— Люблю тут бывать, словно бальзам на застарелые раны от одного только здешнего вида. Всегда тепло, всегда раннее лето, всегда цветет жасмин, а воздух… Аромат такой, что голова кругом. — Угрюм втянул носом, и шумно с причмокиванием выдохнул. — Красота-то какая, жаль бываю тут редко, в последний раз, дай бог памяти, лет пятнадцать назад. Дела в Сытухе времени на путешествия не оставляли, а бывало… Вдвоем с Пулей… Эх! — Улыбнулся он воспоминаниям, и махнул сокрушенно рукой. Времена были… Не времена, а мечта, да и только. Молодость… Хотя, что я вру, какая к чертям собачьим молодость, я таким вот сюда старым и попал. — Он рассмеялся.
— Далеко нам идти до твоего Отстойника? — Максим завороженно оглянулся.
Местность действительно красивая. Листва словно изумрудная, цветы, как капельки нежности в объятьях зелени, а воздух такой, что пить можно, пьянит, и кружит голову ароматами. Впереди пологий склон горы, поросший ровными рядами словно высаженных заботливой рукой садовника берез, как в городском парке. Под ногами аккуратно постриженный газон, а не лесной бурьян.
Взбирается этот волшебный склон потихонечку, неторопливо бежит к небесам, к белыми барашкам плывущих в лазуревой глубине облаков, упирается заснеженными вершинами в бездонный небосвод.
Сочная трава шуршит под ногами. Хочется разуться, и побежать по этому шелковому ласкающему ноги чуду, так как когда-то в детстве, в деревне, у любимой бабушки. Заорать от восторга, раскинуть руки, пытаясь обнять весь мир, и лететь на встречу теплому ветру, вопя дурнем, и самозабвенно матерясь.
— За пару дней дойдем. Локация большая и спокойная, угроз тут нет, мир фермеров и мастеровых. Тут мисы заправляют, видишь порядок какой. — Он провел рукой, окинув местность влюбленным взглядом. — Это они за лесом ухаживают, задания игрокам безопасные дают, навыки им развивают, мастеров знатных выращивают, как в оранжерее. В общем благодать, а не локация. Отдохнем тут, медку попьем, винца местного, такого больше нигде не попробуешь, только здесь такое, пивка еще темного… — Он мечтательно закрыл глаза. — Да и про женку твою разузнаем заодно, тут народ с разных мест кучкуется, кто по торговым делам, а кто и просто отдохнуть от дури Полозовой, от квестов его дебильных отойти. Есть тут у кого порасспросить. Отстойник от того так и называется, что вздохнуть тут с облегчением можно, отстояться, отлежаться, и душой оттаять. Притягивает он к себе игроков.
Нам по склону, вверх, а там по берегу речки и до подвесного моста. В харчевне Сократа переночуем, у него барашек на вертеле, и пиво ячменное… — Угрюм сглотнул. — В общем чего там рассказывать. Сам все скоро увидишь, и попробуешь. Расслабься, братан. — Он хлопнул Максима по плечу. — Тут безопасно как в детском саду под приглядом заботливой нянечки.
— Прямо сказку расписал. — Засмеялся Гвоздев. — Пошли, посмотрим, что там за чудное место такое. Кусочек рая в аду.
Речка бурлила по перекатам хрустальным потоком, пытаясь безуспешно столкнуть сопротивляющиеся пеной валуны, и старательно промывая в поисках драгоценностей, и золота прибрежную гальку и песок.
Они дошли до нее часа за три, в прогулочном темпе. Остановились на плесе перекусить. Костер не разводили. Доели удивительным образом сохранившуюся, в вещмешке Художника, как в холодильнике, и не протухшую половинку курицы, запили ледяной, ломящей зубы, искрящейся на солнце слезой родника, водой. И пошли не торопясь дальше.
Тропа петляла, замысловатыми изгибами и забиралась все выше, и выше в горы, а река проваливалась все ниже, и ниже в ущелье, промывая себе путь между живописных скал. Лес поредел, уступая свои права цветущим склонам, но все еще сопротивлялся невысокими деревьями, отстаивая свое право на существование. Ветерок усилился, но был таким же ласковым и теплым, приятно охлаждая уставшие долгим подъемом тела.
К мосту они подошли уже в сумерках. Четыре пеньковые веревки с руку толщиной, натянутые над пропастью, с привязанными к нижним тросам отполированными многочисленными ногами путников, деревянными дощечками, в виде настила, а внизу бурлила шипящая, перекатами меж камней, хищная река. Страдающим акрофобией этого лучше не видеть, ну а тому, кто не боится, кому нравиться, или безразлично, добро пожаловать в рай.
На другом берегу застыл одинокий, двухэтажный, крытый желтой, обветренной черепицей, кирпичный дом. Дымок из высокой трубы срывался ветром, и нес в сторону путников запахи жареного мяса, хлеба, тепла и уюта.
— «Приют». — Угрюм улыбнулся. — Пришли. Сейчас по кружечке холодненького пивка, для начала, а потом барашка с лавашем и зеленью, с помидорчиком, ну а затем уж и баиньки в чистой кроватке с белыми простынями. Лиська аккуратистка еще та. — Он засмеялся. — У нее все на местах, все вычищено до блеска. В общем у Сократа как в доброй сказке, как у бога за пазухой, и стоит недорого. Несколько слюдинок, и ты его лучший друг. — Он ловко перебежал через мост. — Давай, не тормози, Художник. Пейзажи потом рисовать будешь. — Махнул он рукой Максиму, и быстро, уже не оборачиваясь, пошел к дому, Гвоздев последовал следом.
Настил под ногами качнулся и дрогнул, натянув скрипнувшие веревки. Максим добежал до середины и остановился. Открывшаяся картина, перехватила горло восхищением.
Зеленая долина, зажатая меж двух высоких, с заснеженными вершинами гор, разрезанная тонкой ниткой реки, а сверху, все это накрыто куполом океана бездонного голубого неба, с плывущими белыми парусами, волшебных кораблей, облаков. Огромный шар склоняющегося к горизонту, уставшего за день светить, уходящего на покой, покрасневшего от натуги солнца. Скоро оно скроется, и ему на смену вынырнет вечная соперница луна, и уже она будет заботливо освещать уснувший мир Полоза.
Светлый, пустынный, просторный зал с круглыми столами, застеленными белоснежными скатертями, высокие, резные стулья у каждого, по четыре штуки по кругу, графин с водой, высокие бокалы, и кружевные салфеточки. Дорогой ресторан, а не придорожная забегаловка.
Максим сильно удивился, не ожидая увидеть подобное в таком захолустье. Угрюм так же был удивлен, но не от открывшейся картины знакомого уюта, к которому он торопился, это не было для него неожиданностью, а странному поведению хозяина заведения, вышедшего им на встречу, едва только колокольчик входной двери нежно звякнул.
— Ты что, Сократ, не узнал меня? — Растерянно произнес после быстрых слов приветствия друг. — Это же я. Угрюм…
Высокий, коротко стриженный, с залысинами на висках и лбу, черноволосый, сурового вида мужчина, с порванной надвое шрамом бровью, в чистом камуфляже и белоснежном переднике, в черных, начищенных до блеска сапогах, отвел голубые глаза, и еле заметно побледнел.
— От чего же не узнал… Узнал. Проходи солдат, присаживайся, и друга к столу приглашай. — Прозвучал его густой бас. — Давно тебя не было. Пива для начала? Как обычно? Потом барашек?
— Да. — Кивнул Угрюм, и схватил за руку попытавшегося уйти хозяина. Тот от неожиданности вздрогнул. — Да что случилось то, братан. Ты как не родной?
— Тебя слишком давно не было, Угрюм. — Тот вырвал руку. — Многое за это время поменялось. — Он зло стрельнул глазами, развернулся и скрылся в кухне.
— Что-то нас тут не особо рады видеть. — Максим огляделся, на всякий случай осматривая место, и прикидывая возможность драки. — Ты уверен, что нас тут не траванут, или нож в спину не всадят? Что-то твой друг не слишком гостеприимен? Или я не прав?
— Прав… Мы в Уйыне, а тут ни в чем нельзя быть уверенным, но Сократу я, несмотря ни на что верю. Такие как он на подлость не способны. Тут что-то случилось, Попробую-ка я с ним поговорить, а ты пока посиди, поскучай. Водички попей. — Он скрылся следом за хозяином, грохнув дверями кухни.
Максим подошел к одному из столов, рядом с окном, открывающим вид на колоритную, медленно погружающуюся в сумерки долину, и опустился на мягкий, удобный стул, налив себе в бокал воды, оказавшейся холодной минеральной. Ему ничего не оставалось, как только ждать.
Из-за дверей доносились глухие голоса, там разговаривали на повышенных тонах и гремели посудой, выясняя отношения. Гвоздев прислушивался, но разобрать ничего не смог. Наконец появился раскрасневшийся Угрюм, неся в руках две кружки темного пива. Зло кинул их на стол, сел сам, и врезал кулаком по скатерти.
— Вот уроды. — Он шумно отхлебнул, и посмотрел в темнеющее окно. — Мисы, они же как дети, наивные, доверчивые и добрые… Разве так можно? Вот скажи мне, Художник: «Почему сволочи правят этим миром»? — Он поднял глаза и посмотрел на Максима. — Убить миса, это как убить младенца. Есть у них хоть что-то святое в душе, или бабки заменили совесть?
— Успокойся. — Гвоздев положил ладонь на подрагивающий кулак друга. — Объясни, что произошло-то?
— Я обещал тебе отдых? — Поднял покрасневшие ненавистью глаза Угрюм. — Я не сдержу обещание. Отдыха не будет. Ты можешь пойти со мной, а можешь своей дорогой, искать жену, я пойму и в обиде не останусь. Это не твоя война. Мы расстанемся друзьями.
— Ты скажешь наконец, что случилось? — Рявкнул Гвоздев. — Ты сейчас на истеричную барышню похож, институтку, а не на тертого жизнью мужика.
— Нет у меня никакой истерики. — Огрызнулся тот. — Злость только. Что случилось спрашиваешь? — Он поднял глаза. — Власть в этой локации поменялась, вот что. Уроды правят. Сейчас Сократ придет, расскажет. Мужик такое пережил, что дрожь берет. Как еще не свихнулся? Он в своей рыжей Лиське души не чаял, а тут такое.
***
— То, что я с вами сейчас разговариваю, может стоить мне и моей девочке жизни, если выйдет из этих стен. Рассказываю только потому, что верю тебе Угрюм. Ты человек хоть и грубый, но честный, подлости от тебя не видел. — Сократ отхлебнул задумчиво пива и продолжил. — Случилось все года два назад. Лиська, жена моя, пошла утром в курятник, яйца собирать, и не вернулась, зато, вместо нее пришел Рашпиль. Ты его должен помнить, были у вас терки в свое время, рожа колоритная, нос оспой поеденный, как раз на этот самый напильник и похож, сука та еще. Знал, чем на меня надавить сволочь. — Он отхлебнул еще пива и задумался, погрузившись в воспоминания.
Ему не мешали. Суровое, изрезанное морщинами лицо, прошедшего через боль и выжившего мужчины, выражало всю бурю чувств, пылающих в душе. Ненависть, и безысходность читались в голубых глазах, смотрящих в темное, ночное окно.
— «Лиську потерял? — Спрашивает меня гнида. — Жива пока еще твоя жена, но только до тех пор, пока слушаться нас будешь. Ну а если нет, то сам знаешь, что с бабами делают, ну а потом, на свалку ее отправим, труп, порванный никому не нужен». — Внезапно очнулся Сократ, и продолжил рассказ. — Смеется тварь. В глаза нагло смотрит, и ржет. Как я сдержался, чтобы его не грохнуть на месте, сам не знаю.
Потребовали от меня, чтобы докладывал обо всех новеньких, кто в локацию приходит, без утайки, иначе Лисеньке моей смерть. Если бы меня убить пригрозили, я бы в морду бы плюнул, а потом удавил, но ради нее… Пришлось согласиться. — Он вздохнул. — Но ты не думай, Угрюм, я сукой не стал. Предупреждал всех, что ими интересуются, за что и поплатился.
Палец мне принесли, Лисеньке моей пальчик, я его по родинке опознал. Сказали, что за каждый косяк отрезать по куску от нее и дальше будут, и следующей частью будет одна из грудей, а если не пойму и этого, то следом голова пойдет. Сдал меня кто-то. Я с добром, а мне подлостью отплатили. Не верю никому больше. — Он вновь замолчал, хлебнув пива. — В общем власть в Отстойнике поменялась, Граф теперь тут за главного, ты его не знаешь, он из новеньких. Говорят, прямо с тюремной зоны в соседнюю локацию закинуло, прямо с нар Полоз выкрал, но это неточно, на уровне слухов.
Наглый новичок лихо в той местности развернулся, и себя поставил жестко, команду таких же отмороженных ублюдков собрал, и подмял власть. Потом и тут объявился, типа на переговоры. Его приняли. Все чин по чину, как послов принимать положено, а ночью бойня началась. Оказывается, он уже давно тут себе корешей завел, мечтающих на местных фермерах поживиться, вот они-то резню и устроили. Старого нашего главу, Похлеба, на кол посадили, три дня бедолага мучался, пока не помер. Его труп, уже наполовину разложившийся, до сих пор на площади висит, как напоминание всем, о том, что несогласных ждет. Уже даже вонять перестал, высох.
— И чего? Вот так все без драки и сдались? — Нахмурился Угрюм. — Тут вроде нормальных бойцов всегда много было? Что-то не вяжется у тебя.
— Были и бойцы, как без них. — Кивнул Сократ. — Да только большая половина поддержала переворот, а вторую во сне вырезали. Никто же не ожидал подобного. Отстойник всегда тихой и мирной локацией был. — Он вздохнул и отвел глаза. — Возвращайтесь лучше назад парни, тут вас радушно не встретят, а зная тебя Угрюм, скорее всего пристрелят из-за угла или прирежут. Ты Рашпиля в свое время обидел, а он не прощает подобного. — Сократ еще раз вздохнул, и еле слышно прошептал. — Мне ведь придется о вашем приходе сообщить. Вы уж не обижайтесь, но на кону жизнь моей жены. Нет у меня выбора.
— Нет никакой обиды, братан. — Угрюм встал, и отвернулся к окну. — Все мы понимаем. Лучше расскажи, как так получилось, что мисов стрелять начали. На них же тут весь порядок держится, без них локация в помойку превратиться. Это даже сволочь понимать должна.
— Не знаю. Распоряжение такое от Графа пришло. «Уничтожать безжалостно нелюдь, при встрече. Никакой духам леса пощады». — Что там у него в мозгах переклинило не знаю, а мне никто не сообщал. Те, кто старый порядок уважал, конечно же выполнять эту дурь не стали, но зато те, кто на сторону Графа перешел, охоту начали. Много таких уродов по лесу шастает, за семипалую кисть миса платят им один рубин. Вот и стараются уроды. Камушки зарабатывают.
Прячутся теперь лесные духи, на глаза не показываются, но этому их учить не надо, это у них в крови. Деревцем прикинуться, или кустиком там каким, им равных нет, всего теперь бояться нелюди, квестов людям не дают, но за лесом продолжают следить, порядок поддерживать, хоть и гибнут подчас из-за этого. Жаль их, но поделать ничего не можем. Прижали тут народ жестко, а тех, кто приходит, и может противостоять такому беспределу, такие как я сдают Графу. К каждому гад, ключик подобрал. Где шантажом, а где камушками купил. — Он отвернулся, и замолчал. — Мне жаль парни, но я и сам гнидой стал.
— Что-то тут не чисто, с этим Графом. Слишком все у него легко получилось, и ненависть к созданиям природы у него странная. Стоит кто-то за ним. Кто-то могущественный. Чувствую я это. — Угрюм сел к столу. — Может что еще странное вспомнишь? То, что в глаза с первого раза не бросается? Подумай, братан. Это очень важно.
— Что я тут на отшибе странного заметить могу? До Отстойника полдня пути. Не лез бы ты в это дерьмо Угрюм. Сгинешь не за грош, а правды не добьешься. Некого тут спасать. Одни зашуганы, и молчат по углам ныкаясь, другие лютуют от безнаказанности. Уходи лучше, не играй с судьбой, проиграешь.
— Я всю жизнь судьбе фиги кручу. — Хмыкнул Угрюм, и зло скривился. — Привык по краю ходить. Выясню, кто за Графом стоит, мисам помогу, тогда и уйду. Не нравиться мне дерьмо, что здесь твориться, а то, что мне не нравиться, меня раздражает, а то, что раздражает, я убиваю. — Он поднял глаза на Сократа. — Мне надо с лесными духами встретиться, поговорить. Они должны хоть что-то знать. Все-таки создания Полоза, и связь с ним имеют. Не может быть агрессия беспричинной. Это наверняка замудреный квест. Вот только для кого он, для Графа или для того, кто вызов ему бросит, непонятно, а может и для двоих сразу?
— Мисы сейчас пугливые. — Задумался Сократ. — Ищи в лесу, подальше. Думаю, назад вам вернуться надо, в долину, там люди редко ходят, самое место для духов. Только мне не говори, куда пойдешь. Помни, что я сообщить о вас обязан, могут и с пристрастием поспрашивать, боюсь не выдержу и сдам. Сегодня ночуйте здесь, а завтра с утра уходите, к вечеру я о вас Графу расскажу. Только без обид. Выбора у меня нет.
— Какие обиды, когда такие дела. — Вздохнул Угрюм, и повернулся к задумавшемуся Максиму. — Ну так ты как? Со мной, или свалишь. Помни, что я любой твой выбор приму. Это не твоя война, претензий не будет.
— Теперь это и моя война. — Гвоздев отвернулся к окну. — В Отстойнике есть шанс узнать про Аленку, а войти туда можно только или предав, или став трупом, или победителем. — Он повернулся и посмотрел в глаза друга. — Я с тобой Угрюм. Вместе пришли, вместе поищем способ, вместе или победим, или сдохнем.