Благодаря магии Шанкьяхти жара почти не донимала, и Лана стала лучше соображать, отчего в голове стаями роились гаденькие вопросы. Отвлекать ими свою спасительницу, тревожно вглядывающуюся в глубину храмовых построек, было глупо. Не отвлекать — и того хуже. Потому, немного помявшись, Лана решилась.
— Зачем ты переспала с Дэном?
Шанкьяхти, разочарованно покачав головой, обернулась и посмотрела на Лану сверху вниз. Ее темно-синие глаза светились жалостью.
— Я думала, что добыв доказательства его измены, сумею убедить тебя уйти со мной. Откуда мне было знать, что ты полезешь смотреть видео до конца? Или нравится порнушка с участием бывшего?
Лана промолчала. Когда она увидела Дэна в тот момент, первой реакцией было откинуть несчастный планшет в сторону. Но часть ее все ещё сомневалась, что он мог так поступить, и все продолжала вглядываться в любимые черты лица и, казалось, находила отличия. Если бы Шана сама не стала вырывать планшет, то нужный момент остался бы не увиденным.
— Если тебе будет легче, то знай, что тогда ему было просто интересно поиметь врага. Хотя бы так, — она беззлобно усмехнулась. — Но знаешь, мы, векши, выделяем во время секса особые феромоны, так что настолько хорошо ему с тобой никогда не было.
— Технически, вы — другой биологический вид, и ваши феромоны действуют только на представителей вашего же вида, — прозвучал совсем близко незнакомый голос.
Ни одна из них не заметила неслышно подошедшего к ним лысого пожилого мужчину в рыжей кашае. По его лицу то тут, то там вспыхивали черные руны. Скрученные пальцы с сильно отросшими и неровно поломанными ногтями сжимали шахматную доску и мешочек с фигурами. На тонком запястье болталась почти прозрачная тонкая нить, тянущаяся вглубь центрального храма, и Лана откуда-то знала, что там притаилось нечто кровожадное.
«Из череды вероятностей», — вспомнила она и вздрогнула, как наяву представив мясных големов. Человеческое тело переламывалось таким образом, что ноги и руки выгибались на манер паучьих лап, а отрубленная голова ставилась поверх опрокинутого навзничь туловища. Зубы магией и ядом стачивались в острые треугольники, способные прогрызть кости. В последнем Лана убедилась на собственном опыте: в череде вероятностей она попыталась убежать от Сецуну Абэ, а перед ней сейчас был он, и его големы сожрали ее заживо.
Сецуну же, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Во время войн двух рек женщин насиловали воины и с той, и с другой стороны. И никто — ни жертвы, ни насильники, не испытывали особого удовольствия. Да и потомства никто из них не понес. После вынужденного заключения мирного соглашения, клан охотников время от времени похищал людей. И не только для того, чтобы пить кровь — они хотели вывести гибридную расу, но научились лишь маскироваться под людей, как вот она, — Сецуну кивнул в сторону Шанкьяхти, но смотрел на Лану.
Его слегка вытянутые зрачки сверкали нездоровым огнем, глаза не мигали вовсе.
— Почему меня не увели силой? — настороженно спросила Лана.
— Иллеа-хи наложила проклятие, из-за которого этого сделать нельзя. И она, — снова кивок на Шанкьяхти, — стала звать. Но не для того, чтобы спасти, нет. Тебя бы заставили пройти через ритуалы, высосав Искру Огня. А если б ты выжила, осталась бы игрушкой клана охотников. У них давно не было игрушек — со времён Агни.
Шанкьяхти фыркнула, но не стала возражать. Она тоже чувствовала затаившуюся неподалеку смерть.
— Она сказала, что меня осквернили, — раз Сецуну охотно отвечал, стоило этим воспользоваться, что Лана и сделала.
— Теперь от их ритуалов никакого толку. Можно, конечно, надеяться, что яд моих големов очистит тебя от растущей внутри чужой крови. Чтобы вытянуть чистый концентрат силы, в носителе не должно быть примесей…
— А можно говорить не загадками?
Мужчина выставил перед собой руку с мешочком и пошумел находящимися внутри фигурками.
— Хочешь разговора — сыграй со мной. Будешь выигрывать — буду отвечать на вопросы. Проигрывать — задавать их стану я, — он выдержал паузу и обернулся к храму. — Но можешь попробовать отказаться.
Лана, неосознанно ища поддержки у Шанкьяхти, посмотрела на нее и увидела, как та напряжена. Кажется, в этот раз она ошиблась в собственных силах и судорожно соображала, что теперь делать. Лана посмотрела в ту же сторону, что и Шана, и вздрогнула, неосознанно подавшись назад. На пороге центральный храма выстроились в ряд шесть големов, в одном из которых Лана узнала Игоря.
— Ладно, — видя ее недоумение, Сецуну расплылся в улыбке, обнажив такие же треугольные зубы, как и у его монстров, — этот ответ бесплатный. Потомственный творец Игорь Голицын получил первое задание от Конклава — присмотреться к дочери Виктора Смирнова. Никак не могли понять: кто из двоих детей с Искрой, а кто в довесок. А после того, как ты заложила Яме свой огонь, Игорь был первым, кого ко мне отправили. Славно вопил.
Пока Сецуну говорил, голем-Игорь потихоньку приближался, но стоило тому замолчать — голем остановился.
«Запугивает», — поняла Лана и снова обвела взглядом големов.
Некоторые из них казались смутно знакомыми, но не все. Должно быть, конклав посылал разных людей, надеясь, что Сецуну не станет подозревать всех. Он же оказался слишком хорошим стражем и убивал всех: причастных и не очень. И Лану тоже, скорее всего, убьет. И все, что она могла, только отсрочить смерть.
— Хорошо, — она решительно кивнула. — Давай сыграем.
Сецуну, словно того и ждал, сел на землю там же, где стоял, разложил перед собой доску, которая только казалась шахматной, но таковой не являлась, высыпал фишки с синими и красными иероглифами. Стал методично разделять их на разные кучки.
— Садись, — он, не глядя, кивнул на место напротив. — Ты будешь играть за синих — судя по твоим глупым ошибкам, ты им так и так подыгрываешь.
Лана, не желая, чтобы големы снова начали приближаться, молча села и стала собирать выделенные ей фишки, после чего расставлять их, как Сецуну свои. Игра была ей незнакома, а значит, ответы на вопросы она не получит. Зачем тянуть время, она не знала — надеяться не на кого. Дэн в тюрьме. Конклав твердо намерен обвинить его в совершенных маньяком убийствах, а, значит, Дэна ждет разве что расправа. Если, конечно, настоящего маньяка кто-нибудь не найдет и не призовет к ответу. Но тут скорее сама Лана уничтожит Сецуну с его мясными големами, чем настоящего убийцу найдут. Соклановцы Шанкьяхти? Наверное, если бы та могла, притащила бы их сразу. Так что хочешь не хочешь, а все равно сегодня умирать.
— Я бы дал тебе право первого хода, но ты такая тупая, что даже не знаешь, как называется эта игра, — заговорил Сецуну, заставив Лану вздрогнуть от неожиданности. — Тебе ведь уже говорили, что ты тупая?
Дэн. Не напрямую, но говорил. Да и те, кто отказывался что-либо объяснять, мотивируя, что она не поймет, имели в виду то же самое. Значит, плюсуем сюда Яна — не один раз, кстати. Мама — случалось и не только в детстве. Один раз Мила, но это касалось выбора краски. Если хорошо подумать, всегда объяснял лишь Петр Евгеньевич, никогда от нее не отмахиваясь. Особенно тогда, когда Лана не помнила.
Сецуну сделал первый ход и выразительно посмотрел на нее. Делать вид, что задумалась, было глупо, и она, выбрала ту же фигуру, что и он, только у себя, и повторила ход. Он долго смотрел на нее, не сводя своих немигающих глаз, а зрачок стал как будто бы уже.
— Повторяешь за другими. Несамостоятельная? Не имеешь собственного мнения? Безынициативная? НИКАКУЩАЯ?! Или все-таки просто тупая, и дело касается только сёги?
Не только. Ей все время приходилось себя одергивать, чтобы не повторять за другими. Не рисуй — рисует Мила. Не пиши — это привилегия Яна. Потом, став старше, она поняла, что никому не сдались ее попытки в индивидуальность, а чужое мнение, выданное за свое собственное, очень даже приветствуется. Сначала это были уроки литературы, потом видео-блоги, про разговоры с врачами вообще отдельная песня. Тупая и безынициативная — замечательное комбо. И остальные обвинения тоже к ним.
«Меня не интересует, что думает твоя мать! Ты чего хочешь? В Сорбонну или в СПбГУ?»
Да, точно. И еще одно очко в пользу Петра Евгеньевича, которому было важно ее мнение.
— Просто тупая, — Лана в упор посмотрела на Сецуну, тот недобро усмехнулся и сделал ход.
— Не пытайся обмануть, что тебе не страшно. Раз ты здесь, значит, вернула себе огонь. А раз вернула, то уж наверняка научилась бояться.
«Бояться не стыдно! — Петр Егеньевич ударил кулаком по столу. — Это твой стоп-кран! Природа не зря научила человека трусить. Бойся! Не умеешь — учись!»
Это было уже после того, как Лану выписали из больницы. У Милы тогда тоже были проблемы со здоровьем, и Петр Евгеньевич боялся за них двоих: Мила продолжала рисовать, несмотря на температуру, Лана выходила на ночные прогулки, хотя вполне могла забыть, кто она, и где находится. Он звонил дочери и ругал ее за каждый сделанный взмах кисти, а за Ланой и вовсе приставил охрану. И даже сейчас она не могла понять, только лишь за жизнь Милы он волновался? Или за Лану тоже, без всякой подоплеки проведенного Лин Веем ритуала?
Она повторила за Сецуну новый ход. Тот поднял на нее злой взгляд, а потом вдруг расплылся в своей устрашающей улыбке.
«Теперь он применит тактику, с помощью которой загонит меня в ловушку моими же ходами», — обреченно подумала Лана и посмотрела на големов. Те стали как будто бы ближе. Или это у ее страха глаза в лучших традициях аниме?
Через несколько ходов опасения подтвердились, и Сецуну, уже занес руку, чтобы убрать ее фишки, но вдруг замер. Шанкьяхти! Стоило догадаться, что она не станет просто стоять и ждать, а попытается выбраться отсюда, хотя бы в одиночку. Да и зачем ей Лана, когда та теперь «осквернена»?
Мясные големы, хоть и вызывали ассоциации с пауками, прыгали не хуже кузнечиков. Пусть их понадобилось целых двое, чтобы припечатать Шанкьяхти к земле, но все равно еще четверо были свободны, а чтобы расправиться с Ланой, хватит всего одного.
«Я слабая, — обреченно подумала она. — Только и умею, что плакать и ждать чужой помощи».
— Надо было тобой заняться чуть раньше, когда ты караулила возле лестницы, — Сецуну разочарованно покачал головой. — Ведь кому, как не тебе, украшать мою коллекцию? Она же началась исключительно благодаря твоему упрямому желанию исправить сделанное твоей матерью.
Шанкьяхти ударила. Голем-Игорь завизжал своим человеческим голосом, словно его легкие не сгнили внутри грудной клетки, и высохшая кожа не хранила внутри их прах. Лана отвернулась и зажмурилась, не желая ничего видеть — хватит с нее воспоминаний о череде вероятностей. Голос не оборвался, продолжая визжать просто к нему добавился болезненный крик самой Шаны. По доске ударили фишки, обозначая завершение хода.
— Твоя очередь, трусиха, — объявил Сецуну.
— Я отказываюсь, — не открывая глаз, сказала Лана.
Видеть, как к ней приближается собственная оскаленная смерть, не хотелось.
— Ходи!
— Да какой смысл?! — заорала она в ответ.
— Никакого, как и во всей твоей жизни. Лучше бы твое сердце пересадили Миле, как и планировалось. Тогда бы и ученик Лин Вея не стал бы сбегать из Шамбалы, пытаясь реализоваться в мире людей. Ты испортила парню жизнь. Как и своим родителям. Знаешь, сколько твоя мать хотела умереть, когда твой пьяный отец исполнял свой супружеский долг, а вместо предварительных ласок были тумаки и затрещины? А оставшаяся навсегда психологическая травма у твоего брата? Случилась бы она, если бы любящему папочке не пришлось брать на себя грех совершенного им убийства? А ведь Артур Грем пришел тогда за тобой. Сколько творцов погибло из-за вылазок векш, пытающихся найти тебя, сколько от рук друг друга, в попытке заполучить особенного ребенка? То, что в тебя запихали силу, которой ты не можешь воспользоваться, еще не делает тебя особенной. Ходи.
Как будто она не думала обо всем этом — что в детстве, что потом. Что нет ничьей вины в том, что она осталась совсем одна, когда решилась на ставшее роковым свидание с Игорем. А Дэн… Дэн…
Рука проехалась по доске, скидывая фишки — свои и чужие. Големы дернулись. Сецуну поднял указательный палец вверх, останавливая их.
— Никто не придет спасти тебя, — зрачки Сецуну стали вертикальными линиями, рот оскалился в зловещей ухмылке, с уголков губ капала ядовитая слюна, прожигая дыры на замызганной кашае.
Кажется, она знала об этом еще тогда, когда попросила у Петра Евгеньевича «Весту». Он долго допытывался, зачем ей пистолет, а Лана не знала, что ответить. «Просто надо», но такой ответ никого бы не устроил, даже ее саму.
«Для самозащиты», — она хмуро смотрела на Петра Евгеньевича исподлобья, заранее предвкушая отказ и возможность закатить истерику по поводу. Не случилось — он не только выдал ей оружие, но и проследил, чтобы она научилась им пользоваться.
«Самозащита — это в первую очередь желание себя защитить. Пистолет могут отобрать, пули — закончиться. Не бойся использовать все, что есть под рукой».
Странно, но после того, как ее выписали из больницы, Петр Евгеньевич был, пожалуй, единственным, кто понял, что прежней Ланы больше нет и не будет — она умерла. Остальные надеялись и отравляли ее жизнь своими надеждами. Все эти тихие вздохи, спрятанные слезы, невысказанное чувство вины. И она пыталась, старалась стать похожей на себя прежнюю, выходил же не то призрак, не то зомби.
«Я мертвая, — поняла Лана. — Умерла три года назад, и сейчас передо мной сидит моя смерть, натянувшая на себя тушку единственного преданного мне до конца стража. Куда там липовому хранителю Дэну, не знавшему верности».
Она схватила доску для сёги и с размаху припечатала ею Сецуну по лицу, потом еще раз и еще. В ногу вцепились острые зубы, не сильно и не так больно, как в череде вероятностей. Лана, не глядя, лягнула голема и, отбросив доску, вцепилась мертвому стражу в горло. Пальцы легко проткнули кожу, углубившись в гниющую плоть, подтвердив пришедшую ранее догадку.
— Верни мою тень, сука! — заорала она, разрывая чужие мышцы и вены, даже не щурясь от брызжущей в лицо мертвой крови.
А в мыслях билось истеричное: «Вот она — плата за верность!» Но разве самой Лане предложили больше? Они разбежались от нее, как от прокаженной: мать — в Токио, Мила — в Шанхай. Даже Ян, оставшись в том же городе, что и она, отвечал на звонки редко, да и так, словно делал неимоверное одолжение. И когда появился Дэн, Лана решила, что вот он долгожданный финал одиночества. Ха! Как же! За три года она так и осталась на птичьих правах. Парень, о котором запрещалось рассказывать. Кто он, откуда, чем занимается? Да черт его знает. Приходил, когда хотел, уходил, как придется. Только ведь ей хватало. Она была готова бежать за ним на край света, словно преданная собачка, повизгивая от счастья и виляя хвостом. Но не стала для него никем, кроме как секс-куклой. Он ее осквернил? Да, осквернял регулярно — с презервативом не те ощущения. А ей оставалось глотать таблетки, стараясь не смотреть на возможные побочные эффекты и процент эффективности. Не страшно — там, где справилась одна таблетка, поможет другая. Да и что остается, когда ты на птичьих правах?
Как Дэн заметил, Лана так и не поняла. Задал всего один уточняющий вопрос, кивнул и больше ничего не спрашивал. Только градус отношений стал медленно понижаться. Как будто амуру надоела творящаяся между ними жара, и он включил кондиционер. А она до конца пыталась делать вид, что ничего не случилось, словно ей не было больно, и она совсем не думала о том, чтобы оставить ребенка. Но люди на птичьих правах не имеют права голоса, и если секс-игрушка становится источником возможных проблем, не сейчас, так в будущем — от нее следует избавиться. От нее и избавились, а она, дурочка, побежала дальше, отчаянно скуля и умоляя вернуться. Он и вернулся — чтобы снова ее обмануть, отнять ее силу, от которой она и так пыталась отказаться, чтобы его спасти. Так в чем проблема, если она копошится в гнилой плоти мертвого стража? Это зомбиапокалипсис. И раз живых не осталось, почему бы не приняться за трупы?
Она остановилась, лишь когда поняла, что кто-то методично сжигает ее мясных големов. Тень клубилась по коже, вспыхивая то тут, то там черными рунами, плескалась в глазах, ушах, горле. Лану словно утянули на дно, и она оттуда взирала на равнодушный к ней мир, на ненавидящий ее мир. Зачем такой спасать? Зачем жертвовать собой ради людей, которым до нее нет дела? Пускаешь их в свой храм, а они уничтожают твоих мясных големов!
Лана обернулась и увидела Дэна, склонившегося над раненой Шанкьяхти. Ну, конечно, в первую очередь все, что угодно, лишь бы не Лана! Он, почувствовав взгляд, повернулся в ее сторону — в глазах плескалась знакомая тьма. Зачем он так смотрит? Зачем продолжает делать ей больно?
— Дэ-эн, — губы скривились в плаксивой улыбке.
Он отпустил пришедшую в себя Шанкьяхти и поднялся. В голове голосом Дерека зазвучали строки из энциклопедии творцов: «Если Ключ умирает раньше своего Хранителя, приобретенная после ритуала сила сохраняется. В последний раз подобное случилось с ныне Верховным Творцом Лин Веем».
— Дэ-эн, зачем ты уходил в Лабиринт Смерти?!
Дэн вздохнул и зашагал к ней навстречу.
— Отвечай! — заорала Лана, и тьма оцарапала охрипшее вдруг горло. — Отвечай правду! Я пойму, если ты солжешь! ЗАЧЕМ ТЫ УХОДИЛ В ЛАБИРИНТ СМЕРТИ?!
Он остановился, на мгновение прикрыл глаза. За его спиной Шанкьяхти медленно, но целеустремленно ползла к краю площадки, надеясь сбежать. Пусть пока барахтается — станет следующей. А потом… О, потом можно устроить кровавый дождь из доброжелательных творцов, например, из Конклава Огня.
— Зачем? — спросила Лана почти спокойно, почти безразлично, и только тогда Дэн ответил:
— Чтобы не становиться твоим Хранителем.
С губ сорвался оглушительный крик. Она прыгнула, выкидывая на лету крылья, покрытые все той же черной дымкой, что и тело. Но когда занесенная для удара рука начала опускаться, когтистая лапа схватила Лану за шиворот и легко вытряхнула из тела, как будто оно было одеждой, причем размеров на пять-семь больше.
С утратой тела пришло равнодушие. А демон встряхнул ее душу и возмущенно спросил:
— Кто вообще придумал эту поговорку: «Бьет — значит любит»? Бьет — значит хочет причинить боль! Хочет убить!
— Я и хотела, — призналась Лана. — Хотела его убить.
— Да я понял, — вздохнул демон и закрыл лицо свободной лапой. — Кажется, только я один и понимаю, что происходит…