Тьма. Том 1 и 2

Том 1 - Глава 15

Ратники были такие суровые, что, наверное, сами себя в зеркале пугались. А я сидел на кровати и делал вид, что удивлён настолько торжественной встрече.

Ну, потому что Мария Михайловна мне не совсем законно то видео показывала… А значит, я, по идее, ничего такого не должен был знать…

Круг вокруг клетки разгорелся, помигал и выдал красный. Насколько я помнил, с рунами Тьмы всё было наоборот: красный – хорошо, зелёный – плохо. Но на всякий случай старательно испугался и дрогнувшим голосом спросил у бойцов:

- Красный… Плохи мои дела, да?

Собственно, ответа я не ждал. Но неожиданно его получил. Один из «робокопов» благодушно кинул мне через динамик:

- Да не, парень, побарахтаешься ещё…

- Да? – я с интересом посмотрел, как круг снова вспыхнул, снова поморгал и выдал красный. – Ну вот теперь – точно всё…

- И теперь нормально! – ответил тот же ратник.

- А чего он красненьким мигает? – недоверчиво уточнил я.

- Так и должно быть, – «разговорчивый» ратник отвечал на удивление немногословно.

- А чего тогда третий раз врубили? – шёпотом поинтересовался я.

- Рожа у тебя подозрительная, – просветил меня ратник.

- А-а-а-а! Тогда всё в порядке! – я радостно откинулся на кровать, сложил руки под головой и закинул ногу на ногу, покачивая той, что сверху.

Чтобы совсем добить возможных наблюдателей, начал ещё и жизнерадостную песенку насвистывать. Правда, настроение было совсем не радостным. И вовсе не потому что устал удирать от Тьмы, бегая по мёртвому городу. А потому что за Софию волновался.

Но судя по тому, что проверки шли одна за другой, и по тому, что ратники стали между собой переглядываться, сейчас на мои вопросы никто отвечать не собирался. К слову, первым не выдержал старший, если судить по насечкам на плечевой броне, ратник:

- Да сколько можно-то! – буркнул он и вышел из камеры.

- А ты опасный тип! – сообщил мне разговорчивый ратник, прямо-таки вынуждая меня привнести в этот мир завершение одного анекдота из мира Андрея:

- Да! Я такой! – самодовольно ответил я.

А сам в этот момент пытался очень-очень быстро думать. Раз ратники тоже удивляются многочисленным проверкам, значит, мой кризис проходил как-то нетипично. Не знаю уж, что там невидимые наблюдатели увидели на своей аппаратуре, но явно что-то странное.

А значит, вопросов ко мне будет много. И на эти вопросы придётся отвечать, причём честно. Я был почти уверен, что на допрос пришлют менталиста, который обязательно почувствует ложь. Мне нужна была легенда, которая бы не раскрывала всех тонкостей моей душевной организации, но выглядела бы очень правдоподобно.

В итоге, я пришёл к выводу, что самым правильным будет скормить всё то, что я видел от лица Феди, но так, будто это я сам творил всю ту дичь, которую творил этот озабоченный. Особенно популярным, думаю, будет рассказ о том, как Тьма себя за титьки жамкала в образе статуи. Интересно, мне поверят? Или сразу отправят к лекарям душ за целебными уколами и ректальным промыванием мозгов?

В какой-то момент в коридоре, за дверью моей темницы, разгорелся жаркий спор на повышенных тонах. К сожалению, слух мой в этот раз был не настолько острым, чтобы услышать, о чём спорят, но, кажется, голос Марии Михайловны я различил. Но даже если там была она, то её веса на моё освобождение не хватило.

В камеру зашли три двусердых в тёмных мундирах с одноглазыми кошками на плечах и бейджиками на груди. Ратники посторонились, давая им проход. Сотрудники Тёмного Приказа опустили решётку, нежно – чуть руку не вывихнули, засранцы! – подняли меня с кровати, нацепили рунный ошейник и кандалы на руки-ноги, накинули мешок на голову и куда-то повели.

Само собой, я даже и не подумал вырываться и чего-то спрашивать. Зачем? Чтобы получить ласковое: «Заткнись!» – или чуть менее ласковый, но более доходчивый тычок под рёбра? Надо было ждать развития ситуации и уже там выруливать, ежели что, строя из себя дурачка. В моём личном деле точно есть отметка о том, что я это дело люблю и практикую.

Минут через десять блужданий по казематам под Тёмным Приказом, меня поместили в какую-то комнату. И, усадив на стул, приковали к нему так крепко, что я только чудом не стал с ним одним целым. Оставив меня мариноваться, конвоиры отправились на выход. И вот – настал тот момент, когда я мог сказать им на прощание что-то важное.

И я сказал.

Прямо в спины своим конвоирам:

- Эй! А интересную звуковую книжку включить?!

Кто-то из троих оценил и фыркнул. Остальные вышли молча. Зато и я не получил по зубам, возвысив свой гордый и свободный голос. Оставалось только ждать…

- Итак, давайте с самого начала, Фёдор! – предложил мне «добрый» следователь.

Злой был до него: орал на меня, пару раз отвесил леща, но так, слабенько – больше для устрашения. Теперь пришла очередь доброго. Что ни разу не делало проблему меньше, чем она есть. Дело в том, что всё это действо продолжалось уже часов сорок! А спал я за прошедшее время часов семь. И то урывками, пока ждал, что следователи сменятся.

- Не могу! – хрипло ответил я.

- Хотите, чтобы я позвал Александра Александровича? – добрым голосом уточнил Иван Иванович.

- Воды хочу… И физраствор в вену, раз кормить отказываетесь! – гордо прохрипел я пересохшим ртом, а затем покосился на менталиста и добавил: – И чая вот этому несчастному… Он тут сидит уже Бог знает сколько…

- Да? – мои страдания Ивана Ивановича не тронули, а вот то, что у него менталист вот-вот тихонько взвоет от усталости, следователя заволновало. – Петь, ты сколько тут сидишь?

- Да уж десятый час пошёл… – мрачно ответил тот.

- Давай я и в самом деле тебе чаю попрошу… И смену вызову, – кивнул Иван Иванович, вставая со стула и направляясь к выходу.

- И физраствор! – прохрипел я, однако заслужил только добрый, но абсолютно равнодушный взгляд.

Естественно, чай принесли только менталисту. А мне предстояла ещё одна долгая беседа о том, что я видел и слышал во время кризиса.

- Ну давай, Федь! Рассказывай!

- Ну, значит, дело такое… – начал я, прокашлявшись. – В общем, пошёл я утром перед завтраком к нашей госпоже проректору Марии Михайловне…

Брови следователя медленно поползли вверх.

- А она мне такая и говорит: сегодня, Федя, занятий, значит, не будет! У меня дела, мол. Так что делай всё, что захочешь. В библиотеке, само собой. А там, значит, надо не всё, что захочешь делать, а учебную литературу читать… Вот такая вот подстава, братцы!..

Нет, я не стал идиотом после кризиса. Вернее, я обнаружил, что часть меня – тот ещё идиот, но это, наверно, многим пацанам в их шестнадцать лет свойственно.

В общем, идиотом я не стал, отнюдь. А что касается той лютой чуши, которую я нёс…

Да просто я решил разнообразить концерт! Ведь господа следователи ещё не слышали предыстории моего попадания в кризис! И, судя по тому, что Петя, прихлёбывая чай, не переставал кивать – как он думал, незаметно для меня – полуправда пока успешно не скатывалась в ложь.

- Я, значит, перед завтраком зашёл себе в комнату, а тут – телефон звонит. А жрать хотелось! Ужас просто, как жрать хотелось! – попытался я снова намекнуть, раз впрямую не понимают. – Ну тогда ещё не ужас, это я теперь знаю… Но тогда-то казалось, что я ужас как голоден! И тут на телефоне имя контакта отображается… Страшное!.. Знаете, что написано было?.. Мама!

Следователь прокашлялся и уставился на меня, как на придурка. А Петя пускал в чай пузыри. Хихикал, гад такой, но пил.

- Поднимаю я трубку, хотя есть хочется так, что прям вот быка бы сожрал! – продолжил я рассказ. – А мама мне такая: мол, а чего это ты, неблагодарный сын, не звонишь, не пишешь, на звонки не отвечаешь? А я ей в ответ…

- Так, Федя, хватить паясничать! – не выдержал следователь, козырнув модным итальянским словечком. – Я тебя про кризис спрашиваю. Расскажи всё то, что ты рассказывал до этого.

- До этого я вам про физраствор рассказывал, который мне очень нужен, раз еды не даёте! Но вы и про это забыли… – с укором напомнил я.

Нет, в предыдущие сорок часов я не был таким наглым. Я честно раз двадцать пересказал то, что видел в мёртвом городе. Каждый раз рассказ чуть менялся, чтобы не выглядеть подозрительно: где-то я упоминал больше подробностей, где-то добавлял свои мысли насчёт происходившего… Но в остальном я был предельно честным и откровенным.

Вот только я же не железный!.. Всё понимаю, конечно: чем больше клиент устанет и оголодает, тем более откровенным будет… Но я-то уже замучился тут сидеть!.. Надо было проверить, не вру ли я? Так уже много раз проверили. Вон, даже «проверяльщик» устал!..

Больше всего я жалел, что не знаю, на какой срок меня могут задержать по закону. Был бы обычным человеком – так все сроки бы с гарантией вышли. Без предъявления обвинений задержать можно было только на тридцать часов. А потом – будь спокоен, уже имеешь право жаловаться царю-батюшке.

Ну, правда, составители закона не прописали, как именно из-под стражи пожаловаться царю… Видимо, эти мелочи оставлены на усмотрение задержанного. А вот как те же законы звучат для двусердых? И сколько и какой Приказ имеет право меня удерживать? Всё это для меня пока осталось тайной за семью печатями. А, не зная законов, я даже нормально возмущаться не мог.

- Федя! – Иван Иванович посмотрел на меня взглядом доброго дядюшки-садиста. – Давай без выкрутасов!..

- Между прочим, человек может прожить без воды не больше недели! – честно разъяснил я свою позицию. – Причём на третий день наступает обезвоживание. А я, если считать с тем днём, когда сознание потерял, свои трое суток уже просидел!..

- Где просидел? – потерял нить рассуждений следователь.

- Без воды просидел! – ответил я хрипло.

Ну не говорить же ему, что я тем злополучным утром только виски в кабинете проректора накатил? Верно? Значит, говорим, что воды не пил. А Петя пусть кивает, потому что это истинная правда.

- Вижу, на контакт ты не идёшь… – покивал следователь.

- Если контакт смочить чуть-чуть, лучше будет! – выдал я, хотя и сам сомневался в этом тезисе.

Но кто бы знал, как хочется пить, когда ты давно не пил!.. Просто жуть как хочется. Очень страшно хочется пить. Даже если бы за моими действиями не стоял хитрый умысел, я бы всё равно сейчас только про воду и говорил.

- Федь, ну не заставляй меня Александра Александровича привлекать! – поморщился следователь. – Ну давай я тебе наводящие вопросы позадаю, и ты мне на них ответишь. А не будешь всю историю с сотворения мира пересказывать.

- За стакан воды я расскажу вам, как меня статуя соблазняла, даже в пошлых подробностях! – отозвался я. – Даже покажу в лицах!.. На себе… Нет, вот это извращение только за два стакана воды!..

- Для человека, который хочет пить, ты слишком много болтаешь… – сдвинул брови следователь.

- Для человека, который три дня не пил, я действительно чересчур разговорчивый… И сам не понимаю, с чего бы! – согласился я. – Но пить хочется так, что даже если это будет последняя тысяча слов в моей жизни, я её вам обязательно выскажу! Только дайте воды уже!..

- Хорошо! Отвечаешь на три вопроса – наливаю тебе стакан воды! – неожиданно согласился Иван Иванович. – Договорились?

- Это принуждение, но вы не оставляете мне выбора! – оценил его коварство я.

- Коснёмся того мужчины, который тебе помог… – следователь сходу взял быка за рога. – Видел ли ты его когда-нибудь раньше?

- Его? Точно нет! Я даже не уверен, что он вообще существует, – предельно откровенно ответил я. – Возможно, он вообще плод моей безграничной фантазии! А возможно, просто житель того города!

Петя кивал в такт моим словам, подтверждая, что я говорю правду. Пару раз он перед кивком на мгновение задумался... Но всё-таки кивнул.

- А почему ты решил, что он местный житель? – профессионально-ласково уточнил следователь. – Можешь описать его?

- Это два вопроса, или один? – поинтересовался я, быстро соображая, что наиболее правдиво вещать дальше.

- Само собой, один! – улыбнулся следователь.

- Но я ведь уже описывал, во что он был одет… – напомнил я.

- Да, я видел, – кивнул следователь и, сверившись с блокнотом, продиктовал: – Майка, открывающая плечи и верхнюю часть груди, на довольно тонких лямках, и шорты, с изображением банана и киви на причинном месте с надписью латинскими буквами: би-и-джи, пробел би-о-ессе-ессе? Не знаешь, кстати, что означают эти слова?

- Что-то на сакском, может? – предположил я. – По смыслу, наверно, что-то вроде большой перец… Или большой банан?

Петя кивнул, хоть и с некоторой задержкой. Сложно с ними, с менталистами… Они хуже всякого детектора лжи. Каким-то образом улавливают даже тончайшие нюансы. Ну ведь «большой босс» – это же практически «большой перец»! Ну серьёзно!

- Ладно… И почему ты думаешь, что он местный? – продолжил допрос следователь.

- Да в такой одежде только у себя дома и походишь! – пояснил я. – Тем более, у него на пузе майка была в масляных пятнах… Ну точно из дому вышел, чтобы Тьме по роже настучать перед завтраком!

- Хм… – следователь повёл бровями, вздохнул и хмуро согласился: – Ладно, давай теперь описание внешности…

- Ну он был лет пятидесяти на вид… Плотно сбитый… Плечи широкие, натурально прямо, размер шестидесятый. А ручищи толстые, как моя нога!..

За дверью камеры что-то громыхнуло. Раздались голоса. Я, Петя и Иван Иванович с интересом уставились в сторону звуков.

- Ты, продолжай, Федь, продолжай! – опомнился следователь.

- Ну вот, ручищи толстые… Костяшки! О! Костяшки намозоленные! Он, видимо, часто кого-то бил. Возможно, что как раз Тьму перед завтраком.

В коридоре послышались крики. Следователь поморщился, жестом остановил мой рассказ и направился к двери. Не успел…

Дверь, явно ценную, тяжёлую, покрытую рунами, как и стены в кабинете, вынесло так, будто это был картонный межкомнатный ширпотреб.

- Ваша светлость, прекратите портить казённое имущество! – в кабинет, спиной вперёд, упираясь двумя ногами в пол, что несильно помогало, заехал весьма колоритный дядька в форме Тёмного Приказа, занимавший, судя по золотым нашивкам, высокий пост. – Я буду жаловаться!..

Вот только зря он жалобами грозит… Это я сразу понял.

Во-первых, раз «ваша светлость» – значит, я вижу перед собой представителя одной буйной семейки, которая даже справку может предъявить. Ну или щёку, левую, если кому-то уж очень надо.

А, во-вторых, в мужчине, вошедшем в кабинет, сразу чувствовалась сила! От него прямо вот-таки веяло мощью, властью и деньгами.

И если тут, в Покровске-на-Карамысе, ты высокий чин Тёмного Приказа, украшенный золотыми нашивками, то там, во Владимире, разница между тобой и отроком второго ранга, которого три дня не поили – только в том, что ты, собака, в воде себе не отказывал все эти дни.

А в остальном разницы никакой. Что один муха, что второй – муха.

- Жалуйся! – заявил его светлость, входя в помещение вместе с чиновником Тёмного Приказа.

- Сюда нельзя! – обиженно вскинулся Иван Иванович.

- Ты мне, запретишь, что ли? – мрачно осведомился его светлость.

А я прищурился, оглядел огромную фигуру, каким-то чудом втиснутую в пиджак, кафтан и рубашку…. А затем погремел кандалами, привлекая внимание.

И когда на меня уставились все собравшиеся, нагло заявил, кивнув на его светлость:

- Вот такие плечи и были! Правда, рост на три головы ниже.

- Хм! Брешешь! – тут же отозвался его светлость, шевельнув окладистой бородой и показав всем и сокола Рюриковичей, и чёрный шрам на щеке. – Если плечи такие, то ниже, чем на две головы, рост быть не может! Физиология не позволит!

- Да точно такие! – возмутился я, обидевшись за Андрея. – И рост, как я сказал!

- А ноги кривые были? – уточнил его светлость.

- Кривые, ваша светлость, – согласился я. – Колченогий был!

- А возраст? – не отставал вновь прибывший.

- Да лет пятьдесят, – отозвался я.

- Тогда может быть… Просел, значит, с годами. Ты, что ли, Фёдор Седов? – поинтересовался его светлость, глянув на меня из-под кустистых бровей.

- Так точно! Я! – пришлось признаваться, даже несмотря на то, что воды я, скорее всего, в таком случае уже не получу.

Во всяком случае, в ближайшие час-два.

- Сымайте с него это всё хозяйство! – приказал его светлость, кивнув на кандалы.

Что, естественно, вызвало бурю тихого возмущения со стороны работников Тёмного Приказа.

- Так не положено же, ваша светлость! Он у нас под следствием! – попытался спорить высокий чин с золотыми нашивками.

Ишь ты, храбрый. Или безумный. Или два в одном. С его работёнкой-то, конечно, рехнуться несложно…

- А мы допрос не закончили… – тихо пробормотал более осторожный Иван Иванович.

А Рюрикович в ответ прокашлялся, нахмурил густые брови и попросил таким голосом, что даже я захотел взять под козырёк:

- Так, слушайте-ка сюда, голубчики! Парень приписан к моему училищу! К моему! И ни один засранец, кем бы он себя ни считал, не имеет права без разрешения, подписанного мной или проректором, забирать ученика! И то, что мне пришлось сюда из самого Владимира пилить, чтобы решить вопрос – это уже такая жопа для каждого из вас, что только быстрое освобождение моего учащегося ещё может спасти ваше начальство от каторги, а вас – от ухода в городовые… Или, того хуже, в дворники!

- Особые хоть, ваша светлость? – с энтузиазмом уточнил Петя, которого его работа в моём лице за последние сутки, похоже, достала.

- Ну не без того… – его светлость покрутил огромной лапищей в воздухе, как в мире Андрея любил делать один президент России со своим знаменитым «панимашь». – Давайте уже! Выдавайте мне учащегося, время дорого! Мне в ещё в училище заехать надо, раз уж тут оказался…

А дальше случилось обычное для таких печальных ситуаций переглядывание, когда следователь смотрел на вышестоящего чина, чин смотрел на менталиста, тот – на следователя… И никто не хотел идти и делать. Ну потому как за это впоследствии отвечать надо будет.

Пришлось его светлости громко прочистить горло, что заставило машину Тёмного Приказа заработать активнее. Кандалы и ошейник сняли, меня отпустили, а мои вещи – браслет-удостоверение и телефон – передали ректору всея «Васильков». Мне он их сразу возвращать не стал: не глядя, сунул в карман. Но я решил, что высказывать протесты пока не время.

Тем более, меня шатало и мотало при ходьбе – не до протестов было. Приходилось все силы прилагать к тому, чтобы не свалиться, споткнувшись о свою же ногу. Всё-таки двое суток на стуле, в кандалах, без еды и воды – это то ещё испытание, даже для молодого и здорового организма.

Моё состояние не осталось незамеченным ректором:

- Ты чего на ногах еле стоишь? Не кормили, что ли?

- Даже не поили, ваша светлость! – немедленно нажаловался я.

Мы как раз двигались по первому этажу Тёмного Приказа, и суровый Рюрикович не стал долго возмущаться таким измывательствам. Скорее всего, даже не собирался – наверняка знал, как все эти расследования проводятся. Просто поймал доверенного, который тащил на подносе две чашки в один из кабинетов. Одну чашку отобрал, понюхал, что внутри, и сунул мне:

- Бери кофий! И сил придаст, и на ноги поставит! – одобрил он, показав кулак открывшему рот доверенному. – Только на вкус гадость страшная…

Тот, быстро оценив и размеры кулака, и набивку на щеке, резко передумал негодовать. А я принял чашечку с волшебным напитком, без которого Андрей в другом мире не считал себя проснувшимся, вдохнул щекочущий ноздри запах… И сделал осторожный глоток, зажмурившись от удовольствия.

- Да ты, брат, извращенец! – оценил мою довольную рожу ректор. – Понравилось, что ли?

- Пахнет большими деньгами, ваша светлость! – отозвался я. – Примерно моим годовым заработком.

- Негусто у тебя с заработками… – пробурчал в бороду ректор. – Ладно, наслаждайся… Только на ходу!

Пить на ходу я умел, так что особых проблем с этим не испытывал. Шёл себе, отхлёбывая кофе и думая, как бы спросить про Софию.

Перед входом в здание Тёмного Приказа стоял кортеж. Длинная серая машина, напоминавшая лимузин, и пара внедорожников. Достаточно было потянуться к тёмному сердцу и взглянуть на машины, чтобы понять, что защищены они были не хуже той камеры, в которой я недавно сидел.

К слову, будучи в кандалах, я пару раз пытался потянуться к чёрному сердцу – и…

Ничего. Все мои способности надёжно блокировались: я снова был обычным человеком. И, надо сказать, это очень неприятное ощущение. Вроде бы лишь недавно почувствовал себя двусердым, а обратно – уже не хочется…

Именно к этому защищённому кортежу меня ректор и привёл. Сам забрался на заднее сиденье и меня позвал:

- Ну и чего ты там застрял? Садись давай! Тут уже Машка скачет на заднице от нетерпения!

Понимая, что Машка – это, скорее всего, Мария Михайловна, я с интересом заглянул в салон и обомлел. Внутри вытянутой машины был, можно сказать, салон премиум-класса! Хотя в нынешнем моём мире это называлось «шикарное внутреннее убранство», а в обиходе вообще использовалось лишь слово «класс».

Ну и да, Машка… То есть Мария Михайловна, в салоне имелась. И действительно очень обрадовалась моему появлению.

- Добрый день, Мария Михайловна! – сразу же поздоровался я.

- Дверь закрой! – потребовал его светлость. – И свой кофий извращённый не пролей на сиденья. Он отмывается плохо. Чашку на столик потом поставь, заеду на обратном пути – верну в Тёмный Приказ. Или помощников отправлю. Так…

Рюрикович обвёл нас суровым взором и потребовал:

- А теперь давайте мне полную историю, пока едем. От начала и до конца! И чтобы без вранья!

К счастью, большую часть истории пришлось рассказывать не мне, а всё той же Марии Михайловне. О том, как она пыталась сломать мне структуру, и как я столкнулся с тёмным.

- Говорил я тебе! Не поможет оформленная энергия! – буркнул ректор, показав тем самым, что был посвящён в детали издевательств надо мной. – Но жаль, что попробовать не успели…

- И всё-таки, ваша светлость… – начала Маша, но он прервал её взмахом руки:

- Я ничего не утверждаю, Маш! Просто предполагаю! Мне самому всё это интересно. Но наши аристократы не просто так пришли к идее физического вмешательства в развитие органа. Надо было эти энергетические пертурбации закреплять как-то!..

- Вы могли бы помочь… – грустно заметила Мария Михайловна.

- Маш, не мои тайны! – покачал головой ректор. – Я не собираюсь тебе запрещать проводить исследования, но и сам подсказывать не могу. Ладно… Федя, давай, что там за история с твоим кризисом? Что за видения у тебя были?

- Простите, ваша светлость, а видений не должно было быть? – спросил я осторожно, заслужив недовольный взгляд ректора, однако же получил ответ:

- Обычно без видений и снов обходится. Поспал, проснулся, и кризис пройден. Но ты давай, вещай уже!

Пришлось отставлять чашку с кофе и приниматься за дело... Надо было видеть эмоции, которые мелькали по ходу рассказа на лицах ректора и проректора «Васильков»! А уж как краснела Мария Михайловна на попытке Тьмы меня соблазнить… Зато ректор втихомолку посмеивался, качая головой. Даже пару раз, блеснув глазами, переспросил детали.

Вот только его веселье было, скорее, маской. Он меня очень внимательно слушал. И вопросы задавал строго по делу. Например:

- А как мужик подошёл, который тебя вытащил, ты слышал?

Или вот такой:

- Стена или другие укрепления вокруг города были?

К концу моего рассказа машина уже минут пять стояла перед входом в административный корпус «Васильков». А я больше не сомневался, что похожие истории ректор когда-то слышал. Ну или читал описания похожих случаев.

Он не сомневался в моём рассказе. Верил в то, что я говорю. И не только потому что видел, что я не лгу. Мой рассказ где-то там, в его голове, явно сходился с тем, что он уже слышал и знает. Поэтому какие бы невероятные вещи я ни описывал – они не были для него новостью. И знал он про них даже больше, чем можно было предположить.

- Пойдём-ка, Маш, у тебя посидим. Я кое-что Феде скажу, а потом отпустим его поесть и отдохнуть. А сами о своих делах потолкуем! – сообщил ректор, начав пробираться к двери машины.

А мы с Марией Михайловной двинулись за ним…

И тут в кармане у Рюриковича зазвонил телефон. Мой телефон! С моей мелодией, которую я поставил на маму! И прежде, чем я успел что-то сказать, ректор на автомате вытащил телефон, мельком глянул на контакт и, вскинув кустистые брови, ответил:

- Слушаю тебя!.. Что значит, пропал?!.. Да как я могу пропасть, если моя рожа постоянно в газетах мелькает?!.. И твоя тоже!

В ответ из трубки полился поток маловразумительных звуков: скорее всего, моя мама просто захлебнулась возмущением.

Ректор вернул свой светлый зад на сиденье и слушал всё с круглыми глазами, не обращая внимания на мою жестикуляцию, которой я пытался объяснить ему, что это мой телефон. И, соответственно, моя мама.

- Что значит меня не узнаёшь?!– возмутился он. – Тебя саму не узнать!.. А-а-а… А почему Федя?..

Ректор оторвал трубку от уха, осмотрел её, а затем в его глазах появилось понимание:

- А! Так это не мой! – догадался он. – А я-то думаю, что это с мамой? Думал всё, с ума сошла… Держи, Федь, это твоя!

Он протянул трубку мне, но связь уже оборвалась: видимо, мама опять во мне разочаровалась.

- Хорошо, что это твоя. Моей маме с ума сходить никак нельзя! – заметил ректор, снова потянувшись к двери. – Моя мама – богатур!.. Психованный богатур – это новый залив Любек! А нам новых заливов сейчас не надо, да…

Удивительное дело, но пока мы шли к кабинету Марии Михайловны, туда успели притащить ещё два кресла. А стульчик для наказаний переместился к стене. Когда и кто успел подсуетиться, для меня осталось загадкой. Но, вероятнее всего, благодарить стоило хоть и слезливую, но расторопную Лизоньку.

Там, в кабинете, мне и были возвращены оставшиеся личные вещи. Ну а Рюрикович ещё минуты две размышлял, сидя в кресле, а потом заговорил, глядя на меня:

- Значит, слушай меня, Федька! В историю ты влип – не дай Бог никому. Не скажу, что ты единственный в своём роде, и до тебя никого не было… Хоть это и государственная тайна… Но Тёмный Приказ с тебя не слезет и проходу не даст. Случай настолько редкий, что только в некоторых архивах упоминания имеются. При жизни нынешних людей ничего подобного уже и не припомнят. А к архивам доступ у единиц. Так что история получается плохая, Федь.

- И что же мне делать, ваша светлость?

- На шесть лет я тебя училищем прикрою… – задумчиво пошевелив бровями, заявил ректор. – Три года обучения, а потом подпишешь договор о широкой практике. Ещё на три года. Вот только в эти шесть лет тебе придётся постараться, чтобы на будущее от Тёмного Приказа прикрыться. И тут у тебя вилка небогатая. Или ищи, как примазаться к какому-нибудь известному роду, но тогда тебе ещё придётся с тем родом разбираться. Либо сам скорее расти, чтобы известность и репутацию получить. Сложно? Сложно! Но у тебя рост будет быстрый, с твоей-то энергетической структурой. И тогда после третьего-четвёртого кризиса сам царь тебя прикроет. На каждом кризисе только царские ратники будут присутствовать. В общем, ищи способы, как под Тёмный Приказ не лечь. Иначе всё, пропадёшь: вскроют и подробно, с благими целями, изучат. А захомутать тебя они будут пытаться, уж будь уверен…

- А пытаться они будут, когда я из училища выйду, ваша светлость? – поинтересовался я.

- Да конечно! Держи карман шире! – хохотнул ректор. – Уже начали, Федь! Что там у тебя? Сестра в обособлении? Значит, ищут способ её у себя оставить и тебя за ниточки дёргать… Не бойся! Сестру твою я вытащу. Она, перед тем как я за тобой пришёл, договор подписала. Теперь тоже у нас будет учиться.

- Моя сестра? – не понял я, а затем понял и растерялся. – Но… Она что?..

- Федя, твою сестру попытались сделать куколкой, – пояснила Мария Михайловна. – А для этого ей оставили росток чёрного сердца. Пока непророщенный, но рано или поздно он себя проявит. Прости…

- Но как же так? – расстроился я.

- Неважно как, Федька! – громыхнул ректор. – Важно, что уже есть. А есть вот это вот. Сейчас твоей сестре покидать казематы Тёмного Приказа нельзя! Это не обсуждается. Пока тёмного, который её пытался обратить, не поймают и не прибьют – она под угрозой перерождения. Так что пусть на обособлении сидит. А вот потом… Потом я помогу её вытащить. И пристрою сюда в отделение. Или в любое другое в другом городе. Это всё мелочи. Ты сейчас о себе думай! О том, как самому выкрутиться. Я Машке накидаю предложений по твоему вопросу, вот с ней вместе и будете думать. А теперь всё, иди давай!

- Я пошёл? – уточнил я.

- Иди-иди! – буркнул ректор. – Мы тут свои вопросы пообсуждаем...

В который уже раз я покидал кабинет Марии Михайловны, сбитый с толку, растерянный и лишённый старых планов на будущее. Но пока я и сам не готов был думать о том, что дальше делать.

Надо было найти себе новую одежду, взамен той, в которой сначала по земле валялся, а потом кризис проходил, а затем просидел трое суток в казематах. А ещё хотелось бы принять душ, поесть… Или сначала поесть, а потом душ… А ещё выспаться.

И вот тогда я буду готов поразмышлять о своём горьком житье-бытье. И не раньше!..