Трудности работы авантюристом

Глава 18 — Конец злости

Внезапное пламя отвлекло от Джорджи внимание двух вороных и дало ему возможность метнуть первый нож. Лезвие вошло в незащищённое запястье, увязло там полностью по рукоять, но учитывая габариты орка такая рана казалась занозой, небольшой ерундой. И взбешённый от боли вороной бросился на Джорджи в бешенном порыве, в руке его был молот, и не было сомнений что даже один удар пропущенный Джорджи, превратит его в переломанную мясную тушу. Так явно думал и орк в вороных доспехах, он словно ликовал, видя человеческого сучёныша, что посмел бросить ему вызов. Потому он и пропустил второй нож, что вошёл точно в прорезь закрытого шлема, проткнул губы, расколол верхний и нижний зуб, и увяз в кровавом месиве рта. Один из вороных захлебнулся метко брошенным лезвием, но второй в этот миг успел достигнуть Джорджи.

В руках его гладких меч, таким клинком не рубят, таким колют, протыкая брюхо насквозь. Это и случилось с Джорджи, всё что он успел сделать, так это чуть отпрыгнуть назад и невольно закрыться руками, подставляя орку открытый бок. Лезвие вошло в него быстро и так просто, что Джорджи не понял, что вообще только что случилось, и при этом ясность настигла его сама собой, он на пару мгновений перестал ощущать тело как своё. Разум словно немного приподнялся. Пока прижатое к деревянной щербатой стене какой-то лачуги, его тело накололи на гладкое лезвие короткого меча. Орк упёрся ногой о бедро Джорджи и выдернул меч с каким-то хлюпом. И пока вокруг сверкал воистину ужасный зелёный огонь, и орки разбегались в опасливом полубезумном страхе, а эльфы у дерева верещали что-то жалобно-паническое на своём языке, сбоку всего действа один из вороных орков рукоятью гладкого клинка мордовал по голове подыхающего Джорджи. Он даже не пытался прирезать его своим гладким мечом. Зачем? Если Джорджи и так вот-вот издохнет. Орк с яростью вымещал на скулящем от боли, скукожившемся в кровоточащий комок Джорджи всю свою орочью злость, сам же бывший дозорный в этот миг познавал на себе всю скудность и скотность этого мира, за одним постигая все смыслы и грани такого нехорошего состояния, как беззащитность.

В какой-то миг он уже просто валялся в грязи, полу-утопленный в собственной слюне, соплях и крови, и пытался не думать, но при этом НЕ думать не мог. О том что у него теперь вместо лица, и всё его остальное тело… что теперь с ним будет? А орк самозабвенно херачил человеческий ком тяжёлыми окованными железом сапогами, вкладывая в каждый удар всё накопившееся за вечер в клыкастой пасте возмущение.

Когда Джорджи очнулся. Его трясущиеся руки сами собой потянулись к лицу. Ему нестерпимо хотелось узнать, что с его лицом приключилось. Есть ли оно ещё, его лицо? Это казалось такой важной вещью, почему-то лицо, на которое он не обращал особого внимания всю свою жизнь, вдруг стало сильно, невероятно сильно заботить его. И его руки ощупали бинты, нос ощутил пахучие мази. А в голове сам собой всплыл образ гоблинской темнице, и он аж сел на койке, и заозирался вокруг в горящем желании понять и познать, где он сейчас находится и не приснилось ли ему всё ЭТО?! Но окружение на гоблинскую темницу не смахивало, от слова совсем. И бок при движение кольнуло очень болезненно, причём боль холодком прошлась внутри, а не по рассечённой коже.

Сам Джорджи сидел где-то в комнате… весьма пыльной и грязной. Хотя на полу виднелись следы цветастой плитки, стены были покрыты гобеленами в основном с лесной и цветочной тематикой, и Джорджи какое-то время пялился на них весьма туповато, ведь с коврами он вообще редко встречался по жизни, а тут вроде как ковёр, а вроде и картина… его взгляд на долго утоп в этом линялом цветастом чуде, а затем его пронял озноб от ветерка, что почти свободно гулял по комнате и сползшее одеяло раскрывало перед холодным сквозняком его уязвимое тело… что впрочем сейчас почти целиком было обмотано липкими тряпками, и дурманящий травяной запашок исходил кажется отовсюду.

Джорджи задрал одеяло повыше и лёг обратно на скомканную подушку, в то же время ещё заспанный взгляд его скользнул к провалу окна – весьма высокое, с глубоким подоконником и цветами стоящим на нём, что сейчас впрочем весьма сильно пожухли, потому что в окне не было стёкол, а провал его закрыли всё тем же гобеленом, что от ветра спасал слабо, а от холода и вовсе не спасал. В комнате имелся камин, да только там ничего не горело… а кладка дымохода порушилась, уступив свою глубокую утробу тёмному толстому древу, и многочисленные корни испещряли собой пол комнаты, и местами покрыли плитку слоем мха, что вначале показался Джорджи просто очень древней плесенью.

Постепенно до стража начало доходить, где он находится. И кто он есть. И что произошло накануне. В ногах у себя он обнаружил спящую Отрыжку, которая вообще-то за последние месяцы разрослась достаточно сильно и тушей своей давила на ноги Джорджи весьма ощутимо, настолько что пальцы ног его онемели, и по началу он не чувствовал их вовсе, а обнаружив, быстро и бесцеремонно согнал псину с ног. Та потяфкала на него возмущённо с пола, и убежала куда-то вглубь дома. Джорджи же при этом остался лежать на кровати, с ужасом гадая что там с его боком, и собираясь с мужеством, чтобы обследовать болючее место.

В то же время он молча рассматривал высокий потолок, что в полутьме комнаты казался весьма страшным. Там была лепнина до этого, композиция, состоящая из узоров. Но потолок местами осыпался, лепнина отвалилась целыми кусками, а в провалах теперь ветвились корни и ветви проступали где-то в вышине, с проблесками солнца.

***

— Очнулся значит, а я ведь на тебя красный элексир потратила! Гордись парень, такой не по карману и многим из дворян, проживёшь теперь на пару лет дольше, чем отмерила мать природа. — В комнату плавно вошла старая эльфийка, Джорджи узнал её, хотя ночное платье её сменил цветастый кафтан и длинная тёплая юбка. — Как ты вообще?

В юбке у ног эльфийки мелькала беспутая голова Отрыжки. Собака пробегала мимо и вновь возвращалась к ногам женщины. Джорджи аж задумался, на что же ведётся эта собака, неужели от эльфийки так приятно пахнет? Но сам он ничего не чувствовал, лишь запах трав, но тот скорее исходил от него самого. Женщина прошла к его кровати, властно и спокойно коснулась рукой его лба, пальцы её были холодные, но вдруг защипали зелёными искрами, и Джорджи вздрогнул всем телом, запоздало поднял руки, чтобы оттолкнуть эльфийку от себя. А та уже уходила из комнаты, так и не услышав ответ на свой вопрос, она уходила так же спокойно, как и пришла, словно всё для себя выяснила.

— Куда же вы? — спросил хрипловатым после сна голосом Джорджи, слова его нагнали эльфийку уже в самом проходе. — Постойте, пожалуйста, это же вы спасли меня… значит и учитель тоже…

Эльфийка даже не обернулась, но быстро сказала:

— Кадий жив. Он пострадал, но он жив. Я позову его, как только он проснётся. А ты отдыхай, и не смей двигаться.

Она вышла. Отрыжка убежала вместе с ней. И Джорджи оказался в полуразрушенной комнате один, ощущая себя как никогда уязвимым, с неясной тревогой в груди, одиноким.

***

Джорджи последовал приказу эльфийки – не покидать кровати, это было не сложно осуществить, потому что вставать и не хотелось. Постепенно он согрелся и задремал. А проснулся уже к вечеру, от прикосновения ко лбу всё той же пышноватой ладошки и колючих зеленоватых искр.

Чуть попривыкнув к освещению, он увидел над собой эльфийку с подсвечником в одной руке, и чашкой в другой. В чашке лежала ложка, и от неё шёл едва заметный пар. Эльфийка бесцеремонно поставила чашку ему на живот.

— Ешь, набирайся сил, — внешне она выглядела сильно уставшей. — И, пожалуйста, как доешь зайди к своему учителю, он начал приходить в себя, пока что бредит… а как очнётся, я боюсь начнёт куролесить и упрямиться, ещё чего натворит недоброго… Понял?

Джорджи кивнул. Он вновь ощущал у себя в ногах тёплую тяжесть и немоту, там вновь спала Отрыжка свернувшись в клубок. Эльфийка поставила оплывшую жирную свечу на комод у входа в комнату и вышла.

Джорджи сел и посмотрел с интересом в чашку. Ему больше всего в этот момент хотелось пить, прям сильно хотелось, но эльфийка ничего из питья ему не оставила, но в то же время в тарелке была мутноватая белёсая жидкость. Джорджи пошевелил деревянной ложкой, выискивая в похлёбке овощи или мясо. Но ничего там не нашёл, кроме белёсых комочков. От варева пахло мукой и совсем слегка молоком, оно не было сильно горячим, однако в холодной комнате источало пар. Джорджи только сейчас заметил, что одеял на нём прибавилось, и куча потрёпанных покрывал, и шкура какой-то древней козы, основательно придавили его к сенному колючему матрасу.

Руки затекли основательно за то время, пока он спал, и плохо гнулись пальцы и локти, когда он подносил ложку ко рту. Бульон… суп… похлёбка? Как назвать эту белёсую массу Джорджи не знал, на вкус она была нейтральной, немного кисловатой, немного горьковатой, в ней хорошо ощущалась мука, и едва-едва молоко. Больше там, кажется, и не было ничего. Однако Джорджи выхлебал всё содержимое до последней капли. Он не помнил, когда в последний раз ел, а жажда сильно донимала его. Но сейчас оба эти чувства улеглись в нём, и Джорджи снова захотелось лечь и уснуть.

Вставать не хотелось совсем.

Но он встал. Отрыжка подняла на него заспанную моську, и улеглась обратно, досыпать недосыпанное. А Джорджи, весь покрытый мурашами, ёжась от холода, прочапал босыми ногами к комоду на входе, взял свечу и вышел в тёмное нутро дома.

Одет он был в свои же дранные и сильно грязные штаны, однако больше ничего на нём не было, кроме бинтов в травянистом растворе, что напрочь прилипли к телу, и отлипать не хотели, да и Джорджи не собирался их тревожить. Собственное тело и раны вроде как не беспокоили его, но побитость он ощущал основательную, всё тело ломило, и он всё так же старался не думать, и не вспоминать ту нехорошую ночь, и того злобного орка.

Однако, оно вспоминалось само.

Он шёл по коридору, тут лавки местами стояли, местами шкафы и гобелены висели на стенах, местами были двери закрытые, а в одном месте ему пришлось прижаться к самой стене, потому что массивный ствол дерева обвалил пол коридора.

Протиснувшись, он дошёл до конца прохода, свернул.

И увидел в конце комнату и край кровати. Там тоже стояла свеча. Дверь была открыта. Джорджи прошёл туда, и холод как-то разом покинул его, и он вошёл в комнату забыв обо всём, кроме старого кобольда. Учитель лежал на кровати, мотал косматой головой из стороны в сторону, борода его была в паутине слюны, он что-то мямлил про себя, но глаза его были закрыты.

«Он что… стал меньше?!» — подумал про себя Джорджи.

И ведь действительно, кобольд вполне помещался на обычной человеческой кровати, и пусть стопы его немного свисали с края, и массивные руки выставлялись по краям забинтованными частями, но… это было несуразно меньше, чем прежде. Он… был обычным, огромным по человеческим меркам, внушительным стариком, но… такого можно легко представить в какой-нибудь деревушке старым рыбаком, или опытным шахтёром на рудниках, которому не привыкать держать в руках кирку и потому его мышцы за долгие годы работы окрепли, набухли и выделяли его среди прочих, однако… это был обычный человек. Косматый, заросший как самый настоящий дикарь, в шрамах настолько частых и страшных, что хотелось отвезти глаза, сейчас же этот старый громила лежал здесь забинтованные по грудь и шею, а лицо сверкало новым красным рубцом и обгорелым носом; дед Клавдий метался в бреду, постепенно говоря всё громче, вдруг он сорвался на крик и тут же проснулся. Сел на койке и уставился на Джорджи.

— Никогда! Никогда больше… не будем разжигать слишком большой костёр, Жоржик. Это был кошмар! — голос его снизился, дед Клавдий наклонился к Джорджи поближе и доверительно зашептал: — Я, кажется, обмочился, Жоржик… не мог бы ты позвать сюда Сибиллу… поскорее, милок, очень надо…

Джорджи смог лишь кивнуть и развернувшись быстро ретироваться. Благо Сибилла нашлась в коридоре почти сразу, она и без того направлялась в комнату учителя, а увидев дрожащего, смущённо покрасневшего, Джорджи, недослушав его невнятную просьбу, эльфийка вошла в комнату с обсосанным кобольдом и прикрыла за собой дверь.

Джорджи же постоял некоторое время в полной тишине. Прижался спиной к холодной стене, рядом с пыльным гобеленом. И стоял так недвижимо, пытаясь что-то для себя понять и решить. Стоял он так пока горячий воск со свечи не накапал ему на босую ногу, и матерясь про себя, он быстро направился обратно в комнату. Там затушил свечку, ещё раз разлил после этого воск… и только потом, в полной темноте, нащупал ложе и постарался уснуть. Благо, спалось в этой холодине просто великолепно, и сон настиг его быстро, несмотря на всё приключившееся накануне.

Одно было ясно точно — авторитет учителя в его глаза несколько померк.

***

— Слушайте, я всё понимаю, но мне нужны ответы! — Джорджи сидел посреди разрушенной кухни, что больше напоминала обеденную залу, и оказывается внутри дом был куда как больше, чем представлялся снаружи, однако дерево порушило его основательно, и в каждом закутке виднелись ощутимые проблемы, требующие участия строителя, и особенно это ощущалось в обеденной зале, где треть потолка отсутствовала вовсе, а за ней виднелось небо с сияющими звёздами и шуршащей листвой.

— Что именно ты хочешь знать, мальчик? — эльфийка Сибилла сидела напротив длинного дубового стола, этот стол предназначался на пару десятков персон, и потому очень невзрачно и одиноко выглядели на нём три глиняные чашки и один кувшин с горячим содержимым.

— Хочу знать как я… — Джорджи кинул взгляд на сидящего рядом с ним кобольда, и поправился: — как мы выжили… насколько я помню, меня почти зарезали…

— А это потому, что не нужно быть таким растяпой, Жоржик, уж мог бы и изловчиться, да убежать! Чему я тебя столько обучал, а?! — дед Клавдий хотел шлёпнуть кулаком об стол, он даже руку занёс, но наткнулся на взгляд миндалевидных карих глаз эльфийки, и руку тут же разжал, и как-то разом сдулся.

— Уж кому о таком говорить, но только не тебе, дядюшка Кадий. Уж как ты под пламя алхимическое подставился, это даже близко не стоит с проделкой ученика твоего! А ведь такое древнее существо… а ума как не было, так и нет! Уж могла бы я и сама защититься! Или ты думаешь отец меня, первую дочку, не обучил ничему?

Вопрос неприятный. Ответа не требующий. Однако дед Клавдий пробурчал примирительно, умильно глядя Сибилле в глаза:

— Ну прости ты старого… дрогнуло сердце от всего произвола, что творят эти твари клыкастые… не выдержал, признаю.

Сибилла смерила его долгим, суровым взглядом. Затем посмотрела на Джорджи, и так, словно никакой перепалки только что и не было, ответила на его вопрос:

— Я вас вытащила, и на вас идиотов папенькин запас алых зелий извела, и если на тебя только одно ушло, то на учителя твоего аж целых три!

— Всё верну, Сибилушка… за каждый пузырёк золотом заплачу, как только до банка королевского доберусь, так сразу! — выдал свою многообещающую песнь дед Клавдий, однако Сибилла на него даже не посмотрела, продолжив объяснять Джорджи:

— И если ты хочешь знать почему сюда местная стража не заявилась, в компании с людьми нашего славного Лорда де Феаса, узнать что здесь произошло, и почему в городе какие-то чудные дела творятся… то знай мальчишка, что и из этой задницы я вас вытащила! Однако… — эльфийка остервенело вцепилась в глиняный стакан и громко сопя выпила всё содержимое, чуть отдышалась и: — Де Феас что-то совсем власть из рук выпустил! И если такое позволяет творить, тут уж и я не сдержалась, обещала Гришар превратить в лесную чащу, если в эльфийский квартал ещё хотя бы один стражник припрётся, и пусть я полягу при этом, но слово моё такое же твёрдое, как и у папеньки, пусть я и человеческое имя ношу…

Эльфийка вдруг замолчала и уставилась в пустоту. А щёки её покрыли трещины и узоры, проступила орнамент, и Джорджи на миг увидел, как кожа эльфийки покрылась древесной корой, а глаза мигнули зелёной вспышкой. Но эльфийка тут же помотала головой, её тонкие длинные волосы на миг рассыпались прядками, и она застенчиво заправила локон за длинное острое ушко.

***

— Учитель… может не стоит?

Джорджи отчётливо ощущал знакомое неприятное ощущение, словно он хвост разъярённого тигра, и пусть тигр заметно ранен и слегка ослабел, однако злость его никуда не делась, и ещё тлеет внутри, подогревая жажду мести и крови.

Джорджи вновь следовал за учителем по улицам Гришара, пока кобольд был устремлён вперёд, и петлял по улочкам так, словно жил в городе всю жизнь. Бывший же дозорный пытался первое время оглядываться по сторонам, бросал удивлённые взгляды на низеньких людишек с длиннющими бородами, что пробегали мимо, на женщин в платьях столь распутных, что и не каждая шлюха оденет, однако у женщин этих в руках были посохи и сопровождали их парни при оружии и доспехах, на вид боевитые, с медальонами авантюристов на груди

И чем дальше Джорджи продвигался за учителем по улицам города, тем больше на пути его попадались лихие люди, и пусть они были разные, некоторые моложе и с оружием похуже, некоторые на вид пожилые, но очень-но серьёзные и опасные… однако всё больше закрадывались у Джорджи нехорошие подозрения, о месте их визита. Потому он и задал свой вопрос:

— Учитель… а может не надо?

Но кобольд ничего не ответил. Вместо этого входя в огромную домину в четыре этажа, с вывеской на входе металлической, где выбит был на кругу металла, позолоченным орнаментом сундук, раскрытый с горой сокровищ и с торчащей из него рукоятью.

Джорджи, вздохнув тяжко, вошёл следом за учителем.

Впервые Джорджи попал в гильдию точно так же, не зная чего от неё ожидать, следуя за учителем. Дед же Клавдий быстро оформил его регистрацию, и с подачи старого кобольда, Джорджи махом присудили железный ранг, что вообще-то было почитаемо. Всего рангов в гильдии было шесть. По нарастающей: глина, дерево, железо, медь, серебро, золото. Негласно эти ранги делились на низшую, или младшую лигу с глины по железо, и на высшую, или старшую лигу: с меди по золото. И Джорджи, не выполнивший ни одного задания или контракта, сразу стал во главе младшей лиги, приблизившись по рангу к опытным авантюристам. Однако дед Клавдий заверил его тогда, что по своим навыкам Джорджи ничем другим «жезякам» не уступает. А многих даже и превосходит. И Джорджи принял это как факт… и первые задания у них были по убийству всякой людской швали, вроде тех же бандитов, воров и сбежавших убийц, да насильников. А потом случилась заварушка в заброшенном форте… и парочка странников озолотилась достаточно, чтобы какое-то время не брать задания в гильдии, а просто неспешно продвигаться от селения к селению, тратя золото в трактирах на хорошую жирную еду, да горячее вино со специями.

Воспоминания промелькнули в голове Джорджи сверкающим каскадом, пока он входил в затхлый зал гильдии. Как и в других отделениях, на первом этаже гильдии всегда располагался зал трактира, здесь же, немного сбоку висели доски с объявлениями и заданиями, а напротив стояли несколько огороженных будок с регистраторами, которые то или иное задание с некоторой ленцой готовы оформить, и отправить вас на верную смерть хоть прямо щас.

Дед же Клавдий без лишней заминки направился к доскам с объявлениями, при этом, своим появлением он вызвал в весьма оживлённом зале некие перешёптывания и острые взгляды прицепились к спине кобольда, а особенно к его золотому основательному амулету, что дед Клавдий, будто специально напоказ вывесил на свою могучую грудь.

Джорджи же внимания особого не привлёк, амулет он свой тоже достал, в гильдии это что-то вроде негласного правила, чтобы сразу пояснить окружающим, кто есть кто.

И бывший дозорный невниманию даже обрадовался, это позволило ему осмотреться чуть более основательно, обнаружить что среди пьянствующих авантюристов, и тех что выбирали задания, лучников было лишь двое, арбалетчиков кажется ни одного… тем лучше. Джорджи пристроился чуть в стороне от учителя, но достаточно близко, чтобы видеть какие задания читает старый кобольд… в этот миг в душе Джорджи ещё теплилась крошечная надежда, что они заявились сегодня в гильдию именно за этим – за новым заданием.

Дед Клавдий в то же время переходил от одной доски с объявлениями к другой, кажется выискивая что-то особенное, он не стесняясь отталкивал могучими плечами авантюристов, что мешали ему на пути. Те смотрели с досадой и злобой, одна дамочка в острой шляпе даже возмутилась:

— Куда прёшь, уёбище?!

Но дед Клавдий даже ополовиненной бровью не повёл, продолжил рукой поводить от листка к листку, и губы его шевелились в немом чтении, и глаза блуждали по аккуратным строчкам.

Авантюристы, видя такой интерес, и бросая взгляды на золотой медальон, тут же переставали возмущаться и продолжали выбирать задания на свой вкус, нет-нет, да поглядывая на мерцающий бликами от свечей, золотой медальон старого кобольда.

Наконец, учитель нашёл то, что искал. В самом углу. Листок вывешенный весьма высоко и наполовину закрытый другими объявлениями. Дед Клавдий прищурился на клочок бумаги, губы его остановились, глаза замерли, и Джорджи поспешил подойти к учителю, решив для себя, что тот всё же отыскал для них новое задание и что они вскоре покинут Гришар. И заинтересованный, Джорджи начал читать объявление, и с каждым словом надежда в нём умирала, жажда приключений отправлялась туда же, в бездну, и непонятная горькая злоба растекалась на языке. Само же объявление не было длинным:

В эльфийский квартал требуются опытные авантюристы для дневных и ночных патрулей.

Оплата: пять медяков за день, и одна серебряная за ночь.

Дед Клавдий оторвал кусок другого объявления, чтобы был виден текст этого.

В конце же листка было начертано весьма красивым почерком гильдейского регистратора:

Требуемый ранг для задания: не ниже серебряного!

Наниматель: Аверакл «Дробящие корни».

Дед Клавдий выдрал листок с доски полностью, попутно сорвав гроздь прилепленных к нему. Джорджи же, стоящий рядом с учителем, прикрыл на миг глаза. И постарался не думать, и сосредоточиться на запахе эля и дыма от очага камина; на звуках шумных голосов и бубнящих нудные фразы регистраторов. Джорджи старался отвлечься, но отвлечься не получалось. Это объявление… оно… чудовищно. Начиная с того, что Аверакл отдал всё накопленное, что имел, ради этого контракта, и в его полуразрушенном доме теперь дочь вынуждена питаться какой-то вялой мучной дрянью, которой и супом то сложно назвать, у Сибиллы просто нет денег позволить себе что-то иное. Ведь Аверакл отдал всё. До последней монеты. И Джорджи знал, что там была не медь и не серебро, а золото и много. И старик тщетно надеялся на помощь любого авантюриста, любого ранга. Куда уж там серебряным… сгодились бы и новички глиняные… а тут только: «…не ниже серебряного…». И это с платой в десяток медяков за ночь? Плата авантюристам, которые считаются лучшими из лучших, ветеранами с персональным наймом и отдельными контрактами, суммы за которые способны позволить себе лишь богатейшие из дворян?

Джорджи пихнули плечом, и он открыл глаза. Рядом стояла та самая грубая дамочка в остроконечной шляпе.

— Отойди, мешаешь! — выдала она ему, и Джорджи обнаружил себя стоящим у самой доски и лбом уткнутым в листы с заданиями. Он быстро поискал взглядом учителя, тот продрался к будке регистратора, и занеся руку, опрокинул на столешницу скомканный лист задания Аверакла. По залу пронёсся звонкий шлепок, в раме звякнули стёкла, а девушка в остроконечной шляпе, что донимала Джорджи, тут же кинул перепуганный взгляд в сторону регистрации.

— КАК ЭТО ПОНИМАТЬ, УШЛЁКИ?! ГДЕ ВАШЬ ГИЛЬДМАСТЕР? — кобольд тут же задрал голову к верхнему этажу и на всю округу завопил: — ГДЕ ТЫ, СМЕРД ТРАХАННЫЙ?! ЯВИ ЛИК СВОЙ ПЕРЕД ОЧАМИ МОИМИ, ПОКА Я НЕ РАЗОЗЛИЛСЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО!

И пусть у учителя не было с собой никакого оружия, и под балахоном его поношенным проступали плотные бинты, даже Джорджи уверился, что многоуважаемому гильдмастеру лучше поспешить, и не дай боже ему находиться сейчас не в гильдии… от здания мало чего останется, и прольётся много крови. В этом Джорджи учителю поможет. Ибо злоба теперь тлела и в нём, и выхода требовала, и жгла изнутри.

Одно было ясно точно – из Гришара они сегодня точно не уедут.