Тайны кремлевских жен

«Разнузданный большевизм» и фаворитка императора

Согласитесь, что-то странное есть в том, что особняк фаворитки императора превратили в музей революции. Революция в будуаре? А ведь именно так у нас и было: в 1957 году в особняке балерины Кшесинской, фаворитки императора Николая II, открылся музей революции.

Фаворитка императора пыталась наладить контакты с новой властью, но не с пользой для себя: в марте — июле 1917 года в ее прекрасном особняке размещался ЦК большевиков, а 3(16) апреля с балкона особняка выступил возвратившийся из эмиграции Ленин.

По словам лидера кадетов Владимира Набокова, Временное правительство было бессильно «против таких явлений прямо уголовного характера, как захват особняка Кшесинской и устройства в нем цитадели и публичной кафедры самого разнузданного большевизма».

Следует отметить, что имя знаменитой балерины в 1917 году трижды возникало в ходе судебных разбирательств в Петрограде. Об этих трех эпизодах из жизни фаворитки последнего российского императора поведал Михаил Куценогий. Предыдущие публикации, посвященные этой теме, расплывчаты, содержат много недомолвок. В них априорно утверждается правота большевиков. Пришло время разобраться, как все происходило в действительности.

«М. Ф. Кшесинская на свои средства по проекту модного на рубеже XIX–XX вв. архитектора А. И. Гогена построила особняк для себя и своего сына. Престижное положение в труппе Мариинского театра, гонорары за частные выступления, подарки состоятельных покровителей позволяли ей делать такие расходы. К осени 1906 года полностью были завершены строительные и отделочные работы. К февралю 1917 года Кшесинская уже «11 лет блаженствовала в особняке», как писал лет двадцать назад журнал «Юность».

До нас дошли сведения, что после февральских дней, невероятно усложнивших жизнь балерины, она постаралась найти защиту у большевиков. Обратившись к председателю Петербургского комитета РСДРП(б) Л. М. Михайлову (настоящая фамилия Елинсон, партийный псевдоним Политикус), Кшесинская предложила открыть в особняке пансион и вкусно кормить своих покровителей в обмен на доброе их расположение. Но из этой ее затеи ничего не вышло. В дальнейшем события развивались так, что Кшесинская вынуждена была искать защиты от большевиков. Впрочем, расскажем обо всем по порядку.

26 февраля 1917 года под звуки выстрелов на улицах города в Александрийском театре состоялась премьера мейерхольдовского «Маскарада», приуроченная к 2 5-летнему юбилею актера театра Ю. М. Юрьева, исполнявшего в спектакле роль Арбенина. Это был второй премьерный спектакль. Спектакль, назначенный на 27 февраля, был отменен… Жил Юрьев тогда в построенном Ф. Лидвалем доме № 1 по Каменноостровскому проспекту.

Видя, что события в городе стали совершенно неуправляемы, опасаясь за свою жизнь и жизнь сына, в ночь с 26 на 27 февраля, захватив принадлежащие ей ценности, Кшесинская направилась к Юрьеву.

«…Так как дом, где я жил, — вспоминал Ю. М. Юрьев, — находился на перекрестке двух улиц и, следовательно, представлял собою выгодную позицию, то обыски в нашем доме следовали один за другим. Я жил на верхнем этаже, над моей квартирой — чердачные окна… А тут еще ночью ко мне явилась растерянная М. Ф. Кшесинская — она бежала из своего дворца, расположенного недалеко от моего дома, и теперь искала у меня убежища, опасаясь эксцессов, и не без оснований…»

Кшесинская не отличалась ангельским характером. Пользуясь покровительством царя и великих князей, не раз становилась она инициатором всевозможных закулисных интриг в Мариинском театре. Балерина постоянно была на виду и имела достаточно недоброжелателей, имя ее не сходило со страниц газет и журналов, раздувавших скандалы, связанные с ее именем.

Вот одно из сообщений тех дней: «М. Ф. Кшесинская уехала… из своего особняка, захватив с собою свои бриллианты. Достойно примечаний, что она бежала… как раз накануне выступления рабочих. На крыше ее особняка, по словам «Петроградского листка», оказались пулеметы» («Театр и искусство», 1917, № 10–11). (Если и были на крыше дома Кшесинской пулеметы, то, естественно, к ним балерина не имела никакого отношения.)

Спустя некоторое время Кшесинская навестила свой дом.

В особняке по решению Петросовета разместился бронедивизион. А он, в свою очередь, как сообщала позднее «Петроградская газета», предоставил приют нескольким организациям: ПК Российской с.-д. партии, ЦК той же партии, центральному бюро профессиональных союзов, районному комитету партии с.-p., клубу военных организаций, кандидату прав В. И. Ульянову.

Кшесинская тогда явилась к А. Ф. Керенскому и «заявила, что она и не думала скрываться и готова отдать себя в руки власти». Керенский успокоил актрису, сказал, что в ее аресте нет необходимости, и взял у нее подписку о невыезде. Вскоре Кшесинская обратилась к градоначальнику с ходатайством о розыске похищенных в ее квартире ценностей на сумму около полумиллиона рублей. И вот, совершенно оправившись от испуга, балерина развивает бурную деятельность, — она стремится во что бы то ни стало выселить из своего дома непрошеных гостей. Кшесинская рассчитывает на помощь и поддержку известного петербургского адвоката Н. П. Карабчевского. О нем, кстати, следует рассказать подробней.

Николай Платонович Карабчевский родился в 1851 году в дворянской офицерской семье. По окончании гимназии поступил в Петербургский университет на естественный факультет, а потом перешел на юридический. Однако к профессии адвоката, очевидно, не без влияния пьес Островского и Сухово-Кобылина, относился с презрением. Ведь он мечтал о литературе!

Он играл в любительских спектаклях Благородного собрания, занимался литературным трудом и на адвокатскую деятельность смотрел всего лишь как на источник существования. Но именно адвокатская деятельность принесла ему громкую славу.

Карабчевский был женат на дочери промышленника Константина Варгунина Ольге и жил в особняке тестя. Вскоре этот дом на Знаменской, 45 получает известность как один из культурных центров Петербурга. Гости Карабчевского: Савина, Комиссар-жевская, Давыдов, Варламов, Юрьев, Шаляпин, Мейерхольд.

Выступление в особняке на Знаменской считалось престижным, достать сюда билеты было чрезвычайно трудно. Н. Л. Карабчевский дружил со многими артистами петербургских театров. В 1912 году на сцене домашнего театра в квартире Карабчевского Мейерхольд поставил пантомиму «Влюбленные» на музыку К Дебюсси, в оформлении художников А. Яковлева и В. Шухаева.

Выступала на этой сцене и Кшесинская. Николай Платонович, страстный поклонник балерины, предлагал ей даже убить кого-либо, чтобы доказать свою преданность.

26 февраля Карабчевский был на премьере «Маскарада». События февральских дней, обесценивших человеческую жизнь, основы правопорядка и законности, подействовали на знаменитого адвоката угнетающе, подавили его волю. Он отказался защищать Кшесинскую.

Чувствуя вину перед нею, он в своих мемуарах, вышедших в 1921 году в Берлине, с осуждением вспоминал этот процесс. «Затеянный поверенным балерины Кшесинской… В. С. Хесиным гражданский процесс о восстановлении нарушенного владения ее особняком дал повод к публичной пропаганде в самой камере мирового судьи идей беззакония и правовой анархии. Со стороны ответчиков выступило два поверенных — М. Ю. Козловский и помощник присяжного поверенного Богатьев. Их речи были явным вызовом самой идее правосудия. Первый, ловкий и талантливый эрудит, софичес-ким туманом окутал свою явно большевистскую пропаганду; второй, более робко и осторожно, подпевал ему. По заявлению Хесина, совет присяжных поверенных возбудил о них дисциплинарное производство. Они оба аккуратно являлись в заседания совета…»

20 апреля 1917 года было опубликовано интервью с присяжным поверенным Владимиром Савельевичем Хесиным, адвокатом Кшесинской: «Дело это само по себе несложное, но оно обостряется тем непримиримым положением, которое заняла группа лиц, объединившихся в партийной работе на программе Ленина. Целый месяц я старался путем переговоров миролюбиво добиться восстановления прав моей доверительницы, но мои старания, к сожалению, успехом не увенчались.

Ленинцы, настаивая на своем праве революционного захвата, заявляют, что оставят особняк только в том случае, если им предоставят Аничков дворец. Но это, разумеется, не в моей власти». На вопрос: «Явятся ответчики в суд?» Хесин ответил так: «Насколько мне известно, явятся не только сами ответчики, но и значительное число их единомышленников. Ленинцы даже выразили желание, чтобы дело было рассмотрено не в тесном помещении мирового суда, а на Марсовом поле. Но, конечно, это немыслимо, ибо суд и митинг — вещи разные» («Петроградская газета»).

5 мая 1917 года на Большой Зелениной в камере мирового судьи М. Г. Чистосердова было назначено слушание дела.

«У входа в камеру, — писал «Петроградский листок», — усиленный наряд милиционеров с ружьями. Всех входящих они опрашивают. У представителей печати требуют удостоверения. Камера переполнена публикой.

Некоторые спрашивают:

— Здесь судят ленинцев?

Им разъясняют, что никого здесь не судят, а рассматривают иск о выселении Ленина и других из дома балерины Кшесинской».

«Мировой судья допускает Козловского в качестве поверенного всех партийных с.-д. организаций, поселившихся во дворце, так как ПК не только не прислал своего представителя, но и отказался принимать повестку» (газета «Новая жизнь»).

Один из ответчиков, студент Агабабов, рассказал на суде:

«Дело было так. Я явился реквизировать автомобили и занять гараж г-жи Кшесинской в первые дни революции, точно выполняя предписание военной организации при Гос. думе — реквизировать все автомобили и занимать гаражи. Автомобилей там не оказалось, но служащие Кшесинской просили меня остаться во дворце, чтобы охранять имущество от покушений уличной толпы. Я там и остался и прожил до 10–11 марта (газета «День»).

Многие ответчики, включая и адвоката Козловского, доказывали свое право на проживание в особняке. Представитель ЦК партии большевиков уверял судью, что захватили они особняк только с целью его охраны. На что Хесин резонно ему возразил: «Здесь хотят даже создать особое право на дворец Кшесинской, как бы в виде благодарности за услуги. За услуги спасибо, но дворец вы все-таки верните».

Звучал и такой довод: де, Кшесинская бросила дом и слуг без провизии, и организации, поселившиеся в доме, вынуждены были кормить прислугу. Хесин возразил: «У повара был запас провизии на месяц, а в погребе были вина, было два ящика шампанского… Гости провизию съели и шампанское выпили» («Петроградский листок»).

Адвокат М. Ю. Козловский: «Если бы не броневики, занявшие дом в первые дни революции, то возможно, что от дворца Кшесинской не осталось бы и следа… Это надо понимать так, что инициаторы беспорядков в городе ставят себе в заслугу, что они невольно выступили защитниками дома против стихии этих беспорядков. В конце концов дом все же был разграблен уличной толпой». И дальше: «Ведь молва считала, что в доме Кшесинской — очаг реакции. Для всех было понятно, что нити, которые связывают г. Кшесинскую с царствующим домом, дают основания предполагать, что в доме Кшесинской гнездится опасность для революции. Не будем скрывать: народная масса… относится к г. Кшесинской если и не как к члену императорской фамилии, то во всяком случае как к члену той среды, которая являлась врагом революции. Ведь в народном сознании Кшесинская — фаворитка царя. О каком же тут законе можно говорить?.. Конечно, с точки зрения закона, революция незаконна. С точки зрения закона, на который ссылается поверенный г. Кшесинской, мы все — преступники, нам всем место на виселице, всем, в том числе и Временному правительству. То же можно сказать и о судье, к защите которого прибегает поверенный. Ведь судья действует именем незаконно существующего Временного правительства» (газета «День»).

Какие же доводы в защиту Кшесинской привел В. С. Хесин? Человеком он оказался незаурядным, а его выступление в зале суда было пророческим: «Пускаться в область рассуждений о том, как смотрела толпа на дворец, я не буду, потому что если я буду повторять глас толпы, то я принужден буду коснуться и другого мнения — мнения о том, что те, кто занял дворец Кшесинской, действуют на немецкие деньги. Я должен буду тогда повторять все инсинуации про запломбированный вагон и т. п. Я это говорю только потому, что вынужден защищать честь доверительницы. Истинные деятели революции не ссылаются на мнения толпы… Они действуют с достоинством, настолько с достоинством, что даже владения лиц, принадлежащих и в самом деле к царствующей фамилии, они охраняют и не трогают.

Революцию я понимаю как момент поворота, такой же момент, какой может быть и в будущем при контрреволюции. Длящейся революции не существует, следовательно правом момента я оперировать не могу. Я должен оперировать только с законом, пока он не отменен. Правонарушения, хотя бы и многократные, не создают права» (газета «День»).

Решение суда было категоричным: непрошеные гости в течение 20-ти дней обязаны покинуть особняк. Но, очевидно, Кшесинская не очень верила в возможность исполнения решения суда. Спустя две недели имя ее появляется в материалах нового судебного разбирательства, связанного с поджогом ее дома.

11 мая 1917 года в особняк Кшесинской приходил никому не известный солдат. Он столкнулся со служащей социал-демократической организации Марией Клементьевой. На вопрос, что ему нужно, ответил, что зашел из любопытства. 12 мая около 6 часов утра к особняку на легковом извозчике подъехали трое: двое офицеров и один штатский. На их звонок вышел дворник Григорий Соловьев. Офицеры сказали, что им надо срочно пройти в комитет. У дворника ключей от ворот не было — они находились у солдата в дежурном помещении. Дворник принес ключи, впустил незнакомцев и вышел мести улицу. Посетителей видел и дворник соседнего дома, он же заметил, что один из офицеров был очень высокого роста. Минут через десять они вышли, при этом высокий сорвал с ворот дома плакат Петроградского комитета и, бросив извозчику, сказал: «Это тебе пригодится на фартук». Компания села в поджидающую их легковую повозку и направилась в сторону Троицкого. А в доме в это время начался переполох — горела кипа газет в столовой, где помещалась экспедиция «Солдатской правды». Горело несколько десятков тысяч экземпляров, облитых какой-то жидкостью. Пожар погасили. Выгорела часть стены и часть пола. Секретарь ЦК РСДРП Е. Д. Стасова вызвала милицию.

Было возбуждено уголовное дело. 30 мая 1917 года была допрошена «в качестве потерпевшей М. Ф. Кшесинская, 44 лет, католичка, не судимая, артистка государственных театров». «Я, — сказала Кшесинская, — теперь в доме не живу и почти в нем не бываю. Какую цель преследовал означенный поджог, был ли он направлен против моего имени, против какой-либо из организаций, самовольно поселившихся теперь в моем доме, я сказать не могу. Кто поджег, я не знаю, и указаний к обнаружению виновных я дать не могу» (ЦГИАЛ, ф. 487). Дело вскоре прекратили из-за невозможности обнаружить виновных.

Остается загадкой: был ли поджог местью Кше-синской захватчикам или она все-таки непричастна к инциденту.

В марте 1917 года, когда Кшесинская обдумывала, как ей вернуть свой дом, ее пытались шантажировать.

21 марта, около полудня, на квартиру Феликса Кшесинского, брата Матильды, у которого она тогда жила, позвонил неизвестный и сказал, что у него имеется два письма: одно — на имя Кшесинской, другое — на имя ее сына, и он готов их вернуть по принадлежности. На вопрос Кшесинской, а именно она подошла к телефону, каким образом попали к нему эти письма, незнакомец ответил, что нашел их во время обыска в одном из домов на Забалканском проспекте. Кшесинская была человеком весьма осторожным. Она сказала, что в данный момент разговаривать не имеет времени, и просила перезвонить вечером. Тут же она связалась с В. С. Хесиным и по его совету подала заявление в комиссариат.

Вечером незнакомец позвонил. Его звонка ждал Хесин. Выяснилось, что у незнакомца личные письма великого князя Андрея Владимировича, которые он может уступить за плату, а если Кшесинская отказывается от свидания с ним, то он передаст их «гражданскому мужу» ДО. Ф. Кшесинской великому князю Сергею Михайловичу.

Хесин предложил незнакомцу приехать к нему на квартиру, от чего тот резонно отказался. Сошлись на том, что встретятся в ресторане «Слон». Заехав в комиссариат и попросив прислать к назначенному времени в ресторан милиционеров, Хесин направился туда, занял отдельный кабинет, заказал чай и закуски.

В 21.30, как было условлено, в кабинет вошел солдат, заявивший, что он и есть тот самый человек, с которым Хесин говорил по телефону. На просьбу Хесина показать письма, солдат ответил, что отдаст их «по получении 5 тысяч рублей, так как содержание писем таково, что великий князь Андрей Владимирович даст за них 50 тысяч, лишь бы избежать дурного последствия…» Хесин, чтобы затянуть время до прихода милиционеров, стал торговаться с солдатом. Тот как будто предложил, из причитающихся ему 5 тысяч рублей, одну тысячу Хесину — «за труды».

В это время у дверей кабинета послышались шаги милиционеров…

Арестованный оказался писарем управления запасных гвардейских частей Андреем Ивановичем Шаталовым. У него при аресте изъяли пистолет и два письма великого князя Андрея Владимировича на имя М. Ф. Кшесинской и ее сына.

Шаталов виновным себя не признал. Появление же у себя чужих писем объяснил следующим образом.

Во второй половине февраля 1917 года адъютант Управления штаба капитан Толстой поручил ему отвезти в Кисловодск несколько секретных документов к генералу Чебрыкину. Исполнив поручение, он, Шаталов, получил от Чебрыкина несколько пакетов, адресованных в Петроград разным лицам. Приехав в Петроград 27 февраля, «в горячке дней революции» пакетов сразу не передал, а «потом решил представить их в Гос. думу, но не имел времени исполнить сам намерений». Тогда он вскрыл один из пакетов и обнаружил конверт на имя Кшесинской, вскрыл его и прочитала письма.

«Убедившись, что они частного характера, первоначально предположил сдать его (т. е. конверт) все-таки в Гос. думу, а затем, 21 марта, будучи немного «под хмельком», решил доставить письмо, адресованное Кшесинской, именно ей, для каковой цели и позвонил ей по телефону. Денег он, Шаталов, от Кшесинской не требовал, а она сама предложила ему 5 тыс. р.» (ЦГИАЛ, ф. 487). Шаталов уверял, что Хесин сам требовал себе часть суммы, обещанной балериной, во что верится, конечно, с трудом.

Атмосфера безнаказанности и анархия февральских дней подтолкнули слабохарактерного писаря к такому необычному способу добывания денег. Было возбуждено уголовное дело. Однако 26 июня 1917 года Шаталов вместе с 62-й маршевой ротой убыл в действующую армию, куда следом были направлены и письменные сведения на него».

Как говорят, «время было такое». Заняли особняк? Не самое страшное. В 1918 году (фактически через год) Зинаида Гиппиус писала в «Петербургских дневниках»: «До такой степени «дленбе длится», что я решила быть мудрее и перестроить свою психологию. Не ждать. Так-таки не ожидать больше ровно ничего. Довлесть дневи…

Защелкнуть задвижку.

Массовый террор в России описать я не могу, — да и не хочу. В Симферополе вырезали две улицы «буржуев». В Ялте… столько убийств, утоплений с ядрами на ногах, что теперь… мертвецы одолевают город, всплывая в бухте в стоячем положении. Вот еще: на юге торговля рабынями: «герои» навезли, убегая с кавказского фронта. Продают женщин рублей по 30–25 (сбили цену, повсюду навезя, а первые шли посту и 75 р.)».