Словно в каком-то оцепенении я слушала всё, что говорил Стужев. Хотелось закрыть уши ладошками, как в детстве, и громко кричать ему в лицо, что это всё не правда. Что он врёт, что всё выдумал… но я продолжала сидеть и смотреть перед собой, иногда стирая никак не желающие перестать стекать по щекам слёзы.
– С детективом отца я решил больше не связываться, хотя он подсунул мне адрес твоей матери, – Лёша с какой-то болью в голосе усмехнулся. – На самом деле, к ней я захотел съездить, чтобы убедить в очередной провокации отца, но… Это была не нанятая актриса. Твои фотографии, вещи… ну и известие о гибели.
– Нужно было искать моего отца, – едва слышно выдохнула я, до боли зажмурившись.
В голове не укладывалось, что мама могла устроить подобное. Да, отношения у нас не ладились. Да, мы редко виделись и чаще всего встречи заканчивались очередной ссорой. Но…
Она же мать!
Как она могла так поступить со мной? Как?!
– Татьяна Николаевна меня заверила, что никаких родственников, кроме неё, у тебя больше нет, – отозвался Стужев. – Отец давно умер, ты у неё единственный ребёнок, а всё остальное… твои типичные манипуляции. Она много говорила. Про деньги, про обеспеченное будущее. Про то, как ты нацелилась женить на себе богатенького мажорчика. Даже про меня ей мельком рассказывала, – он замолчал, шумно выдохнув. – У меня не было причин ей не верить. Я даже отца обвинял в том, что он подстроил ту автомобильную аварию. Довёл его до очередного приступа… правда, теперь начинаю понимать, что там и первого не было.
– Да неужели?! – оцепенение внутри сменилось волной гнева. У меня даже руки затряслись, когда я закричала, повернув голову на Стужева: – Ты уверен? Святейшей Борис Геннадиевич соврал тебе?! Быть такого не может!
– Прекрати, пожалуйста…
– Нет, это ты прекрати! – вскочив на ноги, я продолжила кричать: – Я тогда просила тебя мне поверить! Чуть ли не пальцем указывала на твоего отца, показывая его манипуляции! А сейчас ты вдруг прозрел?! Знаешь, мне уже плевать! Единственное, чего я хочу, это чтобы не ты, не твой отбитый на всю голову папаша и близко не подходил больше ни ко мне, ни к кому-либо из членов моей семьи!
– Саша…
– Не смей прикасаться ко мне! – прошипела я, выставив перед собой руки, когда он встал и сделал шаг в мою сторону.
– Я просто хочу поговорить, – спокойно произнёс он, отступая и показывая мне, что трогать меня не собирается. – Я виноват, не отрицаю, но… Саша, если бы тебе показали мою могилу, ты бы стала искать дальше?
– Поговорить? – я рассмеялась, сама прекрасно понимая, что нахожусь на грани истерики. Очередной. – Мы с тобой говорили. Ты мне звонил. И очень чётко обозначил свою позицию!
Я понимала, что не сходится. Ничего не сходится. Если для Стужева я умерла практически сразу после нашей последней личной встречи, то звонить он мне не мог. И писать, к слову, тоже, вот только…
Слишком.
Для меня всё это было слишком.
Слишком больно. Слишком мерзко. Слишком…
– Саша, пожалуйста…
– Спасибо, больше не надо! – всхлипнула я, отступая назад и замечая подъезжающее на территорию входа на кладбище такси.
Как же удачно кто-то решил навестить чью-то могилку…
Бросившись к машине, я с трудом дождалась, когда из неё выйдет пожилая пара.
– До города отвезёте? – шмыгнув носом, поинтересовалась я у водителя.
– Да, садись, – безэмоционально отозвался таксист.
– Саша, я сам могу тебя…
– Ты не понял?! – обернулась я на подошедшего к машине Стужева. – Я не хочу тебя видеть. Ни тебя, ни твоего папеньку. Не смей больше никогда приближаться ко мне.
Сказав это, я села в машину, случайно хлопнув дверью, чем вызвала негодование водителя:
– Можно как-то аккуратнее?
Вместо ответа, я назвала адрес дома, с трудом сдерживая слёзы.
От переполнявших эмоций подташнивало.
Лёшины слова не укладывались в голове.
Он сомневался в тех фотографиях. Проверил камеры. Поверил мне… только поздно. Сейчас его слова ничего уже не исправят. Да и нужно ли это?..
Застонав, я до боли закусила губу.
Он ничего не спрашивал про Никитку, потому что не знает о нём?..
Я снова и снова прокручивала в голове моменты наших перепалок, когда я упоминала сына. Стужев не понимал. Возможно, посчитал, что я говорю о мужчине и…
– Кто-то близкий, да? – неожиданно поинтересовался таксист, смотря на меня через зеркало заднего вида. – Может воды тебе дать? У меня минералка есть, правда открытая…
– Лучше водки, – честно ответила я, хотя на дух не переносила крепкий алкоголь.
Но сейчас это казалось чем-то таким, что поможет.
– Коньяк есть, – потянувшись к бардачку, таксист достал оттуда маленькую бутылочку и протянул мне. – Я после смены под ужин всегда беру. Но тебе сейчас нужнее.
– Спасибо, – осторожно взяв в руки бутылёк, я открутила крышку и сделала большой глоток.
Тут же закашлялась, чуть не выплюнув всё обратно, как только почувствовала гадкий привкус и обжигающее горло тепло.
Стало ли мне легче? Нет.
К внутреннему опустошению добавились неприятные ощущения во рту и гортани.
– Совсем пить не умеешь, – прокомментировал водитель, подавая мне минералку. – Запей. И не убивайся так. Время, девка, оно лечит.
– Спасибо, – снова поблагодарила я, жадно присасываясь к бутылке.
Я тоже думала, что время лечит. Что нужно переждать. Что с достоинством окуну Стужевых ниже плинтуса на юбилее папы…
И что в итоге?
Еду домой с собственной могилы, под жалостливым взглядом таксиста. В одной руке шкалик, в другой запить… а дома ждёт годовалый сын. Сын, от которого не отказывался отец. Он о нём просто не знал.