Трудности работы авантюристом

Глава 2 — Очень злой клирик

Рен был по-настоящему зол. Эта холодная противная злость переполняла его ещё с Зелёного дола, где он по глупости своей упустил тварь.

И сейчас Рен скачет на едва живой, загнанной кляче, по нелюдимым диким землям, в поисках той самой сволочи, что убила в Зелёном доле двенадцать человек. И каждый из этих людей был на душе у Рена, хотя он не знал их имён, не был с ними даже знаком, но он винил себя в их смерти и смерти всех тех, кому не повезло наткнуться на сволочь, которую Рен упустил.

Когда-то, ещё в монастыре, наставники учили Рена быть бездушным всегда и везде, и помнить, что люди умирают постоянно, гибнут от собственной глупости, от жажды крови и похоти, или просто под действием дурмана, или поила. И не стоит юному агнцу Светлоликого забивать голову о несчастных убиенных тёмной поганью.

А Рен всё равно не мог справиться с собственной совестью. Винил себя во всём. Всегда. Старался спасти кого мог и не мог, просто чтобы люди жили в покое, не боясь неизведанной жути, что таится во тьме, и приходит по ночам и в грозу, чтобы пожрать человеческой плоти…

И на этот раз Рен тёмную сволочь упустил. И не находил себе покоя. Не мог спать по ночам, не мог думать ни о чём другом, кроме образа, как выжжет твари сердце, или что у них там бьётся в груди…

Он достиг поселения на пятый день. До последнего думал, что в Зелёном доле его обманули, и никакого поселения в ничейных землях быть не может, и тварь ушла сюда по ошибке, или почуяла шайку бандитов. Но и этого быть не могло, какие бандиты сунутся на земли, где в лесах обитает всякая жуть, а дорог нет и не будет отродясь? Болота, заросли, мёртвые топи – это не те места, где предпочитают обитать торговые караваны, и бандитам здесь делать просто нечего.

И всё же сволочь ушла в это поселение, что на картах даже не значилось, ведь люди, которых можно с лёгкостью назвать безумцами, пришли сюда совсем недавно.

Рен остановил задыхавшуюся от долгой скачки клячу в ста шагах от поселения. Он не сомневался, что его уже увидели, ведь мгновением ранее он слышал гул охотничьего рожка, и как заметался силуэт человека на неказистой дозорной башне. Вскоре там появился ещё один человек, и у обоих из них в руках было явно оружие, оба были настороже и всматривались в лицо Рена.

А Рен тем временем старался сдержать злость, хотя ему и хотелось вломиться в поселение этих дикарей с размаху, сжечь ворота, найти тварь, и устроить ей святые похороны… и ведь сволочь точно засела здесь, нет никаких сомнений. От поселения воняет так, что хочется вырвать собственный нос, тухлым воняет, тёмной падалью.

Хотя очевидно, что те двое, что на башне стоят и на Рена пялятся – явно никакого отношения к твари не имеют. И потому Рен всеми силами старался сдержать злость, подавить её на время, чуть расслабить мышцы и пульсирующую по его внутренним каналам обезумевшую магическую силу. Не время… ещё пока нет.

Рен подъехал к деревянным воротам медленно, лошадь под ним вообще еле переставляла ноги, двигаясь неровно, шатаясь на каждом шагу. Но Рен не спрыгивал с седла, давая возможность тем двоим, с башни, рассмотреть себя. И при этом и он мог их видеть, хотя смотреть там было особо и не на что.

Два дикаря. Оба в рваных шкурах: грубыми стежками сшитые между собой куски меха лисиц, волков и кажется оленей. У одного в руке старый арбалет очень паршивой работы, рукоять оружия потрескалась от времени, а двойная тетива выглядит так, словно грозится разлететься при следующем выстреле на ошмётки.

— Кто ты такой будешь и зачем пожаловал в наше поселение? — спросил второй, у которого в руках был основательный лук, с не до конца натянутой тетивой. По глазам и многочисленным морщинам можно понять, что мужчина этот уже давно не молод, а ещё… взгляд у него совсем не дикий, не глупый, там плещется разум.

И только разглядев эту тень разума, Рен смог погасить внутри себя импульс к призыву гримуара, что пока ещё мирно спал за его спиной в закрытой сумке.

— Я светлый клирик, под знамением Светлоликого, — Рен откинул полу утеплённого плаща, давая людям с башни возможность разглядеть на груди его серого балахона четырёхгранную звезду, намалёванную белоснежной краской, что ещё не успела поблекнуть и осыпаться, ведь Рен на посту был недавно, не прошло ещё и пары лет.

Двое на башне казались удивлёнными. Тот, что помоложе и с арбалетом в руках, пялился во все глаза на пожилого, а вот тот смотрел уже на Рена. Брови его приподнялись. Рот, поросший неровной седой бородой с чёрными прядками, слегка приоткрылся. Но удивление не продлилось долго. Разумный повернулся к молодому и быстро что-то велел сделать. Не было сомнений, что этот Разумный в поселении не последнюю роль играет, ведь стоило ему только сказать, как молодой тут же умчался вниз, послышались оханья за стеной, гудящие бормотания и перешёптывания людской толпы.

Деревянные ворота плавно приоткрылись, их петли ещё не успели проржаветь, и пусть ворота казались неказисты, с внутренней стороны были обиты кожей, а дубовая жердь казалась надёжной и поражала своей толщиной. Не удивительно, что массивный засов убирали сейчас в сторону аж трое мужчин, одному такую тяжесть поднять казалось невозможной задачей.

Рен перевёл взгляд на небольшую толпу, что стояла чуть на отдалении от ворот и с интересом смотрела на него. Он спрыгнул с клячи. Та от внезапного облегчения аж распрямилась… всё же скотинка не для путешествия росла, уже старенькая, крестьянин, которому принадлежала животное, долго плакал и умолял Рена не брать его Дульси, ведь был точно уверен, что животное помрёт в пути. Напрасно он сомневался в своей лошади. Дульси выдержала путь, несмотря на то что Рен погонял её чуть ли не пинками, чтобы успеть нагнать тварь до новой кровавой жатвы…

К лошади подошёл лопоухий невысокий мальчишка, щербато улыбнулся, три-четыре передних зуба ему явно не хватало. Мальчишка одной рукой поглаживая потную шею Дульси, другой рукой взял кобылу за уздцы. При этом смотрел он Рена, как бы заискивающе испуганно.

— Позвольте позаботиться о кобылке, господин! — хотя голос у мальчишки оказался звонким, трепетным и неловким.

— Ну позаботься, раз уж так хочешь, — дал своё разрешение Рен и тут же повернулся к Разумному, что успел спуститься с вышки и теперь поспешал к нему. А того, что с арбалетом, рядом не было… поэтому Рен несколько напрягся, предчувствуя, что в него по-прежнему могут целиться.

И всё то время, пока Разумный приближался к нему, а паренёк уводил куда-то в сторону кобылу Рена, сам он тщательно принюхивался, пытаясь различить тварь, в людской толпе, что постепенно расходилась… хотя продолжала заинтересованно бросать в сторону Рена взгляды чуть поодаль.

А Рен по-прежнему ощущал гнилую силу в этом поселении, однако в толпе твари явно не было… его серебряные наручи так же молчали.

— Что господину клирику понадобилось в нашем скромном поселении? – первым же делом, уже совсем другим тоном, чем за воротами, молвил Разумный, смотря на Рена прямо, но с некоторым подозрением что ли…

Рен не стал таить, и стараться сгладить ситуации, выдал всё прямо:

— В вашем поселении таится тёмная тварь – перевёртыш, я иду по следу вот уже несколько дней, и нет никаких сомнений, что сволочь засела именно здесь.

Край щёк, что не порос непокорными волосами, побледнел, на лице у Разумного. Он вновь пялился на Рена во все глаза, и чуть приоткрыв рот, а его брови взлетели куда-то под взлохмаченные волосы.

— Да что вы говори… да как такое может быть?! Неужели Светлоликий оставил нас, когда…

— Молчи! — Рен не сдержал выкрика, он и так исходил злобой, а тут ещё простой смертный смеет вспоминать имя его Бога.

Выкрик подействовал. Разумный замолк.

— Как твоё имя? — не спросил, а потребовал Рен, хотя до имени этого дикаря ему не было никакого дела, просто нужно, чтобы Разумный пришёл в чувство, времени мало, и тварь может вновь сбежать от него… перевёртыш чуткая тварь и ощущает его ненамного слабее, чем Рен чувствует его тёмную вонь.

— Брик, господин клирик, меня зовут Брик, и я что-то вроде… старосты этого поселения.

— А меня зовут Ренуил, можешь звать просто Рен, и без «господинов».

— Да как можно…

— Нет времени, Брик! Просто скажи мне, приходил ли в ваше поселение кто-то чужой, кого вы по глупости своей догадались приютить?

— Нет, вы первый, кто вообще добрался до нас…

— Кто-то умирал среди вас недавно, и особо кроваво, однако так, чтобы тел после уже не нашли?

И вот тут Брик пошатнулся. Его рука сама собой потянулась к дряблому горлу, дышать он стал тяжело, а выпученные глаза смотрели куда-то сквозь Рена.

Клирик ощутил, что его предположение очень близко. Рен подошёл к Брику вплотную, руками ухватил Разумного за лицо, поднял его голову, заставив смотреть себе в глаза. Разумный, кажется, пришёл в себя, но по-прежнему был очень растерян.

Рен ощущал на себе взгляды людской толпы, что никуда не ушла, а лишь слегка отдалилась, делая вид, что их здесь нет. Он так же ощущал на себе и острый взгляд того молодого, с башни, и он знал, что молодой сейчас направляет арбалет точно ему в спину и только и ждёт повода, чтобы спустить скобу.

— Что… произошло? Говори, Брик.

Голос Рена был тих, но не услышать его было нельзя. Каждое слово он старался буквально впечатать в голову старосты. И тот затараторил в ответ очень быстро, едва разборчиво, но искренне, так, словно находился на исповеди:

— Господин Ренуил… прости… Рен, я… мы отправляем в лес, не далеко от поселения охотников, ведь еды у нас мало и… в общем, недавно один отряд их пропал… мы нашли лишь одного выжившего, и он ничего не говорит… молчит или воет, он кажется не в себе, а никто больше из того отряда не выжил, а на нём раны, словно его чем-то острым резали… он весь в них, а остальные тела мы так и не нашли… хоронили личные вещи, портки там, да снарягу, как память… значит это была тварь, и правы были языки брешливые… ох прости меня, старого, я… а она наверное в лесу, тварь твоя… наверное где-то неподалёку, ох не пострадали бы охотники, ведь я их вновь отправил за дичью… ох, надо предупредит поскорее, а то…

Рен встряхнул седую голову в своих руках, прерывая исповедь, которая уже успела отяготить его. Разумный тут же заткнулся.

— Где выживший охотник?! — Рен ещё раз встряхнул старосту, приводя того в чувства. — Где он, ты слышишь меня, где ОН?!

Староста испуганным вороном направился к дому какой-то местной травницы. Рен бежал следом, внутри себя разгоняя и разжигая свой светлый дар. Если бы кто-то сейчас взглянул в его глаза, то он бы увидел, что зрачки Рена стали чужеродно блестеть бирюзой. За его спиной парила светящаяся белой дымкой раскрытая книга – его личный гримуар, шелестя страницами, впитывал его дар, наполняя символы заклинаний, вписанных в него маной.

Людская толпа распалась. Молодой с арбалетом остался у ворот. А каждый местный, на которого они натыкались по пути, в судорожном страхе бросался в сторону, стоило им только заглянуть в глаза Рена.

Они настигли дом травницы достаточно быстро, но Рену это время показалось вечностью, слишком долго, слишком медленно, а тёмная вонь с каждым шагом становилась всё ощутимей и плотней.

Они не успели.

Дверь домика была распахнута. Сволочь встретилась с ними взглядом. В руках перевёртыш держал обглоданный череп, без глаз, с откусанным носом, без ушей и без кожи, волосы слиплись в один склизкий колтун от крови, а снизу из обрубка шеи свисали нити жил, вен, вперемешку с лоскутами кожи… этот кусок плоти совсем недавно был живым человеком. Травницей. А теперь лишь еда.

Брик повалился на мёрзлую землю, заливая траву, покрытую инеем, тёплой рвотой.

Перевёртыш метнулся прочь от дома, в сторону стены с заострёнными кольями сверху, сволочь из рук обглоданный череп так и не выпустила. Чудовищно быстрая тварь. Ничем не отличимая от человека, но с абсолютно чёрными глазами, без радужки, без зрачка, одна лишь чернота, и выпуклые вены, почерневшими ветвями и узлами избороздили лицо, этот облик скоро спадёт и тварь готовилась сменить личину.

В голове Рена засел образ этих бездонных чёрных глаз. Тварь смотрела на Рена с нескрываемым страхом, и что-то прошипела в его сторону перед тем, как броситься бежать…

Рен стряхнул наваждение. Поднял руку. Гримуар за его спиной перелистнулся на нужную страницу. Ладонь Рена покрылась белёсым туманом, на его пальцах разрастался светоч.

Тварь визжала не своим, а девичьим голосом. Тело перевёртыша менялось на ходу, угловатая, но массивная мужская фигура переплывала пластично во что-то тщедушное, нежное, женское… у твари удлинились волосы, а ноги стали меньше, сволочь обернулась на миг и посмотрела на Рена, когда почти достигла стены, и лицо её уже было женским, грустным, испуганным, с плаксиво поджатыми губами. А глаза оставались всё те же… холодные, мёртвые, полные тьмы.

— Стрела Иеримма! — произнёс Рен слово-ключ самого мощного заклинания, из своего гримуара, которое за раз выжгло треть его резерва.

И из его ладони сорвался светоч, он успел разрастись до шара, размером с человеческую голову, а в полёте растянулся в подобие стрелы, и настиг тварь, когда той оставалось до стены не больше пяти шагов.

Вспышка.

Брик, согнувшийся на земле, чуть не ослеп и обеими руками держался теперь за лицо, волоча головой из стороны в сторону, в попытке чуть прийти в себя.

Свет угас.

Рен быстро зашагал вперёд, настигая свою гнилую жертву, за которой гонялся все последние дни, и до которой наконец-то добрался.

Сволочь лежала на земле, в растаявшем от снега кругу, почва вокруг исходила паром и едким белёсым дымом. У неё больше не было ног, вместо них – разорванное брюхо, с выпавшими из него дымящимися кишками. Но перевёртыш всё ещё был жив, она перебирала руками, уже полностью изменившись, несчастная, умирающая девушка. Она всё продолжала ползти к стене, хотя перебраться через преграду у неё теперь не хватило бы сил.

Рен остановился в двух шагах от твари. Страницы гримуара вновь перелистнулись, его глаза вспыхнули светом, что выжег бирюзу, а из поднятой руки вырвались золотистые огненный пучки, на огромной скорости он впивались в тело умирающей твари, каждый раз вспыхивая, они выжигали кусок за куском тёмной плоти. Пока от неё не остались одни лишь обугленные руки, по запястья. Пальцы воткнуты в землю, скрюченные напряжением. С другого конца торчат расщеплённые кости. А чуть в стороне валяется обглоданный череп, что ещё совсем недавно был живым человеком.

— Как же так… — голос старосты позади буквально источает душевную боль, но этому пожилому мужчине невозможно было представить, что в этот миг ощущает Ренуил «Светлый клирик».

Злость ушла. А вместо неё вновь воспалилась едкая совесть. Но он даже вида усталого старосте не показал.

Просто развернулся. Улыбнулся. Подал руку и помог Брику встать. А затем, похлопав Разумного дядьку по плечу, молвил вкрадчиво:

— Мне бы поесть чего, а то так проголодался в пути!

***

В поселении, оказывается, все ели в одном месте. У них для этого было одно общее здание, и они называют его просто «Кухня», хотя само по себе помещение больше напоминает зал среднего по размеру трактира. Деревянные столы, лавки, пол, стены и потолок. Всё из дерева, только разной толщины и загрязнённости. Окон нет, что не удивительно, ведь стеклу в поселении взяться неоткуда, а на улице Зима, весьма холодно. На общей же кухне пахнет дымом и едой, а если конкретней в плане еды – то это какая-то каша с мясными прожилками и почти безвкусный отвар из каких-то неопознанных Реном трав.

Он уплетал эту бурду в компании старосты Брика, что подсел к нему за общий стол, при этом многие из местных смотрели на клирика, но никто больше не подсел к ним и не заговорил с Реном. А он про себя рассматривал местных, и заметил такую странность, что в поселении совсем нет детей. Ни одного ребёнка. Были молодые взрослые, что ещё не перевалили грань детства, но и достаточно взрослыми пока не стали. Подростки. А также в поселении обитали женщины… все как одна угрюмые, но не лишенные диковатого шарма. Некоторые из них посматривают на Рена с интересом, он в ответ то и дело подмигивает девицам правым глазом, стараясь это делать незаметно от старосты Брика…

Всё же Рен три дня провёл в бесконечной скачке, и холодными ночами совсем никто ему не грел постель. И этого ему сильно не доставало, женской ласки, и тепла чужого тела, лежащего рядом, под боком, и руки, ласкающие его мужское естество… ох, как же ему этого не хватало!

А староста Брик вещает о сложных делах, и многочисленных бедах, что свалились на головы поселения. Рен слушает через слово, совершенно не зная, как на эти беды реагировать лично ему.

Насколько он понял из спутанного рассказа старосты, эти люди сами выбрали свою судьбу и отправились в эти земли, чтобы вдохнуть свободы и построить своё родное поселение, где они будут хозяевами. Их стремления Рену было понятны, и он кивал старосте, когда он оговаривал причину своего решения возглавить этих людей и вместе сними сбежать в ничейные земли… но когда речь старосты зашла о том, как им тяжко живётся, Рен про себя думал:

«А кому живётся легко? Вы выбрали свой путь, пожинайте последствия! Хотя Разумный не кажется плаксивым слабаком, и он явно говорит это не спроста…»

Так оно и оказалось. Староста как-то плавно свёл все проблемы поселения к тому, что у них не хватает церквушки, или часовни Светлоликого, во главе с юным неофитом, что подбодрил бы их всех и защитил бы от тёмных тварей.

Рен, во внезапно наступившей тишине, почувствовал себя весьма неуютно. Хотя в душе улыбался, ведь он этого крючка ждал, потому и отвечал вполне спокойно, без лишних оправданий:

— Я боевой клирик, Брик, и я здесь не останусь. Моя участь – истреблять тёмную погань, и я буду её истреблять.

Лицо старосты Брика даже не дрогнуло, он даже не моргнул, сразу видно человека с опытом, торговать которому не впервой:

— Так и не нужно поселению такой чести, как боевой клирик в наших рядах, — но сказано было так, словно на эту честь всё же надеялись. — Не помешает и простой ученик священника, что в будущем наберётся умений, и сможет ободрять людей, когда это потребуется!

Просьба висит в воздухе ощутимо.

Рен лишь обречённо качает головой.

— Я не буду этого делать.

— О чём вы, госпо…

— Нет. Вы, кажется, не до конца понимаете, что вы сделали, решив уйти в ничейные земли.

В общем зале как-то разом стало абсолютно тихо, и люди что бренчали деревянной посудой вокруг и о чём-то не громко переговаривались, сейчас полностью замолчали. И Рен явственно ощутил, как всё внимание собирается на нём. Прерванный староста молчал, хмуро вперив в Рена взгляд.

«Делать нечего, придётся говорить правду, хотя я этого так не люблю… а ведь за язык меня никто не тянул!»

Рен тяжко вздохнул и начал:

— Я не могу попросить ни один храм Светлоликого отправить в ваше поселение послушника, ни один священник не придёт в ваши земли по собственной воле, желая здесь обосноваться и собрать свою паству! Потому что этих земель для храма Светлоликого не существует. Отсюда вечно лезет всякая погонь, потому что здесь обитают магические твари, здесь много природных источников, и большинство из них вовсе не светлые, скорее нейтральные или тёмные… в этих землях встречаются руины древности, к которым приближаться не просто опасно, это гибельная смерть! Всегда. Поэтому здесь никто не живёт. Поэтому ни один жадный дворянин не додумался присвоить себе такие обширные угодья. Это ничейная, дикая земля. А вы ушли сюда добровольно. Вы безумцы, которых скоро не станет. И ни один храм не будет рисковать своими людьми, желая облегчить ваши муки перед смертью.

Была ещё и третья причина, о которой Рен умолчал, хотя она была важнее той, о которой он рассказал.

Всё дело в том, что у церкви Светлоликого никакой выгоды в отправке послушника в это поселения не было. Ведь никто здесь не платит церковный налог. И над этими землями нет дворянина, который бы щедро жертвовал в храмовую казну горсти золотых монет. Эти люди теперь живут сами по себе, и они должны понимать, что можно, конечно, сбежать от несправедливого мира, но после такой выходки прежние блага станут непозволительной роскошью!

Староста Брик был разумным человеком, по его печальному взгляду стало ясно, что дядька и так всё это знал, и он уже успел с этим смириться… просто надеялся из их разговора получить хоть что-то, хоть какую-то надежду на лучший исход.

Рен уже хотел встать и уйти, он даже начал подниматься из-за стола. Но тут староста Брик задал вопрос, ответ на который потребовал от Рена сесть обратно:

— А та тварь, которую вы убили сегодня, господин клирик… она, вернее… ей подобные, ещё придут в наш дом?