Тайны кремлевских жен

Многие знали их молодыми и красивыми

Секретные службы существовали практически во все времена. По расчетам американского исследователя Роуана, секретной службе не менее чем 33 века. Точнее сказать, она существует столько же времени, сколько существуют войны. Чтобы победить врага, надо его знать.

Шпионаж, будучи явлением историческим, в разные времена принимал различные формы. Высокая оплата услуг не являлась главным стимулом. Увлекал авантюризм профессии.

Меняется отношение общества к тем, кто несет секретную службу. Пара слов «шпион — разведчик», в принципе, синонимична, но слову «шпион» всегда придается нелестный оттенок, а слово «разведчик» окружено уважением. Как говорится, главное — точка зрения. Кому — шпион, а нам — разведчик… Или все наоборот…

Что можно считать шпионской деятельностью? Тоже спорный вопрос. Р. Роуан писал: «Деятельность всякого шпиона, будь он любитель, наемник или профессионал, в военное или мирное время, является секретной службой. Любое поручение, выполняемое агентом, может быть отнесено к категории секретной службы.

Секретная служба — это не только оружие тирании или оплот правительств и армий. Она по праву превратилась в закулисный, подспудный метод международной борьбы. Многие знаменитые столкновения соперничающих между собой разведок вполне могут быть уподоблены сражениям». Слова эти были написаны в 1937 году, но время (вторая мировая война и послевоенные международные отношения) не опровергло их.

Газета «Новости разведки и контрразведки» посвятила советским разведчицам серию материалов. Среди героинь очерков жена члена Политбюро Айно Куусинена, жена генерала Эйтингона, разведчица и писательница Зоя Рыбкина.

Именно так: жена одного из членов Политбюро ЦК КПСС несколько лет работала в Японии в разведгруппе легендарного Рихарда Зорге.

История жизни этой женщины достойна не одного романа. Но она забыта. Или почти забыта. Хотя и написала воспоминания, частично опубликованные за границей. Да и то с многими купюрами, касающимися прежде всего периода жизни, наиболее интересного. Он же практически не освещен в небольших по объему воспоминаниях Айно Куусинен.

Да, именно эта женщина была женой члена Политбюро ЦК КПСС с 1941 г., Героя Социалистического Труда, академика АН СССР, председателя исполкома социал-демократической партии Финляндии, организатора компартии Финляндии, секретаря исполкома Коминтерна и Председателя Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР Отто Вильгельмовича Куусинена (1881–1964), уступчивость которого при Хрущеве привела к тому, что на карте постсоветского Союза отсутствует еще одна республика «ближнего зарубежья». Скорее всего, она была бы неким конгломератом с современной Финляндией. Либо ее ждала бы судьба Молдавии.

Это к тому, что в 1958 г. с карты Советского Союза и из его герба исчезла одна из союзных республик — Карело-Финская ССР. В названии же новой автономной республики неожиданно пропало упоминание о финскости.

В том же году Отто Куусинен окончательно перебрался в Москву. И так и умер в практической безвестности на посту секретаря ЦК КПСС. В траурной церемонии мало кто обратил внимание на сухонькую, но прямую женщину в черном.

Так оно и было: Айно Куусинен юридическая, но не фактическая жена Отто Куусинена, только незадолго до смерти мужа была реабилитирована.

Давно она стремилась выехать на свою родину — в Финляндию, но только в 1965 г. поезд Москва — Хельсинки пересек границу Суоми с пассажиркой по имени Айно Куусинен. В пригороде Хельсинки прошли ее последние годы на родине. И, может быть, в период угасания Айно вспомнила цветущую японскую сакуру-вишню. В Финляндии тоже тогда была весна. Весна 1971 года.

Правда, в каком возрасте скончалась Айно, так и не удалось прояснить и до настоящего времени: в воспоминаниях она назвала свой год рождения как 1888, в ее же документах советского периода стоит 1893 г., а в документах НКВД — 1903 г. Девичья фамилия — Туртлайнен. Замужем была дважды.

Фамилия первого мужа — Сарола, второго — Куусинен. Псевдоним-фамилия — Мартон Анна.

По поводу фамилии и года рождения Айно Куусинен в ее следственном деле имеется уникальный документ: постановление «об уточнении года рождения и фамилии». Перечислив все фамилии и все известное из документов Коминтерна и разведу-правления Советской Армии, следователь пришел к категорическому выводу, что все же Айно родилась в 1903 году, а фамилия ее по последнему мужу — Куусинен. Было это в 1950-м году.

Следует сказать, что характер Айно ломает всякие устоявшиеся представления о финнах как о народе холодном, рассудочном, не поддающемся сиюминутным страстям.

Раннее замужество за врачом в Хельсинки, тогда еще Гельсингфорсе, столице княжества Финляндии. Обеспеченная жизнь и домашние заботы. Увлечения идеями социализма и молодым социал-демократом Отто Куусиненом. Бегство от мужа и скитания с любимым человеком по углам и гостиницам. Революция. Сначала в России, затем в Финляндии. Неожиданное обращение в Коминтерн с просьбой отправить на работу в финскую диаспору США. Возвращение в СССР и новое бегство от мужа — секретаря исполкома Коминтерна. Бегство сначала из квартиры, а затем и за пределы Союза. В далекую Японию. Работа то переводчиком, то референтом, а потом и в разведуправле-нии РККА, считавшемся самым сильным разведорганом мира.

Для легализации Айно Куусинен был использован целый год. Окном же для такой легализации избрали Стокгольм, благо она знала в совершенстве не только финский, но и шведский, а также немецкий.

Она, не без ведома и согласия своего мужа Отто Куусинена, с которым в тот период поддерживала лишь телефонную связь, выехала с паспортом журналистки Анны Мартон через Эстонию в Швецию, дабы в Стокгольме собрать необходимые сведения о Японии, на основании которых должна была написать восторженную книгу на шведском о Стране восходящего солнца и восходящего оттуда же милитаризма. По легенде разве-дуправления РККА, эта книга позволила бы Анне Мартон войти в прояпонские круги Швеции, а уж затем само собой решился бы вопрос и о ее выезде в Японию. Для легального, так сказать, изучения этой страны.

Книга хотя и вышла крошечным тиражом, но была написана таким сочным языком и содержала такие восторженные высказывания о японской нации, искусстве и традициях, что о ней стали говорить в кругах дипломатии Стокгольма. Анна была представлена послу Японии. Затем последовало приглашение посетить Японию. Уже в качестве корреспондента одной из газет Швеции. Карточку аккредитации помогло получить все то же разве-дуправление. Для этого вынуждены были создать еще одну шведскую газету, ориентированную на средний слой, но с уклоном на что-то среднее между оккультизмом и социализмом, в западном понимании этого слова. Газета просуществовала несколько лет.

Правда, тираж был совсем символический, а периодичность выхода не поддавалась никакой критике. Хотя корреспонденции за подписью Анны Мартон появлялись почти до середины 1941 года.

В период своей легализации в Стокгольме Айно допустила серьезный прокол, который мог провалить не только ее, но и всю разведсеть как в Швеции, так и в Японии.

По просьбе Куллерво Маннера, генсека компартии Финляндии в СССР (расстрелян в 1939 г.), она встретилась с его знакомой шведкой Силлен. Просьба была самая прозаическая — Маннер просил передать ему хотя бы килограмм кофейных зерен. Смешно? Еще бы!

Эта несанкционированная встреча состоялась через несколько месяцев после приезда Айно Куусинен в Стокгольм. Силлен ответила, что у нее попросту нет денег для покупки кофе. Казалось бы, на этом можно было и точку поставить. Но увлекающаяся Айно, всегда руководствующаяся больше чувствами, чем рассудком, делает еще один необдуманный поступок: она дает Силлен 5 крон, стоимость одного килограмма кофе, чтобы та послала эти деньги переводом Маннеру в Москву. Пусть он в Торгсине купит себе этот кофе.

Именно этот эпизод был истолкован как связь со «шпионом Маннером» и послужил обвинением в таком же преступлении самой Айно Куусинен.

В разведсети Зорге в Токио шведская журналистка Анна Малтон появилась весной 1935 г. и проработала с ним до осени 1937 г. О характере и объеме ее работы можно только догадываться, так как в разведупре РККА отмечено только, что «ее работа по линии разведки характеризуется положительно». Уже было готово представление на награждение орденом Красного Знамени. Но начались аресты среди деятелей Финской компартии, арестованные стали давать на нее показания как на «старую оппортунистку», и в октябре 1937 г. последовал вызов в Москву. Причем отъезд был так быстр, что даже не была соблюдена обычная процедура: Анна Мартон должна была выехать сначала в Швецию, а лишь затем легализоваться в СССР через несколько стран. Она же выехала в СССР прямо из Японии через Маньчжурию.

Айно Куусинен арестовали в 1938 г. прямо за праздничным столом у ее московского знакомого по работе в Коминтерне М. Розенберга (тоже арестован и расстрелян в 1938 г.).

Следствие шло почти год. Приговор — 8 лет ис-правлагерей.

Отбывать наказание отправили в Воркуту. Спасло ее жизнь то, что она указала при первом допросе свою специальность — медсестра. Впрочем, вряд ли можно это сказать о человеке, прошедшем курс обучения в течение двух месяцев в объеме оказания первой медицинской помощи. И все же Айно сразу же была определена дежурной медсестрой стационара лагерной больницы, где и проработала до самого своего освобождения в марте 1946 г.

Никаких следов вмешательства в разрешение дела жены со стороны Отто Куусинена обнаружить не удалось. По крайней мере, в письменном виде.

Практически незаконно Айно приехала в Москву 5 декабря 1946 г., и ее приняла у себя бывшая прислуга, которая сохранила и ее вещи. Именно продажей этих вещей Айно и жила в столице до июня 1947 г., когда она посчитала за лучшее уехать к своей знакомой по лагерю Э. Туманян, дочери армянского писателя, в Кировакан.

Но тоска по родине и понимание своей ненужности в СССР толкнули Айно Куусинен на два новых необдуманных поступка: два визита в посольство США в Москве. Первый визит был в апреле 1947 г. Она назвала свою подлинную фамилию и была принята помощником военного атташе капитаном Смитсом (вполне возможно, что это дипломатический псевдоним), которому рассказала, что она жена Отто Куусинена, вернулась из лагерей. Смите выслу-шал холодно, посчитав это провокацией, и ответил отказом доложить ее просьбу помочь с выездом из СССР.

Уже из Кировакана, заняв паспорт политссыльной А. С. Розенгольц, Айно приехала в Москву в июне 1948 г. и сразу же направилась в посольство США. На сей раз посольские работники были еще более решительны: она демонстративно была посажена в автомашину, вывезена на ул. Горького и там высажена. И сразу же была выслана в с. Демяновку Кустанайской области «за связь с иностранцами». Через год последовал арест, этапирование в Москву и осуждение «за шпионаж в пользу США на 15 лет исправительно-трудовых работ».

На сей раз она стала утверждать, что ей уже 55 лет, и потому ее направили в инвалидный лагерь на ст. Потьма в Мордовии.

Только после смерти Сталина стала добиваться реабилитации, и она пришла к ней лишь в 1955 г.

Следует отметить, что человек, который занимался этим делом, позволил себе очень рискованную шутку: докладывая зам. секретаря Президиума Верховного Совета СССР А. Горкину о пересмотре дела Айно Куусинен и о ее полной реабилитации по всем трем делам, полковник юстиции А. Ренев указал: «Поскольку тов. Куусинен Отто Вильгельмович является зам. Председателя Президиума Верховного Совета СССР и Председателем Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР, об изложенном сообщаю Вам и полагаю, что Вы найдете возможным доложить т. Куусинену О. В. о решении Центральной комиссии о полной реабилитации его бывшей жены Куусинен А. А.».

Никаких контактов с мужем она не поддерживала и о его смерти узнала только от человека, который приехал за ней, чтобы отвезти в Колонный зал Дома Союзов на траурную церемонию.

И только после смерти мужа ей было разрешено выехать в Финляндию.

Жена генерала Эйтингона была парашютисткой… Небо под крылом самолета было не голубым, а синим. Они прыгали как будто в воду, в те же упругие, тугие, только не водяные, а воздушные струи. С земли было видно, как от парящего в воздухе самолета отделялись маленькие темные точки и вдруг над ними расцветали, словно огромные букеты, красные, голубые, зеленые и белые парашюты.

17 июня 1935 года газета «Правда» сообщила о том, что в районе Химки — Юрлово — Нахабино был установлен новый мировой рекорд прыжков девушек-парашютисток с высоты 7.035 метров без кислородных приборов. Кроме того, это был первый мировой групповой прыжок женщин-парашютисток.

Его совершили шесть парашютисток — работницы экспериментального института Народного комиссариата тяжелой промышленности и студентки Всесоюзного института физкультуры. Прыжок был осуществлен с самолета АНТ-7 под управлением командира корабля мастера парашютного спорта Г. А. Шмидта и пилота Т. Т. Маламужа. Назывались имена парашютисток — Ольга Яковлева, Марина Барцева, Александра Николаева, Муза Малиновская, Надежда Бабушкина и Серафима Блохина.

Муза Малиновская. Ее девичья фамилия Вихирева. Родилась в 1913 году в городе Уфе. Отец, Григорий Ефимович Вихирев, был инспектором, как теперь говорят, аудитором, в банке. Мать, Елизавета Ивановна, — служащая того же банка. После революции отца перевели из Уфы в город Иваново и назначили управлявшим местным банком. Вскоре семья переехала в Москву. Идя по стопам родителей, Муза после семилетки окончила в конце 20-х годов бухгалтерские курсы и три года работала бухгалтером-плановиком. Одновременно активно занималась гимнастикой.

В 1931 году вышла замуж за Григория Степановича Малиновского, конструктора по профессии, художника по образованию, разносторонне одаренного человека, который и привил ей любовь к парашютному спорту. Сам он занимался планерным спортом и был наставником девушек-парашютисток.

В 1932 году у Музы родился сын Стасик, но она продолжала активно заниматься спортом. К 1935 году закончила водительские курсы и получила права шофера. Затем поступила в высшую школу тренеров по гимнастике.

В 1938 году случилось несчастье. На тренировочных прыжках под Ростовом Муза приземлилась на камень и повредила ногу.

На время пришлось оставить занятия спортом, и она, не желая расставаться с ним, поступила на работу начальником физической подготовки в Академию гражданского воздушного флота.

Приближался 1941 год. К этому времени она развелась с мужем. Грянула война. В первый день, хотя это и было воскресенье, Муза пришла в райком комсомола и попросила направить ее туда, где она была бы полезна. Судьбе было угодно распорядиться так, что она попала в органы государственной безопасности.

Лубянка. Июль 1941 года. В здании НКВД царит молчаливое и напряженное оживление. Пятого июля был подписан приказ о создании особой группы во главе с заместителем начальника ИНО П. А. Судоплатовым, которая начала подготовку к отражению вражеского нападения диверсионными средствами. 13 октября группа в связи с расширением объема работ реорганизуется во 2-й отдел НКВД СССР, а позже, в 1942 году, в Четвертое управление НКВД НКГБ СССР.

В начале июля сорок первого года вновь созданная группа приступила к формированию парашютно-десантного подразделения. В него принимали комсомольцев, спортсменов.

Кабинет комиссара третьего ранга (в сорок третьем году ему присвоят звание генерал-майора) Эй-тингона. За столом сидит моложавый мужчина средних лет с волевым, сосредоточенным лицом. Вокруг на стульях и на маленьком диванчике — молодые люди, в основном мужчины. Среди них только три женщины. Одна из них Муза Малиновская. Речь идет о подготовке диверсионных групп, которые будут направлены на оккупированную врагом территорию. Кроме других способов доставки членов этих групп к месту назначения — парашют. Кстати, владеть им должны научиться все — хотя бы по одному прыжку.

Постоянно звонит телефон. Какой из них, трудно понять. Их на маленьком приставном столике пять, шесть или больше. Но хозяин кабинета безошибочно берет нужную трубку. Больше всего Музу поразили лингвистические способности Эйтингона, который с одинаковой легкостью говорил то на французском, то на английском, то снова на русском языке. Как позже вспоминала Муза Григорьевна, именно в ту минуту, с первого взгляда и на всю жизнь, она влюбилась в Эйтингона.

Как свидетельствует трудовая книжка Музы Григорьевны Малиновской, с 8 июля 1941 года она сотрудница такой-то войсковой части.

А Эйтингон в это время, кроме всего прочего, подбирал людей в группу для нелегальной работы в Турции. В середине 1941 года эта группа, возглавляемая им, отбыла в Турцию. В составе группы была и Муза Малиновская (так и не сменившая фамилию) в качестве жены Эйтингона.

В Москву Муза Григорьевна вернулась в мае следующего, 1942, года и занялась подготовкой десантников, забрасываемых в оперативных целях в тыл врага. Оставшийся на некоторое время в Турции Эйтингон по нелегальным каналам изредка пересылал ей весточки.

В 1943 году у Музы Малиновской и Наума Эйтингона родился сын, которого в честь отца мать назвала Леонидом, — потому что его отец по официальным документам в органах государственной безопасности значился Леонидом Александровичем, — а в 1947 году родилась и дочь, которую в честь матери назвали Музой. Вскоре из Турции — после организации неудачного покушения на немецкого посла фон Папена — вернулся Наум Исаакович, который находился там под именем Леонида Наумова. Покушение на фон Папена было проведено силами местного населения. Но по каким-то причинам бомба взорвалась в руках у террориста на улице за несколько метров, которые он не дошел до германского посла. Фон Папен и его супруга отделались лишь легким испугом.

Впоследствии разведка планировала покушение и на самого Гитлера с помощью князя Радзивилла, который еще в 1939 году попал к нам в плен. В этих целях в Берлин в 1942 году была направлена группа во главе с Миклашевским. Но Сталин отменил операцию. Он считал, что устранение Гитлера откроет дорогу к власти его политическому преемнику фон Папену. В этом случае, считал Сталин, американцы и англичане наверняка заключат с Германией сепаратный мир.

Шли годы. В природе времена года сменялись одно на другое. В политической и общественной жизни наступила «оттепель». Умер Сталин. Арестовали и ликвидировали Берию. В августе 1953 года были арестованы Судоплатов и Эйтингон.

В 1994 году Павел Анатольевич Судоплатов в американском издательстве «Эком» выпустил книгу, которая так и называется: «Показания нежелательного свидетеля». Книга во всем мире получила широкий резонанс и была переведена на основные европейские языки. В ней Судоплатов много страниц посвятил жизненному пути своего коллеги, заместителя и друга Леонида Александровича Эйтингона.

Вернувшись из заключения, Эйтингон начал работать переводчиком в издательстве «Международные отношения», поскольку в совершенстве владел французским, испанским, английским и португальским языками. Умер в мае 1981 года. Муза Малиновская пережила его на 8 лет.

А время шло. Маленькая дочка, названная по имени матери, пошла по ее стопам — стала мастером спорта по художественной гимнастике. Теперь уже Муза Наумовна с удовольствием и старанием передает свое мастерство начинающим гимнасткам.

Год 1930-й. Харбин. Летняя влажная духота сделала вялыми прохожих, среди которых большинство европейцев. Вот уже год Зоя Ивановна живет в Харбине с мамой и полугодовалым сыном Володей. Из-за сына пришлось взять с собой и маму.

Вспомнился Иван Андреевич Чичаев — начальник отделения в Иностранном отделе ОГПУ, где перед выездом в Харбин она две недели находилась на стажировке. В 1928 году она из Смоленска переехала к мужу, который был на партучебе в Москве. Она — Зоя Ивановна Казутина. В Москву приехала не просто к мужу, а по партийной путевке для работы в педагогической академии имени Н. К. Крупской (впоследствии Московский государственный педагогический университет имени В. И. Ленина). Затем взяли на работу машинисткой в транспортный отдел ОГПУ на Белорусском вокзале Московско-Белорусской железной дороги.

В апреле 1929 года приняли в члены партии, а в августе того же года пригласили на Лубянку. Туда шла волнуясь, хотя почти уже год была сотрудницей ОГПУ. Нашла в «сером» доме отдел кадров, а через час уже была в Иностранном отделе. Увидев Чичаева, успокоилась.

Иван Андреевич, разливая чай, сказал: «Садись к столу, разведчица», — и усмехнулся.

— Как вы меня назвали?

— Разведчицей.

— Я же еще девчонка! — и, смутившись, наклонила голову.

— Девчонка, — повторил он уже серьезно, — но профессией твоей теперь будет разведка, а значит, ты разведчица. Поедешь в Харбин, — Чичаев отхлебнул чай из стакана, — для работы в нефтяном синдикате. Синдикат — это твое прикрытие, это лишь легальная возможность для твоей разведывательной работы.

И началась специальная стажировка. Пароли, отзывы, тайники, конспиративные квартиры. Стажировка бурная, захватывающая, скоротечная, как весенняя гроза.

Рассказывая об этом, Зоя Ивановна разжимала и снова сжимала в кулачок худые руки.

— Однажды я с трудом смогла разжать этот кулак, — сказала она. — Было это в Харбине. Мое самое первое задание. В лавке антиквара, хозяин которой сотрудничал с нами в качестве так называемого почтового ящика, я должна была получить шифрованное письмо от нашего человека. Заходила туда, называла пароль, что-то связанное с фарфоровыми пасхальными яйцами, получала отрицательный ответ, рассматривала товары и уходила. И вот однажды хозяин лавочки передал мне маленькую записочку. Я судорожно зажала ее в кулак и не разжимала до тех пор, пока не приехала в резидентуру. Здесь я долго не могла разжать кулак — пальцы так онемели, что никак не разжимались.

— Вернулась из Китая в Москву, — вспоминала Зоя Ивановна, — в феврале 1932 года. Некоторое время работала начальником отделения в Иностранном отделе ОГПУ в Ленинграде, курировала Эстонию, Литву и Латвию, но недолго, всего несколько месяцев. С этого времени вся моя жизнь была связана только с Европой.

С востока судьба перебросила Зою Ивановну в центр Европы — в Германию и Австрию, а затем на ее север — в Финляндию и Швецию.

— Первый раз в Берлине, — рассказывала Зоя Ивановна, — я была в 1932 году. Останавливалась в пансионате мадам Розы на Унтер дер Линден около Бранденбургских ворот. Целью моей поездки была разведывательная подготовка и изучение немецкого языка. Выдавала я себя за жену беспартийного спеца.

Зоя Ивановна усмехнулась, видимо вспомнив что-то. Помолчала. Затем сказала:

— Я никогда не была ханжой, но через некоторые пороги перешагнуть не могла.

В том же 1932 году, до поездки в Берлин, Зою Ивановну вызвало высокое начальство.

Поедете в Женеву по соответствующей легенде. Там познакомитесь с генералом «X», который работает в штабе и тесно сотрудничает с немцами. Станете его любовницей. Нам нужны сведения о его секретной работе. Вам понятно? — спросили Зою Ивановну.

— Да, понятно. А обязательно становиться генеральской любовницей, без этого нельзя?

— Нет, нельзя. Без этого невозможно выполнить задание.

— Хорошо, — отвечает Зоя Ивановна, — я поеду в Женеву, стану генеральской любовницей, раз без этого жить нельзя, выполню задание, а потом застрелюсь.

Она снова умолкла.

— И что же потом? — спрашиваю я.

Задание отменили. «Вы нам нужна живая», — констатировало начальство.

А в 1933 году Зоя Ивановна была уже в Австрии.

— Там я должна была выйти замуж, — засмеялась Зоя Ивановна. — Фиктивно, конечно. С первым мужем разошлась, а с Борисом Аркадьевичем Рыбкиным познакомилась позднее, уже в Хельсинки, куда он приехал под прикрытием работника посольства для резидентской работы. Была у меня легенда: в Риге получить латвийский паспорт, затем в Австрии выйти замуж, поехать с мужем в Турцию и по дороге поссориться. Муж после этого должен уехать, а мне предлагалось остаться в Турции и открыть там свой салон мод. До Вены я доехала, а замужество, хоть и фиктивное, не состоялось. Жених не приехал.

Финляндия и Швеция — страны, в которых Зоя Ивановна провела большую часть своей закордонной разведывательной жизни: с 1935 по 1939 год — в Финляндии, и с 1941 по 1944 год — в Швеции.

На работу в Финляндию Зоя Ивановна уехала в качестве заместителя резидента под псевдонимом «Ирина». Официально она выполняла обязанности руководителя советского представительства «Интуриста» в Хельсинки и была известна как «мадам Ярцева».

В 1936 году Рыбкин был направлен резидентом в Финляндию. Это государство в ту пору занимало не ключевое, но важное положение в стратегических планах гитлеровской Германии.

К этому времени Зоя Ивановна уже шесть — семь месяцев была в Финляндии, успела познакомиться со страной и нашей резидентурой. Прежний резидент был отозван в Москву, и вместо него прибыл консул Ярцев, он же Рыбкин. Приехал один, без семьи. Очень официальный, подтянутый, требовательный.

«Поначалу у нас не сложились взаимоотношения. Мы спорили по каждому поводу. Я решила, что не сработаемся, и просила Центр отозвать меня, в ответ мне было приказано помочь новому резиденту войти в курс дела, а потом вернуться к этому вопросу. Но… возвращаться не потребовалось. Через полгода мы запросили Центр разрешить нам пожениться. Я была заместителем резидента, и мы опасались, что Центр не допустит такой «семейственности». Москва дала «добро».

К моменту отъезда в Финляндию Зоя Ивановна приобрела значительный опыт в разведывательной работе и стала в буквальном смысле профессионалом.

В Москву она вернулась перед самой «зимней» войной и занялась аналитической работой. (Специальное аналитическое отделение в разведке. Было создано лишь в 1943 году.)

После возвращения из Хельсинки 3. И. Воскресенская-Рыбкина стала одним из основных аналитиков, к которым стекались все разведывательные сведения. Предстояло «отгадать» дату и направление возрастающей гитлеровской агрессии. Было заведено так называемое агентурное дело «Забава». Такое название агентурное дело получило потому, что Сталин, не веря разведывательным данным о готовящемся нападении, считал, что разведчики забавляются. Сложность аналитической работы состояла в том, что волна репрессий захватила и разведывательные кадры. Очевидно, что разведданные, полученные от резидента, который затем объявлялся «врагом народа», подвергались сомнению. Трудно было, например, разобраться в противоречивой информации, полученной из Берлина от Деканозова и от резидента Кобулова. Этим тоже занималась Зоя Ивановна.

В первые дни войны на Лубянке было создано особое подразделение по подготовке и отправке в тыл разведгрупп.

Этой работой Зоя Ивановна Рыбкина занималась вместе с Георгием Ивановичем Мордвиновым — ветераном ВЧК, бывшим командиром крупного партизанского соединения в Приамурье.

После окончания войны Зоя Ивановна работала некоторое время заместителем, а затем начальником немецкого отдела внешней разведки вплоть да 1953 года. Смерть Сталина, замена высшего государ-стаєнного и партийного руководства, арест и расстрел Берии — все это внесло резкие изменения и в жизнь сотрудников разведки. Когда Зоя Ивановна на партийной конференции выступила в защиту П. А. Судоплатова, ее отправили на работу в Воркуту, откуда она в 1955 году ушла на пенсию уже по линии Министерства внутренних дел.

Зою Ивановну Воскресенскую похоронили по ее завещанию в могиле матери, Александры Дмитриевны Воскресенской, и мужа, Бориса Аркадьевича Рыбкина, на Новодевичьем кладбище. Перед смертью она просила не открывать ее гроб, потому что многие помнят ее молодой и красивой, а сейчас, мол, она сама на себя не похожа.

Когда фашистские армии прорвались к Сталинграду, возникла необходимость срочно добиться подписания протокола о военных поставках в соответствии с уже имевшимся официальным соглашением. Такой документ конкретизировал условия поставок. Литвинов вел по этому вопросу переговоры с заместителем государственного секретаря Уэлле-сом и английским посланником Кэмпбеллом. 6 октября 1942 года был подписан «Протокол относительно поставки Соединенными Штатами и Англией Советскому Союзу военного снаряжения, боеприпасов и сырья».

Все чаще из Америки в Советский Союз стали уходить караваны судов с самолетами, танками, орудиями, военным снаряжением и стратегическим сырьем.

Всего поставки, которые Красная Армия получила по ленд-лизу, составили около 4 процентов советского промышленного производства в годы войны, но они сыграли положительную роль в борьбе СССР с фашистскими агрессорами.

К сожалению, случались срывы или искусственные сокращения поставок. Например, в сентябре 1942 года Черчилль своей властью снял с американского каравана, направлявшегося в Мурманск, 154 самолета «Эйр-кобра». Об этом стало известно в Москве. Сталин дал телеграмму Литвинову, просил его немедленно связаться с Рузвельтом и предотвратить в дальнейшем подобные действия союзников.

Участились выпады в его адрес. В газетах стали появляться пасквили, карикатуры на Литвинова. Вспоминали его революционное прошлое, совместную работу с Камо, экспроприацию, проведенную Камо на Кавказе в 1906 году. Все делалось для того, чтобы дискредитировать имя Литвинова в глазах американского обывателя.

Не останавливались и перед прямыми провокациями. Как-то вечером на одной из вашингтонских улиц на Литвинова набросилась неизвестная женщина, начала браниться, кричать: «Вот большевик, который погубит Америку!» Собралась толпа. Скандал казался неизбежным. Литвинов спокойно заметил:

— Эта дама говорит с ярко выраженным немецким акцентом.

Немка скрылась.

Наступление фашистов противники Советского Союза пытались использовать для усиления кампании против американской помощи СССР. В газетах появилось много скептических статей, в которых высказывалось мнение, что СССР находится на грани поражения и вообще оно неизбежно. В частности, изоляционисты утверждали, что всякая помощь России напрасна, она, дескать, бьет по карману американского налогоплательщика, разгром России не является несчастьем для Америки, находясь за Атлантическим океаном, можно договориться с Гитлером.

Пожалуй, никогда Литвинов не ездил по городам Соединенных Штатов так часто, как осенью 1942 года, не считаясь ни со здоровьем, ни с возрастом. 11 сентября он писал жене, выехавшей из Вашингтона в Нью-Йорк, где она тоже выступила на очередном митинге: «Только что получил приглашение на обед к миссис и мистеру Хэлл. Я ответил, что, по-видимому, ты не вернешься к этому времени, и отказался от приглашения… Накопилось много писем и телеграмм за время моего отсутствия… последние две ночи мало спал — не было времени».

Выступления Литвинова неизменно собирали громадные аудитории. Слушатели задавали много вопросов о положении на фронтах, желали удачи, передавали сувениры для советских солдат.

Литвинов написал в Москву, просил прислать в США кого-либо, из женщин-героинь, отличившихся на фронте. Он считал, что поездка советской представительницы принесет большую пользу. В октябре 1942 года в США приехала знаменитый советский снайпер Людмила Павлюченко. В газетах появилось о ней множество статей. Писали, что 26-летняя Людмила Павлюченко, лейтенант Красной Армии, мстит за убитых гитлеровцами мужа и ребенка, мстит за свою страну. Газеты запестрели портретами советской героини.

Первое время Павлюченко появлялась только в военной форме. Это производило огромное впечатление на публику. Но когда на концерте симфонической музыки, устроенном по программе «Помощь России», Людмила появилась в элегантном туалете в сопровождении Леопольда Стоковского и Айви Литвиновой, зал устроил ей овацию.

Литвинов попросил Павлюченко посетить Калифорнию, где особенно были сильны симпатии к Советской стране. В Лос-Анджелесе был устроен митинг, на который собралось множество людей. Выступали американцы, потом говорила Павлюченко. Она поблагодарила за помощь, которую Соединенные Штаты оказывают Советскому Союзу, но сказала, что этого недостаточно: необходимо открытие второго фронта.

После возвращения из Калифорнии Павлюченко ждал в советском посольстве в Вашингтоне необычный прием. Литвинов встретил ее на парадной лестнице в полной форме, вместе с ним были сотрудники посольства. В руках он держал серебряный поднос, на котором лежал какой-то конверт. Павлюченко, несколько сконфуженная и удивленная неожиданной церемонией, медленно поднималась по лестнице. Литвинов сделал ей навстречу несколько шагов и вручил конверт. В нем оказалось письмо калифорнийского миллионера, в котором он делал советской героине предложение — просил ее руки и сердца. Литвинов сказал, что он, как посол, обязан сообщить ей об этом официально.

Шутливая церемония, устроенная Литвиновым, вызвала много веселья. Вскоре Павлюченко вернулась на родину. Калифорнийский миллионер так и не получил ответа на свое предложение…