Томас

3 Первая улыбка

Как видите, Томас явился в наш городок с шумом, треском и битьем посуды. Скоро на перекрестке зевак стало больше, а действующих лиц меньше. После минутной растерянности неизвестно откуда набежала публика, стала охать, ахать, цокая языками, рассматривать водителей, покореженный металл, рассыпанные осколки стекла, масляные кляксы на асфальте. Пастор, почему-то не стал ждать милицию. Посмотрев на часы, он присвистнул, сел в машину и шустро укатил. За ним тут же, пугнув народ сигналом, последовал Рома. На перекрестке остались: массовка, Томас, Сергеич и... никем не замеченная владелица «хонды», хорошо сохранившейся, только чуть примятой спереди.

— М-да, — сказал Сергеич. — Ну что, я пошел?

— Удачи, — ответил Томас старику и посмотрел на небо.

Над Донецким кряжем ещё висели, собравшиеся клином косматые накрахмаленные тучи, но с юга от Азова уже накатывала чернота. Поднялся сухой жесткий ветер-степняк и погнал пыль, песок, блестящую фольгу от конфет и смятые пачки из-под папирос. В это самое мгновение, не секундой раньше или позже, свершилось чудо. В гомоне и бесконечных вопросах: «Что случилось, а кто пострадал, а кого убило?», — заиграли небесные волшебные флейты и арфы, а им стали подпевать серены. Чудесные колебания воздуха сплелись в слова, а те, в свою очередь, в предложения. Именно так, в такой последовательности.

— Милые мальчики, я так поняла, ни вас, ни вашу машину уже не спасти. Может, разлетимся как птички?

Вот какие были предложения, вот какие были слова. Женский голосок искрился и сиял майской радугой, звенел весеннею капелью. Он как бы предлагал себя, открывался, обволакивал, очаровывал... Томил, щекотал, разгонял кровь. Сергеич, на что мхом был покрыт с юга и с севера, остановился, обернулся посмотреть, откуда раздалось столь сладкое щебетание.

Перед Томасом стояла девушка.

Я знаю о каждом жителе нашего Городка всё — даже то, что они давно забыли. Люди у нас живут разные — хорошие и плохие. Последних, конечно, больше — все мы ни без греха — однако среди людского серого месива изредка попадаются личности, не вписывающиеся в понятия «добрый — злой», «скупой — щедрый», «белое — чёрное».

Нашу новую знакомую звали Олесей. Леся была редкой загадкой, которую никому не суждено разгадать. Ведающая, а на самом деле не ведающая пределов своей силы, ловко балансирующая на грани греха и добродетели; мягкая, податливая, но когда ей надо, тверже титана. За такими девушками из Красной книги любопытно наблюдать. С виду не красавица, внешность — на любителя. Посмотришь — хороша, а потом, при другом свете, и под иным ракурсом — нет, не очень. Худенькая. Невысокая. Непослушные волосы скорее светлые. Нос вздернут, глаза сияют, как детский праздник; ресницы слишком длинные и острые, губы тонкие, насмешливые, это чувствуется. Что-то в облике Леси невольно вызывало неуютность. Это, как навязчивая мелодия — нравится, но в какой-то момент начинает раздражать... Олеся особенно хороша была по вечерам, когда её щеки целовали лучи умирающего солнца, а вьющиеся волосы гладил степной ветерок... Посмотришь — тю! — да вроде всё на месте! Так что же нас раздражало? — непонятно... Личико премилое, забавное, даже очаровательное. Мягкий излом губок волнует предвкушением поцелуя. Небольшой носик гармонирует с большими рысьими глазами, только цвет не золотистый, а ярко-ярко-голубой. Но главным козырем Леси была не внешность. Вот чем её наградила природа, так это голосом. Он у Леси-Олеси был волшебным. Стоило мужчинам услышать девушку на улице, тут же они бросали своих жен, беседы о политике, футболе и поворачивали голову на неземные, доносящиеся неизвестно откуда звуки. Им до рези в животе хотелось взглянуть на источник мироточащий вербальным блаженством. Олеся не просто произносила слова, она вокруг себя укрывала всё каким-то невидимым магическим туманом, наполняла эфир тревогой, томлением, даже пороком. Мужчинам вдруг казалось, что вот с ней-то, обладательницей этого голоса, у него обязательно всё получится. Вот уж кто-кто, а эта девушка любит пошалить, побаловаться, поиграть в школьницу-недотрогу. Ей-то, скорее всего, нравится когда её нежно шлепают по попке... И всем мужчинам вдруг хотелось подойти, расшаркаться ножкой, завести беседу о пустяках, спросить телефончик. Это желание возникало из ниоткуда и, как по мановению волшебной палочки, заставляло потеть ладони и наполняло чресла теплотой. Дыхание учащалось, железки сокращались. Даже если Олеся исчезала из вида, в головах мужчин ещё долго гуляло эхо её чарующе-капризного голосочка. Она, конечно, знала о влиянии на мужчин и неоднократно пользовалась этой силой, но чаще всего забывала о своём таланте — разве мы ценим то, что нам легко дается? Так и сейчас в её голосе не прозвучали расчетливые нотки девушки, желавшей отвязаться от владельца разбитой ею машины, а наоборот, было слышно участие, даже жалость. И эти краски сострадания, тревожные оттенки, разнесли радужную негу на пару десятков метров вокруг, заставив праздную публику на секунду замолчать.

— А в какую сторону вы прикажете мне лететь? — спросил Томас, вежливо улыбнувшись.

— В любую сторону, лишь бы подальше отсюда, — вздохнула девушка. — Могу подбросить, если по пути.

Странно, но машина Олеси если и требовала ремонта — то только косметического.

— По пути разберемся, — ответил Томас, и посмотрел на ещё теплую груду металла, бывшую когда-то «запорожцем». Подойдя к бедному Ослику, он с трудом вытащил из смятого салона старый ещё советских времен вылинявший на солнце рюкзак. Как только Томас сел в «хонду», Леся так резво взяла с места, что пассажира откинуло назад на спинку кресла. Не пришлось дверь закрывать — сама захлопнулась.

Поехали.

Когда пауза стала затягиваться, Томас спросил:

— Как вас звать?

— Леся. А вас?

— Томас.

— А по фамилии?

— Зачем официально?

— Привычка. Не доверяю именам. По жизни не встречала ни одного славного Славика и костяного Кости, а вот весёлую Хохотухину и врача Коновалова — бывало... И поверьте, гинеколог из него, мягко говоря, как из дерьма свая.

Томас поджал губки, чтобы не рассмеяться.

— Мягко говоря... — зачем-то повторил он.

Помолчали.

Олеся не сводила глаз с дороги даже не пытаясь рассмотреть своего пассажира, а Томас, наоборот, внимательно изучал её профиль.

— У меня фамилия хитрая, — сказал он, наконец. — Редкая. Рокоцей.

Олеся уважительно взглянула на пассажира и произнесла с расстановкой, словно пробовала буквы на вкус:

— То-мас Ро-ко-цей. Благородно. Граф Рокоцей или виконт. Карты, дуэли. Вы нерусский?

Благородный гость Городка ответил с усмешкой:

— По семейному приданию корни моей фамилии идут от князя Трансильвании Ракоци. Папа был поляком, что недалеко от тех мест. Дед, насколько мне известно — я могу ошибаться, так как с ним не виделся — носил фамилию то ли Ракоцюк, то ли Ракоцей. Вышло так, что папаня переехал под Псков и его там местные паспортисты переделали. «А» упало, «цюк» пропало. С этим и живу.

— У моей подруги схожая история была, — подхватила Олеся. — Фамилия её — Красноперова. Замуж выходила за Фурдыка, но в ЗАГСе перепутали паспорта и обженили её на дружке.

Олеся подняла руку, мол, рано смеяться.

— Это ещё не всё. Фамилия дружка — Лядский, а бабульке, которая заполняла бланки, что-то привиделось такое, что она впереди фамилии пристроила букву «Б».

После секундной паузы Томас расхохотался так, что затрепыхалась ароматная елочка на зеркале заднего вида.

— Правда-правда. Я не вру — так и было, — Олеся тоже смеялась, хоть эту историю рассказывала не первый раз. — Потом ей пришлось целый месяц быть замужем за незнакомым человеком, да ещё с такой вот интересной фамилией.

Добрый заразительный смех сближает. Только что не знали с чего начать, как себя вести, но стоило посмеяться, тут же появились темы для разговора.

— Жалко?

— Что?

— Говорю, машину жалко?

— Славный был Ослик, — кивнул Томас. — Успел привыкнуть.

— А почему «Ослик»?

Томас махнул рукой.

— Не берите в голову. Это моя давняя привычка. Привык путешествовать налегке, но если привязался к чему-то, то... Вот у меня в сумке лежит фляга. Старая, помятая, поцарапанная. Видела такое — на двадцать романов хватит. Я её называю Клавой. Она моя главная подруга во всех странствований. А раз так, то не может быть обычной тарой для воды или ещё чего-нибудь, компота там или кваса.

Услышав Лесин смешок, Томас обернулся.

— Что такого я сказал? Не шучу, просто... От спиртного не отказываюсь, но печень... Раньше выпивал, и много, потому как мне нравится состояние опьянения...

— А сейчас?

— Что?

— Бывает?

Томас правую ладонь положил себе на грудь, а левую, насколько позволила крыша машины, поднял вверх.

— Клянусь, последние пять лет — сухой.

— Это срок.

— Ну, а если вернуться к началу нашего разговора, отвечу: вот сейчас мне машину жалко — резвая была.

— Ага, — согласилась Леся. — Я почему за вами увязалась — обгонять не люблю, а тут, думаю, старичка обойти не грех. Но стоило прижать, так и вы тоже. Меня даже где-то задело.

Леся вдруг испуганно скосила глаза.

— Не стоило мне этого говорить...

— Почему?

— Ну, ведь я была последняя, значит, вся вина на мне. А тут... вас Рома схватил... Когда выходила, думала, начнут на меня все кричать, а вышло по-другому. Словно я пустое место.

— Можно подумать, вы расстроились, — усмехнулся Томас.

— Нет, но все это как-то ненормально, что ли... Вы не находите?

Томас решил сменить тему.

— Вы знаете этого здоровяка?

— Рому?

— Да.

— А кто его не знает? Важный бычок. Не повезло вам.

— Что, с заскоком?

— Не знаю. Связываться с ним охотников мало, но я не слышала, чтобы он занимался беспределом. Поговаривали всякое... Не думаю, что это правда. Откупные назначит и всё. Знаете закон дороги?

— Какой?

— Ну, если машина стоит десять штук баксов, то в заначке надо иметь ещё столько же. Если двадцать, то, значит двадцать.Об этом говорил мой... — тут Олеся сделала еле заметную паузу, — ...приятель.

— Первый раз о таком слышу.

— У вас деньги хоть есть?

— Деньги не проблема, — отмахнулся Томас, рассматривая пролетающие за окном витрины, пешеходов, стаи воркующих голубей. — Мне показалось, Роме надо что-то другое...

— Может быть.

Олеся посмотрела на Томаса. Она могла похвастаться, что сидящий рядом с ней мужчина меньше всего напоминал человека, который только что чуть не погиб. Ленивая полуулыбка, хитроватый прищур глаз. Да и развалился он в кресле, словно ехал на пикник. «Странный типчик», — подумала Леся. И тут же себя одернула: «А мне-то какая разница?».