Трудности работы авантюристом

Глава 16 — Начало злости

Джорджи мирно спал на своей лёжке посреди лесной чащи, ему виделся приятный сон, как он гуляет с бабкой по ярморочной площади, и старуха не скупится покупать ему сладости, особенно ярко запомнился Джорджи небольшой, но такой вкусный кекс, политый сверху белой помадкой и украшенный вишенкой. И пусть карга никогда не покупала Джорджи ничего подобного, предпочитая морить внука чуть съедобными кашами на воде и чёрствым хлебом, пусть он в жизни не ел ничего подобного, хотя порой мельком замечал сладости на ярмарках и по долгу глазел на них в детстве, сон этот был прекрасен, так детален, что он ощущал во рту вкус сладкого рассыпчатого кекса, когда просыпался. Но вот просыпаться пришлось не по плану, быстро и спонтанно. А причиной всего стала Отрыжка, она задрала голову к небу и во всю выла, аки волк, только с её пузатыми габаритами это смотрелось умилительно, лишь те пару мгновений, пока Джорджи и сам не посмотрел в небо. И вкус рассыпчатого сладкого кекса сам собой слетел с языка, уступив место прокисшей за ночь слюне.

В небе над их малым лагерем планировала огромная птица. Такая без труда могла бы схватить Джорджи когтями и унести его куда-нибудь в своё гнездо, по пути пару раз приложив о камни, чтобы он не трепыхался, а затем скормить тёпленький труп голодным птенчикам. Хотя огромные габариты казались такими только на вид, и чем ниже планировала птица, тем лучше проступали её очертания. И не таким уж большим оказался этот орёл. Просто очень старым… перьев на нём было слишком много, они отяжелели за время, одряхлели, и на нижних складках местами проступала плесень. Клюв старой хищной птицы огрубел, и отрос до таких состояний, что она наверняка с трудом могла открыть его. А глаза… один глаз у птицы заплыл бельмом, это Джорджи увидел, когда орёл бесцеремонно приземлилась у его ног, и повернул голову к нему тем самым бельмовым глазом. Второй же чёрный глаз был направлен на деда Клавдия. Что, уперев могучие ручища в пояс с оружием всё это время стоял рядом со своим крепко спящим учеником и глядел, как с неба к ним летит старый орёл. Такой же старый, как и сам дед Клавдий, а может даже и ещё старее…

— Я погляжу, ты ученичешку себе нового сыскал, Кадий! — вдруг заговорил орёл дряхлым, очень старческим буквально скрипучим голосом, от которого Джорджи поморщился, но проснулся окончательно, даже настолько, чтобы задвинуть за спину притихшую Отрыжку, и потянуться за «тихушником», что лежал рядом с лёжкой, буквально в локте от него.

Птица каким-то образом заметила его движение своим бельмом, и издала хрипяще-каркающий звук, от которого у Джорджи засвербело внутри, он спустя лишь пару мгновений понял, что то был смех, когда звук уже прекратился и птица заговорила с дедом Клавдием, обратив к нему свою поросшую перьями дряблую шею:

— Давно не виделись Кадий! Я уж и не припомню наших с тобой светлых деньков… прости, что явился к тебе вот так вот.

Джорджи только в этот момент заметил, что на шее у птицы висит массивная стальная цепочка, на конце которой прикреплён тяжёлый объёмный амулет из золота и серебра, и на выбитом позолоченном сундуке змея извиваясь сложилась в цифру три. Джорджи тут же вспомнил, где видел похожий амулет, но цифра там была иная, шестёрка… амулет этот висит на шее его учителя, сейчас спрятанный под воротом одежды.

Джорджи перевёл взгляд на великана кобольда, и проснулся окончательно. Он аж вскочил с места, и хотел было подойти к учителю, но его опередила Отрыжка, жалобно скуля она тёрлась о ноги деда Клавдия, пока тот безутешно и беззвучно рыдал.

— Да ну, будет тебе Кадий! Всему в этом мире отмерян свой срок… я не поэтому явился к тебе… не из-за жалости или чего-то подобно, мне нужна твоя помощь. — Птица как-то стыдливо переступила с одной когтистой лапы на другую.

— В ч-чём, Аверакл? — кобольд утёр могучей рукой слёзы, в глазах его огненных тлела печаль.

Джорджи стоял неприкаянный между этими двумя, и впервые за всю зиму не мог найти себе места.

— У моей семьи проблемы, которые сам я… решить уже не могу. Ты поможешь мне?

— Конечно, — кобольд подошёл к птице и попытался её погладить, орёл тут же куснул Клавдия за палец, и тот шипяще отпрыгнул, — вот как был недотрогой, так и остался, старый пердун! С чем тебе нужна моя помощь?!

— А вот не тяни грабли к птичке, она и так единственная кто откликнулся на зов… и вообще, вот помру, потом и будешь свои культи распускать!

— Да я же…

Джорджи впервые видел своего учителя по настоящему смущённым и растроганным одновременно, старый кобольд не знал куда себя деть, то пялился в подслеповатый глаз птицы, то отводил его в глубь лесной чащи, куда особо-то и не смотрел, а просто чтобы не глядеть на орла. Сам же Джорджи испытывал отчасти те же чувства, только в мере куда меньшей, отчасти ему и весело было и любопытно, и он уселся обратно на свою, ещё сохранившую тепло, лежанку и продолжил с земли наблюдать на встречу двух авантюристов высшего ранга.

— Мне не важно, что ты, Кадий, удумал! Лучше послушай меня, и так время на исходе, и я не успею к твоему приходу в город… моё семейство встретит тебя как родного, но прошу, остатками души и дряхлым телом, умоляю тебя, защити моих родных, слышишь Кадий, защити…

Орёл вдруг замотал пернатой башкой, затрепетал крыльями, и Джорджи увидел, как бельмо на глазу птицы рассеялось, вмиг там оказался обычно птичий глаз, без тени недуга, и птица попыталась взлететь в небо. Затрепетали тяжёлые крылья. Джорджи, что сидел в трёх шагах, прикрыл глаза и отвернулся от снежного крошева и прочего мусора, что прилипли к перьям старой птицы и в момент, когда та попыталась подняться, разлетелись во все стороны.

Однако, трепыхания вдруг прекратились, и произошло это так резко, и с таким противным звуком, что более всего напоминал стон, только изданный не из рта человека, а из клюва орла.

Джорджи повернул голову и увидел, как учитель держит орла за шею, но бережно, это по меркам кобольда – так, чтобы не на смерть. И орёл даже не пытается трепыхаться, он испуганно замер, и от массивных толстых пальцев кобольда ниспадают вниз на снег пурпурные искры, глаза учителя разгорелись в алом пламени и в этот миг лицо его покрылось столь глубокими морщинами, что Клавдий словно в момент потерял несколько десятков лет.

Глаза птицы изменились, теперь они оба смотрели на деда Клавдия бельмами мертвеца. Орёл помотал головой, раскрыл рот и каркнул:

— Хватит, Бес!

Клавдий тут же отпрянул, утёр со лба крупные капли пота. Маска усталости никуда не делась с него, и в этот миг старый кобольд показался Джорджи меньше, чем он есть на самом деле. Плечи согбенны, руки опущены, шея тянется к земле, и глаза из тёмных провалов едва-едва тлеют огнём.

— Напрасно силы тратишь, старый ты пердун… — голос птицы звучал теперь куда как бодрее, среди скрежета проступили миндальные сладкие нотки.

— Мой тебе прощальный подарок, Аверакл.

Птица задумчиво покрутила головой, почесала клювом крыло, и наконец решив что-то выдала не очень мелодичным тоном:

— Принято! Но до твоего прихода всё равно не удержусь. А ты поторапливайся… слышишь?

— Да, но ты так и не рассказал, что случилось то. Насколько я помню, ты поселился в Гришаре.

— Будь проклят тот день, как я принял это решение! Ненавижу этот город всеми остатками души! Эти каменные стены сделали нас слабыми, не способными дать отпор! Мои правнуки обрюзгли и никогда за жизнь не брали в руки оружия! А единственная друидка из рода не ведает ни одного боевого заклятия! И во всём они виноваты! Всё они… — орёл перешёл на незнакомый для Джорджи язык, в языке этом было много шипящих, и птица стала похожа в один миг на старую змею. Но вместе с тем, всё изменилось. Никакой радости не осталось, никакого радушие от встречи и тянущей на дно грусти. У Аверакла словно прорвало плотину внутри, и река бурлящей злости вырвалась наружу, и затопила всё вокруг. Внутри Джорджи всё сжалось, захотелось отойти подольше от орла. Дозорный задрал голову к небу, там серые облака гнал по серому небу грозные ревущий ветер, кроны сухих безлистных деревьев вокруг зашуршали, затрещали ветвями, посыпались сучьями и нигде в лесной чаще казалось больше не было покоя.

А орёл продолжал, его голос вновь перешёл на человечий язык:

— Они выкрали моих правнучек, они ранили моих сыновей, отрубив им уши… они назначили плату, и каждый сезон обещались возвращаться, забирать золото, которое мы успеем накопить, и вновь уводить с собой двоих красавиц моего племени… ПРОКЛЯТЫЕ ОРКИ! ЗНАЛ БЫ Я, ЧТО БУДЕТ ТАК ХОТЯБЫ СОТНЮ ЛЕТ НАЗАД! Я бы пришёл в их дома, их послал на них диких волков, и устроил кровавую охоту на их ходячие племена, я бы насаживал их на верхушки деревьев, и потроха их весел бы на ветвях весёленькими гирляндами! Я бы…

— Эй, друг! — окликнул Аверакла дед Клавдий, окликнул совсем спокойно, но осоловевшая от злобы старая птица заверещала на весь лес:

— ЧТО?!

Старый кобольд на миг закрыл глаза. Ветер вокруг махом утих, и старая птица, переступая с лапы на лапу, кажется переменила слегка свой настрой.

Джорджи же весь красный выдохнул и тут же вдохнул новую порцию морозного воздуха. Зима вроде бы идёт к своему концу, да только напоследок решила вдарить свежим холодом.

Дед Клавдий открыл глаза. И Джорджи отполз назад, неосознанно, задницей чуть не усевшись на Отрыжку, что всё это время пряталась за его спиной и тихо скулила. А в глазах деда Клавдия не было ничего хорошо.

— Город Гришар… почему там никто не вступился за эльфов? Местный лорд многим обязан тебе, и…

— Чепуха это всё! Болотная жижа! Тебе ли не знать, Кадий, что людской век короток? Они дохнут как мухи, с каждым поколениям изменяя себе и устоям предков! И второго века не минуло, как я излечил ведьмин мор и изгнал племя Чаригды, что жило в местных холмах и тёмными наговорами портили местному люду жизнь. Всего два века! А они уже всё забыли… для них куда важнее якшанья с клыкастыми уродцами! Пол века назад орочье племя явилось в Гришар, тамошний лорд Феас на весь Вингфолд славится широкой душой и терпимостью к другим расам и племенам, принимает всех в городские чертоги Гришара, город уже разросся как гнойный нарыв и продолжает разрастаться! Первое время Феас не просит налогов, селит все новоприбывшее племена к границам города и даёт полную вольность в торговле и промысле, чтобы племя могло окрепнуть.

А орки они же как саранча! Явилось сначала лишь одно племя, лодочники и рыбаки, они выпросили себе территорию у русла реки, чуть вдалеке от города, не совсем в чертогах… что уж сказать, крепкое племя, пусть я и ненавижу ушлёпков, но речную переправу и причал они отстроили махом, возвели хижин, понастругали лодчонок и махом отбили у всех местных рыбаков желание даже приближаться к реке, ведь один леший ничего не поймаешь! Шаманы орков, ублюдки поганые, кое-что могут! И вскоре из рыбаков орки доросли до водных торговых караванщиков, соединяя меж собой соседние города, поселения и не только, и пусть Гришар раньше по тракту торговал, да только речной путь оказался быстрее, под эгидой орочей охраны ещё и в разы безопасней… за тем в город ещё два племени прибыло: бывший боевой клан, разгромленный напрочь троллями на своей земле, и подгорные шахтёры да каменщики, у которых железная жила истощилась и ремесло как и поселение пришлось быстро сворачивать… я, по началу даже сочувствовал им, всё же я как бродячий эльф хорошо ощущаю беды прочих бродяг, пусть даже они и орки… однако к чему казалось бы вспоминать нападки прошлых времён? Ты бродяга, и я бродяга, так поможем друг другу!

С этими словами я помог ушлёпкам клыкастым договорить с лордом Феасом об расширении городской защитной стены, строительстве новых каменных кварталов и обустройстве каменных дорог, да сточных канав. Гришару давно была пара вырасти во что-то большее, стать по-настоящему крупным городом, столицей запада Вингфолда! А племенам орков нужно было как-то выживать вместе, слишком много голодных ртов прибыло, слишком много приплода… я помог, ох бедовая моя башка, я не знал, что творил тогда, руководствовался радушием, общей выгодой, хотел, чтобы город который я превратил в свой дом, и дом детей моих да предков, стал по настоящему хорошим местом… договор с лордом и орками был подписан, в Гришаре началась полномасштабная стройка, и с каждым днём орки становились всё более значимыми и важными существами в городе, и вскоре три племени слились в одно огромное по имени Иг-Рамж, у них появились свои боевые школы, где ныне обучаются все стражи Гришара, за исключением личных людей лорда, так же у них появились свои зодчие, каменщики и кузнецы, и самое главное – у них торговые водные пути, самые безопасные во всём Вингфолде!

С каждым днём орки крепли, но вместе с тем креп и Гришар. Мой дом. Но следом начались и напасти, медленно, как небольшой снежным ком, что постепенно разросся в лавину. Сначала их шаманы, некоторые из них ведали в травах, начали торговать дешёвыми, очень дешёвыми зельями и припарками, и не смотря на скверное качество и некоторое число заболевшего от них люда, эти средства стали пользовать большой популярностью среди народа, что многократно снизило заработок моей семьи, ведь это единственный наш промысел – мы отменные травники и зельевары, многие растения мы выращиваем сами, конечно ещё и исцелением занимаемся, но тут… лишь немного, хилы ряды наших целителей и ведающих – и десятка не наберётся. А меж тем, удар по мошне денежной нам был нанесён серьёзный, и я лично пошёл договариваться с тогдашним их вождём Кугараем.

Приняли меня вполне радушно, не забыли видимо о моей помощи, однако… не согласился Кугарай ни на какие мои предложения, ни уменьшить продажи своего товара, ни работать сообща, на всё был дан отказ и слова весьма простые и грубые: нам самим жить надо, это торговля и нет здесь друзей. Ну что-ж, я запомнил и пустил весть по всему Гришару, что орочьи шаманы торгуют откровенной дрянью, а так оно и было, и пусть помогало на время, однако болезни возвращались обратно с новой силой… так вот я и пустил весть, что это откровенная дрянь, и что покупать её у орков не стоит! К тому же ещё и слушок пустил, что эльфы никого, кто дрянь у орков покупал, принимать не будут, лечить не будут, и элексиры продавать тоже не станут! И ведь подействовало, тогда моё слово ещё чего-то да стоило.

Однако… орки не забыли, и не одобрили, и ведь и так злата у них сверх меры, так им ещё и чужое подавай! Погань! Явились ко мне послы от Кугарайя, мол поговорить хочет вождь, страшно желает. Ну я и явился, приняли меня ещё радушнее чем в прошлый раз, Кугарайя весь таки и сиял, говорил, что всё это недомолвки наши не стоят и ломанного медяка, и предложил сотрудничество, которое я и предлагал ему несколько дней ранее, и дружбу племён, да такую, что аж породниться предлагал! Я-то до этого так и не мог понять, что делает орчёнок в комнате, а оказалось, что это старший сынок Кугарайя, который оказывается питал к красивым эльфийкам страсть, и очень желал заиметь к себе в будущий гарем мою дочь Сибиллу… ох и верещал он, когда я разъяснял ушлёпку что я с ним сделаю, если он только попробует подойти к моей дочери! Кугарайя же молчал, зыркал злобно на меня, но молчал. На том и порешили – больше друг к другу не лезть, и годы дальше шли своей чередой. Друзьями мы тогда ещё не были, но и врагами тоже.

Но позже… одной нехорошей ночью, поймал я в своём доме воришку, здоровенного, злобного ушлёпка с длиннющими клыками. Эльфийку выкрасть пришёл старший сынок Кугарайя, да только не в те покои свернул… я споро спеленал его корнями, для острастки срезал ухо, перебил ноги и в рот запихал поглубже шишку еловую, чтобы пососало дитя да о поведении своём поразмыслило, так и отправил домой в повозке с двумя ослами запряжённой. Кугарайя на утро просил у меня извинений и заверил, что между нами по-прежнему дружба, и ошибка всё то была, сынок юн и глуп… я простил. И вновь покой.

Я уж стал готовиться к смерти, оно чем дольше живёшь на свете, тем медленней умираешь… так уж вышло, что смерть не торопится к истинным эльфам, а во мне крови поболее чистой, чем у многих других. Восемь веков я бродил по свету, и надо же так было статься, что когда слёг и начал умирать, вождь орочьего племени Кугарайя тоже отправился пировать к предкам, и на смену ему пришёл старший сын. Ушлёпок каких поискать. Цвагор. Я мучался в горячке, то и дело прося о стакане с водой, когда орки пришли в наш квартал. Устроили сечу, насмехались над моими старшими детьми, забрали самых красивых внучек, и столько золота, сколько смогли отыскать. Цвагор не простил обиды, по его разумению я тварь, которая должна страдать за прошлые грехи, но раз я умираю, то платить не мне, а моей семье. Так он мне сказал, лично. Коли бы я мог… так бы придушил засранца собственными руками. Да одна забота, не обделаться бы под себя… я… просил помощи, у нынешнего Лорда де Феаса, письмо слал вместе с моим старшим сыном, безухим, покалеченным, просил о помощи… да знаешь, людской век короток. Двое стражей, которые совсем недавно выпали из лона матерей своих и которые даже волосяной порослью на лице не обзавелись, теперь с важным видом обходят наш квартал с фонарями в руках, называя это собрание двух идиотов гордым словом «патруль». Вот и вся наша защита! — орёл вдруг встрепенулся, вновь взмахнул косматой башкой и один глаз его стал обычным, птичьим, а голос старческий потускнел, скрежет и боль прорезались в нём более явственно и горько:

— Я… просил помощи у гильдии, Кадий. Но ведь у авантюристов оно как… люд лихой за злато работать изволит, это же мы с тобой придумали правила гильдии, мы вместе с другими обосновали первое отделение в столице… тринадцать золотых героев, гордость короля… я отдал все сбережения, всё до последней монетки отнёс мой шустрый внучок Сиамор и в гильдии приняли заказ. Забрали моё злато… но ни один авантюрист не пришёл, никто не откликнулся на заказ. Хотя Сиамор меня клятвенно заверял, что задание вывесили, и бойцы расспрашивали про него у гильдейских администраторов, но никто не пришёл. Ни один вшивый авантюрист даже низшего глиняного ранга не явился в мой квартал. П-помощи… больше ждать… не откккаав…ва… по-ма…ги, Кади…

Орёл зашевелил башкой. Второй глаз стал обычным и птица отбежав от Кобольда на пару быстрых скачков, взмахнула крыльями и тяжело взлетела, золотой массивный амулет болтался на шее орла неприкаянно побрякушкой, отражая от тусклого солнца едва видимый блеск.

Дед Клавдий молча провожал орла взглядом. Джорджи смотрел в лицо учителя, выискивая там тени эмоций, но видел лишь бушующее пламя в глазах, и не мог до конца осознать, что означает этот огонь. До тех пор, пока не началась их погоня. Погоня со временем. Шестнадцать дней пути прошли чудовищно быстро, и они достигли Гришара, огромного каменного града, в землях которых не лежит снег, здесь поля устремляются вдаль серыми не очень ровными рядами. Здесь крестьяне по щиколотку в грязи ухаживают за скотиной и готовят посевы к скорой весне. Здесь дети, не боясь хищного зверя шарахаются по неказистым улочкам визжащей толпой.

И среди этого, такого странного после мёрзлых земель, радушия и покоя, двое странников ощущались как две грубые обветренные тени, как чёрные мазки потусторонних хладнокровных существ.

И пусть старый кобольд казался со стороны мёрзлой глыбой, которой неведом страх, тревога, и прочие людские чувства. За шестнадцать дней пути он почти ничего не ел, спал мельком и урывками, и не слазил с седла, меняя одного тяглового коня на другого, а если его конь сдыхал по пути, то он добирался до следующего поселения в спешке и брал новое животное, не смотря на цену, которую требовали с него иной раз крестьяне. И Джорджи всерьёз беспокоился за учителя, но не мог ничем ему помешать или возразить, его просто не слушали… всё равно что говорить с булыжником: выговориться можешь, но никто тебя не услышит, никто тебе не ответ. И учитель стремился дальше, как можно скорее достичь Гришара, успеть…

Успеть! – это всё о чём он грезил. Это слово старый кобольд бормотал ночами, засыпая в седле, это же слово он шептал чуть слышно в непогоду, когда двоим путникам приходилось продираться сквозь бурю… и лошади дохли, ломали ноги, сдыхали в пене у дороги, не в силах ступить дальше и шагу.

А у Джорджи сойти с дистанции не имелось даже права. Он следовал за учителем. Всё больше ощущая себя хвостом обезумевшего от ярости зверя.

И они достигли Гришара. В середине ночи. В разгар весеннего дождя.