Трудности работы авантюристом

Глава 5 — Зелёная кровь

Прошло два дня, за которые они так и не нашли пищи. И никого живого не встретилось им на пути, кроме птиц, что быстро проносились мимо.

Джорджи чувствовал некое безумие, с каждым шагом он сомневался в себе всё больше, с каждым шагом ему всё больше хотелось лечь и не вставать с такого холодного, очень холодно снега ближайшие пару дней, пока не умрёт. Неизвестно что толкает его идти дальше, хотя идти он не хочет, не может, и вроде как больше и не надо… а он идёт, бредёт, чувствует, что идти нужно именно в эту сторону, а не другую, что именно там что-то есть.

Позади медленно тащится Генти. Джорджи старается лишний раз на него не смотреть, хотя он уверен, что выглядит так же паршиво, как и Лапоух, у которого сейчас полопались губы, они двумя белёсыми губками смотрелись отвратительно и казалось, что где-то там копошатся черви. Под глазами Гента непросто чёрные круги, а два бездонных провала. Белки его глаз пожелтели и смотрели на всё с таким примирением и отчаянием, что Джорджи вздрагивал каждый раз, как встречался с ним взглядом. И при этом он понимал, понимал отчётливо и явно, что у него, у Джорджи, глаза точно такие же, и точно такие же желтушные белки, и точно такие же белёсые губки вместо нормальных, чуть розовых губ.

Они почти не говорили. Сначала им просто не о чем было говорить. Чуть позже не зачем. Они оба подметили, что время, если молчать, идёт быстрее. Что так кажется, словно дни сменяют друг друга без остановок, постоянно, всегда, что одно сменяет другое. Свет тьму. Тьма свет. А вечная серая хмарь на небе, что сопровождает собой снег и давящий на уши ветер, тоже приходит и исчезает почти бесследно, всегда, и снова возвращается, так, словно и не уходила.

Всего два дня прошло, но ощущались они иначе.

Ноги тащились дальше непонятно почему, непонятно откуда их тела черпали силу. И конечности так сильно закоченели, что они шли сгорбившись, прижимая руки к груди и всё время дыша на пальцы, чтобы те не почернели.

Но в какой-то миг, его сложно отследить, сложно понять, когда именно он наступил, но в этот миг всё изменилось. Они наткнулись на волков. Волчица и волчонок. У обоих лица измазаны в зелёной жиже, волчица скалится на них и рычит. От неожиданности Джорджи пошатнулся и чуть не грохнулся на задницу, но со спины его поддержал Гент, что выглянул из-за него и быстро спрятался обратно, со словами:

— Ох, волки…

Джорджи и сам понял, что это волки, вот только не понял всего остального. Для того, чтобы прийти в себя, ему понадобилось бросить взгляд на небо, то тёмно-серое, вечернее. Затем он опустил взгляд на волчицу, что скалясь, медленно кралась к ним, при этом она поворачивала морду к земле, и всё агрессивней шевелила зубами, а зубы у неё что надо… белёсые, острые, одни сплошные клыки, с наливом зелёной жижи, в той же самой, что испачкан её мех на морде.

Джорджи поднял кверху руки, стараясь быть выше и больше, так ему советовали делать охотники, ещё в те времена, когда они отрядом вышли из Тарии, тогда охотники всех учили, что дикий зверь боится людей гораздо больше, чем люди боятся дикого зверя. И что стоит поднять кверху руки, и закричать, тогда зверь испугается и убежит. Вот Джорджи руки-то и поднял, однако закричать никак не мог, горло напрочь пересохло и ни одного звука было не извлечь.

— Что делать? — спрашивает Джорджи у волчицы, едва слышно и тихо, та лишь скалится и рычит в ответ. — Ты ведь меня не съешь, да? Я ведь хороший и ничего тебе не сделал плохого…

Со спины слышится плаксивый голос Гента:

— Я тоже!

Но волчицу это кажется не волнует, она крадётся вперёд, её волчонок бредёт следом, и тоже старается скалиться, но то и дело неудачно ставит лапу и по мордочку проваливается в снег. Мать на него внимание не обращает, оба её глаза смотрят на чужаков, её пасть, полная клыков, не закрывается ни на миг. Джорджи отчётливо представляет, как она бросится на него и вцепится в горло, он уже ясно чувствует, как впились клыки в его плоть, как он беспомощный валяется в снегу, тщетно стараясь скинуть волчицу руками, что двигаются так вяло… ведь сил совсем не хватает, и с каждым мигом они утекают, а он двигается всё медленнее и медленнее…

Он так и держит руки задранными кверху. Волчица, кажется, даже внимания на это не обратила. Но тут из ворота его неровно пошитой шкуры вылезает мордочка, он чувствует, как шевелится его одежда на груди. И вот Отрыжка взирает чёрными бусинами глаз на волчицу.

— Мявк! — выдает она подобие гавка, а волчица тут же замирает. Прислушивается, фыркает и проходит мимо Джорджи и Генти, по-прежнему напряжённая, она ждёт своего волчонка, затем подхватывает того за шкирку и быстро с ним убегает. Теряется среди деревьев, но не совсем, в двадцати шагах останавливается, косится на них внимательно, словно хочет что-то этим сказать, и продолжает свой бег дальше, в этот раз уже без остановок.

Джорджи пялится глупо в рощицу деревьев, куда убежала волчица, одной рукой он гладит Отрыжку, та принимает ласку вполне терпимо, но вдруг кусает Джорджи за палец… тот отдирает руку, щенок прокусил перчатку, и добрался до плоти. Зубы у отрыжки уже появились, и орудует она ими не плохо. Джорджи смотрит как она вылизывает его кровь с пальца.

— Голодная, ты уже прости, кроха… у нас совсем нет еды.

— А дай мне её подержать, я тоже хочу…

Джорджи оборачивается к Генти и впервые за, кажется, вечность, смотрит тому в желтушные глаза.

— Чего ты хочешь?

— Ну… — Генти заикается. — Й-я… подержать хочу, вдруг снова волки, и она меня… ну-у… защитит.

Гент улыбается вяло, Джорджи не может противиться и улыбается в ответ.

— Обойдёшься.

Он больше не слушает возмущения за спиной и обращает внимания на следы волчицы, вновь задумывается о зелёной жиже, которой была измазана её морда.

Дозорный двигается по дорожке из следов, ощущая, что идёт правильно, что там, что-то есть… это чувство знакомо ему с детства, чувство направления, цели… и он следует ему с глухой надеждой и слабой верой, но следует всегда.

И в этот раз чувство цели не подводит. Они выходят на место боя, тут кружат вороны и пикируют на мёртвые тела, и лисица таращится на них со стороны, её мордочка так же покрыта зелёной жижей, а челюсти что-то жуют. Джорджи и Гент смотрят на тела безучастно, но только миг, пока до них вдруг не доходит, что не все из них человеческие, а зелёная жижа… это кровь.

— ГОБЛИНЫ! — поражённый восклицает Гент.

— Гоблины. — соглашается с ним Джорджи.

Одно из тел лежало к ним поближе. Они подошли к нему. Джорджи присел посмотреть. Это было не очень большое существо, ростом ниже, чем Джорджи, примерно на ровне с Генти. На теле три рубящие раны, наверное, есть и больше, но Джорджи видит только их, потому что они крупные и сразу бросаются в глаза. На животе, на руке, и на лице. Глубокие. Настолько, что на руке видны кости, а на животе внутренняя требуха. От тела не исходит пар, и кровь кажется стылой. Значит убили его достаточно давно, но не настолько, чтобы тело замело снегом, и его полностью обглодали звери. На этом теле не было следов от зубов, а вот на других были. Это тело точно принадлежало мужчине… только не человеку, а гоблину. Гладкая кожа на лице, без бороды и усов, хотя у глаз виднеется сетка морщин, которая тянется и на лоб. Глаза большие, с вертикальным зрачком. Длинные уши, какие обычно бывают у эльфов, только у этого гоблина они закручиваются вбок, а не торчат кверху. Из-под нижней губы выставляются клыки, но только едва-едва, белые треугольники почти не заметны, если не обращать внимания. Строение тела не разглядеть, оно почти всё скрыто под одеждой… странной одеждой. Джорджи никогда такой не видел раньше. Тело заковано в кожу, с внутренней стороны обшито мехом, но все клёпки находятся на боку, а швы спрятаны и почти не заметны, нижнюю часть тела прикрывает юбка, но не такая, какую обычно носят девушки в жаркую пору, эта тяжёлая и тоже из чёрной кожи, складчатая, внутри мех и металлические пластинки. За юбкой облегающие штаны из той же чёрной кожи. Вся одежда сделана мастерски, кожа выделана, мех обстрижен и промыт, от одежды гоблина пахнет едким цветочным потом и кровью. Она только на вид кажется чужеродной, но на запах та же и течёт в его теле точно так же, как и у людей. А ещё у него в руке клинок… очень странный, как и он весь. Короткий, чуть длиннее локтя, но это не железо, а сталь… она блестит на солнце иначе, ярче и как знал Джорджи лишь понаслышке, сталь в разы твёрже, но он не был уверен, что это именно она. Лезвие у клинка по бокам закруглённое и массивное, явно тупое, но круглый наконечник искривлён на конце и пугающе острый, это больше напоминает шило, чем меч или кинжал… клинок тяжелым ощущается в руке, Джорджи слегка подержал и удивился балансу… его почти не было, вернее он был неправильным. Тяжесть клинка направлена к наконечнику, а рукоять почти ничего не весит.

— Как же они дерутся таким оружием? — спросил Джорджи в пустоту, не ожидая ответа, задавая его скорее для себя.

— И тебя это волнует?! — возмутился позади него Генти, что так и пялился на подсумок гоблина, что ремешками был закреплён на поясе.

— На самом деле не очень… просто странно это всё.

— Ага, — Гент всё же протянул руку к подсумку гоблина и вытащил оттуда шматок ткани, внутри оказались серые лепёшки, Лапоух наклонился к ним и принюхался, и тут же вцепился в одну из них зубами.

Джорджи, не стесняясь и не сдерживая силу зарядил Лапоуху оплеуху, тот аж подавился и закашлялся, посмотрел на Джорджи злобно.

— А если отравлено, ты об этом думаешь, малолетний придурок?

— У-ва-ва-бу-а…. — пробубнил Генти, прожевал, и вместо того, чтобы ответить на вопрос чётко и ясно, он тут же откусил новый кусок серой лепёшки.

Джорджи лишь тяжко вздохнул, отобрал у Гента второю, пока ещё целую лепёху. Поднёс ко рту, принюхался. Пахло на удивление аппетитно, немного травами, но сильно орехами. Джорджи откусил, и тут же сорвался на бесконтрольный жор, остановился лишь когда в руках остался жалкий кусочек, а Отрыжка укусила его за сосок под полушубком. Это заставило Джорджи вздрогнуть, и матерясь про себя вытянуть Отрыжку из-под одежды, та глядела на него чёрными глазами и ворчала, мордочкой при этом принюхиваясь во всю.

Джорджи тут же настигла вина, он поднёс к пасти Отрыжки оставшийся кусочек, та тут же сожрала его, попутно цапнув дозорного за пальцы. Он зашипел от боли, но ничего не сказал, вина ощущалась ясно, крохе без еды приходилось гораздо тяжелее чем ему, она ведь совсем недавно родилась, и голод переносит каким-то неведомым чудом, вообще непонятно как ещё не померла.

Он немного подумал и опустил щенка на снег, та тут же побежала к другому трупу гоблина и принялась там что-то вынюхивать, но запах ей не понравился, и она двинулся дальше, остановившись у тела человека, усеянного стрелами. Отрыжка обнюхала его, и вдруг залаяла… неумело, визгливо, но отчётливо давая Джорджи понять, что она, Отрыжка, что-то учуяла.

Джорджи двинулся осторожно к ней, попутно бросив взгляд на Генти, что продолжал обшаривать другие тела. На миг в голове дозорного промелькнула мысль, что их могли бы и повесить за всё, что они сейчас творят. В землях более цивилизованных, чем эти, то чем они сейчас занимаются называют мародёрством. За это вешают, без суда, без разъяснений причин. Если попался, то ты умрёшь. Но они не дома, они не в Тарии, и судья им здесь лишь холодный ветер и голодные вороны, что без зазрений совести выклёвывают у мертвецов глаза.

Когда Джорджи подошёл ближе, на миг он оторопел. Если до этого он разглядывал тела гоблинов с неким интересом и новизной, они казались ему чем-то вроде диковинки, нежели жестокой правдой, то вот сейчас… он видел перед собой человека, усеянного стрелами, на манер дикобраза. Джорджи насчитал восемь стрел. ВОСЕМЬ! Он не представлял какая боль может быть и от одной, он слышал от старых вояк, что не редко даже великие воины умирали от одной стрелы, покрытой ядом либо дерьмом. А тут восемь. Но необычность и на этом не заканчивалась – само наличие человека в ничейных землях здорово поражало, а во-вторых, этот человек… пугал гораздо больше гоблинов. Огромный! Если бы он стоял, то был бы на две, а то и на три головы выше Джорджи. При этом тело его было жилистым, худощавым. На лице скалятся желтушные зубы, и кровавые дыры торчат вместо глаз. Остальное лицо измазано сажей, под ней виднеются белёсые черви многочисленных шрамов. Длинные волосы, заплетённые в косы, покрытые лоснящимся жиром. На шее ожерелье из костей, на руках браслеты из клыков. Одежда… это и одеждой то назвать нельзя, просто шкуры, в которых проделали дыры для рук, ног и шеи. И втиснулись прямо так, обрезав лишнее у колен, ниже которых повязали мех, а стопы обмотали звериной кожей.

От этого человека не просто воняет… от него откровенно смердит, и не только кровью, и стылым дерьмом, а звериными тухлыми потрохами, чадным жиром и чем-то прокисшим, и мерзким. Джорджи приходится прикрывать нос, склоняясь над телом, ведь запах буквально вышибает дух.

Отрыжка рычит на грубую поделку в виде дорожной сумки с единственной кожаной лямкой, Джорджи заглядывает внутрь, и достаёт свёрток бумаги, разворачивает сухой потрескавшийся пергамент и удивлённо ахает, не в силах сдержать удивление. Перед ним карта… грубая, выведена угольками, но часть этой карты Джорджи знакома, вернее самый угол… ведь это крайние земли королевства, которые они покинули несколько месяцев назад, только вот на этой карте землей королевства Вингфолд почти не было, лишь кусок леса и пара змеек дорог. Но имелось нечто выбивающееся из общего серого пейзажа, а именно бардовый крестик. Он явно отмечал что-то, но вот что?

Джорджи свернул карту, покопался в подсумке, извлёк оттуда ещё одно кресало, мешочек с вяленными полосками мяса, кожаный бурдюк с водой, и костяной нож – чертовски острый, но наверняка хрупкий. У основания рукояти символ вырезан непонятный, остальная рукоять обтянута верёвкой. Джорджи подержал его несколько мгновений, проверил лезвие… случайно перестаравшись и порезав палец, смерил баланс ножа, и был приятно удивлён, баланс точен, оружие хорошо выверено, таким клинком можно и тушу освежевать и живот врага вспороть. Джорджи стянул всю сумку с трупа дикаря, и снова достал карту. Осмотрелся. Генти радостно копался в вещах, то и дело что-то жуя и счастливо ухмыляясь, Отрыжка тявкала у ног Лапоуха, а Джорджи и забыл тот миг, когда щенок отбежал от него.

Но сейчас волновало дозорного не это.

Он всмотрелся в нечёткие символы карты, попробовал разобраться, где они находятся сейчас и где этот крест. На карте схематично отмечены большие горы, крупные деревья и линии рек, но с земли, окружённый чащей, Джорджи никак не мог понять, где они сейчас находятся. Пришлось лезть на дерево. Ветви то и дело трещали под ним, грозя обломиться, а повреждённая пару дней назад нога ныла.

Генти окликнул его с земли:

— Ты куда?

— Куда надо, Лапоухий засранец! — Огрызнулся на него Джорджи. И больше никаких отвлекающих вопросов с земли он не слышал. Залез почти на самую верхушку, что под его весом слегка накренилась, он попробовал покрепче закрепиться и расставил в стороны ноги, зажав их меж переплетений ветвей. Кинул взгляд вниз… в глазах тут же всё поплыло. Он смежил веки. Задержал дыхание, про себя говоря, что это почти так же, как при строительстве вышки, когда они накладывали ряды досок и земля казалась такой далекой, а все мысли были лишь о падении. Но тогда ведь он с этим чувством как-то справился. Значит справится и сейчас!

Джорджи открыл глаза, в этот раз мир внизу не плыл и не тряслись ноги. Он окинул взглядом округу, и воздух вдруг сделался кристально чистым, настолько, что захватило дух… или вовсе не в воздухе том было дело. Вид завораживал и немного пугал. Небесный простор и тусклый закат, казались такими близкими вещами, что протяни руку и сможешь коснуться снежных облаков и розоватого светила. Но Джорджи не рискнул выпустить из рук ветвь, хотя соблазн был велик, падать по-прежнему не хотелось. Он прищурился, одной рукой достал из-под ворота свёрток с картой, сумку он оставил внизу, и попробовал сравнить нечёткие угольные символы с очертаниями пейзажа. Не сразу, но он нашёл ориентир – полоску горного ручья, или скорее не очень полноводной речушки. Странное дело, но издалека ему казалось, словно водная гладь не покрылась льдом, и у русла этой речушки, в паре лиг от него… примерно там и находился бардовый крест, указанный на карте.

Джорджи постарался запомнить ориентир, и слез с дерева. На этот раз всё получилось почти идеально, он разве что немного порвал штаны, напоровшись бедром на острый сук, кожу почти не распорол, лишь небольшая царапины… а штаны жалко.

Генти заметил его возвращение. Но что-то с парнем было не так. Он сидел поодаль от тел, лицо его бледное, взгляд не мигающий направлен на Джорджи, рот чуть приоткрыт.

— Что с тобой Лапоух? — спросил дозорный, подойдя к растерянному парнишке, и слегка потрясая того за плечо.

— Я… там… посмотри… — Генти указывает на свёрток, что валяется в снегу, шагах в десяти, при этом Лапоух хватается за рот, мычит, и вытягивает откуда-то из-под задницы кожух с водой и споласкивает рот.

Джорджи смотрит на всё это действо, переводит взгляд на мешок. Пожимает плечами и идёт смотреть, что с ним не так. В мешочке не оказывается спящей змеи, нет там и жуков, или крыс. Ничего такого, от чего стоило бы корчиться, обычные полоски мяса… но тут Джорджи замечает… и отбрасывает мешок в сторону, руки натирает снегом, сплёвывает горькую слюну.

— У кого ты нашёл этот свёрток? — спрашивает он у Генти, бросая рядом с ним сумку и опуская на неё уставшее седалище. В голове при этом у дозорного не сходит валянный ошмёток мяса, что лежал в той сумке среди прочих… ухо, человеческое ухо. Вяленное, пахнущее пряностями.

Генти молча показывает пальцам в сторону одного из дохлых дикарей. Джорджи качает головой и тихо говорит, боясь издавать громких звуков, не веря Генти до конца… не желая верить:

— В этих землях всё перемешалось, всё не так как дома. Гоблины пекут ореховые лепёшки, а люди…

— Жрут людей. — так же тихо закончил за него Генти.