Через полчаса после вышеописанных столь неожиданных событий вся компания сидела в ресторане на проспекте Пушкина и поминала Дядю. Школьник со свитой и Рома с братанами — за одним столом, Леший и Томас — чуть поодаль за другим.
— Ну, давай знакомиться. Пал Сергеич Крымский. Крымский — это фамилия.
— Давай. Томас Чертыхальски.
Рукопожатие было странным — одними пальчиками.
Выпили не чокаясь.
Леший отломил кусочек черного хлеба. Отправив в рот, пожевал.
— Надолго к нам?
— На месяц, может дольше.
— Издалека?
— Киев.
— Шедеврально. С Хлеборезом.
— Мелочи.
— Ты, это, извини, если что. Дядю давно надо было сковырнуть, а тут такой случай... Не удержался.
— Я понял.
— Не знаю, как объяснить. Я-то понял, что ты понял, просто...
— Нервничаешь...
— Ага, — признался Леший. — Не каждый день сидишь за столом ... э...
— Я не по рождению.
— Бывает такое?
— И не такое бывает. Ладно, — Тихоня, отодвинув стул, поднялся. — Меня ждут. Да, ещё... Не ищи меня.
— Нервничаешь? — настала очередь усмехнуться Лешему.
— Я с вашим племенем... Вы сами по себе, я сам по себе. Отдыхать приехал.
— Искать не буду, но, если понадоблюсь, вот, — Леший-Крымский положил на стол карточку.
Засовывая визитку в кармашек сумки, Томас сказал:
— Я пойду.
— Именинник не обидится? Может, мировую?
— Увидишь, он даже рад будет.
Кивнув второму столику, Томас Чертыхальски направился к выходу. Так и есть, — когда за его спиной закрылась дверь, Рома почти незаметно опустил плечи и осунулся, как будто из него вышел весь воздух.