Тихий тиран

26

Когда к нему впервые после реанимации допустили жену, его предупредили, что свидание будет очень коротким: Манукянц еще не совсем пришел в себя. Да он и сам чувствовал, что состояние его неважное; кружилась голова, сухие губы с трудом раздвигались, сердце стучало с перебоями.

Манукянц не верил, что смерть отступила: просто дала передышку. Как во время неподготовленного наступления: сначала вроде все по плану, а потом выясняется, что резервов-то и нет. Притормозили, залегли, остановили танки. Вот перегруппируются, тогда снова можно вперед… Рубен Тигранович не верил, что после случившегося с ним он будет жить, хотя приходил сам Кулагин, поздравлял.

Манукянц пытался улыбаться, но в душе был убежден, что дни его сочтены.

И потому, когда пришла Мария Герасимовна, он, с трудом ворочая языком, выдавил:

— Машенька… Возьми бумагу… Пиши…

— Я готова, Рубен, — поспешно ответила Мария Герасимовна. Кто-кто, а она-то знала своего мужа лучше всех. Она почувствовала, что с ним нельзя сейчас спорить, нельзя возражать.

— Пиши… «Первому секретарю областного комитета КПСС… Товарищу… Фирсову»… Написала?

— Да, — кивнула Мария Герасимовна. — Ты только не волнуйся, Рубен.

— Я спокоен, Маша… Пиши дальше… «Считаю своим долгом коммуниста и солдата… сообщить вам… что заведующий отделом по учету и распределению жилой площади Георгий Васильевич Клепанов… использует свое служебное положение, понуждая работников отдела к выдаче ордеров… лицам, не имеющим на то достаточных оснований. Он тем самым дискредитирует в глазах трудящихся… Советскую власть… и позорит звание коммуниста. Лично меня Клепанов заставлял оформить ордер гражданину Федорчуку на получение трехкомнатной квартиры. Когда я отказался выполнить…» это… это… Маша, дай мне воды…

Он сделал всего лишь глоток, хотя его давно мучила жажда, поставил стакан на тумбочку, вздохнул.

— Ничего, Машенька, все будет хорошо… Пожалуйста, пиши. «Клепанов стал угрожать мне какими-то письмами, из коих следовало, что я предлагал за взятки ордера на квартиры… Прошу вас разобраться в этом деле и наказать меня в случае подтверждения моей виновности. Прошу также дать указание пересмотреть дело моего предшественника на должности инспектора, осужденного как взяточника… Предполагаю, что в этом деле замешан и Клепанов как руководитель, подставивший под удар невиновного человека. По состоянию здоровья не имею возможности обратиться к вам лично. С уважением, Р. Манукянц, член КПСС с 1937 года».

Он взял из рук жены лист бумаги, подложил книгу, которую кто-то забыл в его отдельной палате, и, тяжело водя ручкой, расписался.

— Отправь немедленно, — сказал он жене. — Пойди на почту, купи конверт и отправь. Заказным.

— Может быть, лично передать Палладию Алексеевичу? — неуверенно возразила Мария Герасимовна.

— Нет, — твердо сказал Рубен Тигранович, — по почте. Я же не знал, что именно он секретарь обкома, когда шел на прием…

Он пришел в палату как раз после «мертвого часа» и увидел благообразную старушку, сидящую около постели Боярышниковой. Павел тут же догадался, что это и есть «тетка-бабка». Он много раз слышал о ней от Нины, но встретил впервые.

— Тетя Сима, — сказала Нина, — познакомьтесь, это Павел Афанасьевич.

— Хирург Колодников, — представился Павел.

— Очень приятно, уже наслышана о вас.

Колодников смутился под ее прощупывающим взглядом, осторожно присел, не решаясь взглянуть на Нину.

— Когда же вы Ниночку домой отпустите? — спросила она.

— Тетя Сима, — торопливо вмешалась Нина, — Павел Афанасьевич не мой лечащий врач. Он не знает.

— Ах, не знает!.. — нараспев сказала старуха. — А я-то думала, здесь врачи всё знают…

— Нине надо еще полежать… — смущенно объяснил Колодников, хотя уже давно принял твердое решение, и потной рукой сжимал в кармане халата подписанную Ниной и заверенную у нотариуса бумагу.

— Ну, Нинок, я пойду, — сказала «тетка-бабка».

— Простите… — обратился к ней Колодников, — мне бы хотелось с вами кое о чем поговорить, если вы не возражаете.

— Отчего же не поговорить? — добродушно заметила та.

— Тогда я вас подожду в коридоре.

Он вышел из палаты, нервно прошелся взад-вперед. «Тетка-бабка» появилась только минут через десять. Не обращая внимания на Колодникова, пошла по коридору, словно забыла, что молодой человек ждет именно ее.

— Одну минуточку! — нагнав, решительно взял ее под локоть Колодников. — Я попрошу вас выслушать меня внимательно.

— Что ж, — вздохнула старуха, — говорите, только я ведь заранее знаю, что вы скажете… Ниночку я вам не оставлю. И в любовь вашу нынешнюю не верю… Где это видно, чтоб на калеках женились? Прописка вам нужна, молодой человек! В столицу вас потянуло!

— Нет, вы не знаете, что я скажу… Кажется, я начинаю понимать, почему вы хотите поскорее забрать Нину. Вам не терпится деньги дяди Триши посчитать. Ведь он все сбережения Нине завещал… Не так ли?.. Когда ей восемнадцать исполнится.

— Я на вас буду жаловаться! — спокойно сказала «тетка-бабка». — Я старый человек, а вы на меня кричите…

— Никто на вас не кричит, — возразил Колодников. — Нину вы никогда не любили… Откуда вдруг такая заботливость, такое участие?.. Вы же из дома ее выгоняли, в общежитие…

— Чего тебе нужно, злыдень? — всхлипнула старуха. — Чего ты ко мне привязался?.. Думаешь, управы на тебя не найду?

— Вы сколько уже живете в нашем городе?..

— Месяц, почитай, — успокаиваясь, пробормотала «тетка-бабка».

— Наверное, поистратились?

— А тебе-то что?

— Сколько истратили?.. Вы ведь комнату снимаете?

— Ну, сто рублей…

— Вот, пожалуйста… — Колодников вытащил из кармана деньги. — Здесь сто двадцать, а вот, — он достал из другого кармана кусочек картона, — билет на поезд… Поезд сегодня вечером… Через два месяца у меня отпуск. Я сам заеду за вещами Нины.

— Это что ж, ты меня, старую, купить собрался?.. Не выйдет!..

— Выйдет, выйдет! — простодушно сказал Колодников, вынимая из кармана влажную от пота бумагу. — Это доверенность… На все дяди Тришино наследство. Берите, все по форме, с печатью.

Старуха посмотрела на него недоверчиво и печально, долго вертела в корявых руках доверенность, потом, всхлипывая, побрела по коридору.

— Так мне уходить?.. И не приходить, что ли, больше? — оглянувшись, спросила она.

— Да, — кивнул Колодников. — Нина все знает!..

…А помогла Колодникову и Нине избавиться от назойливой родственницы, как ни странно, Зоя Романова, еще до того, как ее оперировали. Живой характер и привычка влезать во все дела, прислушиваться ко всем разговорам и пересудам заставили Зою остановить в коридоре старуху, только что вышедшую от Нины.

— Я слышала, вы издалека приехали? — приветливо спросила Зоя.

— Да, — рассеянно ответила старуха, огорченная тем, что Нина снова ничего определенного не сказала.

— Как не повезло девушке-то! — продолжала Зоя, идя рядом. — И какое счастье, что у нее есть такой человек, как вы… Вы, значит, за ней приехали, да?

— Я-то приехала, — проворчала та, — да вот она не хочет со мной ехать.

— Что так? — простодушно спросила Зоя. — Может, она к матери поедет?

— Нет у нее матери, умерла два года назад.

— А отец?

— Никого у нее нет! Одна я и осталась.

— Что ж она такая глупая! — удивилась Зоя. — Теперь вам только вдвоем и жить… Разве не так? У нее никого нет, у вас никого нет… Только трудно вам будет… Без работника-то!

— А шут с ним, с работником!.. Прожили б не хуже людей. Ей наследство оставлено. Большие тыщи!.. Дядя, покойник, отвалил… Голова садовая!

— Чего ж она упирается?.. Так и счастье проморгает…

— Ей здесь один субчик голову морочит!.. Врач один. А она, дура, верит… Только ничего у него не получится, я все равно Нину увезу… Не дам ограбить калеку!

— Это конечно, — согласилась Романова, — если человек чего захочет, он на все способен.

— А ты-то здесь долго лежишь, девушка?

— Долго, бабушка, — вздохнула Зоя.

— А что у тебя?

— Рак, бабушка, туберкулез, чахотка и грипп.

— А ты не заразная?

— Не знаю, — пожала плечами Зоя, — вы домой-то придете, выпейте на ночь водочки на всякий случай… Дезинфицирует!

— Господь с тобой! — перекрестилась старуха. — В жизни эту гадость в рот не брала.

— А тогда зачем вам тыщи-то дядины?.. На белые тапочки, что ли?.. Или на брючный костюм-джерси?

— Тьфу! — рассердилась Нинина тетка и попятилась от Зои.

Решение возникло само собой. Зоя случайно увидела Колодникова — он шел навстречу — и потянула его за рукав халата.

— Ну? — улыбнулся Павел Афанасьевич. — Опять какой-нибудь сюрпризик?

— Угадали, — кивнула Зоя. — Гляжу, вы меня совсем перестали бояться, дай, думаю, припугну.

— Ну что вы! — рассмеялся Колодников. — Вы мне, Романова, даже по ночам снитесь…

— Снилась, — поправила она.

— Почему в прошедшем времени? — удивился Колодников.

— Потому что вам сейчас другая снится, Нина Боярышникова.

Павел Афанасьевич откровенно смутился и беспомощно задвигал руками.

— Не удивляйтесь, — добродушно сказала Зоя, — от Романовой ничего не может укрыться. Раз меня не оперируют, я хожу и вынюхиваю чужие секреты… От скуки.

— Право же… — поморщился Колодников, — кому какое дело до личной жизни других людей!

— Я и сама так думаю, — кивнула Зоя, — только у вас, Павел Афанасьевич, случай уж больно непохожий… Знаете, я, когда узнала, сначала не поверила. Я ведь злюка ужасная… А тут даже слезу выдавила… Да не об этом я говорю… Хочу помочь вам. Может, мне на том свете зачтется. Призовет меня к себе гражданин бог, начнет разбирать по косточкам, а я ему скажу: «Не посылайте меня в ад, я хорошее дело сделала…»

— Странная вы все-таки, Романова, — усмехнулся Колодников.

— Бабка вам здорово с Ниной мешает? — прямо спросила Зоя. — Факт, здорово!.. А теперь слушайте, что я от нее узнала. Никто ее за язык не тянул, сама сболтнула…

Когда Зоя пересказала все, что услышала от старухи, Колодников молча взял ее руку, неожиданно поднес к губам и поцеловал.

— Ой, что вы! — воскликнула Зоя. — Чудак вы, Павел Афанасьевич… — И, быстро повернувшись, стремительно пошла по коридору, прижав руку к груди.

Павел Афанасьевич разыскал Фатеева. Они совещались минут двадцать, после чего Колодников решился на все. Он шел к Нине, подгоняемый словами Фатеева:

— Послушай, Павел, будь хотя бы один раз в жизни настоящим мужчиной! Тряхни старушку как следует… Ты сразу почувствуешь, действительно ли весь фокус в этом наследстве? Но только держись, как подобает в такой ситуации… В конце концов пригрози, что мы свяжемся с московской милицией и испортим ей весь карнавал! Безобразие какое — спекулировать на человеческом несчастье!..

Павел рассказал Нине, как всучил «тетке-бабке» билет на поезд, она внезапно весело рассмеялась.

— Почему ты смеешься, — немного обиженно спросил он, — думаешь, мне легко было?

— Да ты не знаешь одной вещи, — смеялась Нина, — тетя Сима не переносит поезда. Она признает только самолет!

— А вдруг она вернется? — испугался Павел.

— Ну и что? — Нина посмотрела ему прямо в глаза.

— Как это что? — вскочил со стула Павел.

— Тише! — подняла палец Нина. — Разбудишь, — она кивнула на свою соседку по палате, — целую ночь, бедняжка, не спала…

— Ты представляешь, Нина, вдруг она раздумает уезжать? — прошептал Павел.

— Неужели это теперь сможет что-нибудь изменить? — Нина прижалась щекой к его руке. За окном раздался громкий ребячий крик.

— Что там? — спросила Нина.

— Ребята играют в снежки, — сказал Павел, подойдя к окну. — Представляешь, слепили огромную снежную бабу…

— На улице тепло? — перебила Нина.

— Да, опять оттепель!.. Уже вторая за эту зиму.

— Я люблю оттепель, — сказала Нина. — Это меня всегда поражало: зима, морозы, носа не высунешь… Не верится даже, что совсем недавно было лето, жара… И вдруг — капель, лужи, воробьи такие веселые!..

Павел подошел, сел прямо на постель, погладил Нину по щеке. Она закрыла глаза, и он, словно слепой, осторожно и нервно водил своими пальцами по ее губам, лбу, волосам, как будто запоминал на ощупь ее черты.

— Скажи, а я быстро научусь ходить на протезе? — спросила она.

— Думаю, быстро. Ты же сильная!

— Знаешь, когда я окончила школу и получила аттестат, дядя Триша повел меня в ресторан «Националь». Я впервые в жизни была в ресторане. Это, наверное, смешно… Все девчонки нашего класса давно уже ходили по ресторанам… Или врали, что ходили. И вот я обратила внимание на одну женщину. Она сидела с пожилым, очень большим мужчиной… Целый вечер они сидели и держали друг друга за руки. Они, по-моему, даже ничего не ели и не пили. Ее приглашали танцевать… Она улыбалась и качала головой. Знаешь, я тогда подумала, что это очень приятно — властвовать над мужчинами: улыбка — кивок — и они уходят. Потом другие подходят — и тот же результат. А потом… потом они встали, и я увидела, что у нее нет ноги. Я пришла домой и долго ревела.

— Не надо, Нина… Зачем ты об этом?

— Если бы мы встретились с тобой до… Ты понимаешь… Мы бы не были вместе… Я всегда представляла, что мой муж будет другим…

Павел почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце: он знал, что совсем не похож на киногероя. А Нина сейчас говорила о том, о чем он сам боялся думать; значит, ее несчастье сделало выбор, а не она?

Нина, будто угадывая его смятение и тоску, взяла его пальцы, поднесла к своим губам:

— Нет, нет, совсем не то, о чем ты подумал, Павел! И же вижу по твоим глазам… О другом я… Мне всегда казалось, что моим мужем будет человек резкий, громкий, стремительный… Ты ведь не такой?

— Да, я не такой, — кивнул Павел.

— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнула Нина, — хорошо, что не такой.

— Тамара Савельевна, подождите!

Крупина обернулась. Сверху, перегнувшись через перила, ей кричала медсестра.

— Вас к телефону! Какой-то мужчина, очень просил разыскать…

Звонил Слава Кулагин. Сначала она не поняла, что ему нужно, но потом сообразила: Слава просит разрешения встретиться с ней.

Больше месяца она ничего не слышала о Кулагине-младшем и, если бы могла забыть о его визите и страшном известии, вероятней всего, совсем забыла бы о нем. Поэтому она удивилась себе самой, поняв вдруг, что рада слышать его голос.

— Что-нибудь стряслось, Слава? — спросила она.

— Нет, ничего, — ответил он, — просто я хочу с вами встретиться.

— Хорошо, в восемь вечера. Устраивает?

— Вполне… Где?

— Где хотите.

— Я могу подъехать к институту…

Попросив водителя подождать, Слава сунул ему в руку деньги и пошел по дорожке к главному корпусу. Крупина издали заметила его, помахала рукой. Он неуверенно двинулся ей навстречу, опасаясь встретить отца и машинально оглядываясь по сторонам.

— Здравствуйте, Слава. — Тамара протянула руку. — Хорошо, что вы позвонили. Где же ваш лимузин?

Слава растерянно оглянулся, но машины у ворот уже не было.

— Представляете, уехал! — сконфузился Слава.

— Он, очевидно, подумал, что придется везти какую-нибудь немощную старушку — медленно, осторожно… А у него, Слава, план! Знаете, это даже хорошо, что он укатил… Вечер-то какой!..

— Вы действительно не сердитесь? — спросил Слава.

— Господи! Да вы же совсем ребенок! С какой стати я должна на вас сердиться? Вам не хочется, Слава, побродить со мной по городу?

— Я думал, мы посидим где-нибудь, — уныло ответил Кулагин-младший. — Опять же, гонорар получил…

— Гонорар? — удивилась Тамара. — За что, если не секрет?

Они уже вышли из ворот и пошли по улице.

— Я работаю в газете, — ответил Слава.

— В какой?

— В «Смене».

— А, в молодежной, — кивнула Крупина, — зубастая газетка. Между прочим, недавно укусила вашего отца… Некий Бабушкин.

— Да, я помню, — буркнул Слава.

— Ехидный товарищ, — заметила Тамара.

— Кто? — Слава поднял голову.

— Да этот, Бабушкин… Кое в чем он, конечно, прав.

— Только кое в чем? — переспросил Слава.

— Да, — кивнула Крупина, — в той части, где касается технической оснащенности НИИ. А вот слова Кулагина он передернул. С точки зрения медика, профессор говорил верные вещи. И на Библию имел право сослаться.

Слава молчал.

— В Библии, Слава, есть любопытные мысли… Представляете, сколько веков назад люди уже подмечали характерные моменты… Но вам, кажется, скучно, Слава?!

— Нет, нет, — он изобразил некое подобие улыбки, — очень интересно. Я передам Бабушкину… А то он ходит по редакции гордый и неприступный: мол, в точку попал!

— Ну вот, — огорчилась Тамара, — теперь вы передергиваете мои слова!..

Мимо них с веселым шумом пронесся кортеж свадебных машин, украшенных сверкающими кольцами, лентами и воздушными шарами.

— Странно, — негромко произнесла Тамара, — девятый час вечера, а они все еще на машинах… И за стол не садились.

— Каждый по-своему свадьбу справляет. Одни за столом, а другие вот так — на заказных «Волгах» по улицам. У меня был приятель, который в день своей свадьбы «хвост» по начертательной геометрии сдавал. Они сидели с профессором в аудитории, а невеста — в полной форме — нервничала в коридоре. Профессор выглянул, ногами на нее затопал и прогнал. Не позволю, говорит, за двоечника замуж!.. Недостоин он такой невесты… Так и расстроилась свадьба.

Целый квартал они прошли молча, пока Крупина вдруг не спросила:

— А вы когда-нибудь стояли в подъезде с любимой девушкой, Слава?

— С любимой девушкой? — переспросил он. — Стоял… Даже целовался. Еще тогда, до отъезда.

— Кстати, вы ее видели после возвращения?

— Видел, — спокойно ответил Слава, — и даже катал коляску с ее сыном.

— А почему же вы расстались?

Он достал сигареты. Закурил.

— Кажется, вы говорили что-то о подъезде, Тамара? — произнес он, не отвечая на вопрос. — По-моему, вот этот подъезд самый подходящий. Прошу!

Они вошли в подъезд и встали у батареи, прижавшись к ней спиной. Тамара с любопытством поглядывала на неожиданного своего ухажера и молчала.

— Федор очень часто вспоминал о вас, Тамара, — вдруг сказал Слава.

— Не надо, — попросила Крупина.

— Нет, надо, — жестко возразил Слава. — Вы спрашиваете меня, отчего да почему мы расстались с той девушкой? Разрешите и мне в свою очередь поинтересоваться, почему вы не были вместе с Гороховым?

— Что вы во всем этом можете понять? — прошептала Тамара. — Сколько вам лет?

— Больше, чем вы предполагаете! — вспыхнул Слава. — Не такой уж я несмышленыш, Тамара Савельевна! Это же гнуснейшая нелепость, когда люди, кому самой судьбой назначено быть вместе, разбегаются!.. А люди, которым нечего делать рядом, всю жизнь задевают друг друга локтями…

— Федор не захотел, чтобы мы были вместе, — тихо ответила Крупина, — Федор, а не я, Слава… Понимаете? Но я же прошу… не надо об этом.

— Хорошо, не буду.

Он насупился, угрюмо взглянул на Крупину:

— Идите домой, Тамара Савельевна, вам завтра рано вставать… И мне тоже! Боюсь я вас… Боюсь лишнего наговорить.

В сильнейшем изумлении она посмотрела на него: грубый тон, тяжелый, почти ненавидящий взгляд — Слава в этот момент был ей непонятен и даже пугал.

— Удивлены? — сказал он.

— Удивлена, — подтвердила Крупина.

— Это все северный климат.

— Человеческое хамство не зависит от климатических условий.

— Знаете, почему я вдруг позвонил вам? — спросил Слава, никак не реагируя на ее слова. — За три года жизни на Севере я научился говорить правду, даже самую трудную правду. Там иначе нельзя. Так вот, послушайте, что я вам скажу… Я люблю вас. Очень давно люблю… Еще с тех пор, когда вы бывали у нас и приносили мне апельсины, как маленькому.

— Что такое? — Тамара растерянно посмотрела на него. — Какой неожиданный поворот сюжета!

— То, что вы слышите, — Слава опустил голову, — и если я могу хоть в какой-то степени заменить вам Федора, если вы не оттолкнете меня… Я буду вашим рабом всю жизнь… Вы нужны мне. И я вам нужен — вы скоро поймете это… Только не гоните меня от себя!

— Зачем вы мне все это говорите? — Крупина была подавлена словами Кулагина-младшего. — Это же немыслимо!.. Вы просто мальчишка!.. Выдумщик!

— Слишком поспешный вывод, — усмехнулся Слава, — я многому научился… И если вернулся к отцу, это вовсе не означает, что я сдался и простил… Я приехал бороться, продолжать то, что начал Горохов. И мы должны быть вместе с вами, рядом… Плечо к плечу.

— Отцы и дети?.. Опять? — спросила Тамара. — Эта проблема уже похоронена. Думаю, что навсегда… Опоздали вы, Славочка… Может быть, Север и сделал из вас мужчину, но, извините, не совсем пока самостоятельного.

— Посмотрим, — хмуро сказал Слава, — я не прощу отцу… Я буду ему мстить.

— Как? — Тамара вдруг заметила, что у Славы очень большие и очень грубые руки. И удивилась: неужели за три года так могут измениться человеческие руки?

— Как угодно, — ответил он. — Я собираю сейчас материал… И я напишу. И подпишусь. На этот раз не псевдонимом…

Тамара вздрогнула от этого неожиданного признания.

— Да, Тамара Савельевна, это я, — потупился Слава, заметив, какое впечатление произвели его слова. — Это я Бабушкин.

— Если все ваши последующие материалы будут такими же, пользы они никакой не принесут… Эти комариные укусы не опасны, но надоедливы.

— Так помогите мне, — тихо сказал Слава. — Хотя бы потому, что погиб Горохов… Вы же знаете, из-за кого он погиб.

— Нет уж, извините… Воюйте сами! Но не обвиняйте своего отца во всех смертных грехах.

— Вот как! — вскинул голову Слава. — Ничего, я справлюсь и сам. Прекрасно поговорили! Хотел бы я, чтоб все это слышал Горохов!

— А теперь о Горохове, — твердо произнесла Тамара, — давайте с вами договоримся раз и навсегда… Простите, дайте мне закурить.

Слава поспешно протянул ей пачку.

— И спички, пожалуйста, — добавила Тамара, — будьте уж до конца джентльменом.

Она глубоко затянулась, повторила с той же интонацией:

— Да, раз и навсегда… Никогда и ни при каких обстоятельствах не спекулируйте его именем. Вы можете поступать, как сочтете нужным, но только без Горохова и меня. Я прочитала все письма Федора Григорьевича и пришла к убеждению, что он вас об этом не просил. Я тоже… И в заключение, — Крупина открыла дверь, бросила сигарету на снег, — Слава, я могу сказать о вашем намерении Сергею Сергеевичу? Видите ли, я не люблю отдавать на хранение свои тайны и уж тем более не имею никакого желания хранить чужие!

— Как вам будет угодно, Тамара Савельевна, — спокойно ответил он. — Значит, расстроилась и наша с вами свадьба?.. Профессор ногами натопал?

— Значит, расстроилась… Но у вас есть возможность выдержать переэкзаменовку.