В боях за Молдавию. Книга 3

Д. Старшинов, полковник СУРОВОЕ, НЕЖНОЕ СЕРДЦЕ СОЛДАТА

Люди, встречавшие зори в окопах, видели столько разных рассветов, столько закатов солнца, сколько дней в году. А воевавшие годы… Эти знают и свинцовые, как сумерки, рассветы тяжелой осени сорок первого, когда не разберешь, то ли утренние туманы, то ли пороховые завесы закрывают солнце. И те восходы, что сливались в небе с огненными разливами, поднимавшимися из-за днепровских круч, когда война откатывалась снова на запад. И ни с чем не сравнимое зарево — в пол небосклона! — что чаровало солдата у седого Днестра, когда война подходила к концу.

Нам так и запомнился этот край, как край розового света. Казалось, его излучает не одно солнце: и сады — как раз стояли в цвету абрикосы! — и срезы крутых берегов в слоистых прожилках пород, и лица людей в улыбках.

Замирал восхищенный воин в минутном расслаблении, прикрыв рукой готовое выпрыгнуть из груди сердце: в таком благословенном месте затаился враг, он еще держится за этот кусочек земли… Суровели глаза солдата. Он прикусывал губу и крепче сжимал автомат.

У Херсонской Краснознаменной 295-й дивизии, входившей в состав 5-й ударной армии, за плечами был уже немалый боевой опыт: освобождала Северную Осетию, Кубань, Донбасс, Каховку, Очаков, Николаев, Одессу. На знамени ее уже было три боевых ордена. Командиры и политработники имели солидный навык руководства, воспитания личного состава.

Но в Молдавии появилось два новых обстоятельства, которые требовали от командиров новых энергичных мер. Здесь мы получили пополнение из числа местных жителей, которому нужно было передать традиции дивизии, ее боевой дух, и главное — дать боевую подготовку. Это одно. И другое — важно было довести до сознания каждого воина задачу правильного ведения войны на чужой территории, куда предстояло ступить сразу же после освобождения Молдавии.

Первое слово к бойцу во время подготовки Ясско-Кишиневской операции было за политработниками. Помню одно открытое партийное собрание, проведенное накануне Ясско-Кишиневской операции. Первым выступил только что вернувшийся из госпиталя парторг батальона капитан Марчуков (позже Герой Советского Союза, погиб в Польше).

— Я, — говорит, — трижды ранен. Вот и сейчас бинтов еще не снял. А, видите, — жив! И пойду с вами опять в атаку!

Он закончил свою речь совсем неожиданно, передохнул, будто собираясь с мыслями, и вдруг запел «Смелого пуля боится…» Собрание всколыхнулось от неожиданности и подхватило: «Смелого штык не берет». Солдаты пели на опушке леса, и в сердцах их зрело бесстрашие, готовность к завтрашнему бою. Песня, как гимн, как клятва, поднимала людей, и сами собой находились слова, естественно рождавшиеся в те минуты: «Прошу принять в партию коммунистов. Клянусь не щадить своей жизни и до последней капли крови сражаться…» Парторг зачитывал заявления, только что написанные химическим карандашом на листке из блокнота, и вздымался лес рук после каждого его вопроса: «Кто за?»

Не пришлось долго ждать молодым коммунистам случая, чтоб оправдать свое новое звание.

…Немцы при отходе усиленно минировали свои позиции. Наша разведка сразу обнаружила это. Младший лейтенант Федор Комлев, возглавлявший взвод автоматчиков, столкнувшись с минами, запросил группу саперов. Повести ее вызвался коммунист Тимофей Салов. Он выехал ночью. Его единственную фразу «От нас, братцы, зависит продвижение батальона» поняли как приказ. Салов лично обезвредил первую мину, вторую… Автоматчики вместе с саперами проделали к утру несколько проходов в минном поле.

В боях за Молдавию у политработников был один замечательный, прямо-таки незаменимый помощник. Звали его Григорий Иванович Котовский. Его образ лучше самых призывных слов волновал души солдат. Немногие из нас были до этого на родине Котовского. Но каждый боец много читал о легендарном комбриге, любил о нем говорить и слушать. В дивизии из уст в уста передавались рассказы о его исключительной храбрости, потрясающие боевые истории, вызывающие зависть и восхищение. И, естественно, оказавшись на земле Котовского, воины старались отличиться: на этой земле нельзя быть слабаком! Каждый держал равнение на легендарного героя.

И вот перед нами — Котовск. Пехота залегла. Не движется: местность открытая — простреливается со всех сторон. Погиб командир одной роты, погиб второй, пытаясь первыми прорваться в город. В других ротах командиры — новые: пополнение приходило ночью, знакомились при лунном свете. Окончательно узнавать друг друга приходилось в бою. Направляемся в роты: в четвертую — я, в пятую — Марчуков, в шестую — Салов. Поднимаем бойцов в атаку.

Взвилась красная ракета. И рота за ротой двинулись в бой. Минометный расчет коммуниста Михаила Ткачева метким огнем снимает точки противника, мешающие нашему продвижению. Вырвался вперед взвод автоматчиков под командованием комсомольца Комлева, того самого, которого на минном поле вдохновил на бесстрашие коммунист Салов. Теперь он сам стал маяком для других: лично уничтожил около тридцати немцев, спасая 27 молдаван, которых фашисты хотели угнать в неволю. Он преградил путь своим взводом и перестрелял охрану.

Еще не кончилась перестрелка на улицах города, а бойцы уже разыскивали дом Котовского. Комлев первый вошел в него.

Здесь, в стране розовых рассветов, все наполняло душу каким-то щемящим лирическим чувством. И не одним лишь тем, что здесь родились или прославились известные красные командиры — Котовский, Лазо, Фрунзе, Якир… На здешней земле — и воины знали это — у костра, горящего под звездным шатром, поведали Горькому легенду о Данко. Тут Пушкин «познал необычайно элегические дни». Было от чего растрогаться и суровому сердцу солдата: кроме всего, что он видел вокруг себя, что узнал в ту осень, еще и молдавские сады впервые за годы войны по-настоящему заплодоносили. И он понял, какое огромное богатство края спасено его руками от истребления.

Как сейчас, перед глазами приднестровское село Спея, где мы заняли плацдарм. Сады, сады, без конца и края. Бой за село был отчаянный. Второй батальон под командованием Скакуна оказался отрезанным от своих. Другие батальоны бросились на выручку. В помощь им пришлось вызывать авиацию. Около тридцати самолетов кружилось над селом. И когда село освободили, сады еще долго-долго дрожали листвой, роняя плоды на землю. (Помню, как на плечо упала огромная перезревшая груша и я, ощутив ее горячую мякоть, подумал, что ранен.) Немцы были отброшены на 18 километров за Спею. От нее нашей дивизии открывался путь на Кишинев.

И на этом пути — не забыть! — едва войдем в село, молдаване навстречу несут фрукты, хлеб-соль. А кто умудрился сохранить вино, предлагал и «утолить жажду». Тем и запала в душу Молдавия, что не было у нее предела радости и желанию помочь освободителям в их благородном деле.

…Со стариком Михаем и его двенадцатилетним внучком мы познакомились при труднейших обстоятельствах. У нас отстали тылы. Подтянуть их днем не было никакой возможности — село с правого фланга хорошо просматривалось. И ночью дорога обстреливалась. Старик с мальцом отправился навстречу нашим обозам и провел их другой, ему одному известной дорогой, указал место, где можно укрыть технику, установить минометные батареи. Мальчонка — не могу простить себе, что забыл его имя! — приносил на батареи воду в глиняных кувшинах, фрукты. А дед Михай попросту не уходил с командного пункта: считал своим долгом «быть под рукой».

И еще один волнующий момент пережили участники Ясско-Кишиневской операции, когда вышли на государственную границу. Я не могу передать это ни с чем не сравнимое чувство! Мы пили воду из Прута, и у каждого, наверное, как у меня, на уме были слова: «Не для того мы отстояли Волгу… перешагнули Днепр, чтоб остановиться на Днестре!»

Не остановились! Перешагнули и через Прут! А на пути к Берлину у нашего 1042-го полка 295-й дивизии оказался еще и Одер.

Когда я задумываюсь над событиями войны сейчас, через четверть века, передо мной неизменно возникает, заслоняя все остальное, величественная фигура советского солдата. Он умел переносить лишения войны, а в редкие минуты, когда прояснялось небо от дыма, любоваться закатами, следить за полетом журавлей.

Фронтовая печать много писала о рядовых бойцах. Армейские газеты с рассказами о боевых подвигах были для командиров и политработников одним из главных средств воспитания мужества бойцов. Думается, и в наши мирные дни, вспоминая «о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах», надо поднять здравицу за нашего воина, за его сердце, неустрашимо мужественное в борьбе, чуткое к добру, красоте и чистым утренним рассветам.