Томас

22 Кровушкой запахло

...Власть. Что может быть приятней власти? Тем более, если ты, когда-то немощная, часто прогуливающая в школе уроки физкультуры, вдруг обретаешь необъяснимую силу и выносливость? Благодаря урокам Князя теперь ты способна любого испепелить одной непоколебимой уверенностью в себе. Ты своей ловкостью, хитростью и мастерством фехтовальщицы низвергаешь врага, и не какого-то неумеху-варвара, а настоящего преторианца. Да у него шрамов хватит на целую пиратскую команду, а наград — на роту спецназа. Но разве это ему помогло?

Есть много приятных вещей в этой жизни. Любовь, жажда и её утоление, вино и деньги... Все это хорошо, но власть... Ничего не может быть прекрасней власти. Когда вкус силы приходит в детстве, то она воспринимается как должное. Почувствовав власть уже взрослым, думаешь, что она есть награда за терпение, мужество и храбрость. Вкусив власти, понимаешь, что границы возможного для тебя расширились навсегда. Ты становишься другим. Сила и власть — это ещё и всепрощение. Как можно обижаться на тех, кто слабее тебя, ниже тебя? Кто теперь недостоин не то, что с тобой рядом стоять, а и думать о тебе, называть своей ровней. Ни с чем несравнимая сласть видеть врага, стоящего перед тобой на коленях. Удивленного, не понимающего, как это произошло, живого врага с мертвыми от ужаса глазами...

Олеся знала, что победит. Дровосек за десять секунд голыми руками убивает трех человек, стреляет точно на два километра, владеет всеми видами стрелкового оружия. Нет, он правильно держит шпагу, но не более того. Проблема «пасторов» — незнание русской классики. Прав был Козьма Прутков — нельзя объять необъятное. Пусть Олеся не так сильна физически, у неё нет молниеносной реакции, она не может стрелять по-македонски с двух рук, не бросает на двадцать метров ножи. Ей этого и не надо. Здесь и сейчас она всего-навсего научилась биться на шпагах и этого для победы вполне хватило.

На второй минуте поединка она краем глаз заметила, как пастор с делягами сел в машину, бросив своего наёмника ей на растерзание. Когда «форды» отъехали, Дровосек расстался с надеждой. Оружие, до этого сопротивлявшееся из последних сил, начало клинить. Несмотря на это Олеся не помышляла о снисхождении. Она просто не могла остановиться. Жажда власти захватила её всю без остатка. Враг никогда ещё так не страдал. Его разрывала скорее боль не физическая, но моральная. Попытки справиться с девушкой, обхитрить её, легко отбивались. Сталь из Толедо много раз прошла сквозь мышцы, парализуя руки и ноги, но не могла остановить волю и разум. Другой бы давно лег на землю и умер, но Дровосек был упертым.

Рано или поздно, но всему приходит конец. В глазах, которые только что горели гневом и упорством, блеснуло понимание неизбежного. Враг повержен, и она, воительница с мечом в руке, решает добить преторианца или даровать ему жизнь. Олеся стоит над, теперь уже не врагом, а рабом и упивается мигом абсолютной власти... Карать или миловать?

Может лучше убить сразу, чтобы не мучился? Воин потерял много крови, мышцы и связки никогда не обретут былой формы — он уже калека. Милосердие будет состоять как раз в его скорой смерти. Через ключицу наискось — в сердце... А может не торопиться? Пусть живет. Убить сейчас — значит освободить. Пусть до последнего своего вздоха помнит, как его, непобедимого Железного Дровосека, повергла простая хрупкая девушка из Дикого поля, где по преданию в стародавние времена жило племя амазонок... Она носком сапога выбила шпагу из кисти воина, подцепила её острием и от греха подальше откинула на несколько метров в сторону. Достав из кармашка жилета платок, вытерла им лезвие. Белая ткань почернела.

— Девочка, — Леся услышала сзади шаги. — Такого поединка я ещё не видел. Только что на моих глазах любитель поверг профессионала, — Князь с горькой улыбкой смотрел на коленопреклоненного Дровосека.

— Новичкам везет, — усмехнулась Леся.

— Добей, зачем лишние страдания...

Клинок прошел через ключицу вниз, к самому сердцу.