Уплывающий сад

Ненормальный Wariat Пер. К. Старосельская

…Они говорят, что я ненормальный, а я нормальный. У них самих не все дома, а у меня голова здоровая. Дай-то Бог, чтобы была больная! Сердце, да, больное, но от этого никуда не денешься.

Ноги у меня кривые — сами видите — и горб. Рост: метр пятьдесят. Лицо такое, что дети пугаются, но мои… мои дети были лучше всех, каждый день, утром и вечером, они целовали меня в обе щеки и говорили: доброе утро, папа, спокойной ночи, папа.

Может, вы слыхали, доктор, что у таких уродов рождаются красивые дети? Слыхали? Мои были красивые. Волосики светлые — чистый шелк! А ноги ровненькие, толстенькие, как сардельки. И я, и жена — она была простая, хорошая женщина, — мы говорили: Бог справедлив, он дал детям то, чего у нас нет и в помине… Их у нас было трое, все девочки. Старшей семь лет, младшей — три.

Я дворник. Подметал улицы, раньше было что подметать, это нелегкий кусок хлеба, доктор, постоянно дышать мерзким запахом, поверьте. Я потом отмыться не мог, даже в бане. В этой самой бане. Моя старшенькая уже пошла в школу и принесла дневник — сверху донизу одни пятерки. В школе ее иногда дразнили: у тебя папа дворник, но она… золотое сердце… Такой ребенок… скажите, доктор, можно это понять? Нельзя.

Потом я подметал улицы в гетто, но это только так называлось: подметал. Мешал кому-нибудь этот мусор? У меня была метла, и я с ней ходил. Дети были голодные, а ходишь так и иногда что-нибудь найдешь… понимаете… Или кто-нибудь подаст.

Младшие не понимали, но старшая… хо-хо… золото, не ребенок. По-прежнему каждый день: доброе утро, каждый вечер: доброй ночи. Я ей в ответ: спи спокойно. Спокойно…

Когда была первая акция, говорили, меня возьмут, потому что брали калек, а у меня горб и рост от горшка два вершка. Я спрятался на чердаке.

Вот так, доктор! Когда была вторая акция, мы убежали в лес.

Когда была третья, я ходил с метлой по улице, потому что работу начинал в пять утра, а акция началась в половине шестого.

Вы знаете, какие они, эти метлы? Ивовые, длинные, густые. А сколько во мне росту, видите? Метр пятьдесят.

Когда машины въехали на площадь перед баней, я присел в уголке между двумя домами, и метла меня загородила. Никто, ни СС, ни Орднунгсдинст[21] не заметили, что там человек, думали, просто метла. Я дрожал так, что метла тряслась. И все слышал, потому что их загнали в баню и потом только стали грузить на машины. Я говорил: помоги, Боже, помоги, Боже. Сам не знал, чем этот Бог может помочь. Что я знаю, есть Бог, нету? Откуда…

Понимаете… кто-то бежал, убегал и рукой задел метлу. Она упала, и теперь, если б кто-нибудь поглядел в угол, мне была бы крышка. Я боялся поднять метлу, потому что их уже вели к машинам.

Да, доктор! На первой машине стояли мои дети, три мои девочки… Я видел, что старшая все понимает, а маленькие плачут просто от страха. И вдруг они перестали плакать, и самая младшенькая — три годика! — закричала: «Папа, папа, иди к нам!»

Они видели. Только они меня видели в этом закутке. Только их глазки. Ну и что вы думаете, доктор? Отец… я вышел, подбежал к ним, и мы вместе… да? А я приложил палец к губам, прикусил его со страху и мотал головой: не кричите, нельзя, тихо, ша!

Две младшие еще раз меня позвали, но старшая, первенькая, закрыла им рты рукой. И потом уже было тихо…

А теперь дайте мне справку, что я нормальный, не то меня выгонят с работы и упрячут в больницу.

Или… дайте лекарство — чтоб не нужно было прятаться и кричать: «Иду! Я иду!»… ведь они уже все равно не слышат.