перед бакалейной лавочкой старика-торговца, мы стали разглядывать расставленные в лавке чашки с густыми жирными сливками. Какая-то собака, вытянув морду, хотела полакомиться молоком. Схватив палку, хозяин прогнал собаку, взвизгнувшую при виде палки. На ее визг появился офицер в погонах полковника.
Выругав лавочника, он схватил кувшин со сливками и гневно швырнул его в голову старика. Кувшин разбился, а голова лавочника была рассечена. Смешавшись с разлитыми сливками, кровь из раны потекла прямо по его бороде.
Нисколько не смущаясь, офицер продолжал сыпать ругательства не только по адресу лавочника, но и, вообще, всех "некультурных" и "диких" восточных людей. Рука офицера была испачкана сливками.
К нему подошел купец-иранец в европейской одежде и в тонкой суконной шапке. Вынув из кармана чистый платок, он с поклоном протянул его офицеру.
- Простите наших, они невежды, - сказал он подобострастно, стараясь вытереть руку офицеру.
Но разъяренный офицер испачканной рукой влепил ему звонкую пощечину.
- Убирайся вон, - крикнул он, крепко выругавшись при этом.
Купец вытер лицо приготовленным для офицера платком и стал угодливо извиняться перед ним. Затем, подойдя к лавочнику, он накинулся на него.
- Подлец, ты прекрасно знаешь, что они наши дорогие гости. Как же ты осмеливаешься поднимать руку на собаку господина, - говорил купец, глядя в лицо офицеру и стараясь заслужить его благосклонность.
- И сами они наши гости, и их собаки - зеницы наших очей, - заговорил другой марандец, подходя к злополучному лавочнику. - Простите, сударь, мы не поняли, мы приняли собаку господина офицера за простую марандскую дворняжку и позволили себе неподобающую выходку. А то и прапрадеды наши не осмелились бы совершить такую оплошность. Да неужели же мы уж такие неучи, чтобы пожалеть крынку молока для собачки господина офицера, - рассыпался купец, стараясь успокоить разошедшегося офицера, который все еще продолжал ругаться.
- Дикий восток, дикие люди, азиаты, жалкие создания! Офицеры его величества по настоящему проучат вас. Вы не имеете права бить собаку, которая в тысячу раз выше и благороднее вас. Это не более, как бунт против нас...
- Сударь, прости ты меня глупого, несчастного, - молил, в свою очередь, лавочник. - Я не знал. Виноват я, виноват со всем моим распроклятым родом. Я бедный человек, где мне было догадаться, что это ваша собака?
После сцены, - где все, начиная от простого лавочника и кончая крупным коммерсантом и интеллигентом, привычные к лести, пресмыкались и низкопоклонничали перед царским офицером, мне стыдно было взглянуть в лицо мисс Ганны, знавшей меня, как иранца.
Пока офицер ругался, я успел разглядеть в его руке газету "Новое время" с наклеенным адресом: "Маранд, Эриванской губернии". Это красноречиво говорило о желании этого хулиганского органа присоединить Маранд и Тавриз к Эриванской губернии царской империи.
Наконец, офицер удалился. Мисс Ганна сделала фотоснимок с несчастного лавочника.
Мы потеряли всякую охоту продолжать прогулку.
- Все эти места нуждаются в одном, - взволнованно говорила мисс Ганна, - во всеобщем вооруженном восстании. Это рабская жизнь. Подобные сцены можно наблюдать лишь в Африке. Поведение царской армии совершенно не похоже на поведение войск, временно оккупировавших мирную страну. Такие действия применяются к странам, завоеванным силой штыка. Как дики и некультурны царские офицеры!
Мисс Ганна не могла преодолеть своего возмущения. И Мугеймуддовле дрожал от гнева. Я же думал о словах девушки: "необходимо вооруженное восстание".
На обратном пути разговор вертелся вокруг той же темы.
- Я никогда не жила в колониальных странах, возбужденно говорила мисс Ганна. - Читая о применяемых к жителям колониальных стран мерах наказаний, порой я считала колонизаторов правыми. Возможно, что великие и культурные нации не находят иных путей для воспитания дикарей, думалось мне, но теперь я должна заметить, что какое бы государство ни применяло подобные законы, подобную наглость - я к нему враждебна. Если даже моя родина, Америка, будет действовать такими методами, я стану ее врагом. Верьте мне. Верьте так, как я верю вам. Если бы я не верила вам, то не позволила бы себе в течение вот уже трех недель довериться вашей совести и чести. И хоть я и не желала вмешиваться в политические вопросы, но виденное здесь опрокидывает вверх дном все мои понятия и предположения. Верьте, что я воздаю должное революционерам. Я не враг им.
Я внимательно слушал мисс Ганну.
"Рано, - думал я про себя, - еще рано считать тебя революционеркой!"
- Милая Ганна, - заговорил я. - Первую часть того, что вы сказали, я считаю вполне правильной. Этот край нуждается в одном - во всеобщем вооруженном восстании. В этом я верю вам, и вы поверили мне. Но этого недостаточно, мы должны на деле доказать искренность и правоту своих идей. Мы едем в отчизну уже родившейся, но вынужденной на временное безмолвие революции. Если наши прямые обязанности и цели будут даже далеки от политики, один взгляд на действия оккупантов заставит нас проникнуться уважением и симпатией к революционерам. Но от голых чувств далеко до подлинной революционности. Здесь вы столкнулись лицом к лицу с царской колонизаторской политикой, но на дело надо посмотреть шире. Все капиталистические державы ведут политику захватов, у каждой из них есть свои методы колонизации. Возьмем, к примеру, Англию. Многие страны Востока являются английскими колониями, однако, во всех находящихся в руках Англии странах имеются свои султаны, падишахи, эмиры, раджи и магараджи. Англичане называют эти страны "дружескими". На самом же деле - это самая тонкая, самая деспотическая, самая тяжелая форма колонизации. Англичане эксплуатируют народы колониальных стран руками их же собственных властелинов. Народы этих стран изнывают под двойным бременем. Их кровь сосут, с одной стороны, свои отечественные господа, а с другой - английские империалисты. Таким путем англичане достигают больших результатов, чем русские колонизаторы, и вырваться из их лап еще труднее. В колонизаторской политике Франции и Италии - иные приемы. Так обстоит дело и в вашей Америке. Политика Америки в отношении местных негров еще более жестокая, еще нетерпимей, чем политика России. Гнет и тирания империализма требуют восстания не только в Иране, но и во всем мире. И если есть причина, задерживающая его, то это несознательность, неорганизованность эксплуатируемых народов. Вы можете взять, для примера, сегодняшнего лавочника с разбитой головой или городскую аристократию. Такие не только не способны на восстание, но предадут восставших. Что касается нас с вами, то мы питаем сочувствие к революции, которая добивается свободы для бедных и угнетенных. Но такие, как я, купцы и либеральные интеллигенты, хотя и могут, отчасти, присоединиться к революции, но стоит революции чуть затронуть их интересы, как они тотчас же охладеют к ней.
Мисс Ганна, кивком головы подтвердившая правильность моих слов, погрузилась в раздумье.
Вечером хан получил через посыльного закрытое письмо. Распечатав его, хан задумался.
- О чем вы задумались? - спросил я. - Случилось что-нибудь неприятное?
- Губернатор снова пристает ко мне, приглашает в клуб, - растерянно пробормотал хан.
- Не беда, пойдите.
- Он пишет, чтобы я взял и гостей. Не знаю, как быть. Бесстыдник, он собирает для себя общество.
- А в клубе чисто?
- Очень. Но мне не нравятся посетители. Туда собираются царские офицеры и городские подхалимы.
Отказ от приглашения мог возбудить подозрения губернатора и причинить Мугеймуддовле служебные неприятности. Из этих соображений мы решили отправиться в клуб.
Мы застали губернатора за игрой с офицерами в вист. При виде нас, он поднялся навстречу. Офицеры тоже привстали, представились сначала мисс Ганне, а потом познакомились со мной.
Карты были отложены. Мы сели вокруг стола. Губернатор был в русском военном мундире, на голове красовалась фуражка с малиновым околышем.
"Ваше сиятельство!" - то и дело обращались к нему русские офицеры, переглядываясь с усмешкой.
- Да, мы удостоились великого счастья. Каждое несчастье приводит, наконец, к благополучию. Императорская армия принесла в страну светоч новой культуры. Мы должны воспринять русскую культуру. Вот почему я приглашаю нашу интеллигенцию ближе познакомиться с нашими русскими друзьями.
Эту мысль в различных формах губернатор повторил за вечер несколько раз.
- Посмотрите на сидящего третьим от губернатора офицера. Это не тот, что разбил лавочнику голову? - шепнула, нагнувшись ко мне, мисс Ганна.
Я посмотрел в указанном направлении. Это был он.
- Вы изволили жениться в Америке? - обратился ко мне губернатор.
- Нет, в России, - ответил я.
Он еще раз с ног до головы осмотрел мисс Ганну.
- Путь, выбранный иранской интеллигенцией, верен. Более правильного пути для создания культурного поколения нет. Желаю вам счастья.
Разговор был вял и бессодержателен. Каждый говорил о чем попало, а губернатор был занят исключительно нами. Он не мог отвести глаз от мисс Ганны. Многие офицеры должны были отправиться в расположенные на окраине города казармы, и потому ужин подали к полночи.
- Ежедневно здесь задаются такие пиры, - шепнул мне Мугеймуддовле. - И все за счет губернатора. Именитая интеллигенция питается крохами с этого стола, а губернатор тысячью способов выколачивает эти расходы с лавочников и городского населения.
Из городской знати присутствовали за столом Риза-Кули, Рашид Низам, Гаджи-Ахмед-хан Мирпенж, Гаджи-Муса-хан и другие. Сперва выпили за здоровье мисс Ганны и мое, а потом и других гостей.
В час ночи, отговорившись нездоровьем мисс Ганны и тысячью разных причин, мы с трудом вырвались из клуба.
Алекбер, которого мы не видели с самого утра, вернувшись, ожидал нас дома. Не очень-то доверяя обществу губернатора, он сильно тревожился за нас.
Вскоре явился фаэтонщик, и мы велели подать экипаж к шести часам утра. Все было готово. От радости, что наконец-то едем в Тавриз, мисс Ганна не хотела ложиться спать. Мы сели на террасе. Достав блокнот, я стал записывать для памяти некоторые фразы губернатора.
ТАВРИЗ ТУМАННЫЙ
По обе стороны Маранд-Тавризской дороги можно было видеть только палатки царской армии. Дорога эта имела огромное значение. Весь иранский Азербайджан жил ею; все едущие из Карадага, Маку, Хоя и Кавказа должны были следовать этим путем.
На мосту Аджикерпи наши паспорта были проверены и зарегистрированы.
На этом мосту, где так недавно развевалось красное знамя революции, теперь был поднят трехцветный русский флаг. Далее наш фаэтон проследовал мимо Эмир-карвансараси, где был размещен обоз царской армии. Всюду попадались конные и пешие казачьи части. Наряду с местным населением перед чайными можно было видеть и казаков, попивавших чай. Увидя нескольких казаков, тянувших кальян, мы не могли удержаться от смеха.
- Как местное население попадает под влияние царской армии, так и царские казаки попадают под влияние местного населения, - сказал Алекбер. Скоро они начнут курить и опий.
- А как мы теперь встретимся? - спросила мисс Ганна, предчувствуя скорую разлуку.
- Это не трудно. Ведь вы остановитесь в американском консульстве, не правда ли? А я дам вам свой адрес, - сказал я и, написав на листочке из блокнота: "Раста-кюче. Сеид Гусейн Дербенди. Дом Мешади-Кязим-аги", протянул ей.
Когда наш экипаж подъезжал к иранской почтово-телеграфной конторе, мы и тут заметили поднятый над крышей трехцветный флаг.
Был будний день, но развешанные повсюду над воротами флаги придавали городу праздничный вид.
Чтобы подвезти мисс Ганну к зданию американского консульства, мы удлинили свой путь и, таким образом, сворачивая с улицы на улицу, объехали большую часть города. Город значительно изменился. И на самом деле он мало отличался от прочих городов Эриванской губернии, находившейся в руках царя, как писало "Новое время".
При виде украшавшего двери стамбульца Гаджи-Габибуллы шелкового трехцветного флага, я еще раз вспомнил его болтливые заверения о том, что он революционер. Такие же флаги, сшитые из дорогих шелковых материй, можно было видеть на дверях домов Гаджи-Ибрагима Серрафа, Гаджи-Фараджа Серрафа, его сына Мирза-аги и многих других.
Сын Гаджи-Мирза-Гасан-аги мучтеида, Мирза-Масуд-ага, подняв над своим домом любезное его сердцу царское знамя, сидел на лавочке перед домом и, покуривая кальян, любовался развеваемой тавризским ветром кистью флага.
Недавно принявшие царское подданство и находившиеся под особым покровительством его величества, Мир-Курбан и Мир-Мохаммед постарались, в отличие от других, придать своим воротам особенно торжественный вид. На дверях этих сеидов красовались цветные фотографии царской семьи, портреты наследника-цесаревича Алексея, Татьяны, снятой в детстве с куклой, и многие другие. Весьма знаменательно было и то, что царские флаги красовались и на крышах курилен опиума, расположенных на площади Шешгилан, Саманмейданы, Гарыкерпи. Трехцветный флаг, поднятый над крышей курильни опиума Ибрагима, брата Наиб-Гасана, был еще роскошнее флагов, украшавших крыши Гаджи-Фараджа Серрафа и других.
Небольшой базар, известный под именем Гаджи-Алек-бера, и прилегающие к нему дома, в том числе и дом Мир-Манафа Серрафа, нежились под сенью царских флагов.
При виде этой картины, я невольно вздохнул.
- Бедный Тавриз!..
У дверей американского консульства мы помогли мисс Ганне сойти с экипажа. На прощанье она трогательно и крепко пожала нам руки.
Расстроенный всем виденным в Тавризе, я рассеянно простился с девушкой.
Возведенные в свое время на улицах укрепления и баррикады были снесены. На местах их расположения были расставлены караульные посты. По улицам проведены полевые телефоны. Там, где еще недавно шагали вооруженные революционные войска, сегодня прогуливались конные и пешие казаки.
Мешади-Кязим-ага, ожидавший нас со вчерашнего дня и не знавший о нашей вынужденной задержке в Маранде, сильно беспокоился о нас. Он любезно принял нас и отвел нам маленький особняк из трех комнат с отдельной кухней и садиком.
Старый садовник Гусейн-Али-ами был приставлен к нам для разных услуг. Первым делом я вручил ему адрес Тахмины-ханум и попросил привести ее ко мне. Несмотря на уже наступившую темноту, старик с готовностью отправился исполнять мое поручение.
Не успела старуха Гусейн-Али-ами - Сария-хала подать на стол самовар, как в дверь постучались, и в комнату вошли Тахмина-ханум с Гасан-агой. Женщина устремила на меня взгляд своих задумчивых глаз, окруженных морщинами.
Несмотря на перемену внешности, она сразу узнала меня. Обняла, поцеловала и расплакалась.
Мы обнялись и расцеловались и с Гасан-агой. Познакомив пришедших с Алекбером, я принялся расспрашивать Тахмину-ханум о ее житье-бытье и о Нине.
- Я переехала к Нине, и мы живем вместе, - ответила она.
- А как чувствует себя маленький Меджид?
- Он очень мучает Нину расспросами о тебе, а Нина все свободное время отдает ему. Если бы не ребенок, она сошла бы с ума. Она занимается с ним целый день. Я до сих пор не могла выучить и двух слов, а Меджид, чтобы не сглазить, щебечет по-русски, как соловей. И девушка научилась говорить по-нашему.
- Ходит Нина на работу?
- Ходит, но несколько дней она серьезно болела.
- Чем?
- Не знаю. Она не говорила. И ты ей ничего не писал. Она очень беспокоилась. Уж не знаю, куда только она ни собиралась ехать, чтобы разыскать тебя. Ее останавливал только Меджид.
- А как вы уживаетесь с хозяином дома Минасяном?
- Он относится к девушке с еще большим уважением, чем прежде, и не хочет брать квартирную плату.
- Прекрасно. Не бойся, мать, все поправится. Я опять останусь в Тавризе, и мы заживем все вместе. А пока налей-ка чаю, и сама попей, и нас угости, - весело сказал я и обратился к Гасан-аге:
- Ну, рассказывай, брат, как твои дела?
- Дела неважные...
- Почему?
- Бывших доборовольцев революции на работу не принимают, да и сам я боюсь искать ее.
- Не беда, работу найдем. У нас есть средства, и мы не будем нуждаться. Ну, ладно, а как ваш кружок?
- Кружок работает.
- Занятия продолжаются?
- Да, время от времени мы собираемся.
- Все члены налицо?
- Прибавилось еще восемь новых.
- Кто они такие?
- Рабочие с ковроткацких фабрик.
- Помогает вам Нина?
- Помогает и не боится. Она умеет работать. Раз, под предлогом осмотра, она явилась прямо на фабрику.
- А что поделывает мой дорогой друг Тутунчи-оглы?
- Он уезжал из Тавриза. Случайно и он приехал сегодня. Все разъехались в разные стороны.
- Ну, а как Саттар-хан, Багир-хан, Гусейн Багбан?
- Они скрывались в турецком консульстве. Когда же Тегеран был взят сторонниками конституции, они отправились по домам.
- Какое впечатление произвело здесь взятие Тегерана?
- Здесь существуют самые разнообразные течения. Лиц, желающих признать Тегеран, не много. Даже сам Саттар-хан против признания Тегерана.
- А как обращаются русские с населением?
- Ну, как? Остановят на улице амбала и гогочут: "Саттар-хан! Саттар-хан!.." Хотят перепланировать город. Есть проект об изъятии оружия. Всех кавказцев вызывали и подвергли допросу. А Мирза-Алекбера и Гаджи-Алескера Карабахского арестовали. В Тавризе начата перепись населения.
Беседа наша затянулась. Мы оставляли Тахмину-ханум и Гасан-агу к ужину, но они отказались, говоря, что сегодня у Нины были гости, и они настолько сытно пообедали, что есть не хотят.
- А по какому случаю было угощение? - спросил я с удивлением.
- Сегодня день рождения Меджида, - ответила Тахмина-ханум.
Раздумывая над привязанностью Нины к этому круглому сироте, к ребенку тавризского революционера, я чувствовал, как растет мое чувство к Нине.
Я дал Тахмине-ханум несколько поручений к Нине, прося ждать меня завтра к трем часам в доме Тахмины-ханум.
Они ушли.
"Да, действительно, умы возбуждены!" - говорил я в раздумье самому себе.
Мы подошли к окну. Комната была обставлена довольно нарядно. В ней можно было ощутить всю красоту и благоухание тавризской ночи. Сад утопал в цветах и зелени. Тут же росли фруктовые деревья, посреди сада был бассейн с фонтаном.
Плававшие в бассейне белые лебеди, словно завернутые в белые покрывала девушки, выйдя из воды, отряхивали у края бассейна свои крылья. Водяные брызги, слетая с них, падали на растущие вокруг бассейна кусты алых роз. Когда, склонив, подобно гаремным затворницам, головки, лебеди плавно удалились, мы сели за ужин.
Как бы ни было ясно тавризское небо, оно было мрачно и туманно. Этот только что вышедший из революционных бурь город попал в лапы огромного чудовища. Жизнь стала еще более загадочной и туманной. Приходилось задумываться и над новым положением Саттар-хана, и над тем, какую он займет позицию.
Думал я и о том, не отравился ли он, находясь в турецком консульстве, ядом турецко-германской политики. В моей голове возникали самые различные предположения.
Во всяком случае приходилось опасаться за Саттар-хана; его легко могли заразить вредными идеями, так как этот герой-революционер был политически неграмотен и мог подпасть под тлетворное влияние хитрых дипломатов,
Вот почему я торопился поскорее встретиться с ним.
Мы были одни. Сария-хала ушла к себе, а Гусейн-Али-ами поливал цветы. Ночь была полна сладостной тишины и спокойствия. Кругом ни звука. Молчание ночи нарушало лишь бульканье воды в кальяне Алекбера; одолеваемый вечными заботами, он не выпускал трубки изо рта.
ПЕРВОЕ ЗАСЕДАНИЕ
Мысли в моей голове были так же спутаны и туманны, как положение страны, в которой мы находились. Это смятение и беспорядок, возникшие в моих чувствах, мешали изучению жизни и страны, с которой я давно расстался. Картина настоящей жизни менялась не по дням, а по часам. Здесь все изменилось. В покинутом мной Тавризе власть, образ правления и даже дело руководства революцией видоизменились.
И занявшие Тавриз отряды генерала Снарского, изменив свою тактику, проводили в городе "политику мира", предоставляя свободу действий засевшим при консульстве в бест революционным вождям.
Саттар-хан и остальные чувствовали себя вполне свободно и при помощи находящихся в их распоряжении вооруженных отрядов, продолжали борьбу с иранской контрреволюцией. Еще за несколько дней до прибытия в Тавриз я узнал о назначении Тегераном правителем Тавриза - Мухбириссалтане и отправке в Азербайджан войсковых частей под командой Ефрем-хана*.
______________ * Ефрем-хан - начальник незмие Тегерана (незмие - полиция).
Во всяком случае факт занятия Тегерана революционерами и нахождение бывшего шаха Мамед-Али в русском посольстве, и в то же время поражение царского представителя, командира бригады Ляхова, не могли не повлиять на политику России в Азербайджане.
Всю ночь мне пришлось провести в беседе с купцом, гостем которого я был.
Узнать и изучить этого купца и в то же время демократа, больше и прежде всего нужно было мне, так как не изучив окружающего, человек не может познать внешний мир. Из всех слов Мешади-Кязим-аги я понял, что революция не причинила ему ни малейшего ущерба. Он даже был избавлен от платежа некоторых налогов. По его словам, всякий раз, когда революция нуждалась в средствах, он добровольно приходил ей на помощь.
Мешади-Кязим-ага неоднократно повторял, что давно слышал обо мне, но, к сожалению, не имел возможности познакомиться ближе, и, наконец, выразил удовлетворение по поводу того, что Саттар Зейналабдинов познакомил нас друг с другом.
Мешади-Кязим-ага ждал нас днем раньше, но болезнь американки на день задержала нас в Маранде. Мешади-Кязим-ага отметил крайнюю тревогу, пережитую им по этому случаю.
Из-за нашего опоздания Мешади-Кязим-ага не сумел пригласить, как это было принято, в нашу честь гостей. За ужин сели мы втроем: товарищ Алекбер, Мешади-Кязим-ага и я. В четыре часа ночи, простившись с домохозяином, мы прошли в отведенную нам комнату.
Несмотря на то, что мы легли очень поздно, я проснулся спозаранку. В час, когда утренний ветерок ласкал пышные гроздья сирени, я поднялся с постели, оделся и вышел.
Садовник Мешади-Кязим-аги только что полил цветочные клумбы. Водяные капли, словно капельки испарины, скатывались с лепестков роз. Нарциссы, раскрыв глаза, ожидали появления солнца.
Я прогуливался по аккуратному и нарядному садику Мешади-Кязим-аги.
Немного погодя проснулся и товарищ Алекбер. Мешади-Кязим-ага давал распоряжения относительно утреннего чая, но утренний чай мы решили пить у Мирза-Ахмеда-Сухейли. Написав маленькую записку и вручив ее Гусейн-Али-ами, я уже отправил ее Мирза-Ахмеду.
В письме я просил пригласить к чаю Гаджи-Али-агу Давафруша, Аббас-Али Гандфруша, Мирза-Махмуд-Мучтеида, Бала-Таги*, Мешади-Садыка Кафказлы и других.
______________ * Бала-Таги был визирем Багир-хана. Это был человек смелый, осмотрительный и пользующийся в Тавризе огромным доверием. Во времена господства Гаджи Самед-хана он был задержан, ослеплен и убит.
К восьми часам я и товарищ Алекбер, сев в экипаж Мешади-Кязим-аги, отправились к Мешади-Ахмеду. Проезжая по улицам, я наблюдал за происходящим. Порой я видел проходящих по улице рядовых царской армии и даже офицеров; наряду с ними, можно, было встретить и вооруженных местных жителей. Видя, что солдаты и офицеры не останавливают и не чинят препятствий вооруженным, я обратился к товарищу Алекберу.
- Это временное явление. Свобода, предоставленная русскими, протянется недолго.
До самых ворот дома Мирза-Ахмеда мы проговорили на эту тему. Мы поздоровались и расцеловались с присутствующими. Товарищи были очень обрадованы нашему возвращению.
За исключением Саттар-хана и Багир-хана, на совещании были все главные руководители революции; что же касается Сигатульислама, он не мог прийти по болезни. На присутствие же Саттар-хана и Багир-хана не согласился я сам, так как прежде всего нам предстояло обсудить именно их образ действий.
Первое слово было предоставлено Мирза-Ахмеду Сухейли. Он вкратце информировал собравшихся о положении вещей.
- Важнейшие перемены в Тавризе, происшедшие после вступления в город русских, заключаются в следующем, - начал он. - Подобно тому, как покинувшие город революционеры возвращаются обратно, так и бежавшие из революционного города контрреволюционеры возвращаются обратно. Русские не чинят препятствий ни незмие, ни появляющимся на улицах в вооружении местным жителям; однако на Тавриз-Джулъфинской и Тавриз-Карадагской дорогах многих задержали и разоружили. По выходе из турецкого консульства Саттар-хан составил из своих приверженцев конницу в триста человек. Столько же человек имеется у Багир-хана. Содержание их причиняет Энджумену огромные затруднения, так как ни город, ни Энджумен не обладают необходимыми средствами. Вот почему Энджумен стремится отыскать новые источники доходов и обложить население новыми поборами, а это приводит порой к серьезным недоразумениям. Так, обложение налогом транспорта, курсирующего на Джульфа-Тавризской шоссейной дороге, вызвало энергичный протест консула Что касается внутренней контрреволюции и духовенства, разумеется, возникновение подобных конфликтов доставляет им огромную радость. Гаджи-Мирза-Гасан Мучтеид и Мирза-Керим Имам-Джума, восседая в летней резиденции царского консульства (Неймет-Абаде), стараются создавать побольше таких конфликтов. Помимо того, враги революции заронили в голову Саттар-хана новую идею - поход на Маку. Что же касается Иджлалульмулька, стоящего во главе страны, то это человек слабый, лишенный всякой инициативы. В настоящее время в городе нет единовластия. Власть сосредоточена в руках нескольких лиц: одно из них Багир-хан, второе - Саттар-хан, третье - считающийся официальным правителем Иджлалульмульк, четвертое - царский консул. Казнь Мир-Гашима и сторонников бывшего шаха в Тегеране дала Саттар-хану новую мысль. В свою очередь он думает привезти из Неймет-Абада мучтеида Мирза-Гасана и Мирза-Керим-агу Имам-Джума и казнить их. Меж тем оба они находятся под покровительством правительства царя и живут в летней резиденции консула. Одним из последних действий Саттар-хана является разгром и разорение сел, принадлежавших бывшему шаху. Деревни Зал, Ямчи, Дизенчи разграблены. А ведь во время грабежа этих сел, в первую очередь, страдает местное крестьянство. Этих крестьян грабили и во времена Мамед-Али-шаха, грабят и теперь. Саттар-хану следовало бы задуматься над этим. Самой главной ошибкой является то, что все руководители революции отстранились от работы и сидят дома. Это происходит оттого, что нет организации. Вернее, больше никто с ними не считается.
Мирза-Ахмед кончил. В своих речах все последующие ораторы подтвердили его слова. Но никто не сказал, как выйти из настоящего положения?
Что касается меня, я находился в Тавризе всего несколько часов, и мне было трудно определить положение со слов двух-трех лиц. Вот почему надо было повидаться с Ниной и узнать о намерениях консульства. Не желая, однако, чтобы наше первое заседание прошло безрезультатно, я решил высказать свои взгляды и поделиться впечатлением, вынесенным из слов некоторых товарищей.
- Я буду краток, - начал я, - так как сведения мои весьма ограничены. Прежде всего, я хочу остановиться на вооруженных силах Саттар-хана и Багир-хана. В настоящее время революция не нуждается в вооруженных силах. Содержание такой силы и содержание ее отдельно от правительственных армий может быть истолковано как демонстрация, тогда как эта ничтожная сила нуль, по сравнению с русской оккупационной армией. Тот факт, что эти силы разрознены и сосредоточены в руках Багир-хана и Саттар-хана, создает беспорядки, а это дает царскому правительству самый удобный предлог. Мы должны в категорической форме переговорить с Саттар-ханом и Багир-ханом и предложить им распустить вооруженные силы или передать их в распоряжение правительства, так как, рано или поздно, одно из двух событий неминуемо. Вооруженные силы будут разоружены или царской оккупационной армией или правительством. А этим, с одной стороны, будет нанесено оскорбление руководителям вооруженных сил - Саттар-хану и Багир-хану, и с другой - мы потеряем оружие, принадлежащее революции. Вот почему я предлагаю обратиться к Саттар-хану и Багир-хану и указать им на необходимость в срочном порядке или разоружить свои отряды или уменьшить их численность. Если слух о назначении Мухбириссалтане главой Тавризского правительства верен, то, пока не произошла смена власти, необходимо договориться с нынешним правителем Иджлалульмульком и заново сформировать бездействующую Тавризскую незмие. Во что бы то ни стало, надо заставить Иджлалульмулька согласиться на назначение Амир Хашемета начальником незмие, так как после приезда в Тавриз Мухбириссалтане сделать это не удастся. Если мы добьемся этого, мы сможем под видом чинов незмие снова вооружить расформированные Саттар-ханом и Багир-ханом отряды. И тогда царский консул найдет не дезорганизованные отряды муджахидов, а дисциплинированное правительственное незмие. Что касается вопроса о наказании бежавших из Тавриза в Неймат-Абад духовных лиц, то это дело местного правительства. Раз настоящее правительство правительство конституционное, раз оно правительство законное и рожденное революцией, то и борьба с врагами революции дело его. По-моему, вожди революции выполнили свой долг, теперь они должны сложить оружие и не вмешиваться в дела правительства. Если когда-либо это потребуется, взяться за оружие не трудно. Там, где мы можем под видом незмие держать до пятисот вооруженных, в отдельных мелких отрядах нет нужды.
Переходя затем к вопросу об обложении сбором транспорта, курсирующего на шоссе Тавриз-Джульфа, я сказал, что это серьезная ошибка. Раз центральное правительство не поставило вопроса о ликвидации старых льгот и концессий, то нам не следует вмешиваться в дела Джульфа-Тавризской дороги, являющейся царской концессией. Сейчас мы должны заняться не вопросом о ликвидации старых, а вопросом о прекращении предоставления новых концессий и льгот в дальнейшем.
Мы должны также пересмотреть свое отношение к Энджумену, ибо Энджумен не есть организация.
Партия должна контролировать действия Энджумена и руководить ими.
Если местный Энджумен допустит ошибку и изменит делу проведения в жизнь постановлений конституционного правительства, тогда партия обязана проявить решительность.
Есть один путь к усилению влияния партии в Энджумене и подчинению его партийному руководству.
Все наши старания должны быть направлены на проведение в Энджумен испытанных членов партии и усиление там нашего влияния.
Вопрос об укреплении влияния партии на широкие массы и привлечении в нее новых членов должен стать неотложнейшей, повседневной задачей партии.
В вопросах гражданского управления царский консул должен считаться с местным правительством, а последнее - считать себя ответственным перед конституционными законами и действовать согласно инструкциям центрального правительства.
Одной из главнейших задач партии является создание в ней единства и борьба с вредными идеями, выдвинутыми отдельными членами партии. Как пример можно указать на вопрос об отделении Азербайджана от центра. Эта идея всецело принадлежит царским дипломатам. Мы должны повести решительную борьбу с такими настроениями.
Пока в центре не возникла реакция, пока не разрешены и не удовлетворены политические и экономические интересы азербайджанцев - до тех пор партия будет стремиться сохранить самую тесную связь с центральным правительством. Если же реакция назреет, Азербайджан, как это имело место прежде, сумеет оказать влияние на центр.
Затем я перешел к вопросу о будущих взаимоотношениях с Багир-ханом и Саттар-ханом.
Наряду с признанием заслуг Саттар-хана и Багир-хана перед революцией, все азербайджанцы должны не упускать из виду одного, что оба они устали, что они нуждаются в длительном отдыхе. Без сомнений, центральное правительство, учтя все это, должным образом наградит обоих героев и обеспечит их на всю жизнь.
Нам не следует быть равнодушными к тому, как они тратят свою огромную энергию на мелкие третьестепенные дела и возглавляют небольшие отряды башибузуков.
В будущем они еще понадобятся иранскому народу своей энергией, героизмом и авторитетом.
В настоящее время, будучи членами иранской социал-демократической партии, одновременно они до известной поры должны не оружием, а словом и советами служить своему народу.
После моих разъяснений воцарилось глубокое молчание. Несколько минут каждый занялся стоящим пред ним чаем и кальяном.
Наконец, слово взял Мирза-Махмуд Мучтеид.
- Я нахожу, что нам следует принять предложение товарища. Я вполне одобряю мысль о замене вооруженных сил незмие и беру на себя добиться согласия Иджлалуль-мулька. Если по этому случаю понадобится сделать какой-либо подарок, я это сделаю сам. Но от переговоров с Саттар-ханом и Багир-ханом я отказываюсь. Ни одно из предложений товарища передать им нельзя, да они и не согласятся с этим. Багир-хан даже может двинуть на нас свои вооруженные силы.
Снова все молчали. Это молчание доказывало согласие присутствующих с точкой зрения Мирза-Махмуда.
- Переговоры с Саттар-ханом и Багир-ханом я беру на себя, - сказал я. Если сейчас они и не согласятся, будущее вынудит их на это.
Вопрос о сохранении и сокрытии огромного количества доставшегося нам в наследие от революции оружия и взрывчатых веществ снова вызвал всеобщее молчание.
Никто не хотел взяться за это дело.
Одним из вопросов, поставленных на обсуждение, был вопрос о поддержании народного духа.
Мы решили возложить это на духовенство и ораторов.
Затем выступил Амир Хашемет. Он представил список оружия и взрывчатых веществ.
1. 2 тысячи винтовок русского образца.
2. 1500 наганов русского образца.
3. 700 револьверов различных систем.
4. 3000 винтовок различных систем.
5. 500 тысяч патронов.
6. 500 ручных гранат.
7. 1 000 капсюлей для бомб.
8. 40 пудов гильз.
Кроме того, выяснилось, что имеется огромное количество взрывчатых веществ. Несомненно, когда-нибудь царский консул потребует у местного правительства сдачи такого огромного количества оружия и, в частности, оружия, принадлежащего царской армии.
Обсуждение этого вопроса мы решили отложить до следующего заседания, где товарищи должны были высказать свои взгляды.
Мы вынесли постановление возможно чаще менять места сходок, так как постоянные встречи в одном месте могли возбудить подозрения шпионов царского консула.
По окончании заседания некоторые из товарищей пригласили нас к себе на обед.
Так как я должен был побывать в конторе Мешади-Кязим-аги, а оттуда отправиться к Нине, я отказался.
Мешади-Кязим-ага ждал меня в своей конторе.
Он снова выразил радость по поводу того, что я остановился у него.
- Дом, в котором вы живете, принадлежит вам, - сказал, между прочим, Мешади-Кязим-ага. - Мы его выстроили для нашего племянника, но он погиб во время революции. Теперь вы заменяете нам его. Дом и всю обстановку считайте своими. Я прошу вас, в чем бы вы ни нуждались, сказать нам, и мы постараемся тотчас исполнить все ваши желания. Прошу ни в чем не стеснять себя. В своем письме Мешади-Саттар-ага поручает вас нашим заботам. Но и без того мы питаем к вам глубокую симпатию и уважение. Я знаю вас давно. Мы приготовили для вас и повара и прислугу. Наш дом расположен сейчас же за вашим. Мы с вами соседи.
- Очень вам признателен. Действительно, я чувствую себя, как дома. Гусейн-Али-ами и его жена Сария-хала очень славные и исполнительные люди. Я бы просил оставить их.
- Вы еще не знаете Гусейн-Али-ами, - засмеялся Мешади-Кязим-ага. - Это интереснейший собеседник. Он бывший садовник Музаффереддин-шаха и его сына Мамед-Али-Мирзы. И он и его жена - испытанные, верные люди. Мешади-Саттар-ага пишет о деньгах, но он мог бы и не делать этого. Деньги к вашим услугам. Когда бы и сколько бы ни понадобилось, дайте только знать, и ребята занесут вам, - закончил он.
Я поблагодарил.
- Пока ничего не нужно, в дальнейшем же, когда работа развернется, я сообщу вам, - добавил я.
ВСТРЕЧА С НИНОЙ
Получив рано утром мое письмо, Нина осталась дома и не пошла на работу в консульство. Более часа она просидела у Тахмины-ханум в ожидании меня. Придя к ней, я застал там Тахмину-ханум и ее дочерей. Нина, увидев меня, словно не верила своим глазам. Окинув меня быстрым взглядом, она закрыла лицо руками. Это было верным признаком того, что она собирается плакать. Жест этот хорошо был известен Тахмине-ханум и ее дочерям, и они незаметно вышли в другую комнату.
Все существо Нины содрогалось от рыданий. Я гладил ее волосы и старался мягко отвести от лица ее руки. По всему моему телу разливалась горячая волна любви и признательности.
"Почему, умея все понять и изучить, я не могу постигнуть тайны женского сердца? - думал я в эти мгновения.- Почему поэты и даже некоторые философы и мыслители Востока упрекают женщин в неверности и даже несправедливо ставят их ниже животных? Разве эта судорожно рыдающая передо мной женщина не является ярким образцом женской верности и постоянства?!"
Углубившись в эти мысли, я не заметил, как руки Нины очутились в моих руках.
- Плакать незачем, - сказал я. - Друг мой, я снова в Тавризе. Вместе с тобой мы будем работать над осуществлением нашей заветной, святой цели. Мы снова заживем веселой, счастливой жизнью; молодость снова покажет нам свое смеющееся, ликующее лицо, и, забыв горечь временной разлуки, мы сделаем все, чтобы создать всеобщее счастье.
Выдернув свои руки из моих, Нина обняла меня.
- Я не верила, что ты снова вернешься в Тавриз. Теперь я убедилась, что романисты зря забивают женщинам головы ложными понятиями о неверности, непостоянстве и вероломстве мужчин, - проговорила она дрожащим голосом. - И даже я сама после твоего отъезда начала верить им.
- Несомненно, романист, внушающий такой ложный взгляд на мужчин, женщина, постоянно донимающая своего мужа ссорами и упреками и доводящая его до бегства. Ты прочла ее роман и захотела поверить ей, - сказал я, желая рассмешить и позабавить Нину. - Мой милый друг, писатели и даже некоторые философы и мыслители часто определяют характер человека не в результате изучения его психологии, а по своей мерке. Но если суждения писателей и психологов о различных людях расходятся друг с другом, мнения и взгляды двух искренних друзей могут и должны совпасть. Думаю, что мы очень хорошо знаем друг друга. И тут нам ничем не помогут ни взгляды романистов, ни определения ученых психологов, ни запутанные рассуждения философов. Плакать совершенно не к чему. Мой приезд не носит временного характера. Он только еще больше укрепит нашу дружбу, сделает ее прочной. А теперь расскажи о себе.
- Положение крайне тяжелое. Я говорю не о себе, сама я лично ни в чем не нуждаюсь. Главная причина моей тревоги - это отсутствие какого-либо поля деятельности.
- Поле деятельности огромное. Мы это наладим. Работы будет по горло.
- В Тавризе все перепуталось, - начала рассказывать Нина. - В результате бездеятельности местных властей, Саттар-хан и Багир-хан организовали каждый свое правительство. В районах Ардебиля, Сэраба и Эхара царит полная анархия. Рахим-хан, снабжаемый русским оружием, разоряет деревни Карадага. Гоч-Али-Султан громит деревни, расположенные по Джульфа-Тавризскому шоссе, и нападает на проходящие по дорогам караваны. Все это вместе взятое облегчает захватнические планы царских колонизаторов в отношении Азербайджана. На днях Имам-Джума и мучтеид Мирза-Гасан послали в царское консульство официальное письмо с просьбой принять их под покровительство царя. Консул сообщил об этом русскому послу в Тегеране. Люди Саттар-хана облагают налогами и разоряют деревни, принадлежащие лично Мамед-Али-шаху, и этим подрывают престиж Саттар-хана в народе.
Царский консул всячески содействует усилению беспорядков, старается показать массам, что конституционное правительство, занявшись грабежами, не способно управлять страной; в глазах масс выставляет народных героев грабителями и разбойниками. Никто этого не понимает, а если и понимает, не может помешать этому. Сейчас многие в Тавризе сидят сложа руки. Они думают, что кажущаяся бездеятельность царского правительства будет длиться вечно. Вожди тавризской революции не предполагают, что в царском консульстве шьют для них саваны.
Несколько дней тому назад здесь горячо обсуждался вопрос о назначении Мухбириссалтане главой тавризского правительства. Царское правительство было несогласно с этим назначением, так как в бытность в Тавризе Мухбириссалтане не сумел выказать себя русофилом. Но, судя по разговорам в консульстве и по тому, что англичане не поддерживают русскую точку зрения, царское правительство вынуждено будет согласиться на назначение Мухбириссалтане.
Сейчас в русском консульстве составляют списки духовных лиц, поддерживающих революцию. Ассигнована особая сумма для привлечения их на сторону царского правительства. Имеется много таких лиц, которые примкнули к революции с определенной целью и которые сейчас, несмотря на то, что революция победила в центре, начинают появляться у консульства. Революция и в Тавризе должна показать себя, вернуть себе свей былой авторитет.
Я с большим вниманием слушал Нину. Она говорила о необходимости укрепления революции, но не указывала, какими путями добиться этого. Я счел необходимым разъяснить ей это.
- Дорогой друг! - сказал я. - Революционных кадров в Иране слишком мало, настолько мало, что, если они и будут действовать со всей энергией, они не сумеют возглавить революционное движение масс и справиться с задачами, стоящими перед ними. Это первый недостаток. Второй недостаток заключается в том, что во главе революционного движения стоят лица с различными взглядами на основной вопрос революции - вопрос о власти. Несчастье Ирана в том, что революция не поставила вопроса об образе правления в стране. В продолжение трех лет вожаки революции вели борьбу против личности Мамед-Али-шаха, они не осмеливались и не хотели ставить вопроса об изменении существующего образа правления. Революционная власть в Тегеране сосредоточена в руках крупных и мелких феодалов, духовенства и купечества. Иранские социал-демократы, на словах называя себя революционными марксистами, на деле настроены соглашательски, насквозь пропитаны духом национализма и монархию свергать не собираются. Они защищают сейчас свои личные интересы. Все эти особенности иранской революции учат нас одному: в Иране необходимо создать новые революционные кадры. И эти кадры должны быть созданы не из среды нынешней аристократичной по внешности и по характеру демократии, их надо искать и найти среди рабочих и трудящихся. В Тавризе сколько угодно неорганизованного пролетариата, десятки тысяч рабочих, выделывающих ковры и ткани. Одним словом, следует сказать, что у иранского рабочего и иранского трудящегося есть революционные взгляды, но нет людей, которые могут направить революционное движение по пути классовой борьбы. Нынешним же вождям на этот путь стать не выгодно.
Весьма серьезное значение приобретает вопрос о крестьянстве. В настоящее время вожди революции крепко держат его в своих руках, так как сами они являются помещиками. Большинство нынешних вождей революции хозяева и господа миллионов иранских крестьян, живущих в условиях жестокого крепостничества. Вот почему в Иране убийцы вождей крестьянского движения могут чувствовать себя совершенно безнаказанно*.
______________ * В декабре 1907 года в Иранской Джульфе крестьяне Шуджи и Гергера подняли восстание против помещиков. Помещик Ага-Рза убил главаря повстанцев Хакверди. Однако в отношении убийцы не были приняты меры...
Вот почему иранская революция должна, прежде всего, поставить вопрос об изменении существующего образа правления. Аграрный вопрос может быть разрешен лишь после свержения нынешнего образа правления и создания подлинно демократического строя.
Мы долго еще говорили с Ниной на эту тему. Наконец, перейдя к личным вопросам, я спросил ее:
- Ну, а как Меджид, вырос, стал большим мальчиком?
- Меджид спит, он должен скоро проснуться. Моя привязанность к нему растет день от дня. Постепенно он все больше и больше начинает походить на свою мать, несчастную Зейнаб-баджи. Если есть что-либо, занимающее Меджида, - это желание узнать твое имя.
- Сейчас меня зовут Абульгасан-беком, - ответил я.
- Правда?! - воскликнула она, окидывая меня изумленным взглядом.
- Посмотри, вот и мой паспорт, - сказал я, протягивая ей паспорт с моей фотокарточкой и добавил. - Теперь ты можешь сама в этом убедиться.
- Да, но как же станет жить настоящий владелец паспорта?
- А он будет жить в России под моим именем. А теперь скажи, как вы ладите с домохозяином Минасяном?
- О, Минасян прекрасный человек, но я должна переехать от него, там слишком многие знают тебя.
Проговорив это, Нина взглянула на меня; она ждала моего ответа.
- Ты права. Я устроился на Раста-кюче. Подыщу поблизости помещение и перевезу тебя.
- Ты должен поторопиться с этим. Скажи, можно сообщить Ираиде о твоем приезде?
- Конечно, можно! Разве она не принимает меня за купца?! Ты скажешь, что я путешествовал и теперь вернулся.
Затем я рассказал Нине, что приехал вместе с товарищем Алекбером. Нина выразила желание встретиться с ним.
СВИДАНИЕ С САТТАР-ХАНОМ
На совещании, созванном в доме Мирза-Ахмеда Сухейли, мне было поручено повидаться с Саттар-ханом. Положение с каждым днем ухудшалось, и потому встретиться с сардаром следовало торопиться. Отправляться к Саттар-хану на дом было опасно. Подготовляя серьезные события, царский консул установил слежку за всеми, кто был связан с Саттар-ханом. Вот почему мне не следовало ходить к сардару и попадаться на глаза шнырявшим вокруг его дома шпионам. По настоянию товарищей, встреча должна была состояться на званом ужине, в доме одного из товарищей. Вскоре званый ужин был организован.
Надо было помешать герою революции углубить допущенные им ошибки, убедить его отказаться от неправильной тактики. Сардару было сообщено о моем приезде и желании повидаться с ним.
В одиннадцать часов вечера я отправился к Бала-Таги. У ворот дома я увидел нескольких вооруженных, державших под уздцы лошадей, и решил, что сардар явился раньше меня.
Войдя в зал, я заметил, что Саттар-хан не один. Рядом с ним сидел Багир-хан.
По правде, поступок Бала-Таги мне не понравился. Если бы он заранее предупредил меня, что хочет пригласить на ужин и Багир-хана, я б никогда не дал на это согласия, так как говорить при Багир-хане было нельзя. Несомненно, он постарается повлиять на Саттар-хана и помешать нашим переговорам.
Увидев меня, Саттар-хан крайне обрадовался. Он встал с места, пожал мне руку, поцеловал меня. После этого я подошел к Багир-хану и хотел поздороваться с ним. Он поднялся и, подражая Саттар-хану, тоже поцеловал меня.
На ужине, кроме Саттар-хана, Багир-хана, домохозяина и меня, никого не было.
Разговор начался под бульканье воды в кальянах и звон ложек в стаканах.
Первым заговорил Саттар-хан.
- Почему вы медлили с исполнением поручения, возложенного на вас в доме Мирза-Ахмеда Сухейли?
Очевидно, Саттар-хану успели сообщить содержание разговоров, имевших место на совещании. Ему было известно и то, что я взялся повидаться с ним и обсудить нужные вопросы. С первых же слов он намекнул на это.
Я знал, что Саттар-хан человек прямой и чистосердечный, и он знал меня таким. Саттар-хан ждал моего ответа.
- Чтобы выполнить поручение, данное мне в доме Мирза-Ахмеда Сухейли, начал я, - недостаточно было только встретиться с сардаром. Прежде всего следовало ознакомиться с положением в консульстве и разузнать, какого мнения придерживаются там относительно образа действий сардара...
- Какого же мнения придерживается царский консул? - спросил Саттар-хан, перебивая меня.
Бояться и затушевывать истину не следовало, и потому, не колеблясь, совершенно откровенно, я продолжал:
- Царский консул следит за вашим образом действий с большим удовлетворением.
- Царский консул доволен нашими действиями? - вынув изо рта трубку, спросил Саттар-хан. - Да этому и ребенок не поверит.
- Да! Ваши поступки вполне отвечают планам царских дипломатов.
- Нет, друг мой, вы несколько ошибаетесь, - вступил в разговор Багир-хан. - И мы, и наши вооруженные силы ненавистны царскому консулу.
- Разрешите я поясню свою мысль. Действия Гоч-Али в районе Джульфа-Тавризского шоссе создали благоприятную почву для вмешательства русских в дела Азербайджана. Я спрашиваю, почему оккупационная армия генерала Снарского заняла Азербайджан? Под каким предлогом было это сделано? "Тавризская революция создала в стране смуту, в стране нет порядка, нет законов", - заявили царские колонизаторы. Вот почему англичане дали согласие на занятие русскими Тавриза и на то, чтобы они водворили в стране порядок. В настоящее время действия отрядов Гоч-Али Султана, господина сардара и господина салара снова дают царским дипломатам удобный предлог для оккупации.
- Кто смеет так рассуждать о наших вооруженных силах? - спросил Багир-хан.
- Мы перейдем и к вопросу о вооруженных силах, - сказал я, не отступая перед угрозой. - А пока поговорим о сборах, которыми обложили транспорт, обслуживающий Джульфа-Тавризскую шоссейную дорогу. Раз центральное правительство не отменило иностранных концессий, мы не вправе отменять привилегий, предоставленных царскому правительству. Разве это не будет расцениваться, как ущемление интересов царского правительства?
Саттар-хан насупил брови.
- Если центральное правительство сидит сложа руки так неужели и нам надо следовать его примеру?
- Раз мы связаны с центральным правительством, то и все распоряжения мы должны получать оттуда. Если центральное правительство игнорирует законы, мы обязаны выразить протест от имени азербайджанского народа и постараться воздействовать на правительство.
- Я никогда не помирюсь с Тегераном! Они убрали одного Каджара* и заменили его другим.
______________ * Каджар - династия иранских шахов Каджаров.
- Вы сами хотели этого.
- Мы?
- Да, вы! Когда в ваших руках была сила, вы не поставили вопроса об изменении образа правления. Все ваши действия были направлены только против личности Мамед-Али-шаха, изменившего законам конституции, и вы добились его свержения.
- Мы никогда не станем кланяться Тегерану! - решительно заявил Саттар-хан. - Азербайджан сам может управлять собой.
- Можно ли говорить с вами откровенно? - спросил я Саттар-хана.
- Раз мы собрались сюда для переговоров, почему же нам скрытничать?
- Боюсь, что идея господина сардара об отделении Азербайджана от центра не является оригинальной и не вытекает из его собственных действий. Скорее, эта мысль могла оказаться на руку немцам и туркам. Но она не принесет туркам ничего положительного, так как в настоящее время они не обладают достаточной силой, чтобы управлять чужой страной. Наконец, в случае возникновения конфликта между русскими и турками, последние уступят Азербайджан русским. Пусть господин сардар не забывает, что и сами русские постараются осуществить эту идею - отторгнуть Азербайджан от центра.
Саттар-хан молчал. Он ни о чем не спрашивал и не отвечал на вопросы. Мысль об отделении Азербайджана от центра внушили ему месяц тому назад в турецком консульстве.
- Распустить ли нам свою вооруженную силу? - после долгого раздумья спросил он. - Что тогда скажут нам?
- Надо видоизменить ее. Без сомнения, ни господин салар, ни господин сардар не намереваются стать правителями, и потому вопрос о вооруженной силе надо передать на усмотрение правительства.
- Что же делать тогда нам? - спросил сардар.
- Господин салар и господин сардар, - мягко ответил я на это, - должны вооружить своих приверженцев не оружием, а дисциплиной и политической подготовкой. Настало время сформировать свою дисциплинированную партию. Одной из причин затруднений, испытываемых в настоящее время иранской революцией, является ее оторванность от социал-демократических партий других стран. Судите сами, насколько связь тавризской революции с российской социал-демократической партией помогла обороне Тавриза. Начиная с сегодняшнего дня, муджахидов господина сардара и господина салара должны заменить партийцы. Надо положить начало иранской социал-демократической партии. Если есть что-либо, могущее упрочить влияние и авторитет обоих вождей революции - это партия. В Тавризе свыше десяти тысяч рабочих. Надо вести среди них работу и собрать их вокруг партии. Ошибочно думать, что демократия, порвав с купечеством, помещиками и аристократией и не войдя в семью рабочих и крестьян, сможет изменить существующий в Иране образ правления. Классовую борьбу может возглавить только партия рабочего класса. Фундамент для объединения тавризских рабочих заложен. В организацию уже завербовано немало рабочих. Российская социал-демократическая рабочая партия оказывает нам всяческую помощь. Я берусь снабжать партию литературой. Если же господин салар и господин сардар согласятся распустить свои вооруженные силы, то и на этот случай есть выход.
Саттар-хан знал уже, что я имею в виду, говоря это, но Багир-хан изумился:
- Какой же?
- На днях в Тавриз должен прибыть Мухбириссалтане. Пока во главе тавризского правительства стоит Иджлалульмульк, мы можем добиться, если вы не возражаете против этого, назначения начальником незмие Амира Хашемета. Распустив состав нынешнего незмие, мы можем заменить его людьми господина салара и господина сардара. В будущем эта сила пригодится нам в схватках с царским правительством. По имеющимся у меня сведениям, общая численность отрядов господина сардара и господина салара составляет четыреста человек. Эту силу мы можем разместить в незмие.
- Почему вы хотите видоизменить нашу вооруженную силу, обратив ее в "незмие"? - снова спросил Багир-хан.
- В ближайшее время или азербайджанское правительство или царская оккупационная армия не замедлят разоружить отряды, находящиеся в вашем распоряжении. В этом случае поколеблен будет авторитет и господина салара и господина сардара, и в то же время мы лишимся оружия, приобретенного дорогой ценой. Если же нам удастся разместить наших людей в незмие, мы сумеем вооружить их казенными винтовками, а свое оружие сохранить при себе.
Самовольное взимание налогов с населения через голову правительства и посылка карательных отрядов в села и деревни, принадлежавшие бывшему шаху, также подрывают авторитет уважаемых господ в народе. Дискредитируя подобными действиями конституционное правительство, мы можем потерять свой престиж. Именно эту цель и преследует царское правительство, закрывающее сейчас глаза на все происходящее и стремящееся внушить массам, что конституционное правительство создает в стране смуту.
- Теперь перейдем к вопросу о том, как уберечь имеющееся у нас оружие, - продолжал я. - Господину салару и господину сардару следует знать, что когда-нибудь русские потребуют от тавризцев сдачи оружия. В частности, все оружие, захваченное у Рахим-хана, принадлежит царскому правительству. Вы должны разрешить мне спрятать имеющееся оружие в надежном месте...
Беседа затянулась. Сардар и салар сидели, глубоко задумавшись. Мои слова произвели на них сильное впечатление.
Слуга Бала-Таги доложил, что ужин подан... За ужином Саттар-хан и Багир-хаи изложили мне свои соображения,
- Я не доволен совещанием, созванным в доме Мирза-Ахмеда, - заявил Саттар-хан. - Вы должны были пригласить меня и поговорить открыто обо всем. Нам не раз приходилось критиковать друг друга, мы не мало ссорились и бранились. Наконец, вместе мы стояли перед лицом смерти. Вот почему вы обязаны были пригласить меня и сказать мне в лицо о моих ошибках. Тем не менее, я не сержусь за разговоры, которые велись на этом совещании, так как не допускаю мысли, чтоб там имели место личные выпады против меня, и уверен, что все, что говорилось на совещании, говорилось для счастья народа и страны. Прежде всего, коснемся вопроса об отделении Азербайджана от центра. Я всецело присоединяюсь к мнению товарища и, если товарищ забыл, я хочу ему напомнить, что мы не можем защитить Азербайджан от двух соседних стран. Мне кажется, что и господин салар согласится с этим.
Багир-хан промолчал. Бросив на него недовольный взгляд, Саттар-хан продолжал:
- Что касается отношения царского консула к нашим вооруженным силам, то надо заметить, что при случае он постарается ликвидировать их. Но я стою за то, чтобы до прибытия правительственных войск наши вооруженные силы оставались в том же виде, так как они нам нужны для водворения порядка в Сартабе, Ардебиле и Карадаге и для борьбы с Рахим-ханом. Действия Гоч-Али в районе шоссе Джульфа-Тавриз недопустимы, и я с завтрашнего же дня прикажу ему угомониться. Что касается обложения сбором транспорта, обслуживающего дорогу Джульфа-Тавриз, то об этом нам ничего неизвестно. Обещаю принять меры. Далее, товарищ вполне справедливо упрекнул нас в том, что в свое время, имея возможность, мы не поставили вопроса об изменении существующего в Иране образа правления. Но товарищу самому известно, что мы этого не могли сделать, так как нас никто бы не поддержал. Я приветствую предложение об организации партии. Думаю, что и господин салар согласится с этим.
- Пусть дадут мне устав и программу социал-демократической рабочей партии, я посмотрю, и, если там нет ничего, задевающего религию и шариат, тогда какие могут быть возражения?! - отозвался Багир-хан.
Не обратив внимания на его слова, Саттар-хан продолжал.
- Вашу мысль в отношении незмие можно приветствовать. Необходимо приступить к делу. Разрешаю принять меры к сокрытию и сохранению оружия.
Хотя в беседе с Саттар-ханом и Багир-ханом мы пришли к соглашению по многим вопросам, однако, вопрос о роспуске вооруженных сил остался открытым. Для обсуждения остальных вопросов мы решили встретиться вторично.
Разговор затянулся до двух часов ночи.
- Быть может, товарищ терпит в чем-либо недостаток? Мы всегда к его услугам, - обратился ко мне Саттар-хан, переходя к частным разговорам.
- Весьма признателен. Я ни в чем не терплю недостатка, - поблагодарил я.
В половине третьего Багир-хан и Саттар-хан, попрощавшись, вышли. Я же остался ночевать у Бала-Таги.
ИРАИДА
День был неприсутственный, и Нина, занявшись домашней работой, никуда не выходила.
Сегодня, когда Ираида пришла навестить Нину, та, усадив Меджида в ванну, купала его.
Ираида недовольно покачала головой и, иронически оглядев Нину, занялась альбомом.
Купанье кончилось. Меджида завернули в чистую простынку, в Тахмина-ханум понесла его в другую комнату одевать.
Нина же прошла к себе в спальню, нарядилась в одно из лучших своих платьев, которое не надевала целый месяц, надела самые дорогие украшения и нарядная, веселая вышла к Ираиде. Она с радостью приветствовала Ираиду, горячо обняла и поцеловала ее.
Этот редкий для Нины порыв обрадовал Ираиду.
- Видно, мои слова подействовали на тебя, - сказала она, почувствовав перемену в настроении сестры. - Ты - красивая девушка, и тебе нужны дом, муж, семья, дети и будущность. Какого положения достиг человек, которого ты любишь? Что может дать тебе любовь купца с небольшим капиталом? Правда, ты ему симпатизируешь, но умная девушка должна прежде всего позаботиться о себе.
И, обняв Нину, Ираида продолжала.
- Что тут хорошего? Он живет отдельно, а ты отдельно. До каких пор может продолжаться эта игра? До каких пор, наконец, ты будешь возиться с этим младенцем? Кто он тебе? Не ты его родила, и не твоей он веры. Сколько бы ты ни старалась, все равно родным себе ты сделать его не сможешь. И от него тебе проку не будет. Он не будет читать над тобой евангелия, не поставит на твоей могиле креста, не утешит твоей старости. Брось его, мало ли таких на улицах Тавриза?
Не успела Ираида договорить эти слова, как Меджид, опрятно одетый, вбежал в комнату и бросился прямо в объятия Нины.
Ираида продолжала, еще более расстроенная:
- Ты не смотри на то, что я любезно разговаривала с человеком, которого ты любишь, не думай, что я говорила с ним, как влюбленная в Восток. У каждого народа есть своя особая, присущая ему одному, манера обращения. И я говорила с ним именно так, как принято у них. Ты думаешь, они сами не так поступают? Ведь и они приноравливаются к нам, стараясь найти общий язык, чтобы тем легче покорить наше сердце, нашу душу. Таким путем он и сумел найти твою слабую струнку, заворожил и привязал тебя к себе. Ему и горя мало, а тебе каково? О, он ловкий господин, он всегда сумеет найти такую наивную доверчивую девчонку, как ты, везде сумеет создать такую жизнь, какую создал себе здесь. Ему легко найти вторую Нину и, бросив ей на руки подобранного с улицы Меджида, распрощаться и уйти. Странно, Нина, что тебе подобная жизнь не противна, что ты в состоянии жить с людьми по месяцу. Подумай о себе, о своих собственных интересах. Ты же видела, что я в течение долгих месяцев ни с кем не сближалась. Или, по-твоему, я никем не увлекалась? Нет, увлекалась, но одно голое чувство меня удовлетворить не может. Правда, находились люди, которые давали большие обещания, но все это были только обещания. Моя же любовь реальна. Я слишком рассудительна, чтобы поверить пустым посулам, лживым уверениям. Мне надо убедиться на практике. Вот, к примеру, Сардар-Рашид. Когда я заметила, что он пользуется уважением у консула, что находится в связи с русским генеральным штабом, я уже не стала колебаться. У Сардара большая будущность, консул бережет его для важных событий, настанет время, когда он будет генерал-губернатором всего Иранского Азербайджана. Я учла все это. Да и сам Сардар-Рашид не принадлежит к числу людей, дающих пустые обещания. Из-за меня он разошелся с женой, и все же я не так глупа, чтобы не быть готовой к печальной развязке этих событий. Поощряя его маленькое нестоющее внимания чувство, я получаю значительную компенсацию в виде редких и дорогих восточных украшений. И господин консул одобряет мою близость, называя меня "умной девицей". Ты, Нина, моложе меня и, говорю в лицо, красивее меня. Благодаря приходу сюда царской армии, выдвинулись сотни таких Рашидов. Будь начеку. Неужели ты не можешь прибрать к рукам одного из них? Конечно, можешь...
- Нет, - возразила Нина решительно. - Все, что ты высказала, чуждо моей душе, моему уму, моим взглядам, моим понятиям; я не принадлежу к числу тех, кто поступает вопреки своим убеждениям, склонности, чувству. Да и он не принадлежит к числу ветреных, непостоянных людей. Будь он таким, он не создал бы мне этой жизни, этого уюта. Я знаю, что он живет лишь для меня и Меджида.
- Если он живет для вас, то почему бросил вас и уехал?
- Уехал и вернулся...
- Вернулся? - переспросила Ираида удивленно.
- Да, вернулся. Он хочет повидаться и с тобой. Что касается Меджида, то он мой и к нему не имеет никакого отношения. Я люблю этого ребенка, люблю и память его матери Зейнаб, и... если у меня родится дочь, я назову ее Зейнаб.
Ираида задумалась.
- Ах, значит, он вернулся! - проговорила она, наконец. - Все же вы должны придать вашим отношениям определенную форму. И то сказать, нападая на него, в душе я сама не соглашалась с тем, что говорила вслух. Знай, Нина, что я говорю это не для того, чтобы сделать тебе приятное; на Востоке я ни к кому не питала и не питаю такого уважения, как к нему. Но что поделать, раз он коммерсант. Хоть он и потерпел во время революции убытки, но в нем остались все привычки широкой натуры. Он любит комфортабельную жизнь, в его натуре много благородства.
- Все это правда! - подтвердила Нина.
- Возможно, что Сардар-Рашид при содействии консула устроит ему выгодную поставку по снабжению армии, и он сумеет вновь нажить состояние.
- Нет, теперь дела его поправились. В последнюю поездку он наверстал потерянное.
- Он сам говорил тебе об этом?
- Да, сам. И обещал в скором времени снять мне изолированный, удобный особняк.
- Ах, раз так, то прекрасно. У него есть средства, он молод, хорош собой и в придачу любит тебя. В таком случае можешь любить его Меджида.
Сидя на коленях Нины, Меджид перебирал ручонками нитку крупного жемчуга на ее шее. Услышав свое имя, мальчик взглянул на Ираиду и задумался.
- Поздравляю, - обратилась Ираида к Тахмине-ханум, - твой сын вернулся.
Нина перевела ей слова Ираиды.
- Да сохранит его нам аллах. Дай бог, чтобы ни один наш день на земле не прошел без него, - ответила Тахмина-ханум.
Передавая мне этот разговор во всех подробностях, Нина заключила свой рассказ:
- У нее одна натура, у меня другая.
МАХРУ-ХАНУМ
Сегодня третий день, как Нина переехала в новый дом. Дом был как нельзя более удобен; он находился далеко от русского консульства, и царские шпионы редко заглядывали в эту сторону. Кроме того, он был довольно близок к дому Тахмины-ханум и в сравнении с квартирой в доме Минасяна был более уютен и изолирован. Всего больше Нину приводило в восторг то, что на всем доме лежал отпечаток былой роскоши и великолепия; дом был выстроен в строго восточном стиле и имел свой двор и цветник.
Мы ожидали Ираиду, которая хотела посмотреть на новое жилище своей сестры и заодно повидаться со мной.
Мне еще никогда не приходилось видеть Нину такой озабоченной и радостно возбужденной. Вместе с Ираидой к Нине должна была явиться с визитом и сестра Сардар-Рашида Махру-ханум, чтобы познакомиться со мной и Ниной.
Была еще одна причина волнения Нины. Ей хотелось показать сестре всю роскошь и комфорт, какими она была окружена, и тем самым без лишних объяснений дать сестре понять, что она не допустила ошибки в выборе жизненного пути.
Хотя самый дом был выстроен в восточном стиле, внутренняя обстановка комнат была европейская.
В сегодняшнем торжестве должны были принять участие и Тахмина-ханум с дочерьми и невесткой Назлы-ханум, женой Гасан-аги. В Тавризе Нина приняла на себя, между прочим, заботу о приобщении семьи Тахмины-ханум к культуре. Она одела дочерей и невестку Тахмины-ханум в европейские платья и одновременно усиленно занималась их образованием. Она учила их читать и писать по-русски, а сама брала у них уроки азербайджанского языка. В разговоре Нина очень часто пользовалась такими восточными оборотами речи, как "клянусь твоей драгоценной жизнью", "клянусь своей головой", "пусть весь мир будет принесен в жертву одному волоску на головке Меджида" и так далее, причем щеголяла этими фразами, как бы гордясь тем, что за такое короткое время успела воспринять и освоить все присущие тавризским женщинам обороты и тонкости речи.
Дочери и невестки Тахмины-ханум свободно распоряжались в доме, помогая Нине; и глядя на этих изящных тавризских девушек, только вчера вырвавшихся из-под черной чадры, я думал о судьбе женщины Востока, еще не осознавшей своего общественного бытия. Наблюдения за ними напомнили мне о давнишнем моем желании организовать в Тавризе тайное общество содействия раскрепощению женщины. И видя практические результаты работы в этом направлении девушки-латышки, которая ничего общего не имела с женским вопросом в Азербайджане, я и радовался, и одновременно завидовал, что за способное создание эта Нина!
К полудни явились, наконец, и гостьи - Ираида и Махру-ханум. Войдя в комнату, Махру-ханум тотчас же сбросила чадру. Мы познакомились. Нина познакомила Махру-ханум с Тахминой-ханум и ее дочерьми и невесткой, говоря:
- Это мачеха моего жениха Тахмина-ханум. Это - его сестры, а это наша невестка Назлы-ханум.
Махру-ханум внимательно разглядывала изящных тавризских девушек, не уступавших в красоте латышкам, а их умение объясняться на русском языке окончательно изумило ее.
Ираида окинула комнату внимательным взглядом.
- Этой обстановки у вас раньше не было, не правда ли?
- Да, все это мы приобрели при переезде сюда.
- Ну, а как его коммерческие дела? - спросила она Нину.
- Дела его поправились. В эту поездку он наверстал все потерянное.
- А чем он торгует?
- Драгоценными камнями и ювелирными изделиями. После этих коротких вопросов Ираида, оставив Нину, подошла ко мне.
Махру-ханум занялась разговором с Ниной и дочерьми Тахмины-ханум.
- Нина говорила мне, что ваши дела поправились, заговорила Ираида. - Я рада за вас, вы с первого раза произвели на меня самое благоприятное впечатление.
В словах Ираиды чувствовались неискренность и фальшь.
- Весьма тронут! - ответил я сдержанно.
- Теперь я верю в счастье Нины. Я напишу об этом и маме, - продолжала Ираида и задумалась.
- Но во всем укладе вашей жизни, - начала она после минутного молчания, - и даже в этом роскошном восточном доме есть существенный недостаток, и вы должны мне обещать возможно скорее исправить его.
- В чем же вы его видите? - спросил я.
- Восточные дома полны роскоши и богатства. Таков и дом Нины, но, как во всех домах Востока, и в этом доме чувствуется отсутствие духовной красоты. До сих пор вы не сумели придать вашей жизни определенную форму, или, быть может, не нашли для этого удобного случая. Простите меня, но я все еще не могу найти в вашем доме прелести семейной жизни.
Ираида коснулась щекотливого и острого вопроса. Нужно было дать такой ответ, который бы не обидел и одновременно удовлетворил ее. Эта девушка занимала весьма удобную для нашего дела позицию, и ее будущий супруг Сардар-Рашид был также очень нужен. Через Ираиду мы могли выявить подлинное лицо Сардар-Рашида, а через сестру последнего, Махру-ханум, узнать командира Апшеронского полка Смирнова.
- Вы изволите говорить сущую правду. Необходимо упорядочить нашу жизнь и придать ей прочные, определенные формы. Время это, наконец, настало. До сих пор жизнь всех нас была окутана непроницаемыми туманами. Страшные события волновали Тавриз. Можно ли было в такое время, в обстановке полной неуверенности в завтрашнем дне, заботиться о таких вещах?
Ираида согласилась со мной.
- Пусть Нина, - продолжал я, - возможно лучше узнает меня. Когда два человека собираются навсегда соединить свои жизни, торопливость неблагоразумна. Жизнь - не мгновенное явление; последовательно изменяясь, она выливается в определенные формы. Я думаю, что и вы будете иметь это в виду при устройстве своей судьбы и не броситесь очертя голову в жизненный водоворот. Нина говорила, что вы на пути к счастью.
- Вы одобряете мой выбор? - спросила Ираида,
- Я не знаком с сутью дела. Я смогу высказать свое мнение лишь тогда, когда узнаю, откуда и от кого исходит счастье.
- История нашего знакомства непродолжительна. Сардар-Рашид - человек наших взглядов. Он сторонник царя; его любит и сам господин консул. Как-то раз на торжественном балу присутствовал и Сардар-Рашид. Господин консул познакомил меня с ним. После этого мы несколько раз встречались в консульстве. Консул рекомендовал его мне как человека с блестящим будущим, как одного из кандидатов на пост генерал-губернатора Иранского Азербайджана. Консул интересуется нашими отношениями и часто справляется о них, но мы еще недостаточно сблизились, - рассказала Ираида и задумалась.
Для меня вопрос был ясен. Консул собирался использовать Ираиду в своих целях, превратив ее в орудие своей политики.
- Давать вам советы излишне, - ответил я мягко. - Вы умная, рассудительная девушка. Беды в знакомстве еще нет. Совет господина консула недурен, и вам надо с ним считаться. Во всяком случае вы сможете сохранить свою безупречность.
- О, в этом отношении вы можете быть уверены, - ответила Ираида.
Нина пригласила гостей в столовую. После обеда Нина и Ираида занимали гостей музыкой и пением.
Когда гости стали расходиться, Нина преподнесла Махру-ханум часы-браслет, а Ираиде кольцо с крупным бриллиантом.
Этот день положил начало нашей близости и дружбе с Ираидой и Махру-ханум.
После ухода гостей Нина рассказала о чувствах, связывающих командира Апшеронского полка Смирнова с Махру-ханум, и объяснила, что причиной их возникновения является Сардар-Рашид.
МИСС ГАННА
Сегодня Алекбер собирался ехать в Джульфу. Через него я хотел послать начальнику джульфинской почтовой конторы кое-какие поручения и в то же время передать начальнику ключ от нашего секретного шифра.
Вдруг раздался стук в ворота. Гусейн-Али-ами направился к дверям и, вернувшись вскоре, доложил:
- Вам письмо.
- Кто принес?
- Какой-то мальчик.
- Почему же ты не взял у него письма?
- Не дает. Лично, говорит, должен вручить.
- Раз так, зови его сюда.
Малый вошел в переднюю и протянул мне письмо. Оно было от мисс Ганны. Вот что она писала:
"Уважаемый Абульгасан-бек!
Я не решилась зайти к вам сама, боясь причинить вам беспокойство своим визитом. Видимо, вы окончательно решили забыть меня. Если можно, приходите сегодня к 5 часам в гостиницу Меджидульмульк. Я хочу поговорить с вами о моих личных делах. Жду вас.
Привет Алекберу.
До свидания.
Ганна".
Прочитав письмо, я вошел в комнату. Ввиду отъезда Алекбера, мы сегодня обедали раньше обычного. Только что мы встали из-за стола, как подъехал фаэтон.
Мы простились. Я еще раз просил Алекбера не задерживаться там и возвращаться скорее.
В пять часов вечера я поднимался по лестнице гостиницы Меджидульмульк.
Я нашел мисс Ганну в вестибюле. Не сказав ни слова, она взяла меня под руку и провела к себе. Несколько минут мисс Ганна смотрела на меня, продолжая молчать. Потом заговорила, вторично пожимая мне руку.
- Почему вы так быстро изменились? - спросила она с упреком.
- Я не изменился.
- Нет, вы изменились. Вы больше не тот, кто спасал меня от опасностей, кто в продолжение целого месяца не хотел ни есть, ни пить, ни дышать без меня и всем существом старался угодить мне.
- Я все тот же, - сказал я, пожав ее руку, - и снова к вашим услугам. Вот уже целую неделю, как я ни бьюсь, как ни стараюсь улучить минуту, чтобы посетить вас, - не удается. Но я надеюсь, что мы еще долго будем в Тавризе, и нашим встречам не будет конца. Тогда вам не придется упрекать меня.
- Незачем заниматься пророчеством, - сказала девушка, подводя и усаживая меня в кресло. - Хотя мы довольно долго путешествовали вместе, мы не имели случая как следует побеседовать. Вот почему я решила поселиться отдельно.
Мисс Ганна опустилась в кресло рядом с сервированным заранее чайным столиком и продолжала:
- Не смотрите на часы. Вы должны ужинать со мной. Я хочу кое о чем посоветоваться с вами.
С этими словами девушка протянула мне чашку горячего душистого чая и, пересев в кресло поближе ко мне, сказала:
- Мы уже развернули работу.
- Какую?
- Недалеко от Тавриза расположено селение Паян. Село принадлежит Мирза-Гасан-аге, мучтеиду. Всех больных остро заразными болезнями высылают из Тавриза в эту деревню. Мы хотим создать там маленькую организацию.
- В чем же будет заключаться ее работа?
- Мы откроем там больницы, а детей больных женщин будем воспитывать и посылать в Америку. Я - председательница этого общества, и эти успехи принадлежат мне. Я жду ваших советов и указаний. Нам нужны испытанные люди из среды местного населения. И этих людей нам должны указать вы. Они будут на месте оказывать нам всякое содействие и вести всю административно-хозяйственную работу. Это село, расположенное вдали от города и населенное больными, лишено надзора. Поэтому мы не рискуем отправлять туда американских врачей без охраны. Нам нужны храбрые, надежные люди. Но на мне лежит и другая обязанность. Американское консульство хочет назначить меня переводчицей с восточных языков и заведующей секретным столом. Поэтому поводу был сделан запрос в Тегеран, и уже получен благоприятный ответ. Теперь скажите, можно ли будет мне остаться в Тавризе и продолжать начатое дело?
- Почему же нельзя? - спросил я.
- Я бывала во многих городах Востока, но Тавриз не похож ни на один из них. Об этом говорили мне и сам консул, и его супруга. Жизнь здесь очень сложна, головокружительна. Здесь необходимо учитывать каждый шаг, прежде чем сделать его. Во всяком случае, я доверяю здесь только вам и прошу вашей помощи...
- Опасного тут ничего нет, - успокоил я ее. - Местное население крайне предупредительно в отношении иностранцев. Особенно к американцам не только не питает никакой злобы, но, наоборот, настроено к ним дружески. Как ваш истинный друг я приветствую ваше назначение на новую должность. Ваша же забота о воспитании детей завоюет вам еще большую любовь местного населения. Что касается надежных людей, то я найду вам таких из числа честной испытанной молодежи. Они помогут вам не только в хозяйственных вопросах, но сумеют и с оружием в руках защитить вас, если в этом будет нужда. Я могу представить их вам в любой момент, по первому вашему требованию.
В радостном волнении мисс Ганна еще раз благодарно пожала мне руку. Она была сильно возбуждена. В глазах ее искрилось нечто большее, чем благодарность ко мне, и, чтобы скрыть эти искры, она принялась хлопотать у чайного столика.
Я был в крайне тяжелом положении. Еще в Ливарджане я понял чувства девушки. Ответить на ее чувство я не мог, а отталкивать ее было также невозможно. Прежде всего, она могла оказать нашему делу незаменимую услугу. Кроме того, мне жаль было обидеть это доверчивое существо, с такой искренностью привязавшееся ко мне.
С другой стороны, я не допускал и мысли связью с мисс Ганной нанести оскорбление еще более искренней, принявшей активное участие в революционном движении и уже испытанной Нине, перед которой я постоянно чувствовал себя несколько виноватым. Я нарушил ее покой, в течение многих месяцев оставляя в двусмысленном положении.
Да и отношение мисс Ганны к революции было не совсем понятно. На мой взгляд, американка со своей, американской, точки зрения хоть и была противницей оккупации Ирана русскими и англичанами, но проявила бы себя истинной дочерью колонизаторов и капиталистов, как только вопрос коснулся бы иранско-американских отношений.
Будь она настоящая революционерка, я без колебания открылся бы ей и сказал, что моя жизнь сплелась с жизнью другой женщины. Она же, выслушав меня, как товарищ, не стала бы насаждать терний на пути другой и, лишенная возможности стать мне спутницей жизни, осталась бы товарищем по идее и цели.
В данном же случае трудно было поверить, чтобы такая девушка, как мисс Ганна, была способна променять любовь на идейную дружбу. В создавшемся положении размышления ни к чему не могли привести, надо было предоставить случаю разрубить этот узел. А пока что надо было использовать ее предложение, которое помогло бы разрешить одну из сложнейших задач, стоявших перед нами. Пристроив Гасан-агу и Тутунчи-оглы к американской организации, мы смогли бы безболезненно перевезти оставшееся в Тавризе оружие в селение Паян.
До ужина мы говорили на самые разнообразные темы. Нас объединяло, одинаковое отношение к действиям царской России в Иране.
- Царские оккупанты возмущают и американцев, - заметила мисс Ганна. Они очень грубы и не понимают или не желают понимать местных условий. Они скрывают свои истинные намерения.
И, немного помолчав, вдруг спросила;
- Быть может, вас стесняет то, что вы пришли ко мне в гостиницу?
- Почему вы об этом спрашиваете?
- Я хочу сказать, что если ваши посещения в гостинице почему-либо не удобны, можно занять другое помещение.
- Вы должны поступить так, как вам удобнее.
- Я хочу снять особняк, чтобы мы могли встречаться свободнее. В этом отношении я заручилась согласием консула и нашей миссии. Они против того, чтобы я жила в гостинице.
- В таком случае, почему вы не снимаете дом?
- Я сниму и возьму себе экономку. Мы создадим спокойную, уютную жизнь. Я рассказывала консулу и его жене о случае в Джульфе, описала дома, где мы бывали в гостях, незабываемые дни, проведенные в Ливарджане. Я не могу передать, до чего они довольны вами и как интересуются знакомством с вами. Они поручили мне организовать в ближайшее время званый обед и познакомить вас с ними.
- При случае мы пригласим их и познакомимся.
- Я буду ждать завтра обещанных вами людей. Вопрос этот надо разрешить как можно скорее.
- Хорошо.
- Мы с вами тоже должны завтра встретиться. Вообще нам надо встречаться чаще. Я хотела поговорить немного и о ваших личных делах.
- О каких делах?
- О расширении и развитии вашей торговли. Консул хочет познакомить вас с представителями американских фирм и при вашем содействии расширить некоторые торговые предприятия. Консул имеет в виду дать вам возможность нажить солидный капитал.