Томас

28 Большой брат

Раз устал, надо отдыхать... сказал тогда Князь.

Баронесса подошла к серванту, открыла стеклянную дверку и достала из бара початую пол-литровую бутылку «миргородской». Один глоток — и водички почти нет. Остатки вылила на платок, протерла им лицо и, усевшись на стул, тяжело вздохнула.

— Вот сволота.

Непонятно, кому были адресованы эти слова? Томас надеялся, что не ему.

— И ты, гад, чего молчал? Неужели это такая тайна? — веер яростно терзал воздух. — Сколько раз мы пытались не обращать внимания на эти... — Антонина Петровна усмехнулась,- пророчества.

— И что?

— Выходило ещё хуже. Ладно, давай думать спокойно. У нас есть Соловей. У нас есть ты. Вы дуэтом вспоминали про мой Городок. Значит, здесь что-то должно скоро произойти.

— Князь сказал — событие касается света.

— Намек на чистеньких? Хорошо, давай потопчемся на этой могилке... Свет — это не про меня. Мне нет дела до света, пойдет ли кто куда, найдет ли счастье... Или не найдет.

Томас осторожно предположил:

— А вдруг у тебя в городе появится ну очень чистенький?

— В смысле?

— Страшный суд и всё такое.

— Не, всё это бредни.

Баронесса отвернулась, посмотрела в окно. Томас заметил, как начали двигаться её губы, словно она читала про себя. Веер с хрустом сложился, и кончик показал на Тихоню.

— Слушай, если у меня в отчине и дедине по твоей милости начнется драчка... — баронесса посмотрела на Тихоню исподлобья и погрозила веером.

— Это с каких это?

— А нечего тайничать.

— Напугала. — Томас подался вперед: — Скажи лучше, откуда твой знакомый знает о нашем с Князем разговоре? Это же такая тайна, шо капец!

Антонина Петровна хитренько улыбнулась.

— От тебя.

— Как это? Я никому не говорил.

— Но вспоминал?

— А что запрещено?

Баронесса кивнула.

— В моем городе — да.

Тоня встала, держась за поясницу, потянулась.

— После твоего отъезда в сороковых я окрутила одного мужичка из Курдюмовки. Он такой любопытный был, такой любопытный — страх. Все боялся, что против него соседи заговоры плетут, хотят деньги украсть, анонимки пишут. Вот я и подкатила к нему, говорю, хочешь знать, что думают в округе? Дала недельку послушать его улицу. На пробу, стало быть. В итоге заполучила два козыря — душу и всевидящие глазки. Давно хотелось.

— Подожди, где Курдюмовка, а где центр?

— Так когда это было? Мужик оказался не промах, скупердяй ещё тот — с самого начала ругались. И тогда, и теперь за каждую услугу требует землю. Я к нему ходила, ты думаешь, запросто так? А улица Пионерская, дома с тридцать четвертого по семьдесят восьмой не хочешь?

— И что?

— Не повелся — требует больше. Ты, знаешь, если б он мне все рассказал: кто приехал, когда, куда, что за свет такой — я б ему всю Пионерскую отдала, но он же не согласится, а если и возьмет, то прямо ничего не скажет, всегда загадочками, гад. Пойди тут разберись.

— Подожди, он и тебя слушает?

— Он всех чует! Вот ты меня пощупать не можешь — слаб силенками. Да и нет в тебе вкуса к этому делу — больше по-розовому. Тебя же я ощущаю лёгко, но не всегда, только когда своим ремеслом промышляешь. Он же слышит всех, даже Князя. В пределах города, естественно. Мне он, например, сказал такое! Про парней из сожженной машины. Оказывается, их Крымский послал. Твою квартиру охраняли

— И кто убил?

— Поджигатели.

— А точнее.

— Не колется.

Тихоня нахмурился.

— Так, давай подведем дебет-хребет. Жилья нет — раз! — хлопок ладонью по столу. — В городе саботажники — это два. Ты этих врагов народа не чуешь — три. Тот, кто чует, молчит — четыре. Соловей поёт, что в Городке появится сильный чистенький — это уже пять. Охранники убиты каким-то невидимкой. А теперь самый геморрой: как теперь жить, зная, что в твоей голове копается какой-то мужик с Курдюмовки? Га?