ГЛАВА XIX

Установив принцип возможного объединения в интуиции или при помощи интуиции форм нашего познания, мы должны посмотреть, не осуществляется ли где-нибудь это объединение; каким образом оно может произойти, и произойдёт ли оно в совершенно новой форме или одна из существующих [форм] включит в себя остальные.

Для этого мы должны вернуться к основным началам нашего познания и сравнить возможные шансы на развитие разных путей, то есть по возможности выяснить, какой путь и каким образом скорее всего приводит к интуиции.

Относительно эмоционального пути мы это до некоторой степени установили: рост эмоций, их очищение и освобождение от материальных элементов обладания и страха потерять должно вести к сверхличному познанию и к интуиции.

Но каким образом может прийти к интуиции интеллектуальный путь?

Мы знаем, что всё, что мы познаём интеллектуально, мы познаём или субъективно, или объективно. Субъективно — как часть себя, объективно — как часть не себя.

Мы должны рассмотреть, какое знание — субъективное или объективное — имеет большие шансы на развитие, и какое из них скорее может привести к интуиции.

Прежде всего: что такое интуиция?

Интуиция есть непосредственное познание, внутренним чувством, прямо сознанием. Я непосредственно ощущаю свою боль; интуиция может дать мне возможность ощутить как свою, боль другого человека. Таким образом, интуиция сама по себе есть расширение субъективного познания. Но, может быть, возможно интуитивное расширение объективного познания? Мы должны рассмотреть сущность объективного познания.

Наше объективное знание заключается в науке и в философии. Субъективный опыт наука всегда принимала как данное, не могущее быть изменённым, но «сомнительное» и нуждающееся в проверке и в подтверждении объективным методом. Наука изучала мир как объективное явление и как такое же объективное явление стремилась изучать Я с его свойствами.

С другой стороны, одновременно с этим шло изучение Я, так сказать, изнутри. Но этому изучению никогда не придавалось особенно большого значения. Пределы субъективного познания, то есть пределы Я, считались строго ограниченными, установленными и неизменными. Только для объективного знания признавалась возможность расширения.

Мы должны посмотреть, нет ли в этом ошибки; действительно ли возможно расширение объективного познания и действительно ли ограничено субъективное.

* * *

Развиваясь, наука, то есть объективное знание, везде наталкивалась на препятствия. Наука изучает феномены; как только она пытается перейти к изучению причин, она видит перед собой стену неизвестного и для неё непознаваемого. Вопрос заключается в том, что это непознаваемое — абсолютно непознаваемо или непознаваемо только для объективных методов нашей науки?

Пока [что] дело имеет такой вид: количество неизвестных фактов во всех областях научного знания быстро растёт, и неизвестное грозит поглотить известное или принимаемое за известное. Прогресс науки, особенно последнее время, можно определить, как очень быстрый рост областей незнания. Незнания, конечно, и прежде было не меньше, чем теперь. Но раньше оно не так ярко сознавалось — тогда наука не знала, чего она не знает. Теперь она всё больше и больше узнаёт это, всё больше и больше узнаёт свою условность. Ещё немного, и у каждой отдельной отрасли науки то, чего она не знает, станет больше того, что она знает.

В каждой области наука сама начинает отрицать свои основания. Ещё немного, и наука в целом спросит себя: где же я?

Позитивное мышление, которое ставило своей задачей выводить общие заключения из того, что знает каждая отдельная наука и все они вместе, почувствует себя обязанным вывести заключение из того, чего науки не знают. И тогда весь мир увидит перед собой колосса с глиняными ногами или, скорее, совсем без ног, с огромным туманным туловищем, висящим в воздухе.

Философия давно видит отсутствие ног у этого колосса, но большинство культурного человечества находится под гипнозом позитивизма, видящего что-то на месте этих ног. С этой иллюзией скоро придётся расстаться. Математика, лежащая в основе позитивных знаний, на которую всегда с гордостью указывает точное знание как на своего подданного и вассала, в сущности отрицает весь позитивизм и утверждает идеализм. Математика только по недоразумению попала в цикл позитивных наук, и именно математика явится скоро главным орудием против позитивизма.

Позитивизмом я называю здесь систему, утверждающую в противность Канту, что изучение явлений может приблизить нас к вещам в себе, то есть утверждающую, что, идя путём изучения явлений, мы можем прийти к пониманию причин.

Обычный позитивный взгляд отрицает существование скрытой стороны жизни, то есть он находит, что эта скрытая сторона понемногу открывается нам, и что прогресс науки заключается в постепенном раскрытии скрытого.

«Это ещё неизвестно, — говорит позитивист, когда ему указывают на что-нибудь "скрытое", — но это будет известно. Наука, идя тем же путём, каким шла до сих пор, откроет и это. Ведь пятьсот лет тому назад в Европе не знали о существовании Америки; пятьдесят лет тому назад не знали о существовании бактерий; пятнадцать лет тому назад не знали о существовании радия. Но и Америка, и бактерии, и радий теперь открыты. Точно так же и точно таким же путём, и только таким путём будет открыто всё, что вообще будет открыто. Аппараты совершенствуются; методы, приёмы наблюдения утончаются. Чего не могли подозревать сто лет тому назад, теперь делается общеизвестным и общепонятным фактом. Если что можно узнать, то это будет узнано именно таким способом».

Так говорят сторонники позитивного взгляда на мир, но в основе этих рассуждений лежит глубочайшее заблуждение.

Утверждение позитивизма было бы верно, если бы наука равномерно двигалась во все стороны неизвестного; если бы для неё не было запечатанных дверей; если бы множество вопросов, главных вопросов, не оставались такими же тёмными, как в те времена, когда не было никакой науки. Мы видим, что для науки закрыты целые огромные области, что она в них никогда не проникала и, что хуже всего, не сделала ни шагу в направлении этих областей.

Существует множество вопросов, к пониманию которых наука даже не приблизилась; множество вопросов, среди которых современный учёный во всеоружии своего знания так же беспомощен, как дикарь или четырёхлетний ребёнок.

Таковы вопросы жизни и смерти, проблемы времени и пространства, тайна сознания и пр., и пр.

Мы все знаем это, и единственно, что мы можем делать — это стараться не думать о существовании этих вопросов, забывать о них. Это мы и делаем обыкновенно. Но ведь это не уничтожает вопросов. Они продолжают существовать, и в любой момент мы можем обратиться к ним и испытать на них твёрдость и силу нашего научного метода. И каждый раз при такой попытке мы видим, что наш научный метод для этих вопросов не годится. При помощи его мы можем определять химический состав отдалённых звёзд; фотографировать невидимый для глаза скелет человеческого тела; изобретать плавучие мины, которыми можно управлять на расстоянии при помощи электрических волн и уничтожать сразу сотни жизней; но при помощи этого метода мы не можем сказать, что думает человек, который сидит рядом. Сколько бы мы ни взвешивали, ни фотографировали, ни выслушивали человека, мы никогда не узнаем его мыслей в данный момент, пока он сам не скажет. А это уже другой метод.

Область действия методов точной науки строго ограничена. Эта область — мир объективного. В мир субъективного точная наука никогда не проникала и никогда не проникнет.

Расширение объективного знания за счёт субъективного невозможно. Несмотря на весь рост объективных знаний, граница между ними и миром субъективного лежит на том же месте.

Если бы наука хоть один шаг сделала бы в этом направлении, если бы хоть что-нибудь субъективное было объяснено объективно, мы могли бы признать, что она может сделать и два, и три, и десять, и тысячу шагов. Но она не сделала ни одного, и поэтому можно думать, что она никогда его не сделает. Мир субъективного закрыт для объективного исследования, и для этого есть вполне определённые причины.

Далеко не всё, что существует, имеет объективное существование, то есть далеко не всё может быть объективировано. Отрицательные величины существуют, но не существуют объективно. Логические понятия, [такие] как добро, зло, истина, красота, материя, движение и пр., тоже существуют, но не существуют объективно, как существует эта чернильница, этот стол, эта стена. Все метафизические факты существуют, но не существуют объективно.

Объективное существование есть очень узко определённая форма существования, далеко не исчерпывающая всего существования. Ошибка позитивизма заключается в том, что он признал реально существующим только то, что существует объективно, и начал отрицать даже существование того, что не объективно.

Что же такое объективность?

Мы можем определить это так: благодаря свойствам нашего сознания или благодаря условиям, в которых работает наше сознание, мы выделяем небольшую часть фактов в определённую группу. Эта группа фактов представляет собой объективный мир и доступна изучению науки. Но ни в каком случае эта группа не представляет собой всего существующего.

Рядом с этой группой мы можем поставить другую: группу субъективную.

Что такое субъективное?

То, что мы чувствуем непосредственно. Моя зубная боль для меня субъективное явление. Чужая зубная боль — для меня только понятие. Правда, она сопровождается или имеет причиной объективные явления — гнилой зуб. Но сама боль, когда это чужая боль, только понятие. Субъективное — это то, что я чувствую сам, непосредственно, как часть себя.

Субъективное образует свою отдельную группу. Причём для каждого человека эта группа различна. У одного может быть меньше, у другого больше. У одного целый ряд ощущений (например, музыкальных) входит в область субъективного, для другого весь этот ряд остаётся понятиями. Несомненно при этом, что область субъективного может значительно расширяться при помощи специального воспитания или тренировки.

Если мы возьмём обыкновенного современного человека, то мы можем сказать, что всё существующее разделяется для него на три группы: объективного, субъективного и того, что ни объективно, ни субъективно, [например,] как отрицательная величина и вообще факты, известные ему только как понятия.

Вопрос заключается в том, каким путём пойдёт расширение знаний — путём объективного или путём субъективного?

По отношению к очень большим рядам фактов мы можем смело сказать, что расширение объективного знания в их сторону невозможно. Отвлечённое понятие никогда не будет объективным явлением; мысли другого человека и мои собственные никогда не будут для меня объективным явлением.

Объективный метод недостаточен и непригоден для изучения явлений сознания. Нужен другой метод. Всё говорит нам, что с позитивным методом можно идти только по определённым условным направлениям. Наука не сделала ни шагу в направлении объективного познания субъективного, и, очевидно, не может сделать ни шагу; и объективное знание основано на субъективном и без субъективного существовать не может; субъективное же прекрасно может существовать без объективного. Если строго проанализировать сущность объективного знания, мы увидим, что оно состоит из субъективных элементов. Мы уже частью проделали такой анализ, говоря о пространстве и времени. Протяжение в пространстве и бытие во времени — это первое условие объективного существования. Между тем формы протяжения вещи в пространстве и бытия её во времени создаются познающим вещь субъектом, а не принадлежат вещи. Это последнее соображение позволяет нам расстаться со всеми гипотезами тонких состояний материи, энергетических и психофизических эманации и т. п. Все эти гипотезы страдают одним общим недостатком: они не принимают во внимание того, что материальность (или энергетичность) есть сложное свойство, принадлежащее не вещи, а нашему восприятию вещи. И не принимают во внимание того, что материальность не может принадлежать вещам, которые не воспринимаются нами как материальные; точно так же как не могут принадлежать вещам некоторые свойства материальности без других. Материя состоит не из атомов, а из наших ощущений её. Если нет ощущений (хотя бы в возможности), то нет материи. Материя невесомая, невидимая, не имеющая массы и пр., пр. — такой же nonsense [(фр., вздор)], как карета без колёс, без козел, без сидений, без кузова, без пола, без крыши, без дверей. Это будет всё, что угодно, только не карета. Материя прежде всего трёхмерна. Трёхмерность есть форма нашего восприятия. Материя четырёх измерений — это такая же невозможная вещь, как квадратный треугольник.

Чтобы ясно понять это и не увлекаться наивными спиритическими и теософическими теориями о тонких состояниях материи, нужно понять, что все эти теории совершенно не выводят нас из сферы трёх измерений и не могут вывести. Все эти «тонкие материи» совершенно трёхмерны и материальность их нисколько не уменьшается от их тонкости.

Что такое материальность?

Материальность — это условия существования во времени и в пространстве, т. е. такие условия существования, при которых «в одно время в одном месте не может происходить двух одинаковых явлений». Это исчерпывающее определение материальности. Ясно, что в известных нам условиях два одинаковых явления, происходящих в одно время в одном месте, составят одно явление. Но это обязательно только для тех условий существования, которые мы знаем, т. е. для материи. Для вселенной это совсем не обязательно. И мы постоянно наглядно наблюдаем условия материальности в тех случаях, когда должны в своей жизни создавать последовательность явлений или принуждены [её] выбирать, так как материя не позволяет совмещать на определённом промежутке времени больше известного количества явлений. Необходимость выбора, может быть, [есть] главный наглядный признак материальности. Вне материи необходимость выбора уничтожается, и если представить себе жизнь чувствующего существа вне условий материальности, то такое существо будет в состоянии обладать одновременно вещами, с нашей точки зрения не совместимыми, противоположными и исключающими друг друга: быть сразу в нескольких местах; иметь различный вид; совершать одновременно противоположные и исключающие друг друга поступки.

Говоря о материи нужно всё время помнить, что материя это не вещество, а только условие [существования для него]. Например, человек слеп. Нельзя слепоту рассматривать как вещество. Это — условие существования данного человека. Материя [,по аналогии — ] это род слепоты.

Таким образом, надеяться на то, что субъективные явления, [такие] как мысли или чувства, можно представить себе объективно существующими, хотя бы слабо материальными, и таким образом свести всё существующее к объективно существующему — совершенно напрасно и наивно. У нас существует объективное знание и существует субъективное знание. Мы должны рассмотреть шансы на прогресс того и другого.

Объективное знание может расти бесконечно в зависимости от улучшения аппаратов и утончения методов наблюдения и исследования. Единственно, чего оно не может перешагнуть — это границ трёхмерной сферы, то есть условий пространства и времени, потому что оно в этих условиях создано и условия существования трёхмерного мира являются его условиями существования. Объективное знание всегда будет подчинено этим условиям, потому что иначе оно перестало бы существовать. Никакой аппарат, никакая машина этих условий не победят, так как если победят, то этим прежде всего уничтожат сами себя. Только perpetuum mobile было бы победой над трёхмерным миром в самом трёхмерном мире.

Объективное знание изучает не факты, а только представления о фактах. Субъективное знание изучает факты; при этом — факты сознания, относительно которых мы нашли, что они единственные реальные факты. Таким образом, объективное знание имеет дело с нереальным, с представляемым, с воображаемым миром; субъективное знание имеет дело с реальным миром.

Для того, чтобы объективное знание вышло из пределов трёхмерной сферы, нужно, чтобы изменились условия субъективного восприятия.

Пока этого нет, наше объективное знание заключено в пределах бесконечной трёхмерной сферы. Оно может идти бесконечно по радиусам этой сферы, но оно не перейдёт в ту область, разрезом которой является трёхмерный мир. И мы знаем из предыдущего, что если бы наше субъективное восприятие было ещё более ограничено, то соответственно этому было бы ограничено и объективное знание. Собаке нельзя передать идею шарообразности Земли, нельзя заставить её запомнить вес Солнца и расстояния между планетами. Её объективное знание гораздо более лично, чем наше. И причина этого лежит в её ограниченной психике.

Таким образом мы видим, что объективное знание зависит от свойств субъективного. Или, говоря иначе, степень субъективного знания определяет степень объективного.

Конечно, между объективным знанием дикаря и Герберта Спенсера — огромная разница. Но и то, и другое знание не выходят из пределов трёхмерной сферы, то есть области «условного», нереального. Для того, чтобы выйти из трёхмерной сферы, нужно расширить субъективное знание. Расширение субъективного знания — это есть расширение границ Я, расширение фокуса сознания, включение в него одновременно многих разнородных Я, обыкновенно стремящихся исключить одно другое.

Возможно ли расширение границ Я?

Изучение сложных форм познания говорит нам, что это возможно. Расширение субъективного познания, расширение границ Я — это значит включение в своё Я того, что обыкновенно воспринимается как не-Я. Границы Я — вообще очень условны и неопределённы. Животные ещё плохо сознают своё Я, соединяют его с тем, к чему в данный момент стремятся. Человек ограничивает своё Я — своим телом. Изучая мир, он относит своё тело к области не-Я и принимает за Я только внутренний, познающий центр. Дальше при расширении сознания опять идёт расширение Я. Не определяя точнее, мы можем сказать, что ощущение своего Я меняется при изменении форм сознания.

Знаменитый александрийский философ Плотин (III в.) утверждал, что для совершенного познания субъект и объект должны быть соединены; что разумный агент и понимаемая [им] вещь не должны быть разделены.

«Потому что тот, кто видит, сам становится вещью, которую видит…» («О гностических ипостасях»)

«Видеть» здесь нужно понимать, конечно, в смысле интуиции.

Какие же бывают формы сознания?

Индийская философия разделяет четыре состояния сознания («Древняя мудрость» Анни Безант, Введение): сон, сновидение, бодрствующее сознание и состояние абсолютного сознания — турья[22].

По нашей терминологии эти четыре состояния сознания будут: потенциальное состояние сознания, сознание в возможности (сон); иллюзорное состояние сознания (видение снов), то есть не разделение Я и не-Я, объективирование своих образов представления; затем, «ясное сознание» (бодрствующее состояние), разделение Я и не-Я; и, наконец, неизвестное четвёртое состояние сознания, о котором наша научная психология имеет очень смутное представление, экстаз.

Джордж Мид во введении к тейлоровскому переводу Плотина сближает терминологию Шанкарачарьи, учителя школы адвайта-веданты древней Индии, с терминологией Плотина.

«Первое или духовное состояние был экстаз; из экстаза сознание забылось в глубоком сне; из глубокого сна очнулось в бессознательности, но всё-таки внутри себя, во внутреннем мире сновидений; от сновидений оно перешло, наконец, в бодрствующее состояние, во внешний мир чувств».

Экстаз — это термин Плотина. Он совершенно тождествен с термином турья индийской психологии.

В обыкновенных условиях сознание окружено тем, что конструируют его органы чувств и воспринимательный аппарат в феноменальном мире; оно отличает «субъективное» от «объективного», разделяет мир на Я и не-Я — и отличает от «действительности» свои образы представления. Оно признаёт феноменальный объективный мир реальностью и сновидения нереальностью и вместе с ними считает как бы нереальным весь субъективный мир. Своё смутное ощущение реальных вещей, лежащих за тем, что сконструировано органами чувств, то есть ощущения ноуменов, сознание как бы сближает со сновидениями, то есть с нереальным, воображаемым, абстрактным, субъективным и считает реальным только феномены.

Постепенно убеждаясь умом в нереальности феноменов или внутренне ощущая эту нереальность и реальность того, что лежит за ними, сознание освобождается от миража феноменов, видит, что весь феноменальный мир в сущности тоже субъективен, что настоящие реальности лежат глубже. Тогда в сознании происходит полный переворот всех представлений о реальности. То, что раньше считалось реальным, становится нереальным, а то, что считалось нереальным, делается реальным. И сознание переходит, то есть возвращается, в состояние абсолютного сознания, из которого вышло.

Переход в абсолютное состояние сознания — это и есть «слияние с Божеством», «видение Бога», «ощущение Царства Небесного», «переход в нирвану». Все эти выражения мистических религий передают психологический факт расширения сознания, такого расширения, что сознание всё поглощает в себя.

Ч.В. Ледбитер в статье «Some Notes on Higher Planes. Nirvana» («Заметки о высших планах. Нирвана»), «The Theosophist», July 1910, пишет:

Сэр Эдвин Арнольд писал о блаженном состоянии, когда «отдельные капли сливаются в сияющем море».

Но кто прошёл сам через этот чудесный опыт, знает, что, как ни парадоксально это может казаться, ощущение в действительности совершенно противоположно тому, что говорит сэр Эдвин Арнольд, и, что гораздо ближе, это ощущение можно описать, сказав, что океан каким-то образом вливается в каплю!

Это сознание, широкое как море, «с центром везде и с окружностью нигде» — есть великий факт. Но когда человек достигает этого высшего сознания, ему кажется, что его сознание расширилось настолько, что всё заключается в нём самом.

Это поглощение океана каплей происходит потому, что сознание никогда не теряется, то есть не исчезает, не гаснет. Когда вам кажется, что сознание гаснет, в действительности оно только изменяет форму, перестаёт быть аналогичным нашему, и мы теряем средства убедиться в его существовании.

У нас нет никаких определённых данных думать, что оно исчезает. Для того, чтобы выйти из поля нашего возможного наблюдения, ему достаточно немного измениться.

В мире объективном слияние капли с океаном, конечно, ведёт к уничтожению капли, к поглощению её океаном. Другого порядка вещей мы никогда не наблюдали в объективном мире, и поэтому мы рисуем его себе [так]. Но в реальном, то есть в субъективном, мире непременно должен существовать и действовать другой порядок. Капля сознания, сливаясь с океаном сознания, познаёт его, но сама от этого не перестаёт быть. Поэтому, несомненно, океан поглощается каплей.

* * *

В «Письме к Флакку» Плотина мы находим поразительный очерк психологии и теории познания, основанный именно на идее расширения Я.

«Внешние объекты представляются нам только как видимости. Поэтому относительно них у нас есть скорее мнения, чем знания. Различия в мире видимостей важны только обыкновенным и практическим людям. Наши вопросы относятся к идеальной реальности, которая лежит за видимостью. Каким образом ум воспринимает эти идеи? Лежат ли они вне нас, и занимается ли рассудок, подобно чувству, объектами, внешними ему самому? Какую уверенность можем мы тогда иметь, что наше восприятие непогрешимо? Воспринимаемый объект будет тогда чем-то отличным от воспринимающего его ума. И мы будем иметь образ вместо реальности. Но было бы чудовищно поверить даже на мгновение, что ум не способен воспринимать идеальную истину так, как она есть, и что у нас нет уверенности и реального знания относительно мира разума. Из этого следует, что эта область истины не может быть исследуема как вещь внешняя нам и поэтому только несовершенно познаваемая. Она внутри нас. И в этой области созерцаемые объекты и то, что созерцает, тождественно — и то и другое есть мысль. Субъект не может познавать объект, отличный от себя. Мир идей лежит внутри нашего разума. Поэтому истина не есть совпадение нашего восприятия внешнего объекта с самим объектом. Это есть совпадение ума с самим собой. Поэтому сознание есть единственное основание достоверности. Ум есть свой собственный свидетель. То, что выше его, рассудок видит в себе как свой источник, и то, что ниже его, он тоже видит в себе».

«Познание имеет три степени: мнение, знание и просветление. Средство или орудие первого есть чувство; второго — диалектика; третьего — интуиция. Рассудок я подчиняю интуиции. Это есть абсолютное познание, основанное на тожестве познающего ума с познаваемым объектом…»

«Существует излучение из всех порядков существования, внешняя эманация от неисповедимого Единого. Потом опять обратный импульс, притягивающий всё вверх и втягивающий внутрь, в центр, откуда всё вышло… Мудрый человек признаёт идею добра внутри себя. И эту идею он развивает, удаляясь в святое место своей собственной души. Тот, кто не понимает, как душа содержит прекрасное внутри себя, ищет его во вне. Но в действительности для этой цели он должен бы был сосредоточивать и упрощать внешнее, расширяя своё существо; и вместо того, чтобы уходить в многообразное, он должен был бы оставить его и идти к Единому и плыть таким образом вверх к божественному роднику существования, бьющему внутри нас».

«Ты спрашиваешь, как мы можем познать бесконечное? Я отвечу: не рассудком. Обязанность рассудка различать и определять границы. Поэтому бесконечное не может быть поставлено в ряду его объектов. Ты можешь воспринять бесконечное только способностью выше рассудка, вступив в состояние, в котором ты перестанешь быть конечным самим собой, и в котором с тобой сообщится божественная сущность. Это есть экстаз. Это освобождение твоего ума от его конечного сознания. Только подобное может воспринять подобное. И когда ты таким образом перестанешь быть конечным, ты станешь одним с бесконечным. Приводя свою душу к её высшему простейшему Я, к её божественной сущности, ты реализуешь это единство — это тождество».

«Но это возвышенное состояние не может быть длительным. Только время от времени мы можем наслаждаться этим подъёмом над границами тела и мира. Я сам испытывал его до сих пор только три раза, а Порфирий ни разу».

«Всё, что клонится к очищению и возвышению ума, поможет тебе в этом достижении и облегчит приближение и совершение этих счастливых моментов. Поэтому есть различные дороги, которые могут привести к этому. Любовь к красоте, которая возвышает душу поэта; благоговение перед Единым и путь науки, который составляет гордость философа; любовь и молитвы, в которых набожные и горячие души стремятся к совершенству в своей моральной истине. Это все великие пути, ведущие к высотам, находящимся далеко над действительностью и разделённостью, к тем высотам, где мы стоим в непосредственном присутствии Бесконечного, которое сияет, как будто из глубины духа».

В другом месте своих сочинений Плотин ещё точнее определяет экстатическое познание, указывая такие его свойства, которые совершенно ясно говорят нам, что здесь речь идёт о бесконечном расширении субъективного познания.

«Когда мы видим Бога, — говорит Плотин, — то видим его не разумом, а чем-то высшим, чем разум. Про того, кто видит подобным образом, собственно нельзя сказать, что он видит, так как он не различает и не представляет себе двух различных вещей (видящего и видимого). Он совершенно изменяется, перестаёт быть самим собой, ничего не сохраняет от своего Я. Поглощённый Богом, он составляет с ним одно целое, подобно центру круга, совпавшего с центром другого круга».

Загрузка...