Тьма. Том 1 и 2

Том 1 - Глава 2

«Ишимский Вестник», 24 июля 2033 года.

«ТЬМА ИДЁТ НА СЕВЕР»

Наш специальный осведомитель в зоне Тьмы, Андрей Виленский, сообщил о массовом нашествии на рубежи Руси. Пограничные заставы первого ряда оказались в полной блокаде. Связь со многими из них нарушена. Второй ряд застав ещё держится, но испытывает серьёзный дефицит боеприпасов и подкреплений.

Брошенные на передовую ратники Ишимского княжества не сумели переломить ситуацию, и сейчас силы Тьмы продолжают рваться на север, достигнув застав третьего ряда. Вот что пишет о текущем положении Андрей:

«Ситуация тяжёлая. Нашествия никто не ожидал. Монгольская Тьма на протяжении десятилетий находилась в состоянии дрёмы, не выказывая признаков готовящегося нашествия. Однако днём 21 июля орда неожиданно нахлынула с юга и обрушилась на заставы первого ряда.

Наши вои и ополченцы отважно встретили врага и попытались его остановить. Однако их усилия оказались тщетны, а сопротивление было сломлено в считанные часы. Я нахожусь на 29-й заставе второго ряда, ожидая переброски в тыл. Здесь идут тяжёлые бои с наступающей Тьмой. Многие стаи прорываются на север и мешают спасению и вывозу мирного населения».

Напомним, что правитель Ишимского княжества, сиятельный князь Дмитрий Дашков, объявил сегодня о начале эвакуационных действий на юге княжества. Навстречу Тьме, с целью сдержать натиск орды, отправлены отряды княжеских ратников.

Коснулся темы нашествия во вчерашней речи перед Большой Думой и Его Величество Царь и Великий князь всея Руси, отметив, что нашествию подверглись все южные регионы страны от Хвалынского моря до Амура. Его Величество призвал народы Руси сплотиться и приложить все силы для победы над Тьмой.

О начале нашествия также сообщили представители Эрана, Чжунго и Чосона. Власти Ниппона пока никак не прокомментировали происходящее. Однако нет сомнений, что островное государство тоже подверглось удару нашествия.

На нашей странице в сети можно посмотреть подборку видео с южных рубежей, снятых жителями приграничных территорий Руси и Эрана.

Читайте также:

Правда ли, что идёт новая эпоха нашествий? Мудрец Андрей Железный призывает готовиться к большим потрясениям.

Куда бежать, если увидели орду? Адреса укрытий и эвакуационных пунктов были опубликованы градоначальством Ишима.

Когда проходит эвакуация – ворота никто не пытается сохранить. Зачем? Вместо того, чтобы возиться с пневмозапорами и створками, их просто взорвали, заложив в нужные места взрывчатку.

Створки разлетелись в стороны, освобождая проезд, и первым из опорной заставы вырвался броневичок. Рыхля гусеницами землю, он промчался до конца уже подорванного луча, съехал в сторону и повернул свою башенку на юг, принявшись плеваться снарядами.

- Стая на два часа! – сообщил Степан Порфирьевич.

Я перевёл прицел на юго-восток и сразу заметил группу вольфов, трусящую по направлению к конвою. Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел – проверка. Четыре вольфа сучат ногами на земле. Снова то же соотношение – четыре попадания из пяти. Только расстояние до зверей на сей раз было приличным.

Тем временем застрекотали автоматы сослуживцев. Стая прыснула в стороны, пытаясь укрыться от пуль за трупами других отродий Тьмы.

- Умные, сволочи! – сказал, как выплюнул, Егор. – Знают, откуда стреляем. И залегли. Нам о таком в гимназии не рассказывали.

- Нам вообще про Тьму не особо распространялись… – мрачно отозвался я, приникнув к прикладу.

Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел – снова четыре трупа. Сокол на меня уже смотрит как-то странно. Прямо как на чудовище из Тьмы.

- Федь, молодца! – голос десятника в ухе заставил вздрогнуть. – Давай и дальше в том же духе!

Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел – четыре трупа. Я пытался понять, что со мной не так. Я ведь таких результатов на стрельбище в спокойной обстановке не выдавал. Впрочем, я сразу же прогнал от себя эти мысли: не вовремя, да и незачем. У меня было ещё полмагазина патронов и десяток целей. И мне надо было убить их всех.

Тем временем колонна, наконец, вытянулась из ворот и бодро покатила в сторону сто двенадцатого. Броневики заняли позиции по флангам, нещадно тратя боеприпас. Да и миномёты соседей, не переставая, били по сторонам от пути следования колонны.

А я методично всадил остаток пуль во всё, до чего мог добить, и сменил магазин. Со стороны орды прилетело несколько заклятий, разбившихся о почти истощившийся купол заставы.

- Всё, уходим! – буркнул десятник.

Первым с места сорвался, конечно же, Тихомир, кинувшись по лестнице к последним двум внедорожникам, ждущим нас во дворе. Повторять такое никто больше не стал. Мы встали и, продолжая поглядывать по сторонам, быстро спустились.

- Ну ты и трус… – буркнул Сокол, сгоняя уже севшего за руль Тихомира в кузов.

- Я просто прогреть, гын полудесятник! – обиженно ответил тот.

- Угу, – явно не поверив, буркнул Сокол, сам садясь за управление автомобилем.

Рядом с ним на переднем сиденье примостился Степан Порфирьевич. А мы с Егором залезли в кузов, сели рядом, напротив Тихомира, и уставились на него презрительными взглядами. Была у нашего десятка такая развлекуха во время службы. Как Тихомир что учудит – сидеть и смотреть на него.

Он сначала пугался, потом злился… А затем просто стал нас игнорировать. Неуставные выяснения отношений каралась на заставе очень строго, и нужды нас бояться ему не было. Вот только теперь от всего десятка одни мы с Егором и остались.

- Всё, едем! – десятник хлопнул Сокола по плечу. – Молодые, контролируем окрестности! Никого к машине не подпускать. Федя – юг. Егор – север. Тихомир – тыл. Я буду спереди отслеживать.

Наш внедорожник рыкнул мотором и лихо стартанул в ворота опорника. А я в последний раз глянул на место службы, где провёл почти три года. Конечно, теперь оно уже мало напоминало ту «звёздочку», куда я когда-то прибыл… И всё равно стало грустно.

Вспомнились пацаны-сослуживцы, с которыми не раз и не два оббегали в полной выкладке окрестности. Вспомнились редкие увольнительные, которые проходили тут же, в зоне отдыха. Вот чего и кого мне было жалко. А не построек из стали и бетона.

Переведя взгляд на юг, я поудобнее устроился для стрельбы на ходу. Ещё и пристегнул себя зацепом к сиденью, чтобы не вывалиться на первой же кочке. Покосился на Тихомира, который ничего такого не делал: просто пялился на второй внедорожник, выехавший за нами.

Пожалуй, я единственный, кто на самом деле не осуждал парня. Он был младше нас всех, он был из интеллигентной семьи… И да, он часто трусил и не мог побороть свой страх. Я мог. Егор мог. А этот – не мог. Но даже то, что он до последнего сидел на стене и стрелял – вызывало уважение.

Вспомнилась история из прошлой жизни про афонского монаха, который постоянно ходил навеселе. Когда кто-то предъявил настоятелю монастыря претензию, что, мол, у вас тут монах пьяный прямо с утра – тот очень спокойно ответил, что этому монаху в голодном детстве родители давали вино, чтобы не мешал, пока они в поле трудятся. С тех пор он употребляет постоянно. Вот только став монахом, всё же стал меньше пить.

Тихомир родился трусом. И то, что казалось парням из моего десятка само собой разумеющимся – для него было сродни подвигу. Чего уж там… Он до службы даже кулак правильно сложить не мог! Зато умел очень быстро и долго бегать.

От мыслей меня отвлекло движение в моём секторе ответственности. Резко присмотревшись, я обнаружил крокуса. Рептилию на длинных сильных ногах, напоминавшую телом и мордой нильского крокодила. Зверюга отвратительно бодро чесала в нашу сторону, набрав скорость километров шестьдесят в час.

В то время как наши внедорожники ползли не быстрее сорока, постоянно виляя и объезжая тушки тварей и воронки от мин.

Догонит. Как пить дать, догонит. Выдохнув, я прицелился и начал стрелять. Убить крокуса не так-то просто, как хотелось бы. Его морда, грудь и живот прикрыты хорошей такой броней – если верить справочнику, из хитина. И с первого раза пуля его не пробивает.

А значит, лучше будет попасть в пасть, в глаз – или дважды в одно и то же место. Что, конечно, совершенно нереально, когда трясёшься в кузове вихляющей машины. Тут вообще бы хоть как-то попасть… В общем, я, конечно, хотел бы убить крокуса, но моя задача была другой – не подпустить его к машине. Поэтому решил бить по длинным ногам: они почти не защищены.

Выстрел, выстрел, выстрел…

Крокус рявкнул, заваливаясь на землю. Три выстрела – два попадания. Я бессознательно тряхнул башкой, будто у меня там что-то перемкнуло, а тряской можно было всё поправить. Но уже через долю секунды возникла вполне резонная мысль: а может, не надо поправлять-то? Эта внезапная меткость прямо в тему. Уж особенно, здесь и сейчас.

За моей спиной дал короткую очередь Егор. Я мельком посмотрел на север – там скапливалась стая вольфов. И мой друг пытался её разогнать, прежде чем это порченое зверьё соберётся с силами, чтобы напасть.

Впереди били пушки броневичков, распугивая тварей орды. Вот только основной конвой мы пока догнать не успели. И по сторонам от нас отродья Тьмы уже готовились к атаке. С юга кинулись два вольфа. Я отстрелялся по ним – два попадания из четырёх.

И всё равно было странно… Не может быть у меня такой меткости. Сверху закапал мелкий холодный дождик. Тьма не любит воду и жару, но из двух зол выбирает меньшее. И эти мелкие дождики уже успели охладить перегретую степь.

Если до нашествия каждый день стояла жара за сорок по Моховому или, как говорили в прошлой жизни, по Цельсию, то сейчас было двадцать. И это в лучшем случае. Тьма любит прохладу. И прохладу себе создаёт.

Из-за погрызенной туши какой-то твари выбрался теневик. Это огромный паук, стреляющий липкой, как клей, паутиной. Отвратительные существа! Особенно для арахнофобов. Хотя учёные и мудрецы в один голос твердят, что теневики не имеют ничего общего с привычными пауками – но похожи же!..

Голова боится, а руки делают. Три выстрела – два прямо в отверстие рта. Теневик резко подпрыгнул и, упав на спину, засучил в агонии лапами. Прямо как настоящий паук, что бы там ни говорили. Недаром я привык доверять ощущениям...

Жутко зачесалась шея. Видимо, нервное. Я начал крутить головой, пытаясь почесаться об плотный воротник броника. Позади раздался визг тормозов и ругань бойцов второго десятка: они ехали за нами. Застрекотал длинной очередью автомат Тихомира. Парень в считанные секунды спустил весь магазин. Со страху, видимо.

- Короткими бей, дебил! – рявкнул со своего места Сокол.

- Федя, помоги! – приказал десятник.

Я повернулся, зацепив взглядом остатки нашей опорной заставы. На внедорожник сослуживцев, едущий за нами, накинулись ещё два теневика. Выстрел, выстрел – один из пауков падает, суча лапками. Выстрел – второй отскакивает, когда пуля попадает ему в глаз. Но этим, к сожалению, теневика не убить. И даже не ослепить: глаз-то у него пятнадцать штук.

Тихомир трясущимися руками заменил магазин и, переключив режим стрельбы, начал бить в последнего паука короткими. Бойцы второго десятка тоже опомнились: принялись поливать тварюгу сталью и свинцом.

Наш автомобиль проскочил мимо россыпи камней и, набирая скорость, понёсся в объезд крупной воронки. Второй внедорожник поравнялся с камнями… Огромная тварь, похожая на жабу, выскочила из-за них и обрушилась на машину. Откуда взялась? Как спряталась? Почему не напала на нас? Вопросы без ответов – отродья Тьмы имеют свою логику действий.

Из каждой бородавки отвратительного существа лились тонкие струйки кислоты. Щёлкнув переключателем стрельбы, я всадил две короткие очереди в пузо жабы, и та даже задёргалась – но было поздно. Внедорожник сослуживцев опрокинулся под весом громадной твари. Люди полетели на землю, а к ним тут же кинулись вольфы, которых буквально только что отогнал от нас Егор.

- Срань! – выругался Сокол.

Я успел выдать ещё две очереди, пытаясь остановить вольфов – но куда там… Крики людей стихли почти мгновенно. На каждого пришлось по два-три отродья Тьмы. А вольф, к слову, одним ударом челюстей перебивает шею: не спасает даже воротник броника. Вот и моя шея, кстати, снова зачесалась…

- Упокой Господь их души, – прошептал десятник. – Молодые, внимательно! Не дай Бог…

Дал. Ну или попустил. Я не сильно разбирался во всей этой религиозной тематике.

Зверюга была тут давно. Она пропустила конвой, видимо, побоявшись лезть на два ствола пусть и мелкого, но весомого калибра. Она не напала на нас со стороны десятника – или с моей, или со стороны Егора…

Она будто знала слабое место нашего маленького коллектива.

Пользуясь своим умением, скрылась с глаз долой, чтобы появиться будто из воздуха прямо позади внедорожника. И сразу броситься в атаку. Ну и да, между прочим, вот эта зверюга в справочнике имелась…. Жаль, мало кто из срочников-воев дочитывает до последних страниц.

Её прозвали жнецом: две передних лапы кончались огромными костяными косами. И они не уступали стальным по остроте и прочности. А продолговатое тело переходило в две сильных ноги и длинный хвост с ядовитым шипом на конце.

Жнец, тварь такая, мог бежать с крейсерской скоростью километров в шестьдесят в час. Может, и не быстрее крокуса – но нам бы сейчас с головой хватило. А в рывке он и вовсе был рекордсменом: официально зарегистрированный максимум – двести два километра в час.

Увидев его всего в пяти метрах от себя, Тихомир застыл соляным столбом. Руки у нашего трусишки мелко дрожали, а ствол «гулял» так, что… В общем, ни о какой прицельной стрельбе и речи не шло. И попытайся он стрелять короткими очередями – мы бы так и не узнали, что нас убило.

Но, перетрусив, Тихомир переключил на длинную очередь и нашёл в себе силы нажать на спусковой крючок. Его автомат загрохотал, отправляя в белый свет, как в копеечку, остаток магазина.

И тем самым он заставил нас обратить внимание назад.

- Жнец! Приг… – десятник попытался предупредить, спасти, но не смог.

Тёмное отродье двигалось с такой скоростью, что даже договорить Степан Порфирьевич не успел, как одна коса жнеца пробила Тихомира от макушки до паха…

А вторая полоснула по боку Егора, продырявила дно кузова и впилась в землю, резко тормозя внедорожник…

Беспощадная инерция рванула меня вперёд, и только короткий поводок страховки не позволил улететь в кабину, а то и ещё дальше. Сокол, вон, пренебрёг ремнём безопасности – в итоге, с руганью выбил лобовое стекло и вылетел на капот. Да и десятник громко стукнулся локтями о торпедо. А Егор повалился в кузов, зажимая порез, оставленный жнецом.

Моё правое плечо вспыхнуло болью, отдававшей в шею и грудь. Мелькнула мысль, уж не повредил ли я себе часом ещё что-нибудь. А вместе с этой мыслью я навёл автомат на жнеца и выстрелил. Раз, другой, третий…

Мир снова сжался до точки прицела. В глаз, в пасть, в нос – чтобы прогнать пулю через носоглотку чудища и попасть в мозг. Жнец взвыл, вздымая над головой косы передних конечностей. С одной из них соскользнуло тело Тихомира, упав обратно в кузов и забрызгав всё кровью.

Выстрел – в грудь, второй – в грудь. Я пытался попасть в щель под нагрудной пластиной. И, похоже, даже получалось. Жнец дёргался от каждого выстрела.

Надо мной застучал автомат десятника.

- Умри! Умри! – орал Степан Порфирьевич.

Коса смерти, уже летевшая ко мне, резко изменила направление. И рассекла кабину, переднее сиденье…

А заодно и ноги десятника.

- А-а-а-а! – Степан Порфирьевич продолжал стрелять, уже падая за сиденья.

А вторая сабля досталась Соколу, который стрелял, оперевшись на капот. Пробило и каску, и череп. Пару мгновений спустя полудесятник свалился замертво, так и продолжая с ненавистью смотреть на жнеца двумя половинками лица.

А я решил отстегнуть карабин страховки, чтобы, когда отродье Тьмы опять вспомнит обо мне, хотя бы попытаться отскочить. Но пальцы скользили по металлу непослушными колбасками.

Нога жнеца вступила в кузов автомобиля, заставив покорёженную машину жалобно заскрипеть и просесть к земле. Жахнуло где-то вдалеке: это броневик конвоя успел послать снаряд, который ударил исчадие Тьмы в грудь. Назад отбросил, но плотную броню пробить не смог.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Холостой…

Патроны кончились, когда я почти сумел нащупать траекторию попадания. Один глаз жнеца вспучился чёрным фонтанчиком крови и слизи. Отродье Тьмы заревело и опять нацелилось на меня.

А я пытался всё ещё непослушными пальцами сменить магазин. Пустой, гад такой, никак не хотел отцепляться и падать… Казалось, всё вокруг погрузилось в густой кисель. Когда я пристёгивал новый, последний магазин – старый ещё только падал вниз. Мои руки горели огнём, а в плече, груди и шее словно пульсировал раскалённый гвоздь.

Я не успевал. Жнец летел на меня с занесёнными для удара косами, а я всё не мог прорвать кисель и навести на него оружие. Жахнул вдали броневичок, но его снаряд прошёл мимо. А потом застучал автомат.

Мой друг Егор с бледным, как мел, лицом, зажимал одной рукой глубокий порез на боку, откуда хлестала кровь. А второй давил на спусковой крючок, стреляя в жнеца из автомата. И пули били чудовищу в морду, заставляя его дёргаться и тормозить.

Мой прицел, наконец, совместился с глазницей жнеца… Я нажал на спуск. Очередь, очередь, очередь… Пули ложились кучно, разрывая глазницу, но угол был не тот.

Я орал…

Орал Егор…

Стонал десятник…

Резким ударом обеих кос жнец пришпилил меня и Егора к машине. Мне сабля пробила ногу, зацепив кожу и мясо по самому краю. А Егору – руку с оружием, практически её оторвав.

- Сволочь! – прохрипел я, рванувшись к такой близкой, но такой недостижимой голове урода.

Я видел его чёрный злобный глазик – последний глазик. Я хотел убить эту тварь. И кожа на ноге, пришпиленная к машине, с треском порвалась, выпуская меня на волю. Предательски защёлкал холостыми автомат, пока я приближался к голове врага. Жнец даже начал двигаться, чтобы отмахнуться от меня…

Но то ли я был слишком быстр, то ли жнец – замедлился. Штык-нож из хладного железа вошёл ему в глазницу раньше, чем отродье Тьмы успело отпрянуть…

В следующую секунду я уже летел вон из кузова, а рядом с внедорожником бился в конвульсиях страшный, но почти мёртвый жнец...

Из его головы валил дымок окисляющегося металла. А внутри его мерзкое тело жёг смертельный яд.

Ну а в моих руках снова был автомат с обломанным штыком и пустым магазином. Уже традиция, можно сказать…

Рыча, я поднялся на ноги и поковылял к машине, огибая умирающего уродца.

- Егор! Егорка! Егор! – я тряс своего друга за плечи, но уже понимал, что только зря издеваюсь над телом.

Лужа крови в кузове была такой, что в ней купаться, наверно, можно было. Натекло из Егора и Тихомира. Оба были мертвы. А я всё пытался привести в чувство мёртвого друга.

- Тварь!!! – я повернулся к умирающему жнецу и заорал.

Вдалеке от моего вопля шарахнулись два вульфа, чего раньше за ними не наблюдалось. А потом я услышал стон. Степан Порфирьевич! Я кинулся к десятнику и понял, что тот ещё жив. Даже успел перетянуть себе ноги жгутами из аптечки. И даже вколол обезбол. Всё-таки он крутой мужик!..

- Федя, беги… Беги к сто две…

Но я не побежал. Нельзя бежать вот так, оставляя командира умирать за спиной. Я заорал для храбрости, распугав ещё нескольких вульфов. А потом взвалил обрубок десятника на спину и потащил, припадая на раненую ногу.

До сто двенадцатого было метров двести. И у меня не было ни шанса. Вульфов здесь оказалось много: они засуетились вокруг, потянулись ко мне… Но сначала одного, а потом и второго поджарило огненными шариками, прилетевшими от заставы.

И с каждым выстрелом шарики прилетали всё быстрее.

А потом рядом зарычал мотор. Кто-то снял с меня десятника, после чего в машину втащили и меня.

- Смотри, не бросил…

- Гони, давай! Гони!..

- Ходу! Ходу!..

Перед глазами плыло. Дёргало всю правую сторону тела. Боль рвала сознание на куски. И будто вдалеке звучали голоса:

- Не жилец… Пристрелить, может?..

- Неправильно это, парни…

- Так мучается ведь… Смотри…

Я почувствовал, как с меня стягивают броник и рвут одежду, оголяя правое плечо.

- Мать моя женщина…

- Чем это его так?..

- А давайте лучше пристрелим…

- Я тебе сейчас пристрелю, дебила кусок!

- Так это, господин…

- Ты моей премии решил пулю в лоб пустить?! А ну посторонись…

Я почувствовал, что на пульсирующее от боли плечо легла рука.

Затем почувствовал расходящееся от руки тепло…

А потом мне стало легче, и я сумел открыть глаза.

Я лежал во дворе сто двенадцатой заставы. Прямо на земле. Одежду опять, видимо, срезали, обнажив плечо – и выглядело оно страшно. Чёрные вены, чёрные прожилки под кожей и какой-то чёрный комок в правой груди. И это при том, что края раны от зуба почти затянулись.

- Ну вот… Теперь ещё постреляешь… – обнадёжил меня седой мужчина, сидевший рядом.

Я посмотрел на него и не особо удивился, когда увидел остриё изменённой кожи, тянувшееся на щёку по правой стороне шеи.

Меченый. Это он говорил про премию. И это он сделал что-то, чтобы я очнулся.

А вокруг толпились бойцы: и знакомые лица мелькали из нашего конвоя, и чужие – видимо, местные, со сто двенадцатой заставы. И все они смотрели на меня с жалостью. А ещё как будто даже с лёгким привкусом отвращения и брезгливости. Ну понятное дело, в общем-то… Я был отравлен. Я умирал. И только чудо могло поставить меня на ноги.

- Смотрите, вои! Смотрите внимательно! – приказал им меченый.

- Да чего смотреть-то, боярин? – удивился наш сотник. – Видно же, траванули…

- Да не траванули его! – отрезал меченый. – Запоминайте! Ещё не раз такое увидите. Ты как, парень? Как зовут-то?

- А-а… Фёдор, – ответил я, пытаясь привести в порядок мысли, но они, заразы, продолжали мельтешить в голове и путаться.

- Ну поздравляю, Фёдор… Или сочувствую, – ухмыльнулся меченый. – В любом случае, Русь приветствует нового отрока!

- Русь приветствует! – хором отозвались бойцы, стоявшие вокруг.

И только потом до них дошло, почему вдруг прозвучала ритуальная фраза. И до меня тоже, наконец, дошло. Я смотрел на странные прожилки, на вздувшиеся вены…

А затем ошарашенно спросил:

- А я теперь, что ли, меченый?

И тут я понял, что надо бы использовать другое слово. Поэтому, вжав голову в плечи, испуганно добавил:

- Ой…

Бойцы вокруг заржали, а боярин хлопнул меня по плечу.

- Ну можешь, конечно, себя и так называть... Но двусердым быть лучше, чем меченым, правда? А ты теперь, парень, двусердый. Становишься им, во всяком случае. Если выживешь, то с гарантией станешь.

- А я могу… Значит, я ещё и умереть могу? – к такому меня ни первая, ни вторая жизнь не готовили.

- Либо умрёшь, либо выкарабкаешься. Будь у нас тут двусердый лекарь, тогда он выровнял бы процесс выращивания сердца. А пока могу дать тебе совет: возьми в руки оружие и потрать последние три часа, пока ты ещё в сознании, на убийство отродьев Тьмы. Это, знаешь ли, очень способствует развитию чёрного сердца…

Боярин внимательно посмотрел в мои глаза… А затем помахал у меня перед носом рукой и, щёлкнув пару раз пальцами, спросил:

- Федя, блин! Ты понял, что я сказал?

- Идти убивать отродьев! – кивнул я, пытаясь уложить в голове происходящее.

- Ну раз суть уловил – молодец. Дайте отроку оружие, вои! У него мало времени.

Мне не дали автомат. Мне дали егерскую винтовку. А потом даже помогли забраться на башню и не мешали, пока я привыкал к новому оружию. Огнестрел – он и в другом мире огнестрел. Хоть в каждый патрон и понапихано больше магии, чем технологии. Но я справился, разобрался и сделал первый выстрел.

… – За Егора, – прошептал я, глядя, как валится отродье, получившее пулю в башку…

… – За ребят, – прошептал я, глядя, как разлетается голова ещё одного уродца Тьмы…

…А потом я стрелял так много и так часто, что мне только и успевали подносить боезапас. В который уже раз за этот страшный день, весь мир сжался для меня в точку прицела. И, посылая во врага пулю за пулей, я повторял имена сослуживцев.

Раз за разом, по кругу – всех, кого знал. Снова и снова, будто это могло вылечить душу от боли. Не помогло. И снова перед глазами появлялись мертвый Егор, ноги Миши, пробитый насквозь Тихомир, сползающий с сабли…

Андрей Рыбаков из прошлой жизни сейчас бы меня не понял. Он так часто и так много терял знакомых и приятелей, что перестал по-настоящему сближаться с людьми. И, в итоге, к концу жизни душа у него огрубела настолько, что даже коты – коты!.. – не вызывали умиления.

Он прошёл сквозь закат одной страны и кровавое рождение другой. Он видел столько трупов, что сбился со счёта. У него не осталось друзей, которых жалко было бы потерять. Все вокруг для него стали ресурсом, который либо может принести пользу, либо нет. Первым он оказывал услуги ради ответных услуг, а вторых – игнорировал, изредка помогая по остаткам душевной доброты.

Он бы стрелял сейчас, чтобы выжить…

Да меня и мальчик Федя бы сейчас не понял. Ему в этом возрасте полагалось бы рыдать от ужаса. И это было бы вполне понятной реакцией. Особенно для того, кто чуть не умер и снова может умереть.

Он бы сейчас стрелял, потому что заставили…

А я стрелял, чтобы отомстить.

За сослуживцев, с которыми прожил три года.

За ратников, кинувшихся нам на помощь, хотя было понятно, что застава обречена.

За сломанную жизнь Степана Порфирьевича. Потому что ноги отрастить – это как дом покрыть позолотой. Очень дорого. И очень больно. И даже я, молодой обалдуй, понимал: нет у простого десятника таких денег.

И я мстил отродьям Тьмы за свою боль, за чужую боль, за смерть друзей и сослуживцев. За свой страх и за свою обиду. Я с иезуитским наслаждением, хоть этот мир и не знал иезуитов, находил среди врагов тёмных – и вбивал в них тяжёлые егерские пули.

И они умирали. Не с первого выстрела, так со второго.

С третьего.

С четвёртого.

Я находил их и убивал, попутно уничтожая остальных тварей.

И мир, сжавшийся до точки прицела, медленно уплывал от меня прочь, пока и вовсе не скрылся в спасительной тьме забвения…