Тайная жизнь

Глава тридцать девятая

Читая старые книги, прибавив испытанное мною в разлуке с теми, кто был, дополнив свой опыт умолчанием о том, что было, истощив его прекращением за давностью лет всего, что смертно, я окунаю все в бездну молчания, которая была и которая будет.

Видимо, я так любил тишину, что никогда не упивался музыкой до конца. Но меня все больше и больше влечет тишина. Это не значит, что все музыканты от меня отдаляются: они следуют за какой-то каретой там, вдали. Правда, что-то во мне всегда сопротивлялось увлечению языком группы.

Когда любишь, речь исчезает. Тот, кто приближается к наготе, если он любит, идет по направлению к другому человеку.

Разве я колебался, рождаться мне или нет?

Будучи музыкантом, я, возможно, тщательно отделывал то, что в языке было недостаточно сдержанно.

В конце концов я вернулся к тишине — так лосось приходит умирать к своему истоку.

Монах Кей[120] сказал: «Монах может спрятаться, но храм не может убежать».