– Серьёзно? – Стужев замер, осматривая пустой тамбур на первом этаже.
– Что тебя так удивляет? – поудобнее перехватив Никитку, я локтем нажала на кнопку вызова лифта.
– В доме нет консьержа, – констатировал он очевидный факт, не торопясь отпускать ручку коляски.
– И что? – никак не могла я понять, что вызвало у него такое замешательство.
Я всегда оставляла коляску здесь. Как и ещё две соседки с нашего подъезда. Это было гораздо удобнее, чем несколько раз в день мучиться, затаскивая коляску в лифт.
– А если… украдут?
– Купишь нам новую, – рассмеялась я, поняв наконец причину его растерянности. – Здесь все ставят коляски. Ничего с ними не случится, – зайдя в разъехавшиеся двери подъехавшего лифта, я крикнула: – Ты с нами?
– Раз ты приглашаешь, – протянул Стужев, прекращая изображать охранника коляски и зашёл в лифт, тыкнув на кнопку нужного этажа.
– Да блин, – выдохнула я за секунду до того, как Никитка набрал в лёгкие побольше воздуха и огласил кабинку своим криком.
– Что случилось?
– Руки кому-то оторвать нужно, – раздражённо ответила, перехватывая ручку сына и помогая ему пальчиком нажать на кнопки верхних этажей.
К счастью, заплакать сын не успел, только закричать, поэтому истерику удалось предотвратить.
– Ему нравится самому нажимать, – пояснила я Стужеву. – И это касается всего, до чего он не может дотянуться сам. Особенно ему нравится то, что щёлкает или меняет цвет.
– Ты поэтому лифт вызвала локтем? – проявил чудеса наблюдательности Лёша.
– Видел бы ты, как я стиральную машинку включаю, – вздохнула я, доставая из кармана ключи и переключая внимание сына на пищащий брелок. Иначе лифт мы не покинем никогда.
Хорошо, что Никитка пока хорошо реагировал на мои манипуляции. Боюсь, с возрастом мне придётся становиться изобретательнее.
– Давай помогу, – предложил Стужев, как только мы вышли на площадку.
– Спасибо, не нужно, – усмехнувшись, я пояснила: – Видишь ли, открывать дверь Никита тоже любит сам. Так что, если ты куда-то торопишься…
– Я никуда не тороплюсь, Саша, – заверил меня он, наблюдая за процессом открывания двери.
Сегодня я тоже никуда не торопилась, поэтому ускорять действо не собиралась, хоть и могла.
Дала ключи Никитке, спокойно наблюдала, как он сосредоточенно держит их в руках. Пресекла попытку попробовать брелок на вкус. Если бы у меня плечо не начало затекать, я бы стояла так и дальше…
Но, пришлось направить ручки сына с ключом в замочную скважину, помочь ему прокрутить до щелчка, затем, всё так же направляя его, нажать на ручку.
– Мя-а-а-у! – едва дверь открылась, как подал голос Людовик и, буксуя на ламинате, пронёсся мимо нас по прихожей.
– Спугнули кису, – прокомментировала я, пока Никитка радостно что-то лепетал, отвечая коту.
Скинув ботинки, я первым делом начала раздевать сына, краем глаза осматривая пространство. И даже мысленная мантра: «Мне безразличен Стужев и его мнение!» не помогала избавиться от нервозности. В голове то и дело всплывало: «На кухне всё убрано?», «Лифчик с полотенцесушителя в ванной я сняла?» и «Кровать не заправлена, игрушки не убраны!».
И пусть я прекрасно понимала, что мысли глупые, а всё равно какая-то часть меня хотела блеснуть перед Лёшей хозяйственностью. Какая-то глупая и обречённая часть меня. Та самая, которую пристрелить нужно, чтоб не мучилась. Тут даже рисование мандал не поможет. Можно даже не тратиться на карандаши…
– Ничего себе, ты его откормила, – присев на корточки, Лёша грустно улыбнулся прискакавшему обратно к нам Людовику. – Привет, котяра.
Что-то мявкнув, рыжий унесся на кухню, протяжно начав оттуда мяукать.
– Слышал? – крикнула я, закончив раздевать Никитку и наконец-то сняла с себя куртку. – Он назвал тебя толстым! А у Людовика просто пушистость повышенная.
Лёша лишь усмехнулся, последовав моему примеру и сняв верхнюю одежду и обувь, нерешительно замер в прихожей, наблюдая, как Никитка пополз в гостиную.
– Последи за ним, – решила я использовать Стужева по его прямому назначению. Сам же хотел стать настоящим отцом. – Я руки помою и переоденусь.
Не дожидаясь ответа я уверенно направилась в ванную, первым делом сняв лифчик с полотенцесушителя и закинула его в машинку, спрятав от посторонних. За Никитку я не переживала. У него на ковре остались игрушки и пополз он прямиком к ним. Была вероятность, что он попытается встать и потопать ножками (что у него получалось пока не очень хорошо), но… Лёша ведь не даст ему упасть.
– С каких пор мы так уверены в Стужеве? – шикнула я на своё отражение.
Не помогло. Уверенность, что ничего не смыслящий в детях Лёша будет максимально собран и ответственен наедине с сыном, никуда не делась.
И я оказалась права.
Переодевшись в домашние шорты и майку, я вышла к ним, замерев в дверях. Не думала, что меня так тронет увиденное. Никитка сидел на ковре и протягивал Лёше своего медвежонка, что-то лепеча на известном лишь ему одному языке.
– Очень красивый медведь, – приняв игрушку из детских ручек, Стужев обернулся на меня, словно почувствовав мой взгляд.
– Чай будешь? – спросила, надеясь, что он согласится.
Хотелось найти повод сбежать и не дать себе расплакаться. Лёша всё равно бы не понял. Этого мишку Никитка из рук не выпускает. И как-то истерику закатил, когда Стас просто переложил его. А тут…
Никита сам дал Стужеву свою самую любимую игрушку.
– Буду, – согласился на моё предложение Лёша.
Вот только уйти на кухню у меня не вышло. Пришлось идти к входной двери, в которую кто-то настырно трезвонил.
– Да иду! – рявкнула я, предчувствуя неприятный разговор с Татьяной Михайловной и её Антошкой.
Ну а кто ещё это мог быть, в конце концов… наверняка они всё же заметили меня в парке. Как и идущего рядом со мной Лёшу. Мда… разговорчик мне предстоит сейчас ещё тот.
Я даже в глазок не стала смотреть, зло дёрнув ручку под непрекращающуюся трель звонка.
И зря. Надо было сначала посмотреть.
– Ты не ответила на мой вопрос, – распахнув дверь, я в шоке уставилась на Стужевскую Лизоньку. – Сколько ты хочешь, чтобы навсегда исчезнуть из нашей жизни?