Училка и Чемпион (СИ)

41

Всё тянется одинаково: дни серые, мысли вязкие, как глина. На уроках я будто существую на автомате. Речь течёт сама, руки что-то пишут на доске, но в голове — пустота. Дети улыбаются, задают вопросы, смеются, а я как будто где-то далеко. Всё кажется размытым.

Первый, второй, пятый урок.

Понедельник, вторник, пятница…

Новогодние праздники на носу. Обычно я жду этого времени года: гирлянды, блеск мишуры, запах мандаринов и корицы. Иногда у нас на юге даже снег искрится за окнами, в классе звучат шутки и смех. Но сейчас всё это кажется фоном, как старая открытка.

Украшаю класс с учениками, готовлю плакаты для праздничного часа, но внутри ничего не трепещет. Даже привычная радость от детского восторга кажется глухой.

Тусклость — именно так можно охарактеризовать моё состояние.

Мирон больше не звонит. Телефон молчит, как будто ничего и не было. Я думала, что он придет. Если бы я ему действительно была нужна, он бы нашёл способ.

Но он не пришёл.

Это ли не ответ на все мои сомнения?

Мы слишком разные. Его жизнь — это толпы поклонников, камеры, блеск, идеальные женщины вроде этой Алёны, готовые в любой момент оказаться рядом. А я… Я совсем другая. И лучше разорвать это сейчас, чем потом быть втянутой в его хаос. Я не выдержу этой боли, этого постоянного страха, ревности, обид.

Моё бедное сердце кричит, что я уже опоздала с осторожностью… Надо было раньше думать.

Но лучше хотя бы попытаться не увязнуть ещё глубже.

На неделе приходит новость, которая вызывает бурю в учительской: физрук уволился. Коллектив обсуждает это так, будто он был здесь десятки лет, а не пару недель. Женщины сетуют на его уход, обмениваются вздохами и шутками.

— Такой мужчина! — говорит Нина Петровна, поправляя очки. — Вот бы ещё немного задержался, а тут взял и ушёл. Даже на новогодний корпоратив не остался, эх.

Я же только выдыхаю с облегчением. Без него дышится легче. Как будто из воздуха ушло что-то липкое и давящее. И никто из коллег даже не догадывается, что его уход для меня — будто сняли огромный груз с плеч.

Сегодня после уроков ко мне неожиданно заглядывает Игорь. Его обычно нахальное выражение лица сменилось чем-то растерянным. Он стоит на пороге кабинета, теребит лямку рюкзака, и я сразу понимаю, что что-то случилось.

— Игорь? — зову его, приглашая зайти внутрь. — Всё в порядке?

Он кивает, но его глаза бегают по сторонам, словно он не знает, с чего начать. Мы садимся, и я жду, пока он заговорит.

— Любовь Андреевна, — наконец начинает он, — вы можете с отцом поговорить?

Я замираю. В груди что-то сжимается, а сердце пропускает удар.

— Что-то случилось? — спрашиваю я, стараясь говорить спокойно, но внутри всё напряжено.

Игорь кивает, его голос становится тише:

— Он.… пьёт. Не постоянно, но часто. Я никогда его таким не видел. После той драки врачи сказали, что с рукой плохо. Что нужна реабилитация, но он не хочет. Он думает, что больше никогда не выйдет на ринг.

Я закрываю глаза, пытаясь переварить его слова. Где-то в сердце больно ширяет спица.

Вина?

Нет-нет, это так не работает. Он не несет ответственности за мои эмоции, а я за его. Мы взрослые люди.

— Пожалуйста, поговорите с ним! — продолжает Игорь, его голос дрожит. — Он слушает только вас. Я не знаю, что делать. Мне страшно за него.

Смотрю на Игоря. Раньше он казался дерзким мальчишкой, которому море по колено. А сейчас передо мной испуганный ребёнок, который потерял опору.

Внутри всё разрывается.

— Игорь, — начинаю я мягко, — я понимаю, как тебе тяжело. Но твой отец взрослый человек. Это его выбор.

Он смотрит на меня с такой надеждой, что мне хочется разрыдаться.

Но я знаю, что не могу. Я не в силах спасти Мирона, если он сам этого не захочет.

Себя бы спасти.…

— Я ничего не могу сделать, Игорь, — добавляю я, и мой голос дает осечку, спотыкаясь.

Он не отвечает, только кивает и уходит, а я остаюсь сидеть в пустом кабинете, чувствуя себя отвратительно. В груди всё ноет, а в голове звучат его слова: «Он слушает только вас».

Проходит две недели. Жизнь идёт своим чередом, до конца четверти остались считанные дни, но я всё ещё чувствую себя чужой в этом потоке событий. Уроки, контрольные, отчеты. Всё кажется каким-то пустым и бессмысленным.

После занятий собираю свои вещи, когда в кабинет врывается Игорь. Его лицо белое, глаза красные, он едва дышит.

— Любовь Андреевна! — кричит он. — Помогите, пожалуйста! Бабе Шуре плохо! Она упала дома, я вызвал скорую, но они сказали, что я прикалываюсь! Пожалуйста, идёмте со мной!

Я ни секунды не раздумываю. Хватаю пальто и выбегаю вместе с Игорем.

На улице холодно, ветер режет лицо, но я не чувствую его. Мы мчимся через дворы, Игорь всхлипывает, пытаясь объяснить, что произошло. По пути я вызываю скорую сама, чтобы исключить все недоразумения. Они обещают приехать.

Мы забегаем в квартиру. Баба Шура лежит на полу, её лицо бледное, но она в сознании. Я опускаюсь рядом, беру её за руку.

— Бабушка Шура, держитесь, — говорю я, стараясь говорить уверенно. — Скоро приедут врачи.

Она шепчет что-то невнятное, но её голос слабый. Дышит тяжело и показывает на грудь.

Сердце?

Игорь суетится, приносит одеяло, я укрываю её, проверяю пульс. Кажется, что время тянется бесконечно.

Наконец приезжает скорая. Медики берут ситуацию под контроль, начинают осмотр. Я остаюсь рядом, держу Игоря за плечо, чтобы он не видел лишнего. Его лицо бледное, губы дрожат.

— Похоже на инфаркт, — констатирует фельдшер скорой. — Забираем.

Когда бабу Шуру увозят, мы остаемся с Игорем вдвоём в квартире. Здесь пахнет пирогами, в углу на спинке стула накинута недоплетённая вязаная шаль.

— Ты всё сделал правильно, — говорю я, сжимая его руку. — Ты настоящий молодец, Игорь. Бабушке помогут.

Он кивает, но в его глазах стоят слезы.

— Папа не отвечает со вчера, — говорит глухо. — Я у бабушки остался, а он поехал с друзьями куда-то. Телефон вне сети.

— Игорь… — горле появляется горечь.

А еще злость на Мирона.

Говнюк.

Что бы там у тебя не случилось, ребенку-то за что прилетает? Ей-Богу, как подросток.

Это так неожиданно, но вдруг мальчишка, которого я привыкла видеть ершистым и очень самостоятельным, просто берёт и обнимает меня, утыкаясь носом в плечо. А потом тихо всхлипывает. Я приобнимаю его в ответ и глажу по волосам.

— Знаете, он кольцо в магазин так и не вернул, — шепчет негромко.

Кольцо?

Какое кольцо?