Уйын Полоза. Книга первая

Глава 21 Мисы

— Ты вот что мне скажи, Угрюм: «Семьи в Уйыне есть, а детей нет, или я не видел, Почему»? — Максим шел следом за сосредоточенно рассматривающим лес другом. — Не должно быть так. Противоестественно это самой природе человеческой.

— Хороший вопрос. — Ответил, не оборачиваясь Угрюм. — Правильный. Но задан не по адресу. Тебе лучше к самому Полозу за ответом обратиться. Что-то он такое сотворил, что не беременеют тут женщины. Слышал я даже такое, что одна сюда тяжелая попала, на шестом месяце, так через день скинула плод, причем абсолютно безболезненно, даже сукровицы не было, не то, что кровотечения.

— Брехня. — Хмыкнул Максим. — Не бывает так. Шестой месяц срок серьезный.

— Вот чего пристал? За что купил, за то и продаю. Может и брехня, но не беременеют тут бабы, хоть убей, от того и детей нет. Может нам не как обычно, традиционным способом детей делать, а как васы, рубинов пожрать, может чего тогда и получиться. — Он засмеялся. — Тут даже целый институт есть, огромные бабки предлагает тем, кто ребенка на свет явить сподобиться. Надо им идейку подкинуть.

— Какой еще институт в Уйыне? — Максим даже остановился. — Для института цивилизация нужна, а тут каменный век, только без шкур, и с огнестрельным оружием.

— Сам ты: «Каменный век», — безгоду неделя тут, а уже выводы делаешь. — Возмутился Угрюм, но не обернулся, что-то внимательно рассматривая в дали. — Что ты видел, кроме Сытухи? Ничего не видел. Даже Отстойник по сравнению с тем, что тут еще есть, убогая дыра. Уйын тебя еще удивит, братан. — Он резко остановился, и задумавшийся над его словами Гвоздев врезался ему в спину. — Уснул, что ли? — Пробурчал друг. — Вон, смотри, впереди родник, и ручей, и яйцами тухлыми попахивает. Правее смотри, куда пялишься. — Он указал рукой направление. — Если там есть камень плоский, как стол, и душком смердящим оттуда тянет, то считай нам повезло. Пойдем-ка глянем, что там, да как. — Он рванул бегом в ту сторону, куда указал, и Максим бросился следом.

Нужный, плоский камень оказался на том месте, где и предполагал друг, и нависал гранитной крышей, опираясь на три грубых, торчащих из песка валуна, как на три ножки стола, над бьющим из-под земли ключом горячей воды. Желтоватый парок с запахом сероводорода, стелился над журчащей по камням водой, выжигая всю растительность метра на полтора, на своем пути.

— Тут и встанем. — Улыбнулся Угрюм. Скидывая вещмешок с плеча.

— Запах, как на помойке. — Сморщился Максим. — Может другое местечко подыщем? Или тебе нравиться?

— Я, по-твоему, на извращенца похож? — Заржал друг. — Как такое может нравиться? Но встанем мы именно тут. — Он поставил рюкзак на землю. — Главное, что мисам это нравиться, а мы уж перетерпим как-нибудь. Всегда удивлялся их странным предпочтениям в запахах, одно слово нелюдь, что с них взять, хотя и симпатичная тварюга. — Он вытащил из вещмешка буханку черного хлеба, прихваченную с собой из «Приюта», и отрезал толстый ломоть хрустящей корочки. Максим сморщился, представив, как он собирается ее есть в такой вони:

— Ты еще яиц вареных достань и огурчик. Нашел место для пикника. — Пробурчал брезгливо Гвоздев.

— А чем тебе ручеек не угодил? — Подавился хохотом друг, доставая из рюкзака еще и кружку, и бутылку с вином. — Пикантный перекус на свежем воздухе, внукам рассказывать о таком будешь. Обзавидуются. Нако вот лучше, чем дурака включать и тупить, на камень угощение положи. — Он плеснул вина в кружку, и протянул Максиму вместе с хлебом. — Сам только не пей, и не жри, не для тебя угощение.

Максим рассмеялся, наконец сообразив, для кого это все предназначается, и что друг просто издевается над его недогадливостью. Но его извиняло то, что в наше время никто не оставляет подношения лесным духам. Домовых, тех еще балуют изредка молочком в мисочке, да и только те, кто сказок начитался и в мистику верит, а вот остальную нелюдь угощать в народе не принято, утонула такая традиция в глубине веков. Нет больше красивому ритуалу места в жизни. Здесь же, в Уйыне, такое в порядке вещей.

— Теперь ждать будем, и на удачу надеяться. — Угрюм отошел подальше от зловонного пара и растянулся на траве, закинув руки за голову. — Присоединяйся, в ногах правды нет. Можешь даже поспать, я разбужу если мисы заявятся. — Он прикрыл глаза и замолчал.

Аленка склонилась к лицу вздрогнувшего от неожиданности мужа:

— Я соскучилась. Сколько уже тебя можно ждать? — Ее губы соблазнительно приблизились и тронулись нежной улыбкой. — Ты слишком долго идешь милый. Раньше был более расторопен. Вставай, идем домой. — Она склонилась еще ниже, и вдруг ее лицо вытянулось, губы раздвинули змеиные клыки, капнув ядом, а зрачки в позеленевших глазах вытянулись вертикально. Взлетевший черный хвост толкнул в плечо, и голосом Угрюма, появившийся вместо Аленки удав, прошипел:

— Вставай!

Максим мгновенно вскочил, не сразу сообразив, что уснул, и это был всего лишь сон. Друг сидел рядом, и не отводил взгляда от накрытого подношениями импровизированного стола.

— Да сядь ты, не мельтеши, спугнешь. — Он потянул вращающего глазами в непонимании Художника за рукав. — Гости у нас. Присматриваются, подойти побаиваются, а ты вскочил как ошпаренный, хорошо хоть орать не начал. Нервный ты какой-то стал в последнее время.

— Где гости? — Максим быстро огляделся и сел.

— Вон за березой один стоит, второй слева, кустом жасмина прикинулся, а третий под пень трухлявый косит. Им инструкторами по скрытности работать надо, не зная, что они тут где-то должны быть, пройдешь, наступишь и не заметишь.

— Ты-же увидел? — Хмыкнул Гвоздев, пытаясь рассмотреть гостей, но ничего не видел, только лес вокруг.

— Чуйка, братан. Годами выработанная чуйка. Опыт, его не пропьешь. — Угрюм стал серьезен, встал, и поклонившись в сторону леса торжественно произнес. — Мы с добром к вам лесные духи, с дарами, и чистыми сердцами. Мы друзья с вами, и беда у нас общая. Я Угрюм, меня должен помнить ваш вождь, Мангут, мы с ним лес вместе от нашествия личинок чистили. — Он еще раз поклонился. — Позовите его.

Легкий ветерок пробежал, колыхнув траву.

— Я помню тебя, человек. Но мы не можем позвать Мангута, так как он ушел к создателю, и пьет вино у великого Полоза в лесу вечности. Такой же как ты, «Друг», перерезал ему горло и отрубил кисть руки. Ты тоже хочешь нашей крови? За ней пришел?

— Это ты Ганжил, или ты Догсан? — Сощурился, всматриваясь в лес Угрюм. — Я не хочу вашей смерти, я пришел помочь, но мне нужна от вас информация. Покажитесь, я не причиню вреда.

— Я выйду, но помни, что три стрелы смотрят тебе и твоему другу в грудь. — Донесся из леса настороженный голос. — Помни человек что, пожелав моей крови, ты потеряешь всю свою.

— Напугал ежа задницей. — Буркнул про себя, еле слышно Угрюм, а незнакомцу, уже громко крикнул. — Я не враг тебе. Выходи, поговорим.

Высокий, выше роста среднего человека головы на три, длинноногий, широкоплечий, стройный и гибкий, эталон мужчины, мис осторожно выглянул из леса.

Красивое создание Полоза. Благородное, удлиненное, изящное лицо, тонкие, насмешливые губы, голубые, как полуденное небо глаза с зелеными зрачками. Прижатые к голове, немного великоватые, с длинными мочкам, шевельнувшиеся в сторону друзей уши. Зачесанные назад черные, с синим отливом волосы, собранные в пучок на затылке, и оттуда уже завитые в многочисленные тонкие косички, с заплетенными в них цветами, колышущиеся порывами легкого ветра.

Одежда зеленого цвета, расшитая желтым узором цветов: Короткие, по колено штаны, безрукавка на теле, открывающая мощную, загорелую до бронзы, безволосую грудь и руки с буграми мышц, оканчивающихся семипалыми кистями, с вполне человеческими ногтями. Голые от колен ноги.

Окинув настороженным взглядом гостей мис, по кошачьи плавно пошел на встречу.

— Ганжил! Братишка! — Распахнув в приветствии руки шагнул к нему улыбающийся Угрюм. — Ты стал таким большим, когда мы последний раз виделись, ты был подростком. Прими мою скорбь по отцу, он навсегда останется в моем сердце живым. Как чувствует себя Эрдени, да дарует ей лес здоровье и красоту?

— Спасибо. Матушка хорошо себя чувствует. — Недоверчиво посмотрел на человека мис.

— Расслабься братишка. Мы действительно не враги вам, клянусь дружбой и памятью твоего отца. — Угрюм как можно более дружелюбно улыбнулся. — Помоги нам, помочь вам.

— Что ты хочешь? — Весь вид Ганжила, говорил, что он не верит ни одному слову гостя.

— Вот же вас затравили. — Вздохнул Угрюм и махнул рукой. — Ладно, словами все равно убедить не получиться, доверие делами зарабатывается. Расскажи мне братишка, что тут у вас происходит?

— Война у нас с вами, людьми. Вы взбесились. Раньше мы были друзьями, и жили добрыми соседями, помогая друг другу, а теперь вы убиваете нас. Я был сильно удивлен, почувствовав дары, и решил посмотреть: Кто еще помнит ритуал? Поэтому пришел. — Мис стрельнул глазами по Максиму. — Вы и правда хотите помочь?

— Да Ганжил. Хотим. — Кивнул Угрюм. — Те, кто обижает вас, плохие люди, они так же обидели и моего друга, Сократа, обидели и место, которое мне дорого, Отстойник, поселив в нем смерть, они должны умереть. Расскажи, как все началось? Может есть какие-нибудь мысли, кому это надо?

— Вся гадость в этот мир приходит с плесенью неожиданности. — Задумался Ганжил. — Беда пришла не оттуда, где внезапно появился новый вождь, он хотя и тварь редкая, но всего лишь тупой инструмент в руках ищущего большей власти. Беда пришла оттуда, от куда пришли друзья, они не знали всего и помогли тому, кого следовало убить. Они тоже стали игрушками подлости.

Первая жертва предательства упала под ножом жадности, обманутая тем, кому помогала стать мастером. Человек пришел сдать задание и получив награду, с улыбкой воткнул мису в сердце сталь. Игрок продал дружбу, и покой в этой локации, за драгоценный камушек, за возможность купить себе лишний бокал вина, сытный обед, и за новые штаны. Он продал совесть за комфорт, заработав достаток на крови того, кто мог бы еще жить, и кто ему верил.

И ты хочешь, Угрюм, что бы я тебе после этого доверял? Ты тоже игрок, и тоже любишь благополучие. Я не знаю, что у тебя в душе и сколько стоит твоя совесть, и друга твоего я не знаю. Не зови меня больше, я не приду. Мой народ умирает вместе с локацией, мы этому сопротивляемся, но мисов на долго не хватит. Это я тебе говорю, их новый вождь. Мы не убили тебя только потому, что когда-то ты был другом моего отца, и я помню добро которое ты сделал нашему племени. Прощай.

Ганжил развернулся, и сделав шаг, растворился в зелени леса, качнув ветки легким ветерком.

— Словно оплевали всего. — Угрюм брезгливо вытер лицо. — Не думал я, что меня вот так вот встретят. Зря только приходили, ничего нового не узнали, только бред зашуганной нежити, который надо еще расшифровать. Пойдем отсюда братан, тут слишком противно воняет.

***

На ночевку встали на живописной опушке, у небольшого озера с ледяной водой, отражающей заходящее солнце, и вершины темнеющих гор. Развели костер.

Угрюм, по вечернему клеву, наловил рыбы. У опытного путешественника нашлась и леска, и крючок, и поплавок.

Уже булькала в котелке уха. Уже небо рассыпалось неторопливо на миллиарды звезд, и тонкий месяц высунул любопытный нос над склоном горы, а два друга задумчиво, все смотрели и, смотрели не мигая на огонь.

— Вот вроде и все понятно. — Угрюм привстал, и вытащив из-за голенища ложку помешал ароматное варево. — И в тоже время я ничего не понимаю. — Он попробовал уху на вкус. — Соли маловато. Вот что я думаю, на счет места, где та сволочь обитает, что натравила на эту локацию ублюдков… — Он закинул в котелок щепоть соли. — Судя по плесени, это может быть, что угодно, я таких мест штук восемь, на вскидку назвать могу, но ближе всего отсюда, мир убыра. — Он вновь сел. — Про друга вообще ничего непонятно… Если это я? — Он задумался. — Тогда какого черта он мне не верит, я повода сомневаться в себе не давал. Если кто-то другой? То, кто тогда?

— Я так понимаю, что это квест нам с тобой дали, только с непонятными условиями и наградами. — Максим откинулся на спину. Так приятно расслабиться, наблюдая за звездами, после тяжелого пути. Вытянуть ноги, и ничего не думая смотреть в одну точку, отдав тело в объятья неги.

— Условия-то как раз понятны. — Вздохнул Угрюм. — Грохнуть тут всех надо, помочь выжить мисам, и освободить Отстойник. Можно, конечно, попробовать перестрелять охотников на лесных духов, но дело это безнадежное, ведь и они тоже не пальцем деланные, ответку легко в лоб получить.

— Тогда нам нужны союзники. — Максим устало прикрыл глаза.

— И где ты их предлагаешь взять? Среди трусливых фермеров? — Ехидно рассмеялся Угрюм. — Они от страха в штаны наделают. Нет, не воины они.

— Мисов в союзники подрядить. — Гвоздев сел. — Как там уха? Желудок к позвоночнику от голода прилип.

— Готова. — Походный повар подхватил с костра котелок, и поставил на землю. — Присоединяйся. — Он выудил кусок белого мяса рыбы, подул на него сощурившись, и закинул в рот. — Мисы тоже не воины. То, что они пугали нас стрелами не в счет, одна бравада. Это как пацан пугает своего обидчика страшным старшим братом, который сам в штаны от страха, при встрече, наделает. Блеф это.

— У них нет другого выбора, или помочь нам или сгинуть. — Художник усердно заработал ложкой.

— В этом ты прав. — Согласно кивнул друг. — Только вот не верят мисы нам. Как их убеждать?

— Вот в этом и есть наверно главная часть квеста: «Заслужить доверие нежити». — Гвоздев едва не подавился, обжегшись ухой.

К костру вышел высокий мужчина, в черном камуфляже и в черной бандане, с ППШ (пистолет пулемет Шпагина), в руках. Он повел стволом по застывшим с занесенными ко рту ложками друзьям:

— Это, кто это, на моей делянке без оплаты обосновался. Стоянку оплачивать надо. Вещички к досмотру. — Он кивнул в сторону сложенных в стороне вещмешков. — И без глупостей, я стреляю без предупреждения и метко.

Выстрел прозвучал в тишине ночи неожиданно громко. Художник стрелял, падая на спину, прямо сквозь кобуру, не доставая кольт. Ни на прицеливание, ни на другие действия времени смотрящий в лоб ствол автомата не оставил.

ППШа гостя, сверкнув рикошетом пропевшей по стволу пули, вылетел из рук, и развернув своего хозяина, не успевшего выпустить оружие, инерцией, на девяносто градусов, спиной к Максиму. Незнакомец замер, не зная, что делать дальше, согнув в коленях ноги, и вжав голову в плечи.

— Зачем такую пушку испохабил? — Встал, как не в чем не бывало Угрюм, и обойдя вокруг неудачливого гопника, поднял автомат. — Надо было в лоб стрелять. И возни меньше и оружие целое. Глянько, все дуло разворотил, теперь только на выкид. — Ты кто такой будешь? — Он встал напротив дрогнувшего при этом вопросе гостя.

— Охотник. — Выдохнул тот. — Артель у нас.

— Охооотник. — Протянул задумчиво Угрюм. — И чего тебе, охотник, от нас понадобилась? Видел же, что люди отдыхают.

— Познакомиться подошел. — Тот поднял скосившийся взгляд на щелкнувший предохранителем маузер.

— Нормальные люди здороваются при встрече, затем представляются. — Все так же задумчиво поднял пистолет Угрюм. — Сдается мне, охотник, что ты грабить нас пришел? — Он ткнул дуло в лоб затрясшегося мужчины. — Не тех ограбить решил ты, охотник. — И вдруг рявкнул. — Сколько вас?

— Трое. — Скороговоркой запричитал тот. — На мисов охотимся, место тут наше. Смотрим новенькие, вот меня и послали разузнать что, да по чем, пригласить присоединиться? Я с добром пришел.

— Добром и пистолетом можно многого добиться. — Хмыкнул почти ласково Угрюм, и вдруг зло рявкнул. — Где лагерь? — И слегка придавил курок.

— Справа, метров триста, на берегу. — Побледнел грабитель.

— Молодец. — Выстрел разбросал по траве кровь и мозги. — Ненавижу тварей. Легких камушков они хотят, мисов стреляют. — Брезгливо пнул ногой труп хмурый Угрюм.

— Зачем? — Поднялся Максим. — Мы же ничего о них не знаем. — Надо было поговорить. Зачем сразу пулю в лоб?

— Чего тут надо знать. Все на его морде написано. Жадная, трусливая сволочь. Ты еще пожалей и заплачь. Он тебя грабить и убивать пришел, а там дальше, еще двое таких же сидят. Смирись Художник. Ты в мире Полоза, а здесь выбор простой. Или ты, или тебя. Садись, и ешь уху, а я к друзьям нашим новым наведаюсь, поздороваюсь, и сделаю этот мир немного чище.

Он подхватил за ногу еще теплый труп и потащил к озеру. Через некоторое время плеснула вода, но он не вернулся, а еще через полчаса раздались два далеких выстрела.

Максим сморщился. Тяжело принимать жестокую реальность, но Угрюм в чем-то прав. Не Художник придумал правила этого мира. Их можно только принять, или умереть, но он еще не готов к смерти.