Убийца великанов - 1

Пролог

Пугливый вскрикнул, резко подался назад и запутался в складках длинных одеяний. Наступив на подол, он потерял равновесие и упал. Крик перешел в пронзительный визг, когда он скреб ногами и руками по полу в попытке отодвинуться подальше от меня.

Громкий звук вызывал агонию, буквально убивая меня. Я корчился от нестерпимой боли в ожидании неминуемой смерти. В сознании меня удерживала боль другого рода. Она сосредоточилась в ладони, в которой я со всей силы сжимал нечто круглое и твердое. Мгновение назад я сорвал это с груди Пугливого, из-за чего он так перепугался. Точно такие же маленькие светящиеся диски были у всех присутствующих. Они манили и побуждали прикоснуться. И я не удержался, схватив тот, что оказался ближе всего.

Что же это?

Ладонь свело судорогой и обожигало холодом. А сквозь вопли Пугливого пробивался совсем другой звук, которого не могло быть в камере из изоляционного стекла, не пропускающего вибрацию.

Этот звук был страшней пытки и прекрасней чистейшего удовольствия.

Скорбь и радость.

Терзание и восторг.

Смерть и жизнь.

Чужая жизнь.

***

Он поправил съехавшую на глаза шляпу из соломы и с сосредоточенно принялся за сорняки. Он ретиво полол и копал, несмотря на палящее солнце и невыносимую жару, распугавшую даже насекомых. Он знал, что Волат будет доволен опрятным и совершенным клумбам у своего дома. Мысли о брате вызвали улыбку.

Вечером он собрал инструменты, вернулся в рабочую хижину, наспех поел и лег спать, чтобы с самого утра снова приступить к работе. День за днем, цикл за циклом.

Он скрупулёзно следил за порядком в саду и задерживался до самого вечера, рассчитывая на случайную встречу и какой-то знак внимания. Раньше Волат изредка удостаивал его недовольным взглядом или мимолетным жестом, отсылая прочь или указывая на плохо сделанную работу.

И это было приятно.

Он был согласен на что угодно, кроме безразличного пренебрежения, как к остальным отвергнутым. В последнее время Волат перестал его замечать, словно его больше не существовало.

И это огорчало.

Он вымещал злобу, с остервенением вырывая молодые ростки, посмевшие осквернить клумбу, как вдруг послышался легкий трепещущий отзвук.

Это не ветер в зарослях тростника и не пение птиц. Что это? Стон?

Вот снова! Только в этот раз громче, ярче. Неистово.

Он выронил растение и задрожал всем телом, оглядываясь в поисках источника этого дивного ни на что не похожего звука.

Тон сменился. Низкий и протяжный, как звериный вой, но не имеющий с ним ничего общего.

Он бесшумно ступал по земле, медленно приближаясь к дому Волата. В груди что-то так мучительно сжалось, что невозможно было сделать вдох.

Один звук плавно сменял другой, заполняя всю площадку перед беседкой. Переборы поднимались до вершин, замирая на самом пике, а потом стремительно падали в бездонную пропасть, раздаваясь словно из самых недр земли. Тут было все — древняя твердь гор, стремительный бег воды и легкость воздуха.

В центре беседки покачивалась седьмая женка брата, и эта небывалая благодать разливалась от нее.

Немыслимая магия!

Еще никогда он не внимал столь всеобъемлющему и неудержимому потоку. Сбитый с толку, он летел, растворяясь в этой сверхсиле без остатка. Его трясло вместе с невесомой вибрацией на акцентах и в конце длинных протяжных звуков, исходивших от девушки.

Отступник, позабывший все, кроме желания усердно трудиться, остро ощутил, как его сердце бьется в ритме со всем миром. Жгучие слезы бежали вниз, а глаза сами собой закрылись. В этот миг все перевернулось, вдохнув в него жизнь заново. Не в силах совладать с собственным телом, он опустился на землю и прикоснулся к ней ладонями в поисках поддержки и опоры.

Заметив движение, девушка испугалась и замолчала. Она резким движением схватила со скамейки вуаль, чтобы прикрыть лицо, но отложила ее обратно, сообразив, что перед ней всего лишь отвергнутый.

— Йды вдэ, — произнесла она недовольно и повторила приказ уйти жестами, гордо вскинув голову и тряхнув бесстыдно распущенными светлыми волосами.

Он вздрогнул и, словно очнувшись от долгого сна, быстро заморгал. В одно мгновение исчезла та самая нить, указавшая путь из пустоты и призвавшая надежду.

— Пожалуйста, еще раз, — попросил он, еле вспомнив, как пользоваться собственными пальцами, и благоговейно поклонился. — Мне очень нужно…нужно…

— Кто ты? — спросила девушка и приблизилась, всматриваясь в загорелое лицо незваного слушателя.

— Отступник, госпожа. Это мой выбор и моя вина.

Он вновь ощущал себя полнейшим ничтожеством. Момент был упущен. Его переживания погасли.

— Ты не великан, — на лице девушки промелькнуло облегчение.

— Я вещь.

— Ты не чудовище. Это все, что имеет значение.

«У нее красивые глаза. Цвета неба и полны грусти», — эта мысль поразила его, и он поспешно отвернулся. Отвергнутые, тем более отсутпники, сами избравшие свою участь, не имеют права смотреть на женщин великанов.

— Имя?

— Айола. Фиолетовая.

— Я имела в виду твое имя.

— У меня его нет. Но меня иногда называют Убродом.

— Что это значит?

— Это отвратительный снег, надругавшийся над землей.

— А мне нравится снег. Как тебя звали раньше?

— Дейон.

— Идем, Дейон! — Айола схватила его за руку и потянула за собой к беседке.

— Куда? — растерялся он от неожиданного рывка.

Маленькая теплая ладонь мягко и требовательно касалась его кожи там, где заканчивался рукав рубахи, посылая волну мурашек по всему телу и приводя в ужас от неведомых доселе ощущений. Отвергнутые трогали друг друга только для наказания.

— Мне спевать? — промолвилаАйола отпустила его в центре беседки, а сама остановилась у противоположного входа перед лестницей.

— Спевать? — непонимающе переспросил Дейон, пробуя на вкус ее слова и потирая то место на запястье, где совсем недавно были ее пальцы.

— В неживом языке великанов нет подобного понятия. У людей есть для этого слово, — показала руками она и продолжила вслух. — Песнь.

— Песнь, — промолвил он, повторяя, затем попросил жестами. — Ты сделаешь для меня?

— Для себя. Только это напоминает о том, что я все еще жива.

Сделав глубокий вдох, Айола запела.

***

Мне тоже когда-то «спевали». Замелькали образы и картинки из прошлого.

Смех. Зеркала. Красивая женщина в белом.

Кто она?

Где она?

Судя по красно-желтым движущимся пятнам тепла, в помещении, помимо него, здесь находились только четверо мужчин. И никаких женщин.

Пугливый продолжал верещать и брыкаться. Мягкий и Огромный занимали собой почти все пространство. Это они творили сковывающую меня магию. А Ломаный прижался к стене, чтобы не путаться у них под ногами. Он тоже всегда боится, но его страх пронизан злостью, а не паникой.

Дверь внезапно распахнулась, впуская незнакомца. Он подскочил к Пугливому и плотно закрыл ему рот рукой. Мои мучители всегда приходят на тридцатую ночь. Их вибрации мне хорошо знакомы, но этого человека я чувствую впервые.

Вот это сила!

— Тихо, — прошипел Сильный на ухо Пугливому, вытирая руку о его одежду.

— Он схватил Печать и чуть не придушил меня! — попробовал оправдаться Пугливый. — А должен быть без сознания, пока я наношу знаки.

— Используй жесты, — шепотом ответил Сильный.

— Хватит обниматься. Император долго ждать не будет, — проворчал Огромный, даже не стараясь говорить тише. — Свен, забери Печать!

Голоса продолжали вызывать вспышки боли. Но все кардинально поменялось. Волны шли вдоль позвоночника к рукам и ногам, а потом обратно, выкручивая, ломая, но больше не лишая сознания. Речь оставалась невыносимой, зато она приобрела хоть какую-то внятность. Это вбудоражило и взволновало так, что он забыл про свои мучения.

Мягкий осторожно дотронулся до моей руки, чтобы разжать непослушные пальцы и забрать Печать. Огромный назвал его Свеном. В его прикосновениях всегда сквозит забота. Вот и сейчас Мягкий Свен погладил очередной палец, успокаивая, прежде чем попытаться его выпрямить.

— Сколько можно возиться? — во весь голос сердился Огромный.

— Спазм не дает ослабить хватку, — нараспев произнес Свен, не отнимая рук, занятых растиранием моих онемевших пальцев. Голос Мягкого был терпимым, в отличие от хриплого и полного злобы рычания Огромного.

— Ломай.

— Сциор, не смей…

— Ничего. Он восстановится.

— Замолчи, ты мешаешь.

Названый Сциором подошел вплотную ко мне, порождая внутри смесь ужаса и гнева. Он наслаждался моими страданиями, постоянно говорил и мог даже ударить. А я, несмотря на всю свою мощь, ему это позволял, вместо того, чтобы дать отпор. Но я так вымотан. Каждый раз хочется забиться в самый темный тихий угол и дрожать, дрожать, дрожать… пока резонанс в собственном теле не стабилизируется, избавившись от страха и неконтролируемой ярости.

Резонанс? В памяти всплыли какие-то формулы, постепенно обретающие значение.

Свен, наконец, разжал мои пальцы и забрал Печать, которую тут же схватил Пугливый, не удержавшись от невольного вскрика:

— Фи, тут его кровь!

— Не смей брать чужое! — процедил Сциор сквозь зубы и наступил своей огромной ногой на мою тонкую кисть. Он расхохотался, поднял ногу и нанес удар, перебивая кости.

Многочисленные травмы поглощали мои силы для восстановления, поэтому вскрик получился слабым, но этого хватило на короткую виброволну. Магия не причинила присутствующим вреда, кроме легкой вспышки боли. Присутствующих защитили Печати. Они полыхнули синим и снова засияли мягким белым светом.

— Сциор, ты с ума сошел?! — Сильный справился с первоначальным потрясением и оттолкнул Огромного от меня.

— Релдон, не ввязывайся, пока не разберешься.

Руку жгло тысячами раскаленных игл, а разум метался, перескакивая от одной мысли к другой, беседуя с самим собой. Этот поток оказался настолько мощным, что переживания тела отступили на второй план, высвобождая то, что почти целое десятилетие таилось в глубинах моей измученной оболочки.