Тайна умрет со мной

Глава 17 Мальчик на мосту

18 сентября 1964 года

— Почти приехали, мисс Бирн, — сообщил Аллен.

Айрис подняла глаза от блокнота, в котором записывала все те вопросы, что у неё за сегодня накопились, и увидела в конце дороги острую крышу церкви святых Марии и Этельбурги.

Ей нужно было хорошенько расспросить миссис Хинсли, экономку в дому священника, об отце Мейсоне и о приходе, но вместо того, чтобы ещё раз подумать над будущими вопросами, она думала о том, что обнаружила в кабинете Руперта Вентворта: портрет человека, которого он можно сказать что не знал и который был ему отцом лишь по документам.

Ещё среди журналов и книг по обустройству дома и сада Айрис заметила несколько очень неожиданных для Руперта изданий. Например, британские и американские медицинские журналы и книгу некоего Герберта Юджина Уолтера «Генетика: Введение в изучение наследственности».

Ещё Айрис нашла небольшой листочек, на котором буквами, похожими на детские, было написано: «Д-р Джеймс Эмери, Манчест. унив. Связаться». А чуть ниже в жирном, много раз обведённом кружочке были написаны два фамилии без всякого пояснения:

Бамбергер

Уоткинс

Айрис очень сильно сомневалась, что генетика входила в сферу профессиональных интересов Руперта Вентворта.

Он тоже пытался найти своих родителей?

Но это делают совсем не так. Ни один учебник по генетике не поможет найти человека.

Айрис не знала, что и думать. И даже про что ей сейчас думать: про то, что Руперт соврал насчёт почерка, про его необъяснимый интерес к генетике или про то, что несмотря на все старания отца Мейсона всё равно должны были остаться следы, зацепки, ведущие к настоящим родителям Руперта. И Айрис нужно было их найти. В конце концов, ребёнок — это не сумка, или портсигар, или кольцо, его не спрячешь.

Айрис заранее позвонила в церковь Марии и Этельбурги и договорилась о встрече с миссис Хенсли, поэтому не стала заходить в саму церковь, а пошла сразу домику священника. Она знала, что у него есть вторая дверь, ведущая не на церковный двор, а на одну из соседних улиц.

Миссис Хенсли оказалась дамой очень преклонных лет и очень непреклонного вида, худой и прямой, как палка, с неулыбчивыми глазами и поджатыми губами. При взгляде на неё, у Айрис всё упало: из такого человека обычно ничего не вытянешь.

Миссис Хенсли испекла к приходу Айрис абрикосовый крамбл, и Айрис из вежливости опять пришлось сесть за стол, хотя она пила чай с Кристиной час назад. Миссис Хинсли несмотря на суровый вид оказалась разговорчивой. Но не такой, как Кристина, которая беспрерывно болтала; Айрис показалось, что миссис Хинсли по сути своей была молчуньей, но когда её спрашивали о чём-то, она рассказывала всё, что ей было известно, с готовностью и в мельчайших подробностях. Её, по-видимому, тронула история о мальчике-сироте, который решил найти своих родителей, и она изо всех сил старалась помочь Айрис. Она подтвердила то, что сказал отец Трокмортон: в их приходе не было католической семьи, чей ребёнок бы остался без попечения родителей во время Блитца. И она не помнит таких семей не из прихода, просто живущих рядом. Айрис поинтересовалась, не было ли бедных семей или незамужних женщин, которые бы могли отдать ребёнка, не имея возможности заботиться о нём. Миссис Хинсли вспомнила несколько имён, но постоянно не подходили то возраст, то пол. Чаще всего таких детей отдавали на усыновление вскоре после рождения, а не в двухлетнем возрасте. Но Айрис всё равно всё записала — прошло более двадцати лет, и миссис Хинсли могла помнить неверно.

Айрис надеялась, что та расскажет что-то про отца Мейсона, что могло бы стать зацепкой, но и тут ей не повезло. Он никогда не упоминал, что отвозил в Сассекс ребёнка для усыновления.

— Да нам и не до разговоров было, тут такое творилось! Постоянные налёты, постоянный страх… Увечья, смерти. Отец Мейсон хорошо справлялся. Негоже так говорить, но хорошо, что он тогда пришёл на место отца Мура. Тот был жёстким человеком. В нём было мало милости. В тяжёлые времена люди ищут утешения, а найти его у отца Мура было ой как трудно. Отец Мейсон был совсем другого склада. Чуткий, понимающий… Жаль, что он решил оставить церковь.

— А вы знаете, почему?

— Не знаю. Он не объяснял причин. Один раз только сказал, что не считает себя достойным, но было ли это причиной ухода — не знаю. Мы с ним не очень-то сблизились.

Разговор с миссис Хинсли помог только в одном: она подтвердила, что отец Мейсон в Лондоне ни с кем кроме как по делам церкви не общался, знакомых, не связанных с церковью у него не было, так что, получалось, ребёнок должен был быть из Олд-Форда или, по крайней мере, из ближайших к нему мест, вроде Боу.

Под конец миссис Хинсли посоветовала Айрис посмотреть старые газеты:

— Мы публиковали объявления о сборе средств, и иногда в них писали, для кого собираем, например, дом был разрушен во время налёта или выгорела квартира. Может быть, я что-то забыла, а там будет написано… И другие церкви тоже объявления печатали, англиканские, я имею в виду. Церковь святого Павла, правда, она закрылась, в неё бомба попала, но это, кажется, уже позднее марта было… Потом церковь святой Марии в Боу, церковь Всех святых, церковь святого Варнавы, — миссис Хинсли загибала пальцы. — Хотя эта тоже уже не действовала…

— А в какие газеты давали объявления?

— В наши, местные. В «Ист-Лондон Эдвертайзер» точно и ещё в какие-то.

В библиотеке, адрес которой Айрис подсказала миссис Хинсли, сказали, что настолько старые номера нужно будет поднимать из архива, и поэтому придётся ждать от получаса до часа. Айрис написала заявку и отправилась обедать, хотя есть ей не хотелось. Она рассудила, что правильнее будет сделать это сейчас, а потом, уже не прерываясь работать с газетами до вечера.

Соглашение об усыновлении Руперта было подписано 30 марта 1941 года, и Айрис решила отсматривать «Ист-Лондон Эдвертайзер» от этой даты, двигаясь назад.

Найти в газетах упоминание о том самом ребёнке было маловероятно, Айрис это понимала. Но она надеялась найти хотя бы косвенные «улики»: сборы средств, списки погибших во время авианалёта, некрологи… Она понятия не имела, что ищет, но надо же было с чего-то начать. Вернее, чем-то продолжить расследование, которое в церкви Марии и Этельбурги зашло в тупик.

Слова миссис Хинсли про местные газеты очень помогли. В городских или национальных, скорее всего, просто писали бы про то, сколько домов разрушено и сколько людей погибло. В местных газетах упоминались фамилии, возраст и место работы погибшего, адреса домов, а иногда даже упоминалась семья. Последнее было очень полезно. Например, если было указано, что погибла «Памела Энн Моррис сорока восьми лет, мать троих детей, средний из которых служит в 14-ом/20-м Его Величества гусарском полку», то можно было сделать вывод, что даже младшему ребёнку не могло быть двух лет. А если это была «Барбара Слейтер двадцати шести лет, вдова, мать двоих сыновей», то её имя стоило выписать.

Она читала только те новости и объявления, которые могли иметь отношения к её поискам, но за некоторые другие заголовки глаза сами цеплялись. В самом первом из номеров, который она просмотрела, за 28 марта 1941 года, они зацепились за объявление о поисках ребёнка.

Там было фото и надпись чуть ниже:

ПРОПАЛ ТОНИ ХЬЮЗ, 2 ГОДА

Это было совсем не то, что она искала. Ей нужен был мальчик без родителей, а здесь были родители — Марта Хьюз и Рональд Хьюз, проживавшие на Осмонд-стрит, — оставшиеся без ребёнка.

Два года — вот что её зацепило.

Снимок был плохого качества, и личико ребёнка, как часто бывает со старыми фото, напоминало гладкое яйцо с тёмными дырками там, где должны быть глаза и ноздри, и изогнутой полосочкой на месте губ. Ребёнок на фотографии был одновременно ни на кого не похож и похож на любого мальчика двух лет. Или девочку. На пол указывали только коротко остриженные светлые волосы, а лицо могло принадлежать кому угодно.

Айрис перелистнула страницу и начала просматривать газету дальше. Эту, а потом следующую, и ещё одну.

Кончики пальцев вскоре стали чёрно-перламутровыми от плохой, легко сходящей типографской краски, но Айрис, к сожалению, не взяла с собой перчаток. Когда она уезжала из Эбберли, то не думала, что опять окажется в библиотеке.

Она иногда останавливалась и давала себе отдых, потому что начинала замечать, что скользит глазами по объявлениям и статьям, не улавливая смысла написанного, а потом принималась за работу снова.

Она дошла уже до первой недели января, выписала несколько фамилий, а Тони Хьюз всё не шёл из головы.

Нет, он не подходил! Если бы отец Мейсон нашёл ребёнка, он бы не стал искать ему семью, потому что немедленно узнал бы из газет, что его ищут.

Дойдя до 14 декабря Айрис сдалась.

Она вернулась к марту и прочитала, что ещё было написано про исчезновение Тони Хьюза.

Мальчик исчез в четверг, 27 марта, в шесть часов двадцать минут утра на мосту через реку Ли.

Вот и всё, «Эдвертайзер» не специализировался на новостях, так что из обстоятельств исчезновения было указано лишь то, что могло помочь в поисках.

Айрис подтянула к себе другие газеты.

В «Ист-Лондон Обсервер», который ей тоже выдали из архива, про Тони Хьюза было написано чуть больше.

Миссис Хьюз катила перед собой коляску с младшим ребёнком, отвлеклась на него, когда он расплакался, и не сразу спохватилась, что Тони нет рядом. На мосту в это время людей почти не было. Единственный прохожий шёл впереди и сказал, что ничего не заметил, оглянулся только тогда, когда услышал плач младенца. Мальчика рядом с коляской он не видел, но из-за темноты не может точно сказать, что его не было. Полиция предполагала, что Тони, оставшись без присмотра, мог пролезть между прутьями ограждения и упасть в реку.

Ещё Айрис узнала, что отцу Тони было тридцать четыре, и он работал в железнодорожном депо, матери был двадцать один год. У Тони была сестра и двое братьев.

Айрис пролистала более поздние выпуски газеты: за седьмое, четырнадцатое и двадцать первое апреля, но про Тони так и писали как о ненайденном. Двадцать восьмого апреля объявления о поиске уже не было, как и в майских номерах.

В апрельских и майских номерах «Доклэндс Эдвертайзер» и «Ист-Лондон Эдвертайзер» тоже не было никакой новой информации; только объявления и поисках, которые потом перестали публиковать.

Мысль, конечно, была безумной: католический священник похищает двухлетнего ребёнка в Ист-Энде и увозит в Сассекс, где его усыновляет богатая и знаменитая женщина.

Кроме близости дат и возраста ничто не указывало на то, что истории связаны, но это каким-то невероятным образом могло объяснять, почему никто ничего не знал о том, что отец Мейсон занимался усыновлением осиротевшего ребёнка. Но одно то, что он указал в соглашении вымышленную организацию и вымышленное имя, уже говорило о том, что дело было тайным, запутанным. Священник обманул нотариуса и судью, почему бы ему не быть ещё и похитителем?

Айрис стиснула пальцами виски́.

Она как будто блуждала по бесконечному лабиринту. Каждый раз, когда она думала, что вот тут-то будет выход, всего лишь появлялась новая развилка.

Айрис оставалась в библиотеке до пяти вечера и вышла из неё с ощущением, что ни на что не годна. Она потратила столько времени, столько сил, и ничегошеньки не нашла. Она чувствовала себя человеком, который читает невероятно запутанный детектив и обнаруживает, что последняя страница с разгадкой выдрана; он бежит в библиотеки, в букинистические магазины, даже в издательство, и никто не может ему помочь: экземпляров больше не сохранилось. Один пропал, другой сгорел, третий был разорван, и так с каждым, — как будто книгу преследовал злой рок.

У неё был список имён погибших и фотокопия статьи про Тони Хьюза. Вот и весь улов за сегодня.

В следующий раз можно будет наведаться в Сомерсет-Хауз и узнать, какого возраста были дети тех людей, чьи имена она выписала. И ещё было бы неплохо узнать дату рождения Тони Хьюза — на всякий случай. Ему только-только исполнилось два года или было уже почти три?

Айрис задумалась. Она бы не смогла отличить двухлетнего ребёнка от трехлетнего. Судья, если ему вообще показывали ребёнка, тоже мог не разбираться в малышах. То есть, Руперту могло быть и не два года вовсе.

От этой истории с ума можно было сойти.

Недалеко от входа в библиотеку стояли красные телефонные будки. Айрис набрала номер матери.

Они разговаривали два дня назад — мать начала звонить часто после того, как узнала из газет, что расследование в Эбберли возобновилось, — но теперь задать ей несколько вопросов хотела Айрис.

— Пожалуйста, не спрашивай, зачем мне это нужно, — сказала она, — просто ответь. Ребёнок какого возраста может сойти за двухлетнего? Понятно, что пятилетний уже нет, а вот трёхлетний? Или, например, ребёнку полтора года — он сильно отличается от двухлетнего?

Мать хмыкнула и замолчала.

— Сложно сказать, — ответила она наконец, — если ребёнка плохо кормили или он тяжело болел, то и четырёхлетний может походить на двухлетку. Но такое редко случается. Я бы сказала, что трёхлетнего с двухлетним уже мало кто спутает. Полтора года и два… Можно спутать, если давно не имел дела с маленькими детьми. Некоторые дети в полтора года бывают очень крупными, отличаются они скорее поведением, тем, что умеют и не умеют делать. И, Айрис, с тобой всё хорошо?

— Да, всё отлично. Работаю с документами.

Они ещё чуть-чуть поговорили, и Айрис повесила трубку.

Мимо телефонной будки прошли три девушки — несмотря на прохладный ветреный день в коротких юбках, которые виднелись из-под не менее коротких пальто. Все были ярко накрашены, в ушах качались крупные серьги чуть не до плеч, туфли на платформе блестели лаком.

Айрис, по привычке надевшая тёмное, казалась себе настоящим книжным червём.

А ещё девушки смеялись, а она нет. Она постоянно металась в мыслях от пятьдесят восьмого года к сорок первому, так что ей уже казалось, она сама живёт вовсе не в шестьдесят четвёртом…

В кого она превращается?

Она решила позвонить миссис Хинсли. Та была очень мила, сказала обращаться к ней, если возникнут ещё вопросы, и дала свой домашний номер. Айрис спросила, может ли она заехать к ней буквально на пять минут. Миссис Хинсли не возражала.

Аллен наверняка думал, что они сейчас поедут в Эбберли, но Айрис была вынуждена его разочаровать. Она протянула ему блокнот, где был записан адрес миссис Хинсли, и попросила поехать туда.

— Это ненадолго, обещаю, — сказала Айрис. — Извините, что так задерживаю вас.

— Ничего, мисс. Ждать — моя работа! И ещё, у вас, это… — он потыкал пальцем в свои щёки. — На лице что-то чёрное.

Айрис вытянулась вперёд и заглянула в зеркало заднего вида.

На лбу, висках, щеках и подбородке была рамазана типографская краска. А она так по улице шла… И фотокопию в библиотеке делала.

Она, кажется, действительно не в себе последнее время…

Айрис достала платок и начала оттирать чёрные пятна с лица.

Миссис Хинсли отвергла извинения Айрис и её предложение быстро спросить всё в прихожей, и провела её в маленькую аскетичную гостиную, единственным украшением которой была широкая, чуть не всю стену картина изображающая Христа в роли пастыря. Дюжина белых овечек толпилась вокруг него на фоне пустынного, видимо, палестинского пейзажа.

— Я нашла несколько подходящих семей, — начала Айрис. — Вы ведь знаете многих в приходе и просто в кварталах рядом с церковью. Может быть, вам известно, что стало с детьми… У меня здесь небольшой список.

Судьбу одной семьи миссис Хинсли действительно знала, про остальных она никогда не слышала.

— И вот ещё, — Айрис развернула фотокопию статьи об исчезновении Тони Хьюза.

На копии лицо мальчика стало ещё больше похоже на плоскую белую маску.

— Вы что-нибудь знаете про эту семью?

— Они из нашего прихода, — сказала миссис Хинсли. — Католики. Мистер Хьюз всегда помогал церкви. Миссис Хьюз мы нечасто видели. До того… А после… Да, она заходила… Такое несчастье, — вздохнула миссис Хинсли.

— То есть, вы их знали? — Айрис не могла поверить неожиданной удаче.

— Да, конечно. Я и родителей Рона Хьюза знала. Они приехали сюда откуда-то с севера. Первая жена от Рона сбежала… И он никак не мог её найти, чтобы оформить развод. Потом всё-таки нашёл и развёлся, женился на Марте. Они плохо жили.

— В каком смысле?

— Во всех, — отрезала миссис Хинсли. — Во всех. Он хорошо зарабатывал, говорят, в депо его очень ценили, но он пил. Страшно пил… Поэтому денег у них никогда не было, дети ходили в обносках, вечно в долгах. Не знаю, как у него получалось: пьёт полночи, а на работу утром идёт — весь свежий, аккуратный, чистый, как стёклышко. До поры до времени… Потом его уволили, конечно.

— А про Тони вы что-то знаете?

— Детей постарше я знаю, когда они начинают в церковь ходить или в воскресную школу, в хор… А Хьюзы все маленькие были, я их не знала, — покачала головой миссис Хинсли. — Когда Тони пропал, на миссис Хьюз столько грязи вылилось, мол, не уследила. Говорили, сама пьяная была. Но это неправда, не была она пьяная. Просто… Она, мне кажется, из сил выбивалась. Ей, когда Тони пропал, двадцать два, кажется, было.

— Двадцать один, — подсказала Айрис.

— И уже четверо детей. Она как замуж вышла, рожала чуть не каждый год. Вся как высохшая была. Второй ребёнок у них был совсем плох… Идиот. Они хотели его в Фонтейн поместить, это больница, куда детей таких определяют, но всё никак не брали. Говорили, что тяжелее случаи есть, что пока очень мал. А может, семьи были получше Хьюзов. Достойные семьи, вы понимаете. Им же трудно, а беднота из Ист-Энда ничего, помучается. Миссис Хьюз было очень тяжело. Помощи ни от кого, считай, нет. Денег нет. Ещё и муж поколачивал… Все знали. Она и запила. Но в тот день трезвая была. Мне констебль Ретт говорил. Он первым приехал туда, когда Тони пропал. Не пила она. Просто… Так получилось.

— А что она на мосту в шесть утра делала?

— К тётке шла. Её тётка воспитала. Она в Стрэтфорде жила, работала в больнице, медсестрой, кажется. Мисс Мэри Симпсон. Она тогда жила не в нашем приходе, но я её знала. Ревностная католичка… Когда шествия устраивали или что-то для церкви надо было сделать, она всегда участвовала, так и познакомились… Так вот, мисс Симпсон заболела, и Марте надо было к ней сходить. Еды приготовить или прибраться, не знаю уж. Видно, решила с утра пораньше всё сделать. Старшие дома остались, а двоих младших она с собой взяла: Тони и ещё мальчик у них был, совсем маленький, года не было. — Миссис Хинсли сложила фотокопию пополам и протянула Айрис. — Бедная девушка. Её все здесь отговаривали за Хьюза выходить. Он ей рассказывал, что пить бросит, уже бросает, и будет у них счастливая жизнь. — Миссис Хинсли горько усмехнулась. — Всё так и продолжилось. А идти ей от него было некуда.

— А отец Мейсон знал эту семью?

— Знал немного. Видел на службах и, кажется, как-то раз ходил с Роном Хьюзом беседовать. Из-за того, что он жену бил. Да, точно! Он был у них дома… Припоминаю что-то такое. А уже после того, как Тони пропал, Марта приходила несколько раз к отцу Мейсону. Он с ней беседовал, успокаивал…

— А вы знаете, чем дело кончилось? В газетах я не нашла ничего. Как я поняла, Тони так и не нашли?

— Не нашли. Решили, что упал с моста. Да и, боюсь, не искал по-настоящему никто.Тогда констебли на каждом углу не стояли… Не как сейчас. Война, знаете ли. Мужчин не хватало.

— Да, я понимаю, — сказала Айрис. — А вы знаете, где Хьюзы живут сейчас? Там же?

— Нет, нет! Марта давно исчезла, сбежала от этого проклятого пьяницы. Она после того, как мальчик пропал, ещё родила дочь, мёртвую, а потом как испарилась. Никому ничего не сказала. Никто не видел. Рон пришёл домой — никого нет, ни Марты, ни детей. Даже вещей не взяла. Хотя что там брать-то было? Тряпьё одно. Он её искал, в полицию заявлял. Не нашли. Да и не до того полиции было — жён искать. А Рон всё больше пил, с работы его выгнали. Ну и упился. Как Марта сбежала, он ещё сколько-то лет прожил, но недолго. Года два… Мэри Симпсон умерла три года назад. Она переехала сюда из Стрэтфорда, жила над обувным магазином Доусона. Всё ждала, что Марта вернётся. А она так и не объявилась. Когда мисс Симпсон умерла, похоронами занимался приход.

Айрис торопливо всё записывала, надеясь ничего не упустить.

— И последний вопрос, миссис Хинсли, — извиняющимся тоном произнесла Айрис. Ей было неловко так надоедать людям: — Я хотела бы узнать, когда точно Тони родился. И ещё: он так и был записан Тони по документам или он всё-таки Энтони?

— А что, кто-то называет детей просто Тони? — с нескрываемым удивлением посмотрела на Айрис миссис Хинсли.

— Бывает. Я знала таких.

— Очень сомневаюсь, что Хьюзы бы дали ему такое имя, а отец Мур согласился бы крестить. Он в этом отношении был строг, придерживался традиций.

— Его крестили здесь?

— Да, как и всех детей Хьюзов.

— Получается, все записи есть в церкви?

Айрис обрадовалась. Получить церковные записи было бы куда проще, чем обращаться в Сомерсет-Хауз или местный регистрационный офис.

Миссис Хинсли с сомнением покачала головой:

— Это очень старые документы. Надо спросить у отца Мёрфи, но подозреваю, что их отправили в архив епархии. Я ему передам, и уверена, что он не откажется поискать для вас записи об этом мальчике.

— Надеюсь, что не откажется… От меня вам и отцу Мёрфи столько хлопот.

— Нет же, какие хлопоты! Вы ведь делаете очень важную работу. Но он вряд ли тот человек, чью семью вы ищете, окажется Тони Хьюзом. Представить себе не могу, чтобы отец Мейсон в подобном участвовал!

Айрис с миссис Хинсли договорились, что она передаст отцу Мёрфи её просьбу и он поищет записи о крещении Тони в приходских книгах. Айрис не хотела оставлять миссис Хинсли номер Эбберли, так что сказала, что позвонит вечером в понедельник сама.