Училка и Чемпион (СИ)

42

Сижу дома, бездумно перебирая страницы на ноутбуке. Пытаюсь читать, но слова плывут перед глазами, а в голове — сплошной гул. Всё возвращается к бабе Шуре, её усталому лицу, когда её увозила скорая. К испуганным глазам Игоря. И к Мирону, который снова где-то потерялся. Нашёлся уже, конечно, иначе бы я не уехала, не оставила Игоря одного.

Встаю и делаю себе бутерброд. На нормальный ужин нет ни аппетита, ни сил готовить. Кася трется о ноги и громко мурлычет.

Я подхватываю её на руки, беру блюдце с бутербродом, чашку чая и снова возвращаюсь в гостиную на диван.

Телефон звонит резко, громко, как будто хочет разбудить весь дом. Я сижу на диване, скрестив ноги, обнимая Касю, и тут же вскидываю голову. Гаджет валяется на столе, и я скорее тянусь, чтобы ответить.

На экране имя Игоря.

Тут же хватаю телефон и смахиваю экран для ответа.

— Привет, — отвечаю, стараясь говорить ровным голосом, хотя сердце уже колотится. — Как ты? Как баба Шура?

— Сделали операцию, — голос Игоря звучит тихо и глухо. — Врачи говорят, что пока она не очнулась. Инфаркт был сильный. Объёмный или как-то так.

Обширный.

Плохо.

Слова падают, как камни в воду, и сердце сжимается от тяжести. Я молчу, стараясь дышать ровно, чтобы не выдать своего страха.

— А отец где? — спрашиваю осторожно.

— Сказал, что ему надо пройтись, — Игорь делает паузу, потом добавляет: — Он… он вообще странный.

— А ты? Чем занимаешься?

— А я тут…. в приставку играю. Чтобы не думать. Уроки пытался делать, но не получается.

— Молодец, что стараешься отвлечься, — отвечаю, хотя голос дрожит. — Ты молодец, Игорь. Правда. А уроки подождут. Не переживай, я с учителями решу всё завтра.

Он молчит, и мы оба зависаем в тишине.

— Ладно, я пошел.

— Давай. Пиши. Или звони, особенно, если отец долго не вернется.

— Ок.

Звонок заканчивается, но тревога остаётся. Я сжимаю телефон в руке, будто это может остановить поток мыслей.

Мирон где-то шляется. Игорь говорит это так, словно это что-то обычное. Я понимаю, дерьмово тебе, страшно, и ты привык, что сын у тебя самостоятельный. Без матери дети часто такими растут — в школе насмотрелась.

Но, блин, ему двенадцать. Всего, черт возьми, двенадцать!

Выдыхаю и зажмуриваюсь. Сердце не на месте. Не могу я так… ноет в груди.

Кажется, я знаю, где он может быть. Его любимое место — у реки. Небольшой дикий пляж, куда почти никто не ходит, особенно зимой. Если спуститься с обрыва, там можно укрыться от всего мира.

Я натягиваю спортивный костюм, куртку, кроссовки и вылетаю за дверь.

Дорога к пляжу кажется длиннее, чем обычно. Ветер холодный, пронизывает до костей, а снег под ногами хрустит так громко, будто природа решила сыграть тревожную симфонию. Когда я наконец спускаюсь к реке, сердце бьётся как бешеное — от холода, от волнения, от тревоги.

Мирон сидит прямо на снегу. Его спина прямая, взгляд устремлён вдаль, на мутную воду Кубани. Силуэт неподвижный, как изваяние.

Молча подхожу ближе и останавливаюсь рядом. Молчу — слова как-то сразу не находятся.

Он оборачивается. Его лицо, обычно такое уверенное, кажется сейчас осунувшимся. Под глазами тени, губы сжаты в тонкую линию.

Я присаживаюсь рядом на корточки.

— Встань, — говорю, коснувшись его плеча. — Замёрзнешь.

— И что? — он смотрит на меня, и сердце сжимается от его потухшего взгляда. — Врач сказал… Шансов мало. Хорошо, если до утра доживёт.

Его голос хриплый, надломленный. Мне хочется сказать что-то ободряющее, но я знаю, что это будет ложью. Баба Шура пожилая, и её состояние действительно серьёзное. Обширный инфаркт в её возрасте да с её весом.… Ох-ох.

Вместо слов я кладу руку ему на плечо, чуть сжимаю.

— Пошли ко мне, Кошка, — наконец говорит он, его голос тихий, как шепот. — Пожалуйста.

— Конечно, — отвечаю, не раздумывая ни секунды. — Пошли.

Мы встаём, вскарабкиваемся обратно на набережную и идём к его дому. Тут недалеко, минут десять ходу, но всё это время мы идём молча. Я нахожу ладонь Мирона и переплетаю его пальцы со своими. Обиды, претензии, сомнения — всё это сейчас кажется таким неважным.

В квартире тепло, и я чувствую, как пальцы после холода начинает покалывать. Игорь выглядывает из своей комнаты, его лицо напряжённое, но он ничего не говорит, просто уходит обратно к приставке. Мирон садится за кухонный стол, уставившись в одну точку, а я начинаю готовить ужин. Простую домашнюю еду, без изысков. Варю картошку, поджариваю отбивные и нарезаю салат.

— Ешь, — говорю, ставя перед ним тарелку.

Он поднимает глаза, потом неохотно берёт вилку. Ест медленно, словно из чувства долга. Игорь выходит из своей комнаты, садится рядом, молчит. Мы все молчим. Тишина заполняет пространство, но я стараюсь не нарушать её, зная, что сейчас слова ничего не изменят.

Позже я укладываю их обоих спать. Игорь в своей комнате, а Мирон на кровати в спальне.

— Из жалости сюда пришла? — обнимает подушку, утыкаясь подбородком в неё.

— Из злости, — отвечаю честно. А потом добавляю тихо, но так же честно: — И из любви.

Он засыпает быстро, его дыхание становится ровным, но лицо остаётся напряжённым даже во сне. Я долго сижу рядом, глажу его волосы. Слышу, как часы тикают в гостиной, и думаю о том, как важно быть рядом. Просто быть.

А потом и сама ложусь рядом. Даже не раздеваюсь. Просто подтягиваю озябшие ступни под одеяло и сворачиваюсь калачиком рядом со своим чемпионом.

Просыпаюсь от резкого звонка. Телефон вибрирует на прикроватной тумбочке. Мирон вздрагивает, садится и смотрит на телефон, как на бомбу.

— Возьми, — кивает мне на телефон. — Пожалуйста.

Я киваю и беру трубку.

— Да? — мой голос звучит хрипло, но уверенно.

На другом конце слышится бодрый голос врача:

— Бабушка Шура пришла в себя. Всё стабильно. Она попросила грейпфрутового сока. Ей, конечно, пока нельзя есть, но от пары глотков ничего не случится — говорит, уж очень хочется, как никогда ничего не хотелось. Если можете, привезите.

Я улыбаюсь, облегчение обрушивается, как теплая волна.

— Конечно, привезем. Спасибо вам.

Кладу трубку, оборачиваюсь к Мирону.

— Она очнулась, — говорю мягко. — Хочет грейпфрутового сока.

Мирон смотрит на меня, и его лицо меняется. В глазах вспыхивает облегчение, губы растягиваются в улыбке. Он резко выдыхает, а потом вдруг притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что я едва могу дышать.

— Спасибо, Кошка, — шепчет он, и я чувствую, как его голос вибрирует, отдаваясь у меня в груди. — Спасибо, что ты рядом.

Я замираю в его объятиях, утыкаюсь лбом в его сильную грудь и понимаю, что поздно мне сдавать назад. Я уже влюбилась. Сильно. И… кажется, это повод рискнуть своим сердцем и довериться человеку, из-за которого оно стучит так быстро.