Тавриз туманный

Тавризский Революционный комитет требует, чтобы вы отбросили свои грязные методы, применяемые вами в Аравии, в Йемене, Надже и Эйсаре. Там пока живут дикие племена, они вам верят. А здесь все ваши затеи обречены на провал. Знайте, тавризцы подчиняются вам и царскому правительству отнюдь не потому, что они слабы, неспособны защищать свои интересы, а лишь потому, что правительствующая клика этой несчастной страны продалась вам. На недалек час нашего освобождения.

Революционный комитет".

Мы выпустили также воззвание к населению Тавриза. Мы принимали все меры, чтобы разъяснить народу подлинный смысл событий. Мы разбрасывали листовки в толпах, собравшихся на улицах и в мечетях. Их расхватывали, передавали из рук в руки. Люди, ожидавшие шейха в мечети Сахибуль-амр для совершения утреннего намаза, свято верившие в двенадцатого имама, были ошеломлены. Не верить листовкам они не могли, факты и портреты неопровержимо доказывали, что все это выдумки англичан.

Вчерашний день казался сном.

Полицейским было приказано уничтожать листовки, разгонять всех, кто читает их. Но приказ остался на бумаге, полицейские сами читали листовки и возмущались не меньше других.

Ко времени совершения намаза во дворе мечети оставались считанные фанатики. Остальные, прочитав листовки, разошлись по домам. Вдруг на дверях мечети появилось объявление:

"Из-за болезни шейх Абуль-Азал-Муайяд не сможет сегодня присутствовать при совершении намаза".

Боясь расправы разъяренной толпы, губернатор послал роту сарбазов окружить дом Мирза-Гасан-аги. Сам шейх больше и носа не высунул на улицу.

* * *

Мы собрались в доме Мешади-Кязим-аги, радуясь своему успеху. Нины еще не было, она не вернулась из консульства. Все с нетерпением ждали ее, было очень интересно, как реагирует консул на сегодняшние события. Она пришла ровно в четыре часа, веселая, оживленная.

- Поздравляю с успехом! Замечательно, замечательно! - воскликнула она, едва переступив порог.

- Скажи, что делается в консульстве, как смотрит на это твой начальник? - спросил я.

- Английский консул неистовствует, не находит себе места. Он приехал к нам, обвиняет нашего консула, что тот не в состоянии воздействовать на местные власти, не может использовать свое влияние. Он кричал, как бешеный, дрожал от злости. Пошумев, излив душу, он уехал. Тогда наш консул сказал:

- Молодцы, вот это организация! Действуют осторожно и умело. Факт остается фактом: в Тавризе существует сильная и сплоченная организация, и, пока не будет настоящей крепкой власти, уничтожить ее будет невозможно! Потом он позвонил Сардар-Рашиду и о чем-то долго говорил с ним.

Не успела Нина кончить свой рассказ, как раздался телефонный звонок. Это был Сардар-Рашид. Он сообщил, что вечером приедет к нам пить чай.

НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ЕДЕТ В ТАВРИЗ

В Тавризе ожидали наследного принца. В связи с этим царский консул освободил дворец Шамсилимаре, построенный в XIII веке Аббас-Мирзой Наибуссолтане Сейчас во дворце шел капитальный ремонт, кое-что даже реставрировали.

Приезд принца был вызван желанием иранского правительства подчеркнуть, что Азербайджан является неотъемлемой частью Ирана. Когда-то наследные принцы жили в Тавризе, который был второй столицей государства. Шахиншах хотел возродить эту традицию.

Царский консул прекрасно понимал, что приезд принца Мохаммед-Гасан-Мирзы ущемит его власть, и поэтому всячески препятствовал этому.

Министр иностранных дел России Сазонов в январе 1915 года в своих телеграммах русскому послу в Тегеране Эттеру и наместнику Кавказа графу Воронцову-Дашкову требовал всячески препятствовать переезду принца в Тавриз. Кроме того, он советовал отстаивать Сардар-Рашида на посту правителя Азербайджана. Подобные же ноты получало и иранское правительство, но оно стояло на своем.

Царский консул сообщил об этом Сардар-Рашиду. Тот был чрезвычайно обрадован и вечером того же дня приехал вместе с Махру к нам. Он сиял от радости, кстати и некстати вставлял реплики о благоволении к нему царского консула.

- Господин консул вызывал меня к себе. Он сказал, что я могу спокойно продолжать работу. Вот его слова: "Царское правительство верит только вам. Только вы можете обеспечить дружбу двух государств". Он заверил меня, что, если даже наследный принц приедет в Тавриз, бразды правления будут находиться в моих руках.

Я поздравил Сардар-Рашида, хотя не поверил ни одному слову. По сведениям, полученным мной через мисс Ганну, дни этого проходимца были сочтены.

Царский консул и сам великолепно знал, что отстоять Сардар-Рашида невозможно. Иранское правительство добьется, чтобы правителем был наследный принц. Русские предложили назначить Сардар-Рашида его заместителем, но в Тегеране и на это не согласились. Тогда Сазонов выдвинул на должность заместителя шах-заде Ферманфарма, верного сторонника и прислужника царского правительства. Но в Тегеране продолжали упорствовать. Там решили послать в Тавриз доверенное лицо правительства Низамульмулька, противника русских. От мисс Ганны я знал, что он уже получил назначение в Тавриз.

Конечно, всего этого я не говорил Сардар-Рашиду. И вот почему: потеряв надежду сохранить свое пошатнувшееся положение, он мог в отчаянии выдать нас консулу, чтобы хоть как-нибудь спастись. Поэтому я сказал:

- Я уверен, русское правительство ни в коем случае не допустит, чтобы ваше положение изменилось к худшему.

В ответ на мои слова этот предатель глубоко вздохнул.

- О, вы еще не знаете русских. Полагаться на них нельзя. Ради Сардар-Рашида они не станут ссориться с иранским правительством и, если это им понадобится, пожертвуют сотнями Сардар-Рашидов. Гаджи-Самед-хан в угоду русским погубил сотни иранцев, пролил море крови, заточил в тюрьмы лучших людей Тавриза, да и не только Тавриза, всего Азербайджана. А что он получил за это? И со мной может случиться то же самое. Увы, мой друг, я больше не нужен им!

Он был прав, но я не мог и не хотел согласиться с ним. Что бы я ни сказал, тут же стало бы известно консулу, да еще с добавлениями самого Сардар-Рашида.

- Вы, ваше превосходительство, ошибаетесь, - сказал я. - Не сравнивайте себя с Гаджи-Самед-ханом. У вас на груди царский орден Белого орла. Вы же знаете, царское правительство отнюдь не раздает его каждому встречному поперечному. Поверьте мне, кавалера этого ордена русские будут защищать всегда и везде. Этим самым они будут защищать свой авторитет. Допустим, наследный принц сегодня или завтра приедет в Тавриз. И пусть. Слава аллаху, вы от этого не потерпите материального ущерба, вы будете по-прежнему получать от царского правительства назначенную вам субсидию. Допустим, что вы даже не будете у власти. Но и без этого вы сможете жить припеваючи. Это даже к лучшему, освободитесь от тяжкого бремени, от всех передряг, интриг, бог весть, еще от чего! К тому же не забывайте: царское правительство такого дельного и испытанного сановника никогда не оставит без работы.

Сардар-Рашид опять глубоко вздохнул.

- Вы правы, что и говорить. Если бы все обстояло, как раньше, я жил бы припеваючи, не работая, и не нуждался бы ни в чьей помощи и подачках. Но вы же знаете, меня ограбили, лишили миллионов. А теперь у меня нет ничего, ничего...

Я снова попытался утешить его:

- Что поделаешь, ваше превосходительство, теперь такие времена, не знаешь, что с тобой будет завтра, а ручаться за неделю вперед и вовсе нельзя. Нет ничего прочного. Положение меняется ежедневно, ежечасно, с молниеносной быстротой. Разрешите мне дать вам совет: если наследный принц приедет в Тавриз, не вмешивайтесь ни во что, удалитесь в свои покои и терпеливо ожидайте, что будет. Время должно работать на вас.

- Я решил то же самое. Буду сидеть дома и ждать, чем все кончится, уныло ответил он.

Нашу беседу прервала Нина, за которой Махру посылала слугу в консульство. Увидев ее, Сардар-Рашид снова вспомнил об Ираиде.

- О, мне показалось, что Ифтихаруссолтан вошла в. комнату. Нина-ханум всегда напоминает мне о ней... - он задумался.

* * *

Только слуга подал Сардар-Рашиду кальян, как его вызвали к телефону.

- Меня вызывают в канцелярию, - сказал он, положив трубку.

Я ему не поверил. Я понимал, что его вызывали в царское консульство в связи с провалом затеи с шейхом. Несомненно, это еще больше осложняло положение губернатора.

Сардар-Рашид знал достаточно много о нашей организации, чтобы догадаться, что это дело наших рук. Но он не смел раскрыть эту тайну, слишком уж он был связан с нами.

Махру и Нина сидели у моего письменного стола. В последние дни я так был занят, что даже с Ниной не находил времени поговорить. Давно не виделся я и с Махру. Сейчас мне хотелось побеседовать с ними, пошутить.

Подруги сидели молча, тихо. Я смотрел на них и думал, как много сделали и делают они для революции, об их самоотверженности, неустрашимости. Глядя на этих кротких красавиц, кто бы мог представить себе, что они подлинные героини. Их портреты, сделанные еще в 1911 году, всегда стояли на моем письменном столе. Теперь я переводил взгляд с них на их портреты. Обе они очень изменились.

- События хуже времени старят нас, - проговорил я в раздумье...

Нина с недоуменной улыбкой посмотрела на меня. Махру подняла на меня большие черные глаза. Она нежно улыбалась.

- Да, это верно. Брат мой, я читала твои мысли, когда ты переводил свой взор с наших портретов на нас. Да, мы постарели, но я не жалею об этом. Я всегда была готова, и сейчас тоже, за счастье народа пойти на любые испытания. Я не боюсь ничего. Я готова броситься в пропасть без оглядки, если это принесет хоть какую-нибудь пользу моему исстрадавшемуся народу. Для себя же я ничего не хочу и не жду. Я в плену. Униженная, оскорбленная, я ночи напролет не сплю, изнывая под тяжестью дум. Каждый вечер вселяет мне в душу ужас. Я жду, что этот изверг снова будет покушаться на мою честь. Я счастлива только тогда, когда он оставляет меня в покое, но, боже, как редко это бывает!

Я расстроился. Сам того не желая, я задел Махру за живое. Она была взволнована, губы ее тряслись, руки дрожали. Но я видел, что ей стало немного легче, когда она излила душу. Она снова умолкла.

Я тоже не знал, как продолжить разговор. Я смотрел на моих собеседниц. Веселые искры, так недавно сверкавшие в их глазах, угасли. Особенно изменилась Нина. Она стала похожа на мать огромного семейства, погрязшую в заботах, отчаянье и горе. В последнее время она даже перестала жаловаться на неопределенность своего положения. Вот уже семь лет мы жили вместе, все считали нас мужем и женой, и это было действительно так, но до сих пор брак наш не был оформлен. Она прекрасно понимала, что я не могу ничего изменить. С другой стороны, она была так занята, что не находила времени думать о себе, о нашей любви. Лишь, когда мне грозила опасность, она не находила себе места.

- Только бы ничего с тобой не случилось. Я этого не переживу! - и она заливалась слезами.

События, сменяющие друг друга, как волны, закалили ее. Эта самоотверженная неустрашимая женщина встречала все трудности с исключительной стойкостью отважного солдата революции. Это была не та Нина, которую я когда-то встретил по дороге в Тавриз. Теперь часто не я ее, а она ободряла меня. Она стала подлинным источником моего вдохновения. Глядя на нее, я делался настойчивее, смелее.

Случалось иногда, я принимал решение прекратить борьбу и уехать из Тавриза совсем. И тогда перед моими глазами, улыбаясь, вставали Махру и Нина. Мне казалось, они упрекают меня: "Что, брат, струсил? Предаешь революцию? Боишься за свою шкуру?" И я тотчас же отказывался от этого решения, оставался на своем посту.

Отогнав от себя все эти мысли, я поднял голову. Взяв их руки в свои, я сказал:

- Всеми нашими достижениями, всеми нашими успехами мы обязаны стойкости народных масс. В истории нашего революционного движения рядом с именами шестидесяти азербайджанцев, погибших на баррикадах, будут вписаны имена Зейнаб, Махру и Нины. Если бы я был поэтом, я слагал бы о вас стихи, поэмы и романы. Я был свидетелем подлинного героизма наших женщин. Порою в борьбе с врагом они оказывались решительнее и бесстрашнее мужчин, отважнее их. В дни защиты Тавриза я видел мужчин, содрогавшихся от собачьего лая, и женщин, равнодушно слушавших свист пуль, рев пушек и грохот разрывающихся гранат. Они ни под какой угрозой не покидали свои боевые позиции. Это было давно, но и сейчас передо мною стоит светлый образ Зейнаб, бросающей гранату. Своей отвагой и неустрашимостью она подстегивала мужчин в самые трудные минуты схватки.

Махру заговорила снова:

- Они погибли с честью. Вечная им слава! А те, кто остался в живых, смогут ли до конца пройти смело, не зная страха, не чувствуя усталости?

- Махру, в тебя я верю, ты свою жизнь проживешь честно и еще немало сделаешь для народа.

- Ох, нет у меня надежды на это, - вздохнула Махру. - Наследник престола должен приехать в Тавриз, Сардар-Рашид собирается в Тегеран. Все это усложняет и без того тяжелую мою жизнь. Брат мой, не верь словам этого лживого человека. Он обманывает тебя, усыпляет твою бдительность. Он собирается уехать в Тегеран. Если ему не удается продать вас в Тавризе, он это сделает там.

- Большое тебе спасибо, Махру. Я тоже боюсь этого. Надо как следует обдумать, как предотвратить это. Будь бдительна. О всех мероприятиях и приготовлениях его сообщай мне немедленно. Ты с ним никуда не поедешь! День твоего спасения близок.

Мы попрощались, и Махру уехала, успокоенная.

* * *

Царские дипломаты не сумели предотвратить приезда наследного принца в Тавриз. Теперь они решили столковаться с ним, сделать его своим помощником.

Русский посол в Тегеране Эттер в своей телеграмме на имя министра иностранных дел России Сазонова писал:

"Наследник едет в Тавриз. Его надо склонить к дружбе с Россией. Необходимо оказать ему всякие знаки внимания и почета. Кроме того, надо учесть, что расходы у него большие, а жалованье, назначенное ему тегеранским правительством, незначительное. Надо любыми способами оказать ему материальную помощь. Если в бюджете нет средств на это, надо будет выделить ему часть доходов, получаемых от русских подданных в Иране".

Пока в Тавризе не было заметно никаких приготовлений к предстоящему приезду принца. Никто как будто не собирался устраивать ему встречу, подобную той, какая была организована, когда вступал в Тавриз Сардар-Рашид. Купцы и аристократы ожидали указания царского консула.

* * *

Утром того дня, когда принц въехал в Васминдж, на казармах, занятых русскими войсковыми частями, развевались русские и иранские государственные флаги, над входом висел портрет молодого наследника, украшенный живыми цветами. Два казачьих эскадрона с музыкой и флагами были направлены в Васминдж. Это означало, что русские доброжелательно относятся к его приезду. Простой народ густыми толпами валил к Васминджу навстречу принцу. Только, когда караван его приблизился к Тавризу, появились представители аристократии и духовенства. Список их был составлен царским консулом.

Вдоль дороги выстроились русские воинские части, готовые отдать честь наследному принцу.

Я, Нина и Махру на новеньком фаэтоне Мешади-Кязим-аги выехали на дорогу. Сардар-Рашид и русский консул были тут. Наконец, появилась открытая машина наследного принца, окруженная царскими казаками и многочисленными нищими. Когда он проезжал мимо нас, я уловил на лице принца неудовлетворенность. Видимо, он был недоволен тем, что его встречали лишь царские казаки, да голодные нищие. Поэтому русского консула и Сардар-Рашида он встретил довольно холодно.

Убогая процессия медленно двинулась по улицам Тавриза.

ПОСЛЕДНЯЯ АВАНТЮРА САРДАР-РАШИДА

Сардар-Рашид сдал дела заместителю наследного принца Низамульмульку. Он больше не был правителем Азербайджана. Если даже у него и было желание получить какую-нибудь должность, можно было не сомневаться, что ни наследный принц, ни его заместитель на это не согласятся.

Сардар-Рашид собирался покинуть Тавриз, но почему-то медлил. Я понимал, что напоследок он хочет сделать какую-нибудь пакость. Последние дни он все время вертелся в обществе высших царских чиновников и офицеров, приглашал их к себе, сам ходил к ним в гости. Он познакомился с полковником Березовским, они вместе обедали, выпивали. Это значило, что Сардар-Рашид плетет нити заговора против нас, хочет предать нас царской жандармерии.

Первой своей жертвой он избрал Тутунчи-оглы. Сардар-Рашид хотел увезти Махру-ханум в Тегеран, но прекрасно понимал, что пока Асад жив, она никуда не поедет. Выдав его полковнику Березовскому, смещенный правитель надеялся одним выстрелом убить двух зайцев. Во-первых, по его расчетам, после ареста Тутунчи-оглы Махру не останется ничего другого, как уехать в Тегеран. Во-вторых, он был уверен, что после некоторого нажима Тутунчи-оглы раскроет тайны подпольного Революционного комитета.

Поэтому во время обеда с Березовским Сардар-Рашид положил перед ним на стол письмо следующего содержания:

"Господин полковник!

Невзирая на то, что я больше не стою у кормила власти, все же, как и раньше, я остаюсь верным слугою его императорского величества. Если по сей день я не сумел выявить членов подпольного Революционного комитета, то в этом виновно царское консульство, которое не оказало мне надлежащей помощи. Тем не менее пользуясь услугами моих друзей, занятых разведкой, я раскрыл некоторые секреты подпольной организации. По сведениям, добытым мною, ее возглавляет некий Асад Тутунчи-оглы. Если вы прикажете арестовать его и подвергнуть пытке, он раскроет все тайны. В этом можете не сомневаться".

Сардар-Рашид все еще надеялся, что за эту услугу царские власти помогут ему спастись. Он до сих пор не понимал, что на них нельзя полагаться, они, как из лимона, выжимают сок из своих жертв, а потом выбрасывают их в сорный ящик. Ни один агент работавший в пользу царского правительства, хорошо не кончал. Такая участь ждала и не в меру ретивого Сардар-Рашида.

С первого дня приезда в Тавриз наследного принца, русский консул перестал замечать Сардар-Рашида, избегал его, хорошо зная, что принц терпеть его не может. Консул усиленно искал новых агентов в свите принца, а старые за ненадобностью были забыты. Такова участь всех предателей. Враг, пользующийся их услугами, не может их уважать. Пока они нужны, вокруг них создают видимость почета, но стоит агенту потерять свое значение, как вчерашние хозяева, выпивавшие с ним не один бокал вина, делают вид, что не знают его. Так получилось и с Сардар-Рашидом, предававшим за гроши свой народ.

Полковник Березовский последовал совету Сардар-Рашида и подписал приказ об аресте Тутунчи-оглы. К счастью, я узнал об этом заблаговременно и, велев Асаду не показываться на улице, бросился искать Березовского. Я знал, что в последние дни он арестовал многих противников русской ориентации, но, получив тысячу туманов, освободил их. Об этом говорил весь Тавриз. Фамилия Березовского стала до некоторой степени символом алчности и продажности. Естественно, такой человек не мог вызвать к себе уважения, но ради спасения Тутунчи-оглы я решил встретиться с этим беззастенчивым взяточником. Я попросил Мешади-Кязим-агу разнюхать в городе, на что более всего падок полковник. Джавад, ведавший снабжением русского консульства, мог встретиться с ним в любое время, но вряд ли он сумел бы дать ему взятку. Тем не менее Мешади-Кязим-ага решил поговорить с Джавадом и вечером рассказывал мне:

- Полковник успел в короткий срок так набить кошелек золотом, что теперь мечтает только о бравом коне обязательно белой масти.

- Почему белой, а не другой?

- Говорят, у него был красивый белый конь. Он захворал и околел. К тому же в его полку у всех офицеров кони белые.

Несколько дней подряд я был занят только тем, что искал повсюду белого коня, притом упитанного, хорошей породы. Наконец, мне сказали, что у некоего Мешади-Гаджи с Кавказа, известного в Тавризе по имени аробщик-Гаджи и имевшего немалые боевые заслуги во времена Саттар-хана, есть конь, такой, какой мне нужен. Я послал за ним слугу и просил прийти в гости. Он тут же пришел и предложил мне своего коня в дар.

- Я, - пошутил он, - делаю это от всей души, а не как тавризцы: коня ни за что не отдадут, а языком болтают без конца только из показной вежливости.

Мы все расхохотались.

На утро он прислал коня. Действительно, во всем Тавризе равного ему нельзя было сыскать. Я не сомневался, что жандарм клюнет на эту приманку.

* * *

На следующий день я получил письмо от полковника Березовского. Он приглашал меня к себе в одиннадцать часов. Я поехал на фаэтоне Мешади-Кязим-аги. Денщик сообщил ему о моем приезде, и он очень быстро принял меня. Войдя, я поздоровался, снял папаху и остановился в ожидании приглашения сесть.

Березовский окинул меня любезным взглядом и вежливо сказал:

- Очень извиняюсь, но вынужден просить вас немного подождать. Я должен принять одного иранского купца по очень важному делу. Я быстро кончу с ним, а потом внимательно выслушаю вас.

Выходя из его кабинета, я слышал, как он позвал денщика и приказал пригласить к нему иранского купца. Что ответил денщик, я не расслышал, но только через несколько секунд сам Березовский вышел в коридор, взял меня под руку и ввел в кабинет.

- Пойдемте, я вам очень рад, дорогой друг.

Он снова начал благодарить меня за помощь его семье, потом заметил:

- Мне известны ваши героические заслуги перед родиной и императорским правительством. Я знаю, как мужественно вы вели себя, когда турки временно оккупировали Тавриз. Но мне очень жаль, что ваш брат позорит ваше имя. Он состоит членом подпольной революционной организации, и военные власти вынуждены арестовать его.

Я попросил разрешения закурить. Березовский протянул мне свой портсигар. Я поблагодарил за любезность, закурил свою папиросу и задал ему вопрос:

- У вас есть соответствующие доказательства о предательстве моего брата?

- Пока нет. Нам еще не удалось задержать его.

- По-моему, данные надо иметь до ареста и на основании их принимать решение посадить человека за решетку. Вы должны были потребовать документы, веские доказательства у тех, кто оклеветал моего брата. Поверить голословному заявлению его врага и отдать приказ об аресте? Считает ли господин полковник удобным это? Конечно, вы меня простите, не мне вас учить!

- Нет, документов у меня не имеется. Сведения о вашем брате сообщило мне такое лицо, у которого я неправомочен требовать документы и доказательства.

- Откуда вам известно, что сообщение это не имеет под собой личной почвы?

- А чем вы докажете, что оно вызвано личными мотивами?

- Никто во всем Тавризе, кроме Сардар-Рашида, не мог сочинить такую мерзкую клевету на моего брата. И это потому, что мой брат мешает ему жениться на собственной сестре.

При этих словах полковник вскочил с кресла, потом сел обратно.

- Он хочет жениться на своей сестре?

- В свое время она была замужем за командиром Апшеронского полка покойным Смирновым. После его смерти она долго переживала, потом немного успокоилась и полюбила моего брата. Но Сардар-Рашид чинит всевозможные препятствия их браку и заявляет, что без нее не может жить. Она его двоюродная сестра, но весь Тавриз считает их детьми одних родителей. Сейчас Сардар-Рашид хочет насильно увезти ее в Тегеран. Она же всей душой любит моего брата и не хочет расставаться с ним. Вот уже год она отвергает все наглые попытки Сардар-Рашида насильно овладеть ею. Прошу вас, потребуйте у него доказательства. Если он сможет доказать свою наглую клевету, я обещаю вам взять брата за руку и привести сюда. Господин консул очень хорошо знает меня и, насколько мне известно, верит мне. Надеюсь, и вы мне поверите.

Березовский задумался. Он казался злым и раздраженным.

- Да, я вам верю, - наконец, сказал он. - Сардар-Рашид нечестный и беспринципный человек. Он пользовался покровительством царского правительства и в то же время служил всем, кто ему платил. Этот человек враг царского правительства и считает это своей заслугой перед народом, но в то же время он враг своего народа и этим хочет заслужить ваше доверие. Такие изменники, как Сардар-Рашид, продают свое отечество оптом и в розницу. Они никому и никогда верными быть не могут. Им ничего не стоит оклеветать невинного.

- Уверяю вас, господин полковник, я не осмелился бы беспокоить вас, если бы мой брат был в чем-нибудь замешан. Это все выдумки и ложь.

- Я вам верю, но Сардар-Рашид ничего не должен знать о нашем разговоре.

- Об этом можете не беспокоиться, а теперь разрешите спросить, по какому делу вы изволили пригласить меня?

- В полку, где я имею честь служить, все лошади белой масти. У меня тоже был белый конь, к сожалению, он пал. Мне сказали, что у вас как раз есть такой конь. У вас существует такой обычай: нельзя просить в дар любимого коня и законную жену. Следуя этому правилу, я не должен был просить вашу лошадь, но соблазн слишком велик, я ничего не могу с собой поделать. Если вы не очень привязаны к этому коню, продайте его мне. Я буду вам бесконечно признателен.

- У нас, мусульман, есть еще такой обычай: для хорошего друга ничего не жаль. С этой минуты конь ваш!

Березовский от радости не мог усидеть на месте, подбежал ко мне, схватил меня за руку:

- Я уверен, что мы в самом деле будем хорошими друзьями. Только, пожалуйста, скажите, сколько стоит конь?

- Господин полковник, дареное не продают. Этого коня я получил в дар от моего закадычного друга, а я в свою очередь дарю его своему другу. Разрешите, я напишу записку и сейчас же пошлем за конем, - сказав это, я достал блокнот и написал:

"С подателем этой записки пришлите моего белого коня.

Абульгасан-бек".

Я отдал листок денщику полковника. В это время Березовский тоже протянул мне свою записку:

"Донесение о брате Абульгасан-бека не подтвердилось, а потому считаю его невиновным и не подлежащим аресту и взысканиям.

П. Березовский".

* * *

Прогулки Тутунчи-оглы около дома Сардар-Рашида убедили последнего в том, что его мерзкая затея не увенчалась успехом. Но не желая признавать себя побежденным, он решил выдать Махру замуж за шурина эмира Ашаир Халхаского Мукеррамиссолтана. Этим он хотел заручиться помощью матерого шпиона, чтобы с его помощью выкарабкаться из трудного положения, в котором очутился. Но Мукеррамиссолтан, узнав, что Махру помолвлена с Асадом, отказался от брака. Тогда Сардар-Рашид позвонил мне и попросил назначить час встречи. Больше нечего было с ним церемониться, и я сердито ответил:

- У меня нет времени!

Видимо, он струсил, потому что больше не осмеливался мешать встречам Махру с Асадом. Они ежедневно говорили по телефону, катались на фаэтоне Мешади-Кязим-аги. Иногда Махру оставалась ночевать у Нины. Сардар-Рашида вполне удовлетворяло объяснение, что она у нас.

Он по-прежнему собирался бежать в Тегеран. Несомненно, если бы он добрался туда, он погубил бы нас, сообщив все, что знал, русскому послу. Поэтому подпольный комитет решил казнить его, как провокатора, предателя и изменника родины, но только не в Тавризе. Уничтожить его здесь значило бросить вызов царскому, правительству, ибо консул мог счесть этот акт походом тавризцев на шпионов России. Это могло вызвать карательные меры против населения. Поэтому мы ожидали отъезда Сардар-Рашида. Дни и ночи наши товарищи дежурили у его дома. Две лошади все время стояли оседланными. В какую бы сторону он ни поехал, вооруженные всадники последовали бы за ним и привели бы приговор в исполнение, не допустив его даже близко к Тегерану.

* * *

15 апреля Джумшид, несший караул ночью, сообщил, что в одиннадцать часов вечера из дома Сардар-Рашида вышла неизвестная женщина и уехала. Я немедленно позвонил туда. К телефону подошла Махру.

- Где Сардар-Рашид?

- Его нет. Час тому назад он сказал, что поедет в русское консульство.

- Говорят из вашего дома вышла женщина и, сев в фаэтон, уехала?

- Ни сегодня, ни вчера у нас в доме никакой женщины не было.

- Хорошенько осмотри весь дом. От вас вышла женщина в чадре и уехала в неизвестном направлении. Это точно. Жду у телефона.

- Хорошо, сейчас проверю!

Около пятнадцати минут я ждал ответа Махру. Наконец, она вернулась.

- Этот изменник, предатель удрал, - взволнованно сказала она. - Он закутался в мою чадру и скрылся, захватив с собой английские и американские деньги. На столе негодяй оставил письмо. Пошлите фаэтон за мною, я привезу его вам.

Я тут же отправил Асада на фаэтоне Мешади-Кязим-аги в дом Сардар-Рашида. Вскоре он вернулся вместе с Махру. Вот что писал подлый предатель:

"Дорогая Махру!

Никогда и ни при каких обстоятельствах не оставил бы я тебя на произвол судьбы и не уехал бы отсюда. Но меня окружили враги, и ты примкнула к ним. Заодно с ними ты готовишь мне гроб и стараешься меня уничтожить, поэтому оставаться в Тавризе я не могу. Я захватил с собою только немного денег. Все остальное завещаю тебе. За кого хочешь выходи замуж, но ни в коем случае не за этого грабителя. Ни его, ни его друзей я не оставлю в покое. Они лишили меня счастья, сана и положения, и я уничтожу их. Если хочешь счастья, не выходи за Асада. Учти, его ждет неминуемая гибель. В Тегеране я найду сторонников. Следи за домом и имуществом. Нукерам-ардебильцам не доверяйся! Скоро получишь от меня письмо, тогда решится и твоя судьба".

Все было ясно: Сардар-Рашид удрал в Тегеран. Необходимо было срочно снарядить погоню. Я вызвал Джумшида и Фарамарза. Оба они могли с успехом выполнить приговор. На прощание я сказал им:

- Если Сардар-Рашид успеет доехать до Тегерана, вы должны покончить с ним в самом городе!

Лошади были оседланы. Все было готово. В половине первого они уже мчались по Тегеранской дороге.

* * *

Впервые за долгое время Махру легко и свободно вздохнула. Я никогда не видел ее такой оживленной и в то же время взвинченной. Вдруг она заплакала. Прижимаясь к Нине и всхлипывая, она говорила:

- О боже, неужели я свободна?

- Да, да, дорогая, верь этому. Сегодня кончились твои долголетние переживания, Махру-баджи! Ты сама освободила себя. Надеюсь, и впредь ты будешь активно бороться за счастье всех женщин, за свободу твоих сестер-соотечественниц.

Махру никак не могла успокоиться. Даже когда умер ее муж Смирнов, которого она любила, и тогда, когда она впервые подвергалась оскорблениям Сардар-Рашида, она не плакала так. Весть о свободе словно прорвала плотину, и слезы хлынули рекой.

Нина ни на секунду не отходила от Махру. Она гладила ее черные, как смоль, волосы и тоже тихо плакала. Тутунчи-оглы стоял рядом, задумчиво глядя на любимую.

От этой картины щемило сердце. Я решил разрядить атмосферу.

- Хочешь остаться в этом доме? - спросил я Махру.

- Сегодня или вообще?

- В будущем. Я говорю о твоем устройстве. Какие у тебя планы?

- У Сардар-Рашида есть наследники. Претендовать на его имущество у меня нет прав.

- Тогда ты должна быть готова ко всему.

- Нет сомнения, что его наследники потребуют моего ухода из его дома.

- Я хочу вот что тебе посоветовать: не позже завтрашнего дня рассчитай всех слуг и отпусти по домам. Если они останутся, ты ничего сделать не сумеешь. Ты поняла меня?

- Да.

- Сейчас же с Тахминой-ханум садитесь в фаэтон и поезжайте туда. Пока слуги там, Тахмина-ханум будет с тобой, потом решим, как быть дальше!

САРДАР РАШИД ПРОДАЛ НАС

За два часа до своего побега в Тегеран Сардар-Рашид записал полковнику Березовскому письмо.

"Господин полковник!

В своем первом письме, я вам сообщал об одном члене подпольного Революционного комитета, действующего против царского правительства. Если бы вы его своевременно арестовали, вы могли заставить его назвать всех членов этого комитета. Почему-то вы пошли на уступки одному из подпольщиков, Абульгасан-беку. Но я таким добрым не буду. В Тегеране я добьюсь приема у его превосходительства царского посла и расскажу ему обо всем. Со времени Саттар-хана Абульгасан-бек работает в революционной организации. Все манифестации, направленные против царского правительства, организованы им. Рафи-заде, Рза-бала были казнены по его приказу. Во всех консульствах у него есть шпионы. Он вовсе не купец, а профессиональный революционер. Это он, Абульгасан-бек, подослал людей, которые выкрали вещи Рахнума, представителя шейха Абуль-Азала. Это он, осквернитель мечетей, разоблачил самого шейха. Это его люди крадут и скрывают противников подпольной организации. Несколько лет назад он увез куда-то мою законную жену Ираиду, и с тех пор никто не знает, где она.

Все это я пишу вам вкратце. Чтобы пересчитать все злодеяния Абульгасан-бека, нужно много времени. Я надеюсь, что пока я успею сообщить о нем и его организации в Тегеране, вы переловите их всех и накажете по заслугам. Если не примете меры, отвечать придется вам..."

В таком духе было написано еще десять страниц. Получив это письмо, полковник Березовский вышел из себя. Он трясся от злости, не зная, как быть, что делать. Несколько минут он нервно шагал по комнате, потом упал в кресло, опустил голову на руки, задумался. Так сидел он довольно долго. Потом решительно выпрямился, подошел к телефонному аппарату и хотел звонить в штаб полка, чтобы приказать немедленно арестовать меня и Тутунчи-оглы.

Несколько минут он держал трубку в руках, поднес ее к губам, но потом опустил, снова поднял и, наконец, решительно бросил на рычаг. Сколько мыслей пронеслось в его голове за эти несколько минут!

Он хорошо знал, что царская жандармерия вот уже семь лет бьется, лезет из кожи вон, но обнаружить подпольный Революционный комитет не может. Если он раскроет эту организацию, то получит высокую награду от правительства, его повысят в чине...

С другой стороны, он не мог забыть о моем благородстве, о том, как я заботился совершенно бескорыстно о его семье. Он взвешивал все за и против ареста меня и Тутунчи-оглы. Он знал, что я не только давал деньги, содержал его семью, но спас его жену и дочерей от позора, бесчестья и распутства, сохранил его честь и достоинство.

Березовскому казалось, что голова его раскалывается на части. Сколько бы он ни думал, он не находил выхода из этого трудного и щекотливого положения. Воздержаться и не арестовать меня, значило не раскрыть подпольную организацию. Он мог потерять не только большое вознаграждение, но и свою должность, положение. Хорошо, если этим дело и кончится, а то его могут и наказать. Он ставил на чашу весов человеческую совесть и жандармские обязанности. Последние перетягивали. Он убеждал самого себя:

"Могу ли я рисковать своим чином, своим положением, добытыми в течение всей своей жизни из-за какого-то восточного человека? Какой дурак хладнокровно может пройти мимо такого успеха?" Он опять взял трубку, но не нашел в себе смелости дать приказ, слова застряли у него в горле. Снова он сел на свое место и задумался.

"Абульгасан-бек - сын Востока. Мы считаем их дикими и некультурными. И этот дикий азиат спасает европейскую семью, барахтавшуюся в тисках нужды. Спасает без всякой корысти. Тратит на эту семью тысячи. А как должен реагировать на это европеец? Как он должен поступить в таком случае? Чем он должен его отблагодарить? Арестовать его? Смогу ли я потом смотреть ему в глаза? Смогу ли считать себя человеком после такого предательства? Не будет ли совесть мучить меня всю жизнь?"

Он вспомнил свои слова, сказанные мне при первой встрече: "Я хотел бы жить столько, чтобы суметь отплатить вам за все ваши благодеяния, за вашу человечность!"

Березовский застыл в кресле. Потом медленно достал из кармана часы (было двадцать минут первого), так же медленно положил их обратно и решительным движением снял телефонную трубку.

- Абульгасан-бек дома? Это вы? Говорит полковник Березовский. Сейчас же приезжайте ко мне, нам нужно поговорить по очень важному и неотложному делу. Скорее! - и со вздохом облегчения он положил трубку.

* *

Я немедленно отправился к Березовскому. О моей поездке знали только Мешади-Кязим-ага и товарищ Алекпер. Когда зазвонил телефон, мы сидели втроем, мирно беседуя. По дороге я заехал к Аршаку, рассказал ему об экстренном вызове Березовского и просил на всякий случай быть готовым.

Не успел я войти в дом, как почувствовал, что обстановка накалена до предела. Когда Березовский пожал мне руку, я заметил, что он трясется, как в ознобе. Его деланный смех и нервный разговор показывали, что он почти в невменяемом состоянии.

Стараясь сохранить хладнокровие, я поздоровался и сел в кресло, как ни в чем не бывало. Я догадывался, в чем дело. Полковник стал ходить по комнате, иногда задумчиво поглядывая на меня, как на жертву, попавшую в капкан. Очевидно, он думал о том, какую выгоду будет иметь, если не арестует меня.

Наконец, он грузно опустился в кресло, протянул мне свой портсигар. Я закурил. Он тоже взял папиросу, затянулся и выпустил изо рта густой дым. После этого многозначительно, с пафосом заговорил:

- Произошел курьезный случай, уважаемый господин! В течение ряда лет мы прилагаем все усилия, чтобы раскрыть нелегальную организацию, работающую против правительства его императорского величества, найти ее руководителя, а оказывается, мы не только знаем его, но даже дружим с ним. Я от души жалею, что наша дружба, только недавно начавшаяся, ни мне, ни вам ничего не дала и оборвалась так неожиданно. По сведениям, полученным мною из очень достоверных источников, человек который все время выдавал себя за друга императорского правительства, систематически подрывал его авторитет в влияние, руководил подпольной революционной организацией, был ее душой. Я сидел лицом к лицу с лидером революционного движения, имеющего семилетнюю давность, не знал ничего об этом. Выходит, я шел против своих убеждений, против своих обязанностей, в честном выполнении которых клялся. Конечно, что и говорить, вы настоящий джентльмен. Вы благородно и великодушно отнеслись к моей семье и ко мне лично. Но в то же время вы, оказывается, непримиримый враг нашего правительства, режима, которому я служу. Враг вы сильный, умелый и отважный. Я знаю совершенно точно, что именно вы, а не кто-нибудь другой организуете террористические акты. Людей, пытавшихся выдать вас и вашу организацию, вы уничтожали. Это вы составляете воззвания, прокламации, листовки, направленные против нашего правительства и его политики на Востоке. Вы увозите чужих жен и держите их по сей день неизвестно где. В Тавризе нет ни одного консульства, в котором вы не имели бы своих шпионов. Через них вы получаете нужные вам сведения. Вы, оказывается, были самым близким другом Саттар-хана, его доверенным лицом. И это вы, культурный, добрый, чуткий человек, защитник обездоленных. Надо честно сказать, вы исключительно благородно относитесь к женщинам. Я никак не могу примирить все эти качества с вашей деятельностью революционера-подпольщика. Теперь скажите, как должен поступить царский офицер, скажу откровенно, специально присланный для раскрытия этой организации?

Мне было совершенно ясно, что эти сведения жандармскому полковнику мог дать только Сардар-Рашид. "Вы увозите чужих жен" - это относилось к Ираиде. Сардар-Рашид всегда считал меня виновником ее исчезновения. В то же время я знал, что у Сардар-Рашида не было никаких доказательств, даже клочка бумаги. Я всегда был осторожен в делах, тем более с Сардар-Рашидом. Несмотря на это, его донос мог иметь пагубные последствия для нас. Конечно, Березовский мог меня арестовать. Даже если бы ему не удалось доказать мою вину, я лишился бы возможности свободно ходить по городу. Меня могли выслать в Россию, то есть обречь на гибель. Нину, несомненно, уволили бы из консульства, возможно, и ее бы арестовали. Все близкие мне люди не миновали бы нашей участи: одних уничтожили бы, других выслали бы в глухую сибирскую тайгу.

"Только не пугаться. Струсить, значит потерять все", - подумал я и задал полковнику вопрос:

- Я понимаю, что вас так информировали, но меня интересует, верите ли вы этой версии? Мог ли один человек совершить все то, что вы перечислили? Да для этого надо быть виртуозом. Есть ли у вас документы, вещественные доказательства, способные изобличить меня? Говорить мало, надо доказать, не так ли?

- Я не думаю ни о каких-либо документах, ни о правдоподобности полученных мною сведений. Не это важно, а то, что донос может иметь тяжелые последствия и для вас, а для меня, независимо от того - верен он или нет. Если бы подобные сведения доставил рядовой жандарм, можно было бы легко предотвратить опасность, бросив его письмо в сорный ящик. Но учтите, все это сообщил не какой-нибудь агент, с ним тоже можно было бы не считаться. Все несчастье в том, что эти сведения я получил от государственного деятеля. Через несколько дней он в Тегеране добьется моей и вашей казни. И будет иметь на это полное основание, ибо я пошел вам на уступки по поводу вашего брата и, таким образом, совершил огромное должностное преступление. Такие вещи не прощаются. Надеюсь, вы хорошо знаете Сардар-Рашида?

- Великолепно знаю всю его подноготную.

- Не вы увезли его жену?

- Знаете ли вы, кто была его жена и как она попала в его руки?

- Нет. Ничего не знаю.

- Есть ли у вас хоть немного времени выслушать меня?

- Пожалуйста, прошу!

- Украденная из дома Сардар-Рашида Ираида по национальности латышка. Она родная сестра одной моей близкой знакомой. Ни я, ни сестра не выдавали ее замуж за Сардар-Рашида. Многих русских девушек, живущих в Тавризе, в том числе и ее, консул подсылал к нужным ему лицам и через них добывал необходимые сведения. Сардар-Рашид решил использовать Ираиду, работавшую в консульстве, как средство для возвышения по службе. К тому же она была необычайно красива. Он взял ее к себе в дом в качестве жены, а в случае необходимости, заставлял утолять похоть царских офицеров. Ираида была в его руках предметом обмена: услуга за услугу. Несчастная девушка не могла вырваться из его цепких когтей и жила, как пленница, не видя света божьего. Вы сами говорили, как я отношусь к женщинам. Мог ли я равнодушно смотреть на несчастье женщины, не имеющей никакой защиты?

- Вы оскорбляете царское консульство!

В ответ на этот вопрос я спокойно достал из кармана три письма. Одно было написано Талышским ханом Саримиссолтаном младшей дочери Березовского Сильве. Другое, вложенное в письмо Саримиссолтана, было от консула его жене. В нем говорилось, что если Сильва согласится выйти замуж за Саримиссолтана, она будет безмерно счастлива. Одновременно она поможет и консульству разрешить многие вопросы государственной важности. Третье письмо было написано одним из бывших секретарей Мохаммед-Али-Мирзы неким Химаюном старшей дочери Березовского. Он писал, что русское консульство одобрительно относится к его бракосочетанию с Ксенией.

Все три письма были написаны на русском языке. Березовский внимательно прочитал их, положил на стол и задал мне вопрос:

- Как попали к вам эти письма?

- Их дала мне ваша супруга, ибо до вашего приезда семья ваша пользовалась моим покровительством, о чем вам известно. Передавая мне эти письма, она искала во мне защиту.

- Поддались ли они соблазну, пошли ли по скользкому пути?

- Конечно, нет. Если бы они согласились на эти предложения, они не просили бы у меня помощи. Да и я прекратил бы с ними всякое знакомство, считая их порочными и нечистоплотными женщинами.

- Помогли ли вы им устоять против этого натиска?

- Об этом спросите вашу жену и дочерей. Скажу лишь одно: если бы я не оказал им помощи, развратники достигли бы своей цели силой. Да, когда три беззащитные женщины обратились ко мне, я расставил вокруг дома, где они жили, караульных. Они не дали этим развратникам и близко подойти к вашей семье. Правда, не обошлось без крови. Саримиссолтан и по сей день лежит в постели.

Полковник смотрел на меня с удивлением.

- Я вам верю. Еще раз спасибо за ваше мужество, но все это не имеет отношения к делу. Самое главное - как выйти из создавшегося положения, весьма щекотливого и для меня и для вас?

- Вы верите всему, что написал Сардар-Рашид?

- Да, на все сто процентов. Все это неоспоримые факты.

- Вы верите и в то, что все это мог совершить я один?

- Да, верю и этому. Потому что вы смелый, умный и находчивый человек.

- Если так, тогда прошу вас поверить, что человек, сумевший совершить такие подвиги, не раз выходивший из трудных положений, сумеет и вас оградить от возможных неприятностей. Верите ли вы, что ваш покорный слуга сумеет сделать и это?

- Верю. Но как только Сардар-Рашид приедет в Тегеран, он все, что писал мне, передаст и русскому послу Эттеру. Вот в чем беда! Что же вы сможете сделать, сидя в Тавризе? А что он найдет дорогу к Эттеру - это факт.

- Я со всей ответственностью вам заявляю, что Сардар-Рашид в Тегеран не попадет и не увидит Эттера. Понятно?

После этого заверения жандармский полковник вздохнул с облегчением, зажег папиросу и жадно затянулся.

КОММЕРЦИЯ

Наследный принц и его помощник с первого же дня занялись коммерческими делами. Ни один чиновник, ни один градоначальник не был назначен без взятки. Принц вознамерился заменить всех правителей районов, но в основном это были ставленники и верные слуги русского консула, и он всеми силами препятствовал их смешению.

Этот вопрос стал камнем преткновения между консулом и новым губернатором. Ни один из них не хотел идти на уступки. Царское правительство не хотело лишиться своих преданных рабов, а принц и его помощники не желали отказываться от статьи доходов. В зависимости от величины района они брали с назначаемых туда чиновников крупные и мелкие взятки. Взяточничество и коррупция, искорененные в годы конституции, теперь возобновились в еще более циничной форме.

Первый открытый конфликт между принцем и консулом произошел из-за кандидатуры ардебильского губернатора. Низамульмульк решил снять Мухтадируддовле и назначить на его место Мукерремуддовле. Консул заявил категорический протест, потому что прежний губернатор был агентом и послушным слугой его, работал в пользу русского правительства.

- Если вы назначите Мукерремуддовле губернатором Ардебиля, я не пропущу его туда силой! Это мое последнее слово! - решительно сказал он Низамульмульку.

В то же время консул не хотел окончательно ссориться с принцем, прежде всего потому, что министр иностранных дел Сазонов в бесконечных телеграммах из Петербурга требовал установить с ним и его свитой хорошие отношения. Поэтому консул решил обратиться к русскому послу в Тегеране. Он написал ему:

"Низамульмульк за десять тысяч туманов хочет назначить Мукерремуддовле губернатором Ардебиля. Допускать этого ни в коем случае нельзя. Между нами возник спор. Предлагаю уладить его таким образом: пусть Мухтадирудддовле заплатит десять тысяч туманов Низамульмульку и останется на своем посту. Другого выхода нет. Если его снимут, наши взаимоотношения с принцем могут испортиться".

Тем временем наследный принц и его заместитель тоже начали ссориться. Низамульмульк прибрал все дела к рукам, чинил своему начальнику всяческие препятствия, и тот решил вернуться в Тегеран, но пока медлил. За его спиной Низамульмульк поспешил сообщить обо всем в столицу. Там одобрили все его действия. Узнав об этом, принц категорически заявил: "Немедленно возвращаюсь в Тегеран!"

Иранское правительство было недовольно этим. Оно давно стремилось послать наследного принца в Тавриз. Его решение уехать ломало все планы иранского правительства. Одновременно это встревожило и русского консула. Отъездом принца немедленно воспользовались бы англичане, обвинив русских в том, что они не создали соответствующих условий для пребывания принца в Тавризе. Все это совпало с улучшением отношений между Англией и Ираном. Стремясь обезвредить турецко-германскую пропаганду в Иране, английское правительство решило завязать с ним более тесную дружбу. Русские не хотели отставать от своих союзников и соперников. Они всячески старались угодить Ирану, боясь, что он откажется от нейтралитета в войне, Англия и Россия старались привлечь Иран на свою сторону, для чего беззастенчиво угодничали перед правительством шахиншаха.

Сложившаяся обстановка заставила царского консула и Низамульмулька объединиться. Они снарядили делегацию из купцов, духовенства и аристократии, которая должна была уговорить наследного принца отказаться от намерения уехать в Тегеран. Предварительно консул вызвал их всех к себе и дал соответствующие указания.

* * *

В тот же день Мирза-Алекпер позвонил мне по телефону и сказал, что консул просит меня зайти.

Подъезжая к консульству, я заметил, что оттуда вышло много людей. Консул принял меня приветливо, опять вспоминал мои заслуги, рассыпался в любезностях и, наконец, перешел к основному:

- Ваша родина накануне ужасной катастрофы. Немецко-турецкая коалиция ставит целью вовлечь Иран в мировую войну. Они всеми мерами стараются перессорить Иран с его верными и испытанными друзьями Россией и Англией. В эти трудные для вашей отчизны дни все честные люди, все патриоты должны быть начеку, должны помогать правительству во всех его мероприятиях. Для спокойствия Азербайджана, для устранения трудностей, мешающих дружбе двух соседних государств, правительство его величества шахиншаха нашло необходимым направить в Тавриз наследного принца. Это вполне разумное и, я бы сказал, мудрое решение. И в такой ответственный момент его высочество принц вдруг надумал покинуть Тавриз. Это очень нежелательно. Завтра делегация уважаемых граждан отправится к нему, чтобы убедить его не уезжать. Они скажут, что его пребывание в Тавризе сугубо необходимо прежде всего с политической точки зрения. Делегация всеми мерами должна стараться уговорить наследника отказаться от своего решения. Это почетная задача. Я убедительно прошу вас принять участие в этой делегации. Полагаю, вы не откажетесь от такой почетной миссии. Простите, что побеспокоил вас, но я хотел получить ваше личное согласие.

Ни минуты не колеблясь, я согласился участвовать в делегации. Это был совершенно неожиданный и весьма кстати подвернувшийся случай попасть к Мохаммед-Гасан-Мирзе. Мне необходимо было познакомиться с ним, это дало бы нам возможность быть в курсе всех интриг, затеянных и затеваемых русским консулом в Азербайджане.

Выйдя из консульства, я всю дорогу думал, как подойти к принцу Мохаммед-Гасан-Мирзе. По слухам, широко распространившимся в городе, он каждому посетителю смотрел в руки, ожидая подарка. Эта черта была присуща всем правителям Ирана, их детям и наследникам. Испокон веков привыкли они жить на подачки и подношения купцов и помещиков. А так как этого не хватало, под разными предлогами взимали с богачей дополнительные налоги и штрафы. К тому же я знал, что принц нуждается в деньгах. Я решил преподнести ему дорогой подарок, но не мог ни на чем остановиться.

Дома меня ждал Мешади-Кязим-ага. Я рассказал ему о своем затруднении. Он посоветовал положить в конверт чек на пять тысяч туманов и преподнести наследнику, но я не согласился. Это было рискованно: каждый раз, когда он почувствует недостачу денег, он вспомнит обо мне и пошлет за мной. Нет, нужно было подарить ему какую-нибудь ценную вещь. Мы выбрали часы, осыпанные драгоценными камнями.

* * *

В час дня делегация направилась к принцу. Нас пропустили по переданному охране списку. Мы вошли в замок. Я не был здесь с 1909 года. Я слышал, что в последнее время этот памятник старинной архитектуры пришел в запустение. Правда, к приезду принца тут был произведен ремонт, но не нашли ни старых мастеров, ни красок, необходимых для реставрации стен, ни материалов для восстановления мозаики. Портрет Надир-шаха с короной на голове, украшенной бриллиантами, знаменитый яхонт на поясе Фатали-шаха и даже морщины на лице Ага-Мохаммед-хана - все выглядело тускло, не сверкало, как раньше. Стосвечовые люстры обветшали, ангелы, летавшие на потолке, почти стерлись. Алый мрамор местами побился, и колонны уродливо выставляли напоказ зияющие раны. Простые стекла, вставленные вместо старых разноцветных, ковры, принесенные на прокат из купеческих домов, бледные, изможденные от полуголодного существования слуги - все свидетельствовало о запустении и разрушении этой когда-то великолепной резиденции Каджаров

В старинном зале не было, как раньше, пышных тюфяков, покрытых роскошными коврами. Вместо них стояли обыкновенные стулья. Принца Мохаммед-Гасан-Мирзы в зале не было. Делегацию принимал его заместитель Низамульмульк. Взоры всех были обращены на двери, откуда должен был появиться принц. В два часа секретарь объявил, что его высочество изволит выйти к делегации. Все встали. Вошел принц.

- Здравствуйте, господа, - сказал он по-азербайджански.

Чтобы не заставлять делегатов стоять на ногах, он быстро прошел на свое место и сел.

- Господа, прошу садиться! - предложил он присутствующим.

Все сели, устремив свои взоры на наследника.

- Подайте чай и кальяны! - приказал он слугам. Это распоряжение было мгновенно исполнено.

По старинному обычаю, в торжественных случаях во дворце играл оркестр, называвшийся "Этизадие". Он пользовался широкой известностью во всем Иране. Впервые он был организован Мохаммед-Али-Мирзой. За время, пока наследные принцы не жили в Тавризе, оркестр распался. Сейчас музыканты были собраны вновь. Все молчали, - только гремела музыка.

Я внимательно смотрел на молодого принца. Его вид, манера держаться говорили о том, что он подавлен, оскорблен. И на самом деле он был игрушкой в руках тегеранского правительства и царского консула, который фактически являлся хозяином Азербайджанской провинции, оккупированной русскими войсками. Оставаясь в тени, консул диктовал свою волю губернатору провинции. Так было всегда, но положение Мохаммед-Гасан-Мирзы ухудшалось еще тем, что всю власть захватил в свои руки опытный и ловкий пройдоха Низамульмульк. Наследный принц был манекеном, ничего не решавшим, ни во что не вмешивавшимся.

Внимательно глядя на него, я думал: "Этот несчастный юнец красноречивый свидетель падения Каджаров"

Принц не курил ни кальяна, ни папирос. Нехотя с заметным пренебрежением разговаривал он с сидящим рядом Низамульмульком. Наконец, он поднял голову и обратился к членам делегации:

- Очень рад видеть у себя столь уважаемых гостей. Хотел бы знать, чем могу быть полезен вам? Я слушаю господа, прошу!

Один из нас поднялся.

- Делегация наша уполномочена народом выразить вашему высочеству свои верноподданнические чувства, - начал он, отвесив глубокий поклон. - Наш народ счастлив, что вы приехали в Тавриз.

Дальше я не слушал, я знал все, что он может сказать. Гораздо больше меня интересовал ответ принца. По-моему, он не мог не знать, что Гаджи-Мирза-ага, расточавший ему клятвы в верности, принял царское подданство, тем самым изменив своей родине. Принц не заставил меня долго ждать. Он прервал оратора и довольно неприязненно спросил:

- Уважаемый господин, от имени какого народа вы меня приветствуете? Очевидно, от имени подданных нашего искреннего друга русского императора. Правильно ли я вас понял?

В его словах ясно чувствовалось недружелюбие по отношению к России. Гаджи-Мирза-ага смиренно сложил на груди руки и с поклоном сел на место. Воцарилась напряженная тишина. Необходимо было немедленно разрядить обстановку. Я поднялся:

- Если его высочество разрешит мне, я осмелюсь сказать несколько слов.

Наследник, видимо, обратил внимание на то, что я одет не как купец, а в европейский костюм.

- Пожалуйста! Пожалуйста! Я готов выслушать господина.

- Делегация, - начал я, - которая пришла к его высочеству наследнику шахиншаха Ирана, имеет поручение передать искренний привет от всех народностей, проживающих в Азербайджане и любящих мир и порядок. Со дня вашего приезда сюда весь народ считает себя счастливым, почувствовав власть настоящего правителя. Но радость наша омрачена неожиданной вестью о том, что ваше высочество собирается покинуть пределы вверенного вам края. Азербайджанский народ заверяет вас в том, что он окажет вам всемерную помощь во всех ваших делах. Если на вашем пути встретятся какие-нибудь затруднения, народ поможет вам справиться с ними. Тавризцы всегда искренне относились к вашей династии, были неизменно преданы ей, всегда помогали правительству шахиншаха в трудные моменты. Оставаясь верным традициям прошлого, они и сейчас готовы помочь вам. Мы заверяем вас в этом и просим отменить ваше решение.

Наследник выслушал меня внимательно и в ответ сказал:

- Вы совершенно правы. Только надеясь на помощь населения Тавриза, я взял на себя столь трудную обязанность. Об этом я не раз хотел поговорить с представителями народа. Я родился и вырос в Тавризе, глубоко и искренне люблю тавризцев. Бог тому свидетель, ни я, ни мой брат Ахмед-шах ни на минуту не забывали и не забываем вас. Тавриз самый дорогой, самый любимый для нас уголок нашей родины. Счастье нашей отчизны, спокойствие народа мы оба видим в конституционном образе правления, а поэтому мы оба принесли присягу в верности конституции. Мы будем защищать ее, как зеницу ока. Население Тавриза верит нам, а мы обязаны прислушиваться к его голосу. Наши коронованные предки правили страной, всегда чутко прислушивались к голосу народа, к его мудрому совету. И я, и его величество шах будем идти по этому пути. Передайте от нашего имени народу, что мы сделаем все для того, чтобы он был счастлив. Мы постараемся претворить в жизнь его мечты и чаяния.

После наследника слово взял Низамульмульк Он повторил то же самое. Я прекрасно понимал, что ни тому, ни другому верить нельзя.

Основная причина, заставлявшая принца покинуть Тавриз, заключалась в том, что его надежды на определенные выгоды не оправдались, он просчитался. Он думал, что Тавриз такой, каким был при Мохаммед-Али-Мирзе, когда наследник престола, проживая в Тавризе, пользовался всей властью. Он все в городе забрал в свои руки. Его помощники и пикнуть не смели при нем. Они ни во что не вмешивались. Даже споры между купцами Мохаммед-Али-Мирза разрешал сам, что давало ему большую выгодуэ Это было вскоре после заключения Туркманчайского договора, и влияние русского консула не было таким ощутимым. Теперь всего этого не было и в помине.

Если оставалась какая-то возможность брать взятки, ею пользовался шустрый Низамульмульк, а наследнику не давал и ломаного гроша. Из поступающих в казну налогов принц тоже ничего не мог прикарманить, так как все деньги поступали в Русско-Иранский кредитный банк на погашение процентов с долга Ирана России.

Разочарована была и свита принца, все его служащие, надеявшиеся нажиться в Тавризе.

Когда мы собрались уходить, глаза наследника устремились на наши руки. Было ясно, что он ждет подарков.

Выходя из зала, я положил на круглый столик, стоявший около принца, конверт, в котором лежал чек на пять тысяч туманов (в последний момент я заменил часы деньгами, мне рассказали, что принц продает все свои драгоценности). Больше никто подарков не сделал. Конечно, я знал, что деньги эти не брошены на ветер. Я дал их ему потому, что Революционный комитет решил установить связь с ним. Когда мы выходили из зала, я обернулся: принц держал конверт в руках.

* * *

У входа в телеграфную контору в городе Занджан Сардар-Рашид был убит Джумшидом. Весть об этом и о том, что убийцу задержать не удалось, с быстротой молнии облетела весь Тавриз. У трупа бывшего губернатора были найдены листовки с одной фразой:

"Такое возмездие постигнет всех царских агентов, продающих свою отчизну!"

Они были доставлены в Тавриз и, конечно, попали к консулу и наследному принцу. Узнали о них и все предатели, доселе кичившиеся покровительством царского правительства и под его защитой беззастенчиво грабившие народ. Они, как черепахи, скрылись в свою скорлупу и не осмеливались высунуть нос на улицу, особенно когда темнело. Русский консул, очень обеспокоенный таким оборотом дела, пригласил к себе Низамульмулька и предложил ему принять серьезные и решительные меры для защиты иранцев, пользующихся покровительством царя.

В эти тревожные дни посыльный принца принес мне письмо. Он приглашал меня к себе. Я полагал, что он хочет поблагодарить меня за пять тысяч туманов, но Мешади-Кязим-ага объяснил это по-другому.

- Я хорошо знаю все их привычки и повадки. Достаточно дать им повод, и они, как попрошайки, будут приставать к тебе каждый час. Нечаянно сунете им в рот палец - не отстанут, пока не откусят всю руку.

Он очень волновался, я решил успокоить беднягу.

- Ничего, не беда! Это своего рода коммерция. Мы с него сторицей возьмем за все, что дадим. Деньги - это еще далеко не самое ценное. Он нам заплатит гораздо дороже.

* * *

Было около девяти часов вечера, когда я вошел в Шамсилимаре. Принц сидел во дворе, разговаривая с садовником, который поливал цветы и рассказывал о своей жизни, проведенной в этом дворце. Мы вместе прошлись по саду, любуясь прекрасными цветами. Признаться, некоторые я видел впервые. Примерно через час мы прошли в кабинет губернатора. На его письменном столе я заметил учебник русского языка. Проследив направление моего взгляда, он сказал:

- Коль скоро мы являемся непосредственными соседями русских и нас с ними соединяют деловые связи, изучение их языка я считаю необходимым. В этом мне помогает господин консул. Уже неделю я занимаюсь с преподавателем, которого он направил ко мне.

- Мысль вашего высочества достойна внимания. Бесспорно, мы должны уметь говорить со своими соседями на их языке.

- Господин учитель (его фамилия Емельянов) человек старательный, добросовестный! Он уделяет мне много времени и подолгу засиживается со мною.

Емельянова я знал давно Он принимал деятельное участие в уничтожении революционных организаций, был учеником знаменитого жандармского сыщика Рунича, командированного в 1904 - 1905 годах в Баку для подавления революционного движения. Не было никакого сомнения, что этот матерый шпион направлен царским консулом к наследному принцу не только как преподаватель. Видимо, основной его задачей было следить за принцем и всеми его посетителями и сообщать их имена консулу. Меня это не удивило, но несколько озадачило. Весьма вероятно, что мне придется столкнуться с этим жандармом в роли учителя. Пока беспокоиться об этом было рано, надо было выяснить, для чего губернатор пригласил меня.

Принесли чай, предложили кальян, но я поблагодарил и отказался, сославшись на то, что не имею привычки курить кальян. Принц любезно предложил мне папиросу, а другую взял сам.

- Я вас пригласил сюда, - сказал он, - чтобы выразить свою глубокую благодарность. Но не думайте, что дело в пяти тысячах туманов. Нет, я хочу поблагодарить вас за чуткость, за оценку, которую вы дали мне и всей нашей династии. Вместе с вами ко мне пришли люди, большинство которых в свое время сидели со мной за одним столом, ели наш хлеб, веселились с моим отцом, впоследствии коронованным. Пользуясь благоволением моих предков, их родители стали богачами. Но теперь они не сочли нужным хотя бы для приличия преподнести мне букет цветов или пару лимонов, они ничем не выказали своего расположения к нашему роду. На фоне этой вопиющей неблагодарности и невежества не оценить вас, не выразить вам лично свою признательность я не мог. Эти люди, прислуживая русскому правительству, боясь лишиться его покровительства, не встречали меня, когда я въезжал в Тавриз. Лишь купцы и нищие приветствовали меня, а старые друзья моей семьи не оказали мне даже такого внимания, как русский консул.

Я решил воздержаться от ответа принцу, потому что не верил в искренность его слов. Его коронованный брат продал царю свою родину за сто тысяч туманов, и я не сомневался, что наследник престола, рассыпавшийся передо мной в любезностях, не задумываясь, мог бы продать сотни таких, как я, а вместе с нами и всю страну за значительно меньшую сумму. Я постарался переменить тему нашего разговора.

- Уважение и почет, которые оказал вашему высочеству господин консул, достойны представителя дружественной державы. Мы должны быть признательны царскому правительству, нашему непосредственному соседу, за все, что оно делает для нашей страны.

Я говорил еще много пустозвонных, почти бессвязных фраз, не имеющих никакого отношения к его словам. Принц понял, что я просто увертываюсь от прямого ответа и избегаю разговора о царском консуле. Он улыбнулся.

- Я говорю с вами, как с честным иранцем Я не дипломат и не люблю, когда со мною говорят на языке дипломатов. Но я не могу не признать, что вы поступаете правильно. Сейчас такое время, что один глаз не может доверять другому. Однако вы должны хорошенько запомнить одно: если нашу династию заменит другая, она все равно не забудет изменников и предателей. Поверьте мне, я не предатель и не изменник. И все, кто любит эту землю, на которой мы родились и живем, для меня роднее и милее брата. Вы можете довериться мне. Я не могу хладнокровно смотреть, когда родина моя стонет под пятой оккупантов. Я прекрасно вижу, кто что делает, о чем думает. Если я молчу, если временно терплю унижение, то только потому, что сейчас это необходимо. Другого выхода нет. Это известно всем нам! Я опять прервал его.

- Его высочеству я свято верю, уважаю его, а потому я хочу взять на себя смелость просить вас быть сугубо осторожным. Многие стремятся завоевать ваше доверие, показать себя вашим преданным другом, но по неопытности вы можете поверить им, в то время как они ни за понюшку табаку продадут вас в два счета.

- Не могу не быть признательным вам. Да, к сожалению, такие люди есть. И я вам тоже советую быть осторожным, теперь редко кто объективен и честен, большинство во всем исходит с точки зрения собственных интересов. Изменились нравы, испортились люди. Не знаю, тавризец вы или нет, я родился и вырос в этом городе. Вы не можете не согласиться с тем, что рядом с честными, преданными людьми, рядом с патриотами здесь уживаются безразличные ко всему, легкомысленные, а зачастую и продажные люди. Что поделаешь, в семье не без урода.

Наша беседа продолжалась в таком духе довольно долго, но губернатору так и не удалось заставить меня высказать свои политические убеждения. С самого начала и до конца нашего разговора я избегал острых тем. Наконец, он перешел на другое.

- Убийство Сардар-Рашида - событие немалое. Оно говорит о том, что в стране действует какая-то, довольно сильная организация, которая внушает людям страх и тревогу. Листовки, подброшенные убийцей, ясно показывают цель, которую она поставила перед собой. Черным по белому там написано, что они намерены покарать всех предателей и изменников. Теперь времена тревожные. Одного подозрения достаточно, чтобы обвинить и уничтожить человека. Поэтому-то я, зная, что вы мой доброжелатель, прошу вас, там, где надо, говорить о моей преданности родине и конституции, словом, создайте обо мне благоприятное общественное мнение.

Последние слова наследного принца пролили свет на цель его приглашения. Только теперь я понял, что его одолевает животный страх за свою шкуру. Убийство Сардар-Рашида, листовки, найденные возле его трупа, вселили в душу губернатора тревогу. Все его разглагольствования о любви к народу и родине должны были подготовить почву для этой просьбы. Я поспешил успокоить его:

- Конечно, его высочество своевременно поднимает этот вопрос. Как раньше, так и теперь общественное мнение играет колоссальную роль. Но его высочество должен на деле доказать свою любовь к родине. Вы должны быть на страже интересов народа, знать все его горести, мечты и чаяния, помочь ему. Что же касается меня, можете не сомневаться, что я при каждом удобном случае буду хвалить вас. И вовсе не потому, что вы меня просите, а потому, что я убежден в вашей горячей любви к народу и желании работать на его благо.

Мы поговорили еще немного. Я понял, что он мною доволен. Несколько раз я, ссылаясь на позднее время, на то, что ему пора отдыхать, порывался уйти, но он не отпускал меня, а я не мог открыто признаться, что устал от долгой беседы. По правилам этикета, посетитель высокопоставленного лица мог уйти только после того, как хозяин говорил ему: "Вы свободны". Поэтому я вынужден был сидеть.

Было около часу ночи, когда он задал мне такой вопрос:

- Какие темы разговора больше всего интересуют вас?

- Пожалуй, исторические, литературные, даже любовные, но только не политические. В политике я совсем не разбираюсь.

- Любите ли вы поэзию?

- Устав от работы, я люблю слушать стихи, но сам читать не могу.

- А музыку?

- По-моему, ее любят все, и я не составляю исключения.

После этого принц нажал кнопку на столе. Немного спустя вошел старый церемониймейстер, с лицом, изрезанным морщинами.

- Ужин готов? - спросил губернатор.

Церемониймейстер, молча поклонившись, удалился. Я чувствовал себя так, словно сидел на иголках. Задерживаться здесь мне совсем не хотелось, и не без причины. Если когда-нибудь возникнет конфликт между принцем и консулом, мне припомнят этот долгий визит, эту беседу наедине.

Минут через пятнадцать старый церемониймейстер вернулся.

- Ужин подан! - торжественно провозгласил он и выплыл из комнаты.

Мы последовали за ним. По дороге Мохаммед-Гасан-Мирза давал мне пояснения:

- Вот здесь был кабинет покойного Наибуссолтана, а в этой комнате Мохаммед-хан прожил около года. Тут была спальня покойного Музаффереддин-шаха, а здесь кабинет моего несчастного отца. Вот это библиотека Аббас-Мирзы.

Так мы прошли около, двадцати комнат и, наконец, попали в огромный салон.

- А этот салон со времен Наибуссолтане служил гостиной.

Стол был сервирован по-европейски, на две персоны, но еды и напитков хватило бы человек на тридцать.

Не успели мы приступить к ужину, как открылась дверь и вошли пять музыкантов, тут же начавшие играть. Спустя некоторое время вошли пять разряженных и размалеванных девиц и сели рядом с нами.

Это меня не удивило, потому что еще до приезда в Тавриз я не раз слыхал, что иранские шахи и их наследники обедают и ужинают под звуки музыки и пения. Позднее, уже в Тавризе, я частенько встречал женщин-музыкантов. Те, что играли нам, в свое время услаждали слух Мохаммед-Али-Мирзы, а девушки были специально привезены наследным принцем из Тегерана. Мне об этом говорили и раньше, а он теперь подтвердил.

Одну звали Санем-Лалезари, вторую - Духтарназ, третью Ханум-Дильфериб, четвертую - Аруси-Джахан, пятую - Захари-Махтабан. Первые три были танцовщицы, а две - певицы.

Как и раньше, я не получил удовольствия от танцев, хотя исполнительницы их были исключительно красивы. Мне никогда не нравилось, как танцуют иранские женщины. Они нагибаются, двигают животом, трясут грудью, в общем, выглядят крайне вульгарно. В их движениях нет изящества, пластики. Это не относится к иранским певицам. Их вокальное искусство очень высоко и дает огромное эстетическое наслаждение. Слушая их, человек забывает обо всем.

Аруси-Джахан пела о женской красоте на фарсидском языке:

На груди широкой неба

Показался месяц ясный.

Ну, а солнце к нам явилось

Из твоей груди прекрасной.

Чтобы лунный лик твой видеть,

Чтоб смотреть - не насмотреться,

Из моих зрачков влюблено

Все выглядывает солнце.

Только в четыре часа я смог, наконец, попрощаться с гостеприимным хозяином. Он взял с меня слово почаще навещать его.

"Эта встреча дорого обойдется мне", - думал я по дороге.

СТРАХ

Агенты и шпионы, служившие русским, были в страшной панике. Убийство Сардар-Рашида показало им, да и самому консулу тоже, что подпольная революционная организация, может не только выпускать прокламации, листовки, воззвания и вести пропаганду в мечетях. Казням Рза-балы и Рафи-заде они не придавали особого значения, считая их личной местью, но то, что произошло сейчас, никак нельзя было не принять во внимание. Подпольная организация стала внушать консулу серьезную тревогу. Он увидел ее силу, понял, что ему необходимо все время быть начеку.

Через два дня после убийства Сардар-Рашида он приказал раздать оружие всем работникам и тайным сотрудникам консульства.

Богачи и помещики, пользовавшиеся покровительством царского правительства, без стыда и совести угнетавшие народ и бравировавшие благорасположением русского консула, теперь, как кроты, попрятались в свои норы и нигде не показывались. Массы же, наоборот, воспрянули духом, стали смелее, в сердце народа снова зажегся священный революционный огонь.

Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвело убийство Сардар-Рашида на жандармского полковника Березовского, назначенного командиром тавризского гарнизона. Услышав об этом, он сейчас же вспомнил мои слова: "Вы можете мне поверить: Сардар-Рашид до Тегерана не доедет". Только теперь он понял, что я не один, что за моей спиной сильная организация, способная на очень большие политические дела. Одно это сознание привело его в ужас. Он больше и не помышлял об уничтожении нашей организации, об аресте ее руководителей. Он понял, что опоздал и просчитался. Если бы он арестовал меня немедленно после донесения Сардар-Рашида, последний ушел бы от возмездия, обстановка была бы совершенно другая. Но он прозевал, Сардар-Рашид казнен. Березовский видел, что он стал косвенным участником этого террористического акта, подрывающего авторитет царских оккупационных властей в Тавризе, чреватого печальными последствиями для него самого. Он не спал ночи, терзаясь тем, что предал строй, который из солдата сделал его полковником, что стал изменником царя, обласкавшего его, наградившего орденами. При этих мыслях, он, как ужаленный, вскакивал с постели, и, только лошадиная доза водки помогала ему обрести кратковременное успокоение. Он никуда не выходил, не показывался в штабе своего полка, не знал ничего о том, что творится в гарнизоне. Он ломал голову, как смыть с себя это позорное пятно, беспокойно шагал по своей спальне взад и вперед приложив ладони к вискам и ничего не мог придумать. Временами он решал подать прошение и уйти в отставку, сославшись на болезнь. Но это было невозможно. Прошение об отставке в такое трудное время, особенно от такого преданного и верного служаки, как полковник Березовский, всегда готового пожертвовать собою ради царя, по меньшей мере, вызвало бы подозрения. Нет сомнения, что просьба его была бы отклонена. И вдруг, как луч солнца среди туч, как освежающий ливень в палящий зной, пришел приказ:

"Принимая во внимание создавшуюся тяжелую обстановку, падение влияния царского правительства, вызванное поражением русской армии на фронте, а также беспомощностью жандармской организации в Тавризе, не сумевшей справиться со своими задачами, консульство его императорского величества нашло целесообразным поручить командование ею полковнику Крылову. В связи с этим жандармскому полку под командованием полковника Березовского, освобожденному от несения гарнизонной службы в Тавризе, приказано выступить на турецкий фронт".

Радость при мысли, что он избавлен от ответственности за события в этом страшном городе, чуть не свела Березовского с ума. Он готов был прыгать и петь от счастья, что освободился от тяжких мук и терзаний. В тот же день он пригласил меня к себе. Я нашел его веселым и жизнерадостным. Увидев меня, он вскочил с места, обнял меня, крепко пожал мою руку и быстро заговорил:

- Поздравьте меня. Мой полк направляется на фронт. О, как я мечтал об этом! Попасть на поле боя - это единственный выход из того невыносимо трудного положения, в котором, как вы знаете, я очутился. Нет предела моей радости Я уверен, что через несколько месяцев явлюсь к вам не как полковник, а в мундире генерал-лейтенанта.

Я поздравил его с новым назначением и пожелал удачи. Он в ответ достал из портфеля какую-то бумагу. Положив ее передо мной, он торжественно заявил:

- В благодарность за ваше поздравление примите от меня подарок!

Это было письмо Сардар-Рашида, в котором он доносил на меня и всю нашу организацию. Конечно, если бы не Березовский и не мои заботы о его семье в прошлом, катастрофа была бы неминуема.

Я положил письмо в карман и поблагодарил полковника.

- Вы заняты весьма опасным делом, - сказал он мне. - Опасность, грозящая вам, усугубляется моим отъездом. Учтите, Крылов человек суровый, он ни на какие уступки не пойдет. Вы должны быть очень осторожны. Если ему удастся разоблачить вас и вашу организацию, это косвенно коснется и меня. Мое попустительство станет очевидным.

- Могу вас уверить, господин полковник, наши действия никогда не повредят вашему служебному положению. Теперь я хотел бы спросить, как вы намерены поступить с вашей семьей? Возьмете вы их с собой?

- Нет, вывезти их теперь у меня нет возможности. Я оставляю их на ваше попечение. Я уверен, что вы не дадите их в обиду, и уезжаю со спокойным сердцем.

- Можете быть спокойны, я буду заботиться о них больше, чем если бы вы сами были здесь. Теперь защита их - долг моей совести и чести. Я многим обязан вам, и никогда этого не забуду. Вы сделали для меня то, чего я не вправе был ожидать и требовать от жандармского полковника.

- Да, вы правы, я сделал это, я изменил царю, моему благодетелю, и никогда не прощу себе...

Может быть, Березовский продолжал бы в том же духе, может быть, он хотел еще что-то сказать мне, но в этот момент вошли его жена и дочери, узнавшие о моем приходе. Они ещё ничего не знали о предстоящем отъезде Березовского на фронт

- Сколько дней мы жаждем вас видеть, а вы, как ясное солнышко, скрылись за горой. Папа чувствовал себя плохо и не ходил на службу. Почему вы забыли нас? И господина Аршака тоже не видно. Когда отца тут не было, вы к нам были ближе, приходили чаще, - упрекнула меня Ксения.

- Когда вашего отца тут не было, я должен был заменять его. А после его приезда я был спокоен за вас. Но я вас никогда не забывал и не забуду.

Полковник прервал меня:

- Я снова поручаю их вам, господин Абульгасан-бек!

Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Три женщины с недоумением смотрели на Березовского. Ему пришлось рассказать им о новом назначении. До вечера просидел я у них. Потом тепло простился с полковником и ушел.

Дней через пятнадцать я зашел навестить их. Женщины были в трауре. Накануне с фронта им прислали окровавленную одежду Березовского и белого коня, подаренного ему мной.

СВАДЬБА МАХРУ

После убийства Сардар-Рашида Махру-ханум все время казалась озабоченной и чем-то расстроенной. Хотя она ничего не говорила, я понимал, что ее тревожит. Она не хотела больше жить в его доме, чувствовать себя связанной с его памятью. Досаждали ей и его наследники, как саранча, налетевшие в Тавриз и вмиг расхватавшие все его имущество. Они не оставили Махру абсолютно ничего. Наоборот, не найдя в доме ничего ценного, они заподозрили ее в том, что она все украла, и не хотели отдавать ей даже ее собственные платья. Они враждебно косились на нее, не разговаривали с ней, будто ее и не было.

До смерти Сардар-Рашида все в Тавризе думали, что Махру его родная сестра. Только когда возник вопрос о наследстве, выяснилось, что кровного родства между ними нет. Отец Сардар-Рашида женился на матери Махру, когда девочке не было и двух лет.

Махру вовсе не нуждалась в наследстве, все драгоценности Сардар-Рашида были в наших руках. Но наследники были убеждены, что она захватила все. Они не желали никак примириться с этим, и, чтобы завладеть богатством, решили женить на Махру одного из родственников по имени Мотамадулаяла.

Как-то Махру пришла ко мне. Она долго молчала, наконец, подняла голову и посмотрела на меня.

- Они не дают мне покоя! - еле выговорила она.

- Кто беспокоит тебя?

- Мотамадулаяла опять посылал ко мне сваху.

- Откажи и все. Насильно же тебя не возьмут!

- Я отказываю, конечно, но они не оставляют меня ни на секунду. Расположились, как у себя дома, и постоянно теребят меня.

- Мотамадулаяла тоже живет в доме Сардар-Рашида?

- Нет. Там всего четверо женщин. Одна из них, Зарафшан-ханум, сестра Мотамадулаяла, три другие - родственницы Сардар-Рашида. Они все время угрожают принудить меня силой, если я не соглашусь.

- Бояться не надо. Ничего они не сделают. Они не страшнее Сардар-Рашида, справимся и с ними.

- При них находятся их нукеры. От них можно ожидать любой пакости.

- Хорошо, что ты решила? Хочешь ли оставить дом Сардар-Рашида?

- Поэтому-то я и пришла к вам.

- А что думает Асад?

- Асад хочет узнать ваше мнение.

- Коль скоро вы хотите знать, что я думаю, я скажу: надо поскорее сыграть вашу свадьбу. Как вы на это смотрите?

Махру-ханум ничего не ответила. На ее лице выступила густая краска. Я видел, что мои слова обрадовали ее. Еще бы! Свадьба означала конец ее нечеловеческих страданий, бесконечных переживаний. Эта женщина устала от тревог и волнений. Ее душа жаждала покоя и уюта. Смутившись, она попрощалась со мной и ушла.

Я послал Тахмину-ханум за Мешади-Кязим-агой. Он скоро пришел, так как знал, что без особой надобности я его не вызываю. Он был казначеем Революционного комитета. Получить у него деньги всегда было очень трудно, но я решил сразу же приступить к делу.

- Мешади-Кязим-ага, - начал я. - Ты человек благородный, сердечный. Тебя всегда радуют хорошие дела. И сейчас я хочу сообщить тебе приятную новость.

Он заулыбался, думая, что я укажу ему новый способ заработать. Потирая от удовольствия руки, он сказал:

- И дня не прожить бы мне без твоей милости, да не лишиться мне тени твоей над моей головой.

Я понял, о чем он думает, и улыбнулся.

- Ты сначала выслушай меня, потом успеешь говорить о моей тени над своей головой. Может быть, то, о чем я собираюсь говорить, не имеет для тебя никакого интереса? Тогда как быть с твоими молитвами, которые ты так обильно расточаешь?

Он понял, что тут торговыми делами не пахнет:

- Напрасно вы думаете, что меня интересуют только прибыли и коммерческие сделки. Меня может обрадовать все, что приятно вам.

Теперь он ожидал, что я расскажу ему о каком-нибудь событии и навострил уши.

- Надо отпраздновать свадьбу Асада с Махру, - сказал я. - Как вы на это смотрите?

- Пора, давно пора!

- Я хочу, чтобы их свадьба была торжественной. Они оба достойны этого.

Мешади-Кязим-ага молчал.

- Первым долгом надо подумать об их доме. Квартира Асада для семейной жизни не подходит. Как вы считаете?

- Поручите мне заняться этим. В разных концах Тавриза я купил девятнадцать домов. Мы с вами осмотрим их, какой вам нравится - подарим Асаду, пусть живут счастливо.

- А если я выберу дом на улице Раста?

- Что ж, это самый богатый, самый красивый дом. В нем есть и женская и мужская половины, балкон, сад, баня- все, что хотите. Я рад подарить его молодым.

- Благодарю вас, это прекрасный подарок. Всю обстановку приобретете за мой счет.

- С большим удовольствием. Можете положиться на мой вкус. Все будет сделано, как надо.

- Нужно, чтобы Махру ни в чем не чувствовала недостатка. Она много выстрадала, много сделала для народа, пусть теперь живет счастливо и спокойно.

- Не волнуйтесь. Мой вкус вам известен! Ничего для Асада и Махру не пожалею.

Мешади-Кязим-ага думал, что отделается этим, и обрадовался, что я немного от него потребовал. Но я не дал ему успокоиться.

- Для Махру надо приготовить свадебное платье.

- И это будет сделано.

- Все другие расходы по свадьбе вы тоже возьмете на себя.

Когда я кончил, Мешади-Кязим-ага обратился к Нине:

- Передай Махру, что в течение этой недели мы переселим ее в другой дом, специально для нее приготовленный. Пусть она готовится к свадьбе. Не позже сегодняшнего дня она должна оставить дом Сардар-Рашида. Оставаться там опасно, не исключена возможность провокации. Пусть временно переедет к тебе.

* * *

В эту ночь Махру должна была собрать свои вещи и переехать к Нине. Наследники Сардар-Рашида по окончании траура собирались уехать, одни в Ардебиль, другие - в Назми. Они были злы оттого, что на их долю ничего не досталось. Видя, что Махру упорно отказывается выйти замуж за Мотамадулаяла, они вызвали из Ардебиля двоюродного брата Сардар-Рашида Гусейн-Гулу-хана Этимадуссолтана и племянника Хассами Лешгяра. Все трое мечтали жениться на Махру. Каждый по-своему старался понравиться ей. Они беспрестанно переодевались, вертелись перед зеркалом, стараясь перещеголять друг друга. Матери и сестры расхваливали их, добиваясь согласия Махру. Они не могли понять, почему эта красивая и обаятельная девушка так упорно отказывает им. Никакие уговоры не могли сломить ее железной воли.

Сегодня она дала всем трем решительный отказ. Этимадуссолтан и Хассами Лешгяр, не дожидаясь конца траурного обряда, покинули Тавриз, но Мотамадулаяла проявлял упорство и настойчивость. Он решил силой заставить Махру принять его предложение. При помощи своей сестры Зарафшан-ханум он собирался увезти Махру. Подготовить все для этого он поручил своему наибу Вели. Когда, после окончания траурной церемонии, Махру должна направиться к Нине, сестра Мотамадулаяла должна была выйти вместе с ней, подать сигнал кучеру, стоящему рядом, и помочь Вели увезти Махру.

* * *

Было около девяти часов вечера. Шел проливной дождь, старожилы давно не помнили такого в эту пору года. На улице не было видно ни зги. Только при сверкании молний можно было что-нибудь разглядеть. Люди, и без того по вечерам не выходившие на улицу, в такую погоду тем более сидели по домам. Только изредка раздавались торопливые шаги нищих, спешивших из центра на окраины, в свои лачуги.

По просьбе Махру еще в половине девятого я послал за ней фаэтон Мешади-Кязим-аги. Асад сам поехал встречать ее. Подъехав к дому Сардар-Рашида, он заметил какой-то фаэтон, но ничего подозрительного в этом не нашел. "Мало ли кто может тут быть", - подумал он.

Асад довольно долго ждал Махру, но в назначенное время она не вышла. Он начал беспокоиться и насторожился.

Без двадцати десять дверь открылась и, как черные тени, из нее выскользнули две женщины, высокая - Махру и пониже - Зарафшан-ханум. На пороге обе они сколько мгновений задержались, стараясь разглядеть и не попутать фаэтоны.

Махру издали заметила красный фонарь на фаэтоне Мешади-Кязим-аги. Зарафшан-ханум стояла в нерешительности, она никак не могла сориентироваться. Махру без колебаний направилась к фаэтону. Зарафшан последовала за ней. Дверца фаэтона открылась, Тутунчи-оглы подал Махру руку, помог ей подняться, дверца тут же захлопнулась, и лошади тронулись.

Зарафшан-ханум, растерянная, осталась стоять на месте, так и не поняв, кто был в фаэтоне и чья заботливая рука помогла Махру подняться. Она надеялась, что это был Наиб Вели, и блаженно улыбалась, радуясь, что ее брат станет мужем такой красавицы и обладателем несметных богатств.

Легко вздохнув, она повернулась к дому и только теперь заметила второй фаэтон. "Интересно, а кого этот ждет?" - подумала она. В этот момент она услышала голос Вели.

- Зарафшан-ханум, почему вы задерживаетесь?

"Неужели Вели прозевал ее? Боже, она уехала на чужом фаэтоне!" мгновенно пронеслось у нее в голове.

Сердце ее остановилось, колени затряслись. Что есть мочи, она ударила себя по голове.

- Проворонили, выпустили Махру из рук! - запричитала она. - Вели, это ты?

- Я, ханум. Почему вы задержались?

- А почему ты упустил девушку?

- Что значит упустил? Ее увез наш фаэтон. Не задерживайтесь, господин Мотамад ждет вас в доме брата Эминури.

- Почему?

- Он хочет девушку вместе с вами вывезти из Тавриза. Садитесь, время уходит.

- Слава богу, а я уж думала, что мы прозевали ее, чуть сердце не выскочило.

Наиб Вели протянул ей руку и помог усесться в фаэтоне. Зарафшан-ханум удобно устроилась рядом с ним. Ее чадра промокла, она сняла ее и положила возле себя. В аристократических семьях женщины не скрывали свое лицо от нукеров.

* * *

Запряженный четверкой фаэтон мчался на восток. Кроме Зарафшан-ханум, наиба Вели и кучера, в нем никого не было.

Примерно через полчаса Зарафшан-ханум, заметив что едут они вовсе не в центр города, а куда-то на окраину, сказала:

- Наиб Вели! Мне кажется, наш кучер заблудился.

- Нет, ханум, этого быть не может! Он изучил дорогу, как свои пять пальцев.

Зарафшан-ханум немного помолчала. Вокруг была мертвая тишина. Дождь по-прежнему лил, как из ведра. Терпение Зарафшан-ханум лопнуло.

- Что это проклятой дороге конца нет?! - вскричала она.

- Не торопитесь, ханум! Остается совсем мало.

- Куда же мы едем?

- Туда, куда велел господин Мотамад!

- Разве он ждет нас не на улице Раста?

- Да, там.

- Почему же мы едем не туда?

- Дело в том, ханум, что по прямой дороге мы ехать не можем. Не шуточки, мы увезли девушку, и, конечно, должны ехать окольным путем, чтобы обогнуть город. Фаэтон, на котором везут ее, тоже направился по этой дороге.

- А он далеко от нас?

- Нет. Где-то здесь поблизости.

- Вели кучеру ехать быстрее, надо догнать их и пересадить девушку сюда, ко мне.

Наиб Вели крикнул кучеру:

- Погоняй лошадей, ханум приказывает двигаться быстрее.

Лошади помчались во весь дух. Зарафшан-ханум успокоилась. Она считала Вели одним из преданных слуг своего брата и не сомневалась в его честности. А он все время порывался заговорить с этой красивой девушкой, одетой в шелка и украшенной сверкающими, как лучи солнца, драгоценными камнями, но у него не хватало смелости, от волнения язык прилипал к небу. Наконец, он собрался было с духом, но Зарафшан-ханум заговорила сама:

- Вели, почему ты молчишь? Когда же мы, наконец, приедем?

- Если вы честно ответите мне на вопрос, я скажу, когда мы будем на месте.

- Ну, спрашивай.

- Поклянитесь, что скажете правду.

- Клянусь жизнью Мотамада, клянусь своим здоровьем.

- Ваша горничная Солтанет передала вам мое письмо?

- Да как только ты осмеливаешься спрашивать у меня об этом?

- Разве вы только что не поклялись жизнью Мотамада и своим здоровьем, что скажете правду и не утаите ничего?

- Поклялась. Но ты должен знать, что если бы я показала брату письмо, твоя голова слетела бы с плеч в два счета. Разве ты этого не знаешь?

- Что ж, значит вы благородны, если письмо никому не показали. Благодарю за великодушие.

- Если ты считаешь меня благородной, ты не должен задавать вопросы своей барыне. Твое дело получать приказания и выполнять их незамедлительно.

- Зарафшан-ханум, есть нечто, не признающее разницы между господами и слугами. Это любовь! Она не считается с искусственными барьерами между людьми. Для любви происхождение и род не имеют значения.

- А я не разрешаю тебе любить меня. И не о чем больше говорить.

- Зато мое пылкое сердце и ваша божественная красота разрешили мне любить вас.

- Разве ты не знаешь, что я помолвлена с господином Салар-Низамом?

- Как же, конечно...

- А знаешь ли ты, что стоит Салар-Низаму моргнуть глазом, и сто таких наибов Вели исчезнут с лица земли и судить его будет некому?

- Если пошло на это, я не слабее его, у меня тоже хватит и смелости и отваги. Ваш брат меня хорошо знает. Это я сделал его Мотамадом, не кто-нибудь другой. Поезжайте, расскажите ему все. Я в своем письме был вежливым и почтительным с вами. Я писал, что люблю вас, писал потому, что я не находил подходящего случая объясниться с вами, писал о вашей неземной красоте, что же в этом плохого? Но теперь больше нет надобности писать письма, изливать свою душу мертвой бумаге. Богиня красоты, повелительница моего исстрадавшегося сердца сидит рядом со мною, мы мчимся к счастью. Страдания мои остались позади.

- Ты что? Белены объелся? Кто это объясняется в любви девушке, имеющей жениха?

- А что, нельзя?

- Конечно. Еще спрашиваешь!

- А разве сегодня вечером ваш брат не собирался увезти чужую невесту? Не помогали ли вы ему? Почему вашему брату можно, а мне нельзя?

- Он делал это по другим соображениям. Его побуждали другие мотивы.

- Если вашему брату не удалось украсть чужую невесту, зато мне удалось это. Я увез красавицу, подобной которой на всем свете нет. Да, я украл ее. Мне посчастливилось, благодарение аллаху за удачу.

- Я не разрешаю тебе говорить подобные глупости!

- Бог с вами, зато моя удача разрешает. Теперь вы навсегда моя.

Только сейчас Зарафшан-ханум поняла, что попала в ловушку. Обеими руками схватилась она за голову.

- Горе мне, аллах великий, где я?

Наиб Вели обнял ее и прижал к себе.

- Не бойся, богиня моя, ты в объятиях Вели, который любит тебя всей душой, всем сердцем! - Он прильнул к ее губам страстным поцелуем. - Бояться не надо. Подумай сама, чем Салар-Низам лучше меня? Кто из нас красивее? Кто он? Палач несчастных крестьян, потерявший совесть, сотнями казнящий невинных, голодных людей, не имеющих защиты? Может ли любить этот человек без сердца, коварный, как хищный зверь? И как бы ты могла стать женой того, чьи руки обагрены кровью? Я отвезу тебя к матери. Она прижмет тебя к груди, как родную дочь. Не бойся, что я нукер, мы будем жить, не зная нужды. И честь моя ничем не запятнана. Ни Мотамад, ни Салар-Низам не могут сравниться со мной. Мои родные защитят нас обоих от любых покушений. Не волнуйся, не беспокойся, дитя мое!

Зарафшан-ханум начала просить Вели:

- Я прощу тебе твою грубую выходку, не скажу ничего ни брату, ни Салар-Низаму. Все драгоценности, что есть у меня, подарю тебе, только дай мне вернуться в Тавриз, умоляю тебя!

- Нет, я отвезу тебя домой, к моей матери!

Зарафшан-ханум удивленно спросила:

- Ты в самом деле хочешь отвезти меня к своей матери?

- Да, ты будешь ее невесткой и другом моей жизни.

- Значит, мы едем не туда, где нас ждет мой брат?

- Нет.

- А куда же делась эта девушка?

- Она поехала со своим женихом.

- Наиб Вели, отпусти меня. Даю слово, став женой Салар-Низама, я отвечу взаимностью на твою любовь.

- Нет, ханум! Унижать вас я не стану. Я не хочу, чтобы вы были нечестны! Не хочу быть виновником вашего позора.

- А увезти меня насильно? Разве это не унижение для меня?

- Нет, красавица моя! Я очень хорошо знаю, что Салар-Низама вы не любите. Мне известно также, что я нравлюсь вам, а то я никогда не решился бы на такой шаг. Скажите честно, любите вы меня или нет?

Зарафшан опустила голову. Наступила пауза, которая показалась Вели вечностью. Наконец, едва слышным голосом девушка проговорила:

- Да, я люблю тебя всем сердцем!

Они умолкли оба, упоенные неожиданной и желанной близостью, чувствуя дыхание друг друга. Фаэтон тем временем свернул на Маразинскую дорогу. Они прижались друг к другу, их сердца бились в такт. Они забыли обо всем на свете, Зарафшан не думала больше ни о брате, ни о Салар-Низаме.

Вдруг она вспомнила Махру и, посмотрев Вели в глаза, сказала:

- Какая она хорошая, эта девушка! Спасибо ей. Если бы не она, мы никогда не были бы вместе. Всю жизнь мы должны благодарить ее и желать ей счастья.

Вели крепко поцеловал любимую и, облегченно вздохнув, ответил:

- Все проходит, события сменяют друг друга, но мы всегда будем вместе.

НОВОГОДНИЙ БАНКЕТ У РУССКОГО КОНСУЛА

В ноябре 1915 года между Англией и Россией с одной стороны и Ираном с другой начались переговоры о сохранении последним нейтралитета. Министр иностранных дел России Сазонов в памятной записке английскому послу в Петербурге, писал:

"За соблюдение нейтралитета Иранское правительство требует расторгнуть договор, заключенный между Англией и нами в 1907 году. Допускать этого ни в коем случае нельзя".

Некий купец Мирзоян взял на себя роль посредника в этих переговорах.

По договору 1907 года Иран был разделен на две сферы влияния. Северный Иран подчинялся России, Южный - Англии. Вместо расторжения договора он предлагал в качестве компенсации установление в Кербале и Наджефе протектората Англии, наподобие Боснии и Герцоговины в Европе и Египта в Африке. Царское правительство в суматохе замышляло учредить в Тегеране военное губернаторство, чтобы расширить зону своего влияния, но этому препятствовали англичане.

В то же самое время государственные деятели Ирана Эйнуддовле и Ферманферма вели переговоры с Россией, целью которых было вовлечение Ирана в войну на стороне России. Конечно, они предавали интересы своей родины за солидную сумму. Когда об этом узнал молодой шах, у него тоже потекли слюнки. Он вызвал русского посла Эттера и заявил, что будет верен пути, избранному его августейшими предками, сохранит нейтралитет. При этом он намекнул, что рассчитывает на благодарность со стороны своего высокого друга императора России.

Эттер послал министру иностранных дел Сазонову телеграмму:

"Почти все деньги, которые находились в моем распоряжении, израсходовал на взятку Эйнуддовле. У меня осталось всего тридцать пять тысяч туманов. Если вы согласны отпустить мне дополнительные средства, я пообещаю шаху сто тысяч туманов".

Перемена отношений между Эттером и шахом не могла не сказаться в Тавризе. Консул отказался от методов принуждения в пользу методов умиротворения. Совершенно неожиданно наследный принц начал устраивать балы, приемы в Шамсилимаре на широкую ногу. Огромные расходы он покрывал, конечно, за счет взяток от консула. Однако это не мешало последнему опутывать принца паутиной шпионажа и слежки.

Снова начал закатывать балы и консул. На прием, устроенный в честь наступающего Нового года, впервые был приглашен и Мохаммед-Гасан-Мирза. Билеты были разосланы сотрудникам английского и американского консульства, нескольким иранцам, принявшим русское подданство, местным купцам и аристократам, которым покровительствовал консул, высшим чинам русского гарнизона. В числе гостей был и небезызвестный Емельянов, недавно изгнанный принцем из дворца. Я тоже получил приглашение. Я знал, что сотрудники американского консульства будут на банкете, но что мисс Ганна наберется смелости и приедет в русское консульство, я, признаться, не допускал и мысли. Когда мы с Ниной вошли в зал, мисс Ганна прохаживалась под руку с женой Фриксона. Конечно, ничего особенного в ее появлении не было. С тех пор, как она работала на немцев, прошло уже несколько лет, как говорится, много воды утекло, да и консул был давно другой, а документы, по которым можно было установить шпионскую деятельность мисс Ганны, находились в наших руках.

Фриксон и его жена, увидев меня еще издали, подошли ко мне. Мисс Ганна сперва, видимо, не решалась последовать за ними, она вначале немного замешкалась, но потом смело направилась в мою сторону. Подойдя, она крепко пожала мне руку. Я познакомил ее с Ниной. В этот момент я пристально следил за ней. Лицо ее на мгновение залилось яркой краской, но тут же побледнело, руки едва заметно дрожали. Нина обратила внимание на это, но спросить ничего не могла, так как жена Фриксона атаковала ее. Вдруг в зале произошло замешательство, все обернулись к дверям. На пороге показался наследник иранского престола Мохаммед-Гасан-Мирза. Под руку с ним шла красивая высокая девушка. За ними следовали русский и английский консулы.

Гости выстроились в две шеренги и, по обычаю, сложив на груди руки, отвешивали принцу глубокие поклоны. Он любезно кивал в ответ, а тем, кому хотел выразить особое расположение, пожимал руки. Познакомившись с Фриксоном и его женой, он подошел ко мне, ласково улыбаясь пожал мне руку и указал на свою даму.

- Княжна Осипова*.

______________ * Княжна Осипова принадлежала к царской фамилии, была сестрой великого князя, убившего Распутина.

Я поклонился и представил Нину. Гости снова почувствовали себя свободно. Женщины, оживленно беседуя, расхаживали по залу, мужчины разбились на группы. Я внимательно следил за спутницей принца. Она скорее была похожа на артистку, игравшую роль княжны, чем на настоящую княжну. Я был почти уверен, что она подослана к принцу как агент консула.

Кто мог поверить, что в самый разгар мировой войны княжна Осипова решится покинуть Петроград и приехать в Иран, который в любую минуту мог стать театром военных действий? И что ей тут было делать? Этот прием выдавать шпионов за известных аристократов был не нов.

Отведя Нину в сторону, княжна долго беседовала с ней, а я вместе с Фриксоном, его женой и мисс Ганной ходил по залу. Мохаммед-Гасан-Мирзу занимали русский и английский консулы. Они не отходили от него ни на шаг. Несомненно, они вели с ним дипломатические разговоры, убеждали его, что их правительства хотят видеть Иран независимой державой и будут всячески помогать ему и защищать его. Может быть, их беседа продолжалась бы еще долго, но, попрощавшись с Ниной, княжна подошла к Мохаммед-Гасан-Мирзе и взяла его под руку.

Ровно в полночь гостей пригласили к столу. Княжна и принц сели на почетном месте. Справа от них поместился английский консул, слева - русский.

Первый бокал был поднят за здоровье Мохаммед-Гасан-Мирзы и княжны Осиповой. Хозяин снова и снова лицемерно повторял то, что всем присутствующим давно уже надоело слушать, говорили о свободе и независимости Ирана, в то время как в стране не осталось ни одной неоккупированной деревни, о славе и величии шахиншаха, власть которого была сведена на нет.

Мы с Ниной сидели в стороне и все время наблюдали за наследным принцем, сделавшимся игрушкой в искусных руках европейских дипломатов. Мисс Ганна сидела напротив нас. Она внимательно следила за мной и за Ниной, все время стараясь определить, какие между нами отношения.

В три часа ночи наследник престола попрощался с консулами, но прежде чем направиться к выходу, подошел ко мне.

- Я не знал, что ваша жена европейка. Княжне она очень понравилась. Прошу вас вместе пожаловать к нам. Княжна здесь одинока, ей тоскливо. Она наша гостья, нужно ее развлечь. Мы ждем вас.

Княжна в свою очередь пожала мне руку и похвалила Нину:

- Ваша супруга - замечательная женщина. Поздравляю вас с таким удачным выбором.

КНЯЖНА ОСИПОВА

Революционный комитет был обеспокоен тем, что, избавившись от Емельянова, наследный принц оказался под надзором княжны Осиповой. Я был убежден, что он попадет под ее влияние. Каджары были падки на женщин, и Мохаммед-Гасан-Мирза не составлял исключения. Еще до его приезда в Тавриз, целая толпа его возлюбленных прибыла в город. Можно было не сомневаться, что княжна сделает гораздо больше, чем все шпионы русского консульства вместе взятые.

Удивительнее всего было то, что не прошло и месяца со дня удаления Емельянова, как во дворце появилась эта женщина. Как попала она сюда? Этот вопрос не давал мне покоя.

Я решил спросить об этом у Нины, ведь на новогоднем банкете у царского консула она долго беседовала с мнимой княжной.

После возвращения с банкета она не разговаривала со мной, даже Меджида не подпускала ко мне. Единственное, на что она могла обидеться, это на близкие отношения с мисс Ганной, о чем у нее зародились подозрения, едва только она заметила, как та изменилась в лице, увидев нас вместе.

Тем не менее, когда я позвал ее, она тут же пришла, правда с Меджидом. Нина держала себя так, будто мы недавно познакомились. Войдя, она сухо поздоровалась, уселась в стороне, поправила воротничок Меджида и стала гладить его волосы.

Я хотел нарушить воцарившееся неловкое молчание, но вопрос мой был явно неуместным:

- Тебе нездоровилось?

- Больных навещают, чтобы справиться о здоровье. Первый раз вижу, чтобы для этого больного вызывали. На это способен только ты, никто другой.

Она волновалась. Голос ее прерывался. Помолчав немного и, видимо, успокоившись, она спросила:

- Кто была та девушка?

- Какая?

- Девушка, с которой ты меня познакомил на новогоднем банкете у консула. И почему она приревновала тебя ко мне, когда услышала мое имя? Почему ее бросило в дрожь? Почему она так часто менялась в лице?

- Странно. Разве ты не знаешь ее? Разве я не говорил тебе о ней?

- Нет! Не говорил!

Мне не оставалось ничего другого, как рассказать подробности моего знакомства с мисс Ганной, о ее услугах Революционному комитету. Я напомнил Нине, что сведения, которые она сама принесла нам о Ганне, помогли своевременно отослать ее из Тавриза и спасти от ареста. Нина заинтересовалась моим повествованием и стала даже проявлять любопытство. Я рассказал, как Рафи-заде обманул ее и повел в цыганский притон, как мы спасли ее оттуда и организовали убийство Махмуд-хана, почему Рафи-заде скрылся из Тавриза. Не забыл я и его возвращения в качестве шпиона, и списка революционеров, составленного им, и как мисс Ганна помогла нам казнить его.

Нина почувствовала облегчение. Лицо ее засияло, словно она скинула с плеч тяжелую ношу, изнурявшую ее. Она встала и крепко обняла меня:

- Как я, счастлива. Герой, которого женщины ищут в романах, сидит передо мной. - Она приблизила свои губы к моим, но Меджид вклинился между нами и прильнул своими маленькими сочными губками ко рту Нины.

Нина загорелась желанием повидать мисс Ганну и подружиться с ней. Я обещал ей это, хотя понимал, что не так просто подготовить к встрече мисс Ганну, погасить в ней огонь ревности.

Окончательно успокоившись, Нина начала трогательно заботиться обо мне и Меджиде, а я ни о чем другом и не мечтал. Она подзадоривала мальчика задавать мне вопросы, ей нравилось, когда мы беседовали.

В это время вошла Тахмина-ханум. Увидев, что Нина задержалась у меня, она испугалась, что мы поссорились. Найдя нас в хорошем настроении, добрая женщина заплакала от радости. Меджид не мог спокойно видеть ее слезы, вскочил с места и подбежал к ней.

- Мама, почему ты плачешь? Я же не больной! - и повис на шее Тахмины-ханум.

Воспользовавшись моментом, я спросил Нину о княжне, поселившейся во дворце наследного принца.

- Что ты думаешь об этой княжне, которая приехала на банкет с принцем?

Нина улыбнулась.

- Нет никакого сомнения, что она не княжна. Ее манеры, разговор ясно свидетельствуют, что это опытная шпионка. Двух мнений не может быть. Разве в жандармских организациях мало таких "княжон"? Как она говорит, портрет наследного принца она случайно увидела на выставке у одного фотографа в Таганроге и влюбилась в него. Она стала переписываться с ним и, наконец, высказала желание повидаться. Он пригласил ее к себе в гости. Это еще не все. Она метит дальше, она сказала мне: "Если его высочество согласится, я приму магометанство и останусь навсегда в Тавризе". О, от этой шпионки он так легко не отделается. Если она не такая уж искусная разведчица, зато чертовски-красива. Она опутает его своими чарами, вот увидишь. Восточным, властелинам только это и нужно.

- Не допустим! Таких шпионов мы видели немало, - ответил я Нине.

* * *

Нужно было во что бы то ни стало разоблачить княжну,. подосланную к молодому наследнику под видом влюбленной в него красавицы. Первым долгом мы отпечатали изящные именные бланки принца на русском и французском языках. На одном из бланков я составил письмо от имени Мохаммед-Гасан-Мирзы князю Осипову в Петроград.

"Уважаемый князь!

Милостью всевышнего род мой наделен могуществом и славой. Наше благородство, великолепие наших дворцов вам хорошо известны. Распространяться об этом не буду. Наши дружеские и добрососедские отношения с Российской империей установились в давние времена. Мои августейшие родители и прадеды ценили эту дружбу и я, продолжая их традиции, всемерно стремлюсь не только сохранить, но и углубить ее. Счастливая случайность предоставила мне прекрасную возможность для этого. Приезд в Тавриз ее сиятельства княжны, надеюсь, явится началом для более тесного сближения царствующей династии Романовых с династией шахиншахов в Иране. Ее сиятельство княжна, поселившаяся в нашем тавризском дворце Шамсилимаре, чувствует себя великолепно. Как старшему брату, она передает вам свой привет и радость от встречи со мною и просит вашего благословения на наш брак.

Ее сиятельство надеется, что вы, хотя бы коротеньким письмом ответите нам. Княжна сама написала вам несколько строк, которые я посылаю вместе с моим письмом.

Мы оба надеемся, что ваш ответ будет залогом нашей счастливой семейной жизни.

Наследник иранского престола

Мохаммед-Гасан-Мирза".

* * *

Тем временем события в Иране развивались своим чередом. Царские войска, расположенные в местечке Ени-Имам, были готовы по первому приказу командования оккупировать Тегеран. Ферманферма, душой и телом преданный русским, находящийся от них в материальной зависимости, всеми силами подготавливал для этого почву.

В результате беспрестанного нажима русских и англичан иранское правительство решило отказаться от нейтралитета и объявить войну Турции и Германии. Однако в компенсацию за это оно потребовало так много, что министр иностранных дел России Сазонов посоветовал шаху воздержаться от присоединения к союзникам.

В конце 1916 года Ахмед-шах Каджар объявил о своем отречении от престола. Сделано это было с согласия английского и русского правительств, которые материальное обеспечение его приняли на себя. Однако англичане были категорически против возвращения на престол Мохаммед-Али-шаха, придерживавшегося русской ориентации. В связи с этим Сазонов в письме Эттеру еще раз предложил назначить в Тегеран военного генерал-губернатора.

В это время Ферманферма составил план протектората России над Ираном и представил его русскому послу в Тегеране. Это было формальным юридическим закреплением той политики, которую царский империализм проводил здесь давно. За известную сумму, полученную от русского посла в Тегеране, шах согласился на увеличение казачьей бригады. Россия получила конвенцию на эксплуатацию шоссейных и железных дорог, на разработку полезных ископаемых.

В Азербайджане дело обстояло примерно так же. Низамульмульк за ничтожную сумму продал русскому консулу всю власть. Все градоначальники были послушным орудием в руках царских чиновников, которым они продавали свою родину оптом и в розницу.

Народ жил в ужасающей нищете, не было конца произволу, эксплуатации и вымогательствам. Его притесняли, над ним издевались местные богачи и иноземные поработители. Страна изнывала под этим двойным гнетом.

Хотя царский консул и был негласным хозяином Азербайджана, он все же проявлял некоторую осторожность, так как очень боялся, что потерявший терпение народ восстанет. Не так обстояло дело в других районах Ирана, например, на юге. Там никто не считался с населением и не боялся его.

Наследный принц в последнее время ничем не интересовался, кроме подачек от царского консула и своей княжны.

В ожидании ответа от князя Осипова, мы делали приготовления к разоблачению Низамульмулька.

ВИЗИТ К МИСС ГАННЕ

После казни Рафи-заде я видел мисс Ганну всего один раз, на новогоднем банкете у консула. По-видимому, она сама не хотела встречаться со мной. Раньше, когда у меня не было времени навестить ее, она разыскивала меня, писала мне письма или справлялась о моем здоровье. Теперь же она ничего не предпринимала. Мне необходимо было повидаться с ней. Секретарь американского консульства Фриксон был болен. Я должен был узнать кое-что через мисс Ганну. Поэтому я решил поехать к ней, несмотря на свою чрезвычайную перегруженность. Сделать это надо было непременно сегодня и до одиннадцати часов вечера, так как на это время я был приглашен во дворец Шамсилимаре на банкет, устроенный в честь именин княжны Осиповой. Ехать туда, ничего не зная о политической обстановке в стране, было, по меньшей мере, неразумно и бесполезно.