Тени древней земли

Глава двадцать первая

Когда Всеволоду Латыпову нужно было собраться с мыслями, он покидал свою маленькую деревню и ехал на своем джипе на юг. Припарковав авто, он часами гулял в полном одиночестве по тропинкам, сопровождаемый пением и щебетанием птиц, пробивавшихся сквозь путаницу ветвей. Но чем дальше он уходил, тем дальше погружался в прошлое, и даже пейзаж становился более суровым, более архаичным, более испытующим.

В тот день Всеволод с проворством альпиниста взбирался по естественным скальным ступеням на одну из самых высоких точек хребта Ташлык. Это были гряды скал Кардонын-Каясы, где высота над уровнем моря достигает четырехсот метров.

Он видел поросшие лесом хребты, за которыми вдалеке просматривалось плато Пычки-Кая-Баш; на юго-западе зеленело водохранилище Эгиз-Оба, а с юго-восточной стороны перед его взором предстала гора Бешик-Тау, название которой переводится как «Колыбель-Гора». Гора считалась священной у крымских караимов.

Там, наверху, мысли становились реже. Рассуждения превратились в созерцание. Нередко можно было увидеть беркутов, паривших над скалами и необъятным зеленым простором, укрывавшим эти усеянные пещерами горы, или заметить небольшую группу муфлонов, ланей или, если повезет, особь крымского оленя, с которым караимы связывали счастливое предзнаменование.

Стоя на вершине один в утренний час, Всеволод почти чувствовал, что поддерживает небо, пожимает ему руку и призывает его родить новый день, новое солнце. И делал он это, не произнося ни слова, не шевеля ни единым мускулом, словно красота природы заслуживала физического уважения, почти первобытного почитания. Это был словно ритуал смерти и одновременно возрождения. Временами ветер не только источал бальзамические ароматы, но и свистел в трещинах скал, создавая своеобразную симфонию, и Латыпов мог с закрытыми глазами определить тип дующего ветра, просто по звуку, который издавали камни, ведь каждый поток воздуха вибрировал в такт своей мелодии.

Однако в то утро воздух был загадочно неподвижен. Всеволоду казалось, что вся земля вибрирует, как живой организм: она издавала тупой рев, как голодный зверь.

Накануне отъезда Всеволода домой дедушка передал ему сообщение через одну из своих родственниц. Старик был непреклонен:

— Чрево земли не может больше плодоносить, если его не осеменять. Процветание через жертвенность.

— Нет, в этом нет никакой необходимости. Я уже все выяснил, кто должен платить, — возразил Всеволод.

Его тетя, которая, как и его дед, была хранительницей древних знаний и вековых традиций, тоже непреклонно указывала на жертву.

— Нет, — отрывисто ответил мужчина. − Ты не можешь просить ее об этом. Только не ее.

— Жертвоприношение требует боли, оно должно заставлять сердце кровоточить. Земля питается страданиями.

Эти слова, лаконичные, четкие и острые, как горы, были сказаны безапелляционно.

— Но…

— Так и должно быть. Земля голодна и жаждет… Делай то, что должен, Всеволод.

Эти фразы с того момента постоянно звучали в его голове.

Латыпов наблюдал за поросшими лесом горами, простиравшимися насколько хватало глаз, и щурился от ласкового света. Но этот покой был иллюзорным. Караимы считали это место культовым, поскольку согласно старой легенде, в свое время правителем этих мест был князь Муса, который одним из первых среди представителей своей народности совершил паломничество на Святую землю, в Иерусалим. Оттуда для своего внука он привез колыбель, сделанную из ливанского кедра, которая обладала божественной силой. Данная колыбель оставалась в княжеской семье на протяжении ряда поколений, передавалась по наследству и однажды её «услугами» воспользовался князь Ильягу. Когда на родной город князя Кырк-Ера напали генуэзцы, то тот встал во главе защитников крепости и сражаясь с неимоверной храбростью, погиб за правое дело. Источник храбрости и воинской доблести князя его соратники видели в той самой колыбели, которая сразу же после смерти своего «хозяина» вознеслась над землей, а потом исчезла в недрах соседней горы. Этой горой и была Бешик-Тау.

Но какова бы ни была реальность, Всеволод был уверен, что эти горы усеяны пещерами и расщелинами, где жили и хоронили своих близких его предки, убежденные в том, что смерть — это не конец, а лишь необходимый проход в другую духовную жизнь. Его уверенность основывалась на непосредственном опыте: он с детства исследовал эти пещеры, изучал могильники в долине — остатки древней цивилизации.

Иногда Всеволоду представлялось, что кто-то из его предков сидит, как и он, но многими тысячами лет раньше, на этом выступе и слушает песню скал. Первыми поселенцами в этих местах были аланы — представители одного из самых могущественных в те времена сарматских племен. В конце двенадцатого — начале тринадцатого веков они осели в горах Крыма и основали несколько поселений, самым известным из которых стал Чуфут-Кале, известный в те времена под другим названием — Кырк-Ор. Но в 1299 году эмир Ногай со своим войском почти полностью разорил крепость.

Возрождение пещерного города началось в четырнадцатом веке, когда с его восточной стороны стали селиться караимы − потомки древних хазар, которые для своей защиты построили вторую крепостную стену, неподалеку от первой. Город быстро стал крупным торговым и ремесленным центром Крыма. Уже в середине четырнадцатого века Кырк-Ор меняет свое название на Кырк-Йер и становится первой резиденцией крымского хана.

В 1532 году столица Крымского ханства была перенесена в Бахчисарай. В городе остались караимы, при которых весь город получил название Джуфт-Кале (иудейская крепость). Затем это название трансформировалось в Чуфут-Кале. Караимы исповедовали иудаизм. Ни одному захватчику не удавалось проникнуть в этот пещерный город и установить свое господство над этими скалами. Никому. Казалось, что эти скалистые стены охраняет древнее божество. Божественная сущность, которая насмехалась над врагами, но взамен требовала жертв и абсолютной преданности.

Всеволод закрыл глаза. Ему казалось, что он слышит вокруг себя неуловимое присутствие духов тысячелетней давности его предков.

«Кто ты такой, чтобы противостоять этой земле?» — казалось, спрашивали его тени древних жителей этих мест.

— Никто, — пробормотал он.

Так, ласкаемый утренним сентябрьским солнцем, Всеволод Латыпов позволил духам предков уговорить себя исполнить первозданную волю природы.