— По твоему мнению, именно поэтому у них не было детей? — спросил Евгений коллегу, нарушив молчание, установившееся между ними после ухода Регины Барсуковой. − Из-за этого дела?
— Да, возможно, — ответила Мария, сидевшая рядом с ним на скамейке и устремившая свой взгляд в темноту города. − На месте Регины я бы дважды подумала, прежде чем рожать ребенка, зная, что голова моего мужа всегда где-то в другом месте, в мире тьмы и насилия. Но кто знает, может быть, у них просто не могло быть ребенка.
— Эй, это только я чувствую, что нахожусь на дне ямы, или…
— Нет, мне тоже так кажется, Евгений.
— Бедный человек…
— Да… Как ты думаешь, стоит ли нам рассказать Фирсову?
Кротов размышлял над этим несколько секунд.
— Не знаю… Что бы ни случилось, эта история с безумием ничего не меняет. Все версии, которые мы имеем по этим двум убийствам, не просто холодны, они застыли на месте… Я уже жалею, что согласился с этой женщиной.
— Как ты думаешь, почему он так торопится узнать правду, найти виновного? Тебе не кажется, что это заходит слишком далеко? Это навязчивая идея.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал… Честно, я не знаю.
— Если мы расскажем об этом Фирсову, он, скорее всего, прикажет нам прекратить привлекать его к расследованию.
— Это точно.
— И это убило бы Барсукова даже быстрее, чем опухоль.
— Если, с другой стороны, мы будем скрывать это от него, и он каким-то образом это узнает, Фирсов убьет нас.
— Довольно сложная дилемма.
— Ну что ж. Завтра решим, что делать, — сказала Райская, вставая, − Мой мужчина уже заждался меня.
— Есть новости о Диане?
— Пока ничего.
— Как ты к этому относишься?
Мария помрачнела.
— Плохо… Очень плохо.
— Значит, нас двое, — ответил Евгений и помахал рукой на прощание.