Томас

41 По душам

Вернувшись в гостиную, Томас увидел сидящего на табурете Костю — почти голого, в одних трусах. Тихо нашептывая что-то недоброе, он тер брюки смоченной в растворителе тряпкой. Томас подошел ближе, навис телеграфным фонарем, став так, чтобы не загораживать свет.

— Битум?

— А хрен его знает, что там было. — Костя, с остервенением размазывал черные пятна по ткани. — Вот угораздило вляпаться.

Томас невольно засмеялся.

— Как ты туда вообще попал?

Иванов поднял голову. Хмурое сосредоточенное лицо вдруг растворилось в улыбке — морщины разгладились, щёки округлились, снова показались смешные, словно мультяшные зубы.

— Та, вооще атас. На работе задержали, на такси денег нет — пошел пешком. Мешки по первой казались легкими, а потом устал. Решил срезать — там часто хожу. У вагончика слышу: «Кто тут? Стоять!». А у меня — мешки! Попробуй, докажи, что ты не верблюд! — Костя хмыкнул, опустил голову и, терзая шорты, продолжил: — Это сейчас хоть что-то соображаю, а там — инстинкты. Тазик тот поднял, цемент под него забросил. Наверное, хотел... Блин, да я не помню, что я там хотел — мозги отключились напрочь! Слышу, шаги, а у меня в руках это корыто. Ну, я прямо... Короче, накрылся я им. Они подошли, говорят, вот был же здесь, куда делся? Постояли с минуту, поматерились и пошли дальше. Я подождал слегонца и думаю, пора бы уже и выбираться. А как? Стою на четырех костях. Чтоб поднять крышку, надо упираться затылком и плечами, а там раствор застывший к днищу прилип и на земле щебенка.

Томас посмотрел — так и есть: колени, локти и плечи у Иванова были красные, израненные.

— Я упираюсь, а она такая тяжелая.

— Ты же её одной рукой поднял!

— И я о том же! Хрен его знает, как вышло. Со страху-то влез, а назад не могу — больно. Короче, засада!

Томас призадумался. Нет, все верно выходит: стоя на четвереньках да на острых камнях, попробуй, сдвинь — он-то помнил, какой тяжелой была железяка.

— Раствор внутри, говоришь?

— Ага, — ответил Костя. Проведя рукой по волосам, показал ладонь — на ней осталась белесая цементная пыль.

— А эти её вдвоем понесли, — сказал Тихоня задумчиво.

Костя смотрел на Томаса некоторое время, а потом, когда в его глазах магниевым огнем вспыхнула догадка, захохотал. Смеялся он заразительно, трясся всем телом и, откинув голову назад, при этом чудом не ударившись затылком о стену. А вот Томасу наоборот стало не по себе, словно куриные лапки оцарапали его селезенку... Проторенной дорожкой он оказался в гостях почти незнакомого ему человека. Они общаются уже почти полчаса, если отсчитывать время от «эврибади хоум». Обошлись без необходимых в таких случаях приветствий, знакомств и расшаркиваний. Они говорят, как два старинных друга, которых многое связывает. Если посмотреть на эту ситуацию со стороны, то можно подумать, что Костя — это классический неудачник с трупом на руках, а Томас — спаситель, согласившийся закопать мертвеца. Так? Так! Вот поэтому Тихоня решил, что ему надо избегать вопроса, что он делал на заводе в столь позднее время и, главное, как узнал, что под крышкой находится человек. Если он поставит себя на место Кости, то будет напрашиваться только один возможный ответ, и этих слов Чертыхальски очень не хотелось бы слышать.

Дождавшись, когда Иванов успокоится, Томас сказал:

— Ничего смешного тут не вижу. Это ж надо догадаться! Поздняя ночь, луна спряталась, тучи ходят хмуро. Заросли вокруг как щупальца шевелятся от ветра, собаки лают. Мы поднимаем железяку, и что я вижу? Из-под крышки гроба лезет какая-то гигантская лапа! Меня там чуть кондратий не хватил!

Костю накрыла вторая волна хохота.

— Я не подумал... — только и смог он из себя выдавить, растирая слезы по грязным щекам. — А-а-а-а... Давно так не ржал. Шо за ночка?

Успокоившись, Иванов пояснил:

— Ты мне напомнил про одного деда с Кировского ставка. Он там козу свою пас. Задремал, а она пошла на соседнее кладбище цветочки щипать. Ну, короче, свалилась в свежевырытую могилу и блеет оттуда. Дед типа просыпается — козы нет. Пока нашел — стемнело. Полез спасать и сам провалился. Стал кричать — без толку. Летом дело было, но все равно холодно, темно. Сидят вдвоем, обнялись, друг дружку греют. Дед уже не знает, что и думать. Тут чует — кто-то идёт. Вроде шахтер возвращался с последней смены. Услышал вопли — прямо как ты. Ну, дед не дурак, думал тоже сначала свое добро спасти — козу вверх подтолкнул. У того, кто хотел помочь, тут же инфаркт со страху — еле откачали.

Томас прыснул, но не из-за истории, просто, когда Костя рассказывал про деда, он всё разыгрывал в лицах, даже козу с рогами успел изобразить. Тихоня подумал, что Иванову бы в театре служить или кукольные мультфильмы снимать, а он в картотеке красным ярлыком окрашен. Странно...

— Я тут дверью ошибся, в детскую зашел, — сказал Тихоня. — Классные игрушки.

— С малыми делали. Вместе.

— А где они? — спросил, прекрасно зная, что супруга чистенького сейчас у своей мамы.

— На даче. Дома сам видишь, какой срач, — повел головой Костя. — Жена к тёще забрала до конца лета. Тут пыльно, а у них аллергия.

— Ремонт?

— Не, я же говорил — бункер строю.

Томас за свою долгую жизнь успел убедиться — сколько не общайся с людишками, все равно не угадаешь, какое коленце они выкинут в следующий миг. Сейчас это был тот самый случай.

— Думал, послышалось. Какой бункер?

— Подземный.

— А зачем?

Костя посмотрел на потолок, призадумался, и, подержав мхатовскую паузу, ответил:

— Ну, во-первых, это красиво.

Насладившись реакцией Томаса, продолжил уже без улыбки:

— У меня есть подвал, но для верности надо сделать ещё одну комнату — углубляюсь в сторону улицы. Пол залил раствором, три стены поставил. Бетонные плиты для потолка я давно положил, когда дом строил. Сейчас гадаю, какую стену выбрать для перегородки — с прутами или без.

— А в чем разница?

— Ну, — пожал плечами Костя, — это вопрос философский. Смотря для чего будет служить. От мародеров железные двери, бетон и арматура — в самый раз. Если от природы, то каменная кладка сгодится. Но не думаю: триста метров над уровнем моря — вода не достанет.

— Чёт не понял. Какая вода?

Когда Костя начал объяснять, то стало понятно, что ему не привыкать к расспросам. Изменилось выражение лица, голос — он словно превратился в активиста «Гринписа», читающего лекцию в рабочем клубе.

— Для начала возьмем потепление. Это не догадки, а доказанный факт — в двадцатом веке температура выросла почти на градус, а каждые тридцать лет — теплее предыдущих. Территория вечной мерзлоты сокращается. Арктические льды тают. Так?

— Да, — ответил Томас. — Князь об этом тоже говорил, он по льдам дока.

— Какой князь?

— Не важно... — отмахнулся Томас, а Костя и не настаивал — его уже тянуло «поговорить».

— Считай сам. Если все пойдет так и дальше, то через сто лет уровень океана вырастит на два-три метра — это в лучшем случае. Представляешь? Если говорить не о тропиках, где будет полный конец, а о нас — всё равно хорошего мало. Недавно читал про теорию поворота сибирских рек. Не людьми, а типа самой природой. Вся эта махина может двинуться сначала на Каспий, к Аральскому морю, в Поволжье, а потом в сторону Черного и Азовского морей.

— Не понимаю, — ответил Томас вполне искренне.

Это было что-то запредельное! Ночь умирает, солнышко уже натачивает свои лучи, птицы на улице просыпаются. Провонявшая растворителем комната. В этом сумасшедшем доме где-то чирикает попугай, а в детской между железных и пластиковых деревьев, бродят металлические динозавры, роботы и толстые плюшевые бабы. Высоко в небе над Городком летят самолеты, спутники, метеориты, кометы, звезды, а тут на табурете сидит полуголый Костя Иванов и вещает:

— Таяние льдов и подтопление тундры наполнят сибирские реки таким объемом воды, что Лена, Енисей, Обь не смогут удержать её в своих берегах. Я точно не помню, но якобы ландшафт в Сибири такой, что вода пойдет в нашу сторону. Прикинь, через всю Россию — от Якутии до Ростова — хлынет поток. Не сразу, не как цунами, а постепенно. Но неотвратимо. Так что, возможность природного апокалипсиса я пока ещё не снимаю. Ну а то, что грядет конец света — это к гадалке не ходить.