Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е

ГЛАВА Х

Теперь, на основании всех сделанных заключений, мы должны постараться определить, каким образом мы можем увидать реальный четырёхмерный мир, закрываемый для нас иллюзорным трёхмерным миром. «Увидать» мы его можем двумя способами:

— непосредственно ощутить при развитии «чувства пространства» и других высших способностей, о которых будет речь дальше;

— или понять мысленно, выяснив его возможные свойства путём рассуждения.

Раньше путём отвлечённого рассуждения мы пришли к заключению, что четвёртое измерение пространства должно лежать во времени, то есть, что время есть четвёртое измерение пространства. Теперь мы нашли психологические доказательства этого положения. Сравнивая восприятие мира живыми существами разных порядков — улиткой, собакой и человеком — мы видели, как различны для них свойства одного и того же мира, именно те свойства, которые для нас выражаются в понятиях времени и пространства. Мы видели, что время и пространство должны ими ощущаться различно. То, что для низшего существа (улитки) есть время, для существа, стоящего ступенью выше (собаки), делается пространством, и время этого существа делается пространством для ещё более высоко стоящего существа — человека.

Это является подтверждением высказанного раньше предположения, что наша идея времени по существу своему сложная, и что в ней заключаются, собственно, две идеи — некоторого пространства и движения по этому пространству. Или ещё точнее можно сказать, что соприкосновение с некоторым пространством, которое мы неясно сознаём, вызывает в нас ощущение движения по этому пространству — и всё это вместе взятое, то есть неясное сознание некоторого пространства и ощущение движения по этому пространству, мы называем временем.

Это последнее подтверждает ту мысль, что не идея времени возникла из наблюдения движения, существующего в природе, а само ощущение и идея движения возникли из существующего в нас «чувства времени», которое есть несовершенное чувство пространства, или граница, предел чувства пространства.

Улитка чувствует как пространство, то есть как нечто постоянное — линию. Остальной мир она чувствует как время, то есть как нечто вечно идущее. Лошадь чувствует как пространство — плоскость. Остальной мир она чувствует как время.

Мы чувствуем как пространство бесконечную сферу, остальной мир — тот, который был вчера и тот, который будет завтра — мы чувствуем как время.

Иначе говоря, всякое существо чувствует как пространство то, что охватывается его чувством пространства, остальное оно относит ко времени, то есть несовершенно чувствуемое относится ко времени. Или это можно ещё определить так: всякое существо чувствует как пространство то, что оно при помощи своего чувства пространства способно представить себе вне себя в формах; то же, что оно не способно представить себе в формах, оно чувствует как время, то есть вечно идущим, непостоянным, настолько неустойчивым, что его в формах представить нельзя.

Чувство пространства — есть способность представления в формах.

* * *

«Бесконечная сфера», в виде которой мы представляем себе мир, постоянно и непрерывно меняется; каждый следующий момент она уже не та, что была предыдущий. В ней идёт постоянная смена картин, образов, отношений. Она для нас как бы экран кинематографа, через который быстро бегут отражения картин.

Но где же сами картины? Где свет, бросающий отражение на экран? Откуда приходят и куда уходят картины?

Если «бесконечная сфера» есть экран кинематографа, то наше сознание есть свет; проникая сквозь нашу психику, то есть сквозь запас наших впечатлений (картины), он бросает на экран их отражение, которое мы называем жизнью.

Но откуда идут к нам впечатления?

С того же экрана.

В этом и лежит самая главная непонятная сторона жизни, как мы её видим. Мы же создаём её и мы же от неё берём всё.

Представим себе человека, сидящего в обыкновенном кинематографическом театре. Представим себе, что он совершенно не знает устройства кинематографа, не знает о существовании фонаря за его спиной и маленьких прозрачных картин на движущейся ленте. Представим себе, что он хочет изучать кинематограф и начинает изучать то, что происходит на экране: записывать, фотографировать, наблюдать порядок, вычислять, строить гипотезы и т. п.

К чему он может прийти?

Очевидно ни к чему до тех пор, пока он не повернётся к экрану спиной и не обратится к изучению причины появления картин на экране. Причины лежать в фонаре (то есть в сознании) и в движущихся лентах картин (в психике). Их и нужно изучать, желая понять «кинематограф».

Позитивная философия изучает один экран и картины, проходящие на нём. Поэтому для неё и остаётся вечной загадкой вопрос — откуда приходят и куда уходят картины, и почему они приходят и уходят, а не остаются вечно одни и те же.

Но кинематограф нужно изучать, начиная с источника света, то есть с сознания, затем переходить к картинам на движущейся ленте и только потом изучать отражение.

* * *

Мы установили, что животное (лошадь, кошка, собака) должно воспринимать как движения, то есть как временные явления, неподвижные утлы и кривые третьего измерения.

Является вопрос: не воспринимаем ли мы как движения, то есть как временные явления, неподвижные углы и кривые четвёртого измерения? Мы обычно говорим, что наши ощущения есть моменты осознания каких-то происходящих вне нас изменений; таковы звук, свет и пр., все «колебания эфира». Но что это за «изменения»? Может быть, никаких изменений в действительности нет. Может быть, нам только кажутся движениями, то есть изменениями, неподвижные стороны и углы каких-то вещей, находящихся вне нас — вещей, о которых мы ровно ничего не знаем.

Может быть, наше сознание, не будучи в состоянии при помощи органов чувств охватить эти «вещи» и представить их себе целиком, как они есть, и схватывая только отдельные моменты своего соприкосновения с ними, строит себе иллюзию движения; причём представляет себе, что движется что-то вне его, то есть что движутся «вещи».

Если так, то «движение» на самом деле может быть «производным» и возникать в нашем уме при соприкосновении его с вещами, которых он не охватывает в целом. Представим себе, что мы подъезжаем к незнакомому городу, и он медленно вырастает перед нами по мере приближения. И мы думаем, что он действительно вырастает, то есть что его раньше не было. Вот появилась колокольня, которой раньше не было. Вот исчезла река, которая долго была видна… Совершенно таково наше отношение ко времени, которое постепенно приходит, как будто возникая из ничего, и уходит в ничто.

Всякая вещь лежит для нас во времени, и только разрез вещи лежит в пространстве. Переводя наше сознание с разреза вещи на те её части, которые лежат во времени, мы получаем иллюзию движения самой вещи.

Можно сказать так: ощущение движения есть сознание перехода от пространства ко времени, то есть от ясного чувства пространства к неясному. И, исходя из этого, мы действительно можем признать, что мы воспринимаем как ощущения и проектируем во внешний мир как явления неподвижные углы и кривые четвёртого измерения.

Нужно ли и можно ли признать на основании этого, что в мире совсем нет движения, что мир неподвижен и постоянен и что он кажется нам движущимся и эволюционирующим только потому, что мы смотрим на него сквозь узенькую щёлку нашего чувственного восприятия?

Мы опять возвращаемся к вопросу, что такое мир и что такое сознание. Но теперь уже у нас начинает ясно формулироваться вопрос об отношении нашего сознания к миру.

Если мир есть Большое Нечто, обладающее сознанием самого себя, то мы — лучи этого сознания, сознающие себя, но не сознающие целого.

* * *

Если движения нет, если это иллюзия, то мы должны искать дальше — откуда могла возникнуть эта иллюзия.

Явления жизни, биологические явления, очень похожи на прохождение через наше пространство каких-то кругов четвёртого измерения, кругов очень сложных, состоящих каждый из множества переплетающихся линий.

Жизнь человека или другого живого существа похожа на сложный круг. Она начинается всегда в одной точке (рождение) и кончается всегда в одной точке (смерть). У нас есть полное основание предположить, что это одна и та же точка. Круги бывают большие и маленькие. Но они все начинаются и кончаются одинаково — и кончаются в той же точке, где начались, то есть в точке небытия с физико-биологической точки зрения или какого-то другого бытия с психологической.

Что такое биологическое явление, явление жизни? На этот вопрос наша наука не отвечает. Это загадка. В живом организме, в живой клетке, в живой протоплазме есть нечто неопределимое, отличающее «живую материю» от мёртвой. Мы познаём это нечто только по его функциям. Главная из этих функций, которой лишён мёртвый организм, мёртвая клетка, мёртвая материя — это способность к самовоспроизведению.

Живой организм бесконечно умножается, подчиняя себе, вбирая в себя мёртвую материю. Эта способность к продолжению себя и к подчинению себе мёртвой материи с её механическими законами есть необъяснимая функция «жизни», показывающая, что жизнь не есть просто комплекс механических сил, как пытается утверждать позитивная философия.

Это положение, что жизнь не есть комплекс механических сил, подтверждается ещё несоизмеримостью явлений механического движения с явлениями жизни. Явление жизни не может быть выражено в формулах механической энергии, в калориях тепла или в пудо-силах. И явление жизни не может быть создано искусственно физико-химическим путём.

Если мы будем рассматривать каждую отдельную жизнь как круг четвёртого измерения, то это объяснит нам, почему каждый круг неизбежно уходит из нашего пространства. Это происходит потому, что круг неизбежно кончается в той же точке, где начался, и «жизнь» отдельного существа, начавшись рождением, должна кончиться смертью, которая есть возвращение к точке отправления. Но во время прохождения через наше пространство круг выделяет из себя некоторые линии, которые, соединяясь с другими, дают новые круги.

В действительности всё это происходит, конечно, совсем не так, ничто не рождается и ничто не умирает, но так представляется нам, потому что мы видим только разрезы вещей. В действительности круг жизни есть только разрез чего-то, и это что-то, несомненно, существует до рождения, то есть до появления круга в нашем пространстве, и продолжает существовать после смерти, то есть после исчезновения круга из поля нашего зрения.

Явления жизни для нашего наблюдения очень похожи на явления движения, как они являются для двумерного существа, и поэтому, может быть, это есть «движение в четвёртом измерении».

Мы видели, что двумерное существо будет считать движениями тел свойства трёхмерности неподвижных тел; и явлениями жизни — реальные движения тел, идущие в высшем пространстве.

Иначе говоря, то движение, которое остаётся движением в высшем пространстве, для низшего существа представляется явлением жизни, а то, которое исчезает в высшем пространстве, превращаясь в свойство неподвижного тела, представляется ему механическим движением.

Явления «жизни» и явления «движения» так же несоизмеримы для нас, как для двумерного существа несоизмеримы в его мире два рода движений, из которых реален только один, а другой иллюзорен.

Об этом говорит Хинтон («The Fourth Dimension», р. 77):

Исходя из этого, можно предположить, что те явления, которые мы называем явлениями жизни, есть движение в высшем пространстве. Те явления, которые мы называем механическим движением, есть явления жизни в пространстве, низшем сравнительно с нашим, а в высшем — просто свойства неподвижных тел. Это значит, что если взять три рода существования — двумерное, наше и высшее, то окажется, что «движение», которое наблюдается двумерными существами в двумерном пространстве, есть для нас свойство неподвижных тел; «жизнь», которая наблюдается в двумерном пространстве — есть движение, как мы наблюдаем его в нашем пространстве. И дальше — движения в трёхмерном пространстве, то есть все наши механические движения и проявления физико-химических сил — свет, звук, тепло и пр. есть только ощущения нами каких-то непостижимых для нас свойств четырёхмерных тел; а наши «явления жизни» есть движения тел высшего пространства, которые нам представляются рождением, ростом и жизнью живых существ. Если же предположить пространство не четырёх, а пяти измерений, то в нём и «явления жизни», вероятно, окажутся свойствами неподвижных тел — родов, видов, семейств, народов, племён и т. п., и движением будут казаться, может быть, только «явления мысли».

* * *

Мы знаем, что явления движения или проявления энергии связаны с расходованием времени. И мы видим, как при постепенном переходе от низшего пространства к высшему уничтожаются движения, превращаясь в свойства неподвижных тел, то есть уничтожается расходование времени, уничтожается надобность во времени. Двумерному существу нужно время для объяснения самых простых явлений — угла, подъёма, ямы. Нам для объяснения таких явлений оно уже не нужно, но оно нужно для объяснения явлений движения и физических феноменов. В ещё более высоком пространстве наши явления движения и физические феномены, вероятно, будут рассматриваться без всякого времени, как свойства неподвижных тел; и как явления движения будут рассматриваться биологические явления — рождения, роста, воспроизведения и смерти.

Таким образом мы видим, как при расширении сознания отодвигается идея времени.

Видим её полную условность.

Видим, что временем обозначаются характеристики высшего пространства сравнительно с данным, то есть характеристики представлений высшего сознания сравнительно с данным.

Для одномерного существа все признаки двумерного, трёхмерного, четырёхмерного пространства и дальше лежат во времени, это всё время. Для двумерного существа время включает в себя признаки трёхмерного, четырёхмерного и пр. пространств. Для человека, т. е. для трёхмерного существа, время включает в себя признаки четырёхмерного пространства и дальше.

Таким образом по мере расширения и повышения сознания и форм восприятия увеличиваются признаки пространства и уменьшаются признаки времени.

Иначе говоря, рост чувства пространства идёт за счёт уменьшения чувства времени. Или можно сказать так, что чувство времени есть несовершенное чувство пространства (то есть способность несовершенного представления) и, совершенствуясь, оно переходит в чувство пространства, то есть в способность представления в формах.

Если мы даже очень отвлечённо представим себе вселенную на основании выясненных здесь принципов, то, конечно, это будет совсем не та вселенная, в которой мы привыкли себя представлять. Она прежде всего совершенно не будет зависеть от времени. Всё будет существовать в ней всегда. Это будет вселенная вечного теперь индийской философии — вселенная, в которой не будет ни прежде, ни после, в которой будет только одно настоящее, известное или неизвестное.

Хинтон чувствует, что при расширении чувства пространства наш взгляд на мир должен совершенно измениться, и он говорит об этом в книге «Новая эра мысли»:

* * *

Что же представляет собой мир многих измерений — что такое тела многих измерений, линии и стороны которых воспринимаются нами как движение?

Нужна большая сила воображения, чтобы хотя на одно мгновение выйти из границ наших представлений и увидеть мысленно мир в других категориях.

Представим себе какой-нибудь предмет, скажем книгу, вне времени и пространства. Что будет значить последнее? Если взять книгу вне времени и пространства, то это будет значить, что все книги, когда-либо существовавшие, существующие и имеющие существовать, существуют вместе, то есть занимают одно и то же место и существуют одновременно, образуя собой как бы одну книгу, включающую в себя свойства, характеристики и признаки всех книг, возможных на свете. Когда мы говорим просто «книга», мы имеем в виду нечто, обладающее общими признаками всех книг — это понятие. Но та книга, о которой мы говорим сейчас, обладает не только общими признаками, но и индивидуальными признаками всех отдельных книг.

Возьмём другие предметы: стол, дерево, дом, человека. Представим себе их вне времени и пространства. Мы получим предметы, обладающие каждый таким огромным, бесконечным числом признаков и характеристик, что постигнуть их человеческому уму совершенно немыслимо. И если человек своим умом захочет постигнуть их, то он непременно должен будет как-нибудь расчленить эти предметы, взять их сначала в каком-нибудь одном смысле, с одной стороны, в одном разрезе их бытия. Что такое «человек» вне времени и пространства? Это всё человечество, человек как вид — Homo Sapiens, но в то же время обладающий характеристиками, признаками и приметами всех отдельных людей. Это и я, и вы, и Юлий Цезарь, и заговорщики, убившие его, и газетчик на углу, мимо которого я прохожу каждый день — все цари, все рабы, все святые, все грешники — все, вместе взятые, слившиеся в одно нераздельное существо человека, похожее на большое живое дерево, в котором есть и кора, древесина и сухие сучки, и зелёные листья, и цветы, и плоды. Можно ли нашим умом понять и постигнуть такое существо?

Идея такого «большого существа» воодушевляла художника или художников, создавших Сфинкса.

Когда я в первый раз не на снимке, не на рисунке, а в действительности увидел большого Сфинкса у пирамид, я почувствовал, что он изображает «человечество» или «человеческий род», или «Человека» вообще — существо с телом животного и с лицом сверхчеловека[8].

* * *

Что же такое движение? Почему мы ощущаем его, если его нет? О последнем очень красиво говорит теософическая писательница первого периода современной теософии, М. Коллинз, в поэтической «Истории года».

В этих словах звучит уже совсем новое понимание реального. И на самом деле иллюзия движения не может возникнуть из ничего. Когда мы едем по железной дороге и мимо окна вагона бегут деревья, обгоняя друг друга, мы знаем, что это движение кажущееся, что деревья неподвижны и что иллюзия их движения создаётся нашим собственным движением.

Как в этих частных случаях, так и в общем по отношению ко всему движению в материальном мире, основой которого «позитивисты» считают движение в мельчайших частицах вещества, мы, признавая это движение иллюзорным, должны спросить: не создаётся ли иллюзия этого движения каким-нибудь движением внутри нашего сознания?

Это так должно быть.

И, установив это, мы должны стараться определить, что за движение идёт внутри нашего сознания, т. е. что движется и относительно чего?

Е.П. Блаватская в своей первой книге «Isis Unveiled» («Разоблаченная Изида») коснулась того же вопроса об отношении жизни ко времени и к движению. Она писала:

Всё, что говорится о новом понимании временных отношений, поневоле выходит очень туманно. Это происходит потому, что наш язык совершенно не приспособлен для пространственного выражения временных понятий. У нас нет для этого нужных слов, нет нужных глагольных форм. Строго говоря, для передачи этих новых для нас отношений нужны какие-то совсем другие формы — не глагольные. Язык для передачи новых временных отношений — должен быть язык без глаголов. Нужны совершенно новые части речи, бесконечное количество новых слов. Пока, на нашем человеческом языке, мы можем говорить «о времени» только намёками. Его истинная сущность невыразима для нас.

Мы никогда не должны забывать об этой невыразимости. Это признак истины, признак реальности. То, что может быть выражено, не может быть истинно.

Все системы, говорящие об отношении человеческой души ко времени — все идеи загробного существования, теория перевоплощения, переселения душ кармы — это всё символы, стремящиеся передать отношения, не могущие быть выраженными прямо вследствие бедности и слабости нашего языка. Их не следует понимать буквально, так же как нельзя понимать буквально художественные символы и аллегории. Нужно искать их скрытого значения, того, которое не может быть выражено в словах.

Буквальное понимание этих символических форм в позднейшей теософической литературе и соединение с ними идей «эволюции» и «морали», взятых в самом узком дуалистическом смысле, совершенно искажает их внутреннее содержание и лишает их всякой ценности и значения.