Сергей Бирюков, двоюродный брат арестованного гуру, приехал в середине дня. Служебная «Волга» въехала во двор; сидевший рядом с шофером офицер вышел первым, открыл дверцу. Генерал-лейтенант был в гражданском — на нем был костюм, на который был накинут плащ.
Войдя в кабинет Фирсова, он без предисловий подошел к полковнику, улыбнулся приветливо, протянул руку:
— Здравствуйте, Яков Михайлович, рад, что не отказали, приняли. Я только с аэродрома. Суетишься, суетишься, а поговорить по душам и не с кем. Вы как спасение.
Бирюков был мужчиной лет сорока — сорока пяти, лицо узкое, загорелое, короткая стрижка, с боков начавшая проступать седина, светлый костюм, черный галстук — у генерал-лейтенанта был вкус в одежде.
— Спасибо, — сказал Фирсов.
— Давайте к делу. Может, выпьем кофе? Я тут привез коньяк, может немного выпьем для завязки разговора?
Полковник покрутил головой.
− Спиртное в другой раз.
— Вы чем-то расстроены?
Фирсов пожал плечами, сказал неопределенно:
— Работа.
Он согрел чайник, разлил кофе по чашкам, достал сахар. Бирюков бросил себе в чашку пару кусков рафинада и повернулся к Фирсову:
— Я вот по утрам порой просыпаюсь, и страх охватывает, знаете, прямо пальцы стынут, умирать скоро, а собой и не жил, понимаете? Собой, нутром своим, душой своей, чтобы почувствовать, что живешь именно в данную минуту, в это мгновение и что жизнь — самое замечательное, что может быть. Понимаете меня?
Яков Михайлович усмехнулся, отпил, смакуя, кофе, продекламировал:
— Я хочу быть кумиром вселенной, я хочу ничего не хотеть… Подавите желания и ощутите жизнь. Способ один, других нет.
Бирюков сделал глоток:
— Чересчур за многое и за многих я в ответе — жена, дети, родственники, друзья, сослуживцы, естественно. Допустим, я начну жить по большому счету, а что будет с ними? Кстати, о родственниках…
Фирсов опять усмехнулся:
— Легкая интеллектуальная разминка, а теперь о деле, верно? Так учил Дейл Карнеги. Я правильно произношу?
Бирюков засмеялся:
— Вы мне нравитесь, полковник. Вы все понимаете. — Он развалился на стуле, запросто, по-свойски, улыбку убрал, заговорил доверительно: — Да, о деле. Вот какая штука. Вы вчера задержали одного человека, непутевого балбеса.
— Дмитрия Бирюкова?
— Да. Он немного особенный. Тяжелое детство. Я принимал в его становлении кое-какое участие. Он мой двоюродный брат.
— Какое?
— Ах, полковник, разве это имеет значение… — грустно улыбнулся Бирюков.
— В темную не играю, — Фирсов осушил чашку, налил себе еще.
— Сыщик есть сыщик, — скорбно вздохнул Бирюков. — помог получить диплом, работу.
— Лидера секты неоанастасийцев?
— Это все попутное. Он мой родственник. Вы меня понимаете? — Бирюков положил Фирсову руку на плечо, добавил, понизив голос: — пропуска в Национальный парк их организация получала через меня, по линии ФСБ. Как не хотелось бы, Яков Михайлович, чтобы мое участие фигурировало в документах дела.
Фирсов покрутил головой медленно, шея напряглась.
— Я не знаю, чем вам помочь, генерал-лейтенант.
— Дмитрий может вернуться к нормальной жизни только чистым, полковник. Если будет признано, что задержание его произошло по ошибке. Подумайте об этом, — допил душистый напиток Бирюков и уставился на Фирсова.
— Это невозможно, Сергей Александрович.
— Вы же однажды помогли нашей конторе, — вежливо настаивал Бирюков. — дали оперативную информацию о ячейках экстремистской организации «Хизб ут-Тахрир» на полуострове… Забыли?
— Ну, во-первых, борьба с экстремизмом входит в нашу компетенцию, − Фирсов встал, стоял, глядя в окно, неожиданно безразличный. − Но в ситуации с вашим родственником замешаны наркотики, а это я считаю злом.
Бирюков усмехнулся:
— Дело, наверное, не только в них. — Он сделал еще глоток, — Есть причины и другого характера, верно?
— Да, — кивнул головой Яков Михайлович. — Это так. Ваш двоюродный брат подозревается в убийстве молодой девушки, жестоком убийстве, с ритуальными мотивами. — Он бросил взгляд в сторону генерал-лейтенанта, — я ничего не могу сделать.
Бирюков печально покачал головой, встал, поставил пустую чашку на блюдце, сказал сухо:
— Мы можем обойтись и без вас. Это просто. Но я знаю, что вы полезете в драку и на каком-то этапе успешно, вас ценят, у вас опыт, имя здесь. Значит, война. А это создаст неудобство, я не люблю неудобства, я люблю комфорт. — Он, сузив глаза, оценивающе посмотрел на Фирсова. — У меня есть информация о ваших связях с агентами украинской разведки здесь, на полуострове. Что вы сообщаете им самое важное, что происходит в этом здании. Правда, я не люблю верить слухам…
Полковник не ответил, опять взглянул в окно, оно выходило на хоздвор здания, увидел подъехавшую машину, человека, вылезавшего из нее, засмеялся неожиданно, повернулся к гебисту, сказал:
— Тут и там ходят слухи по домам…
Бирюков застыл в ожидании.
— Ваш родственник подсаживает на наркотики своих адептов, — сказал Фирсов, — людей, которые приходят к нему с надеждой. Я навел сейчас наскоро некоторые справки. У вас дочь, одна дочь, благовоспитанная, экономист, в вашей чистой биографии. А жаль, что у вас не было больного ребенка, жаль, что слезы не лили, не маялись, не обращались к знахарям и колдунам…
Бирюков жестко ударил кулаком себя в ладонь и торопливо вышел. Фирсов оперся спиной о подоконник, проговорил тоскливо:
— Зачем? Зачем, а?
Вскоре позвонил Эркенов, он все еще работал в комнате спецгруппы. Голос его был растерян:
— Странно получилось, господин полковник! Мы все делали, старались… И какой конец!
— А что случилось? Я не в курсе, — встревожился Фирсов.
— Сейчас Сергей Бирюков заехал в следственный изолятор. С ним полковник Назаренко и прокурор по надзору за следствием и дознанием в органах МВД…
— Соснин!
— Только что судья вынес меру пресечения Дмитрию Бирюкову в виде домашнего ареста без дополнительных условий…
— А что наш гуру?
— Говорят, уже покинул СИЗО. Вместе с адвокатом и своим двоюродным братом. Сказали, вы в курсе дела…
— Не расстраивайся, Павел.
Полковник взглянул на часы и стал набирать номер Райской. Надо было обсудить изменившуюся ситуацию.