В боях за Молдавию. Книга 3

С. Борзенко, Герой Советского Союза, полковник в запасе ОСВОБОЖДЕНИЕ

Начальник военного отдела «Правды» генерал-майор М. Р. Галактионов приказал мне отправиться на юг и описать события, которые должны произойти на румынской границе. В Главном Политическом Управлении Советской Армии мне сказали, что организованный Коммунистической партией Румынии народно-демократический блок обратился к народу с программой, в которой требует разрыва с гитлеровской Германией, прекращения войны с Советским Союзом, свержения правящей клики Антонеску и образования национально-демократического правительства.

Вдвоем с фотокорреспондентом «Правды» Яковом Рюмкиным мы вылетели из Москвы на связном самолете «Щ-2». Через несколько часов полета спустились на старом харьковском аэродроме. Харьков — наш родной город, и весь вечер мы гуляли по липовым и березовым аллеям, разбитым по чертежам парижского Булонского леса.

В Харькове устраивали областную сельскохозяйственную выставку, работали заводы, и ничто в городе не напоминало о войне. Мы переночевали у знакомых, а утром вылетели дальше на юг. Наша земля, над которой пролетал самолет, совсем недавно называлась «Транснистрией» и входила в «Великую Румынию». Сделали посадку в Бельцах, и там летчик наотрез отказался лететь дальше. Ни просьбы, ни угрозы, ни приказы не помогали.

— В этом гробу нас собьют в два счета, — доказывал он. — Тут все небо кишит «мессершмиттами», а я вам не Покрышкин.

Мы не стали настаивать, зная по опыту, что земля для солдата куда надежнее неба. В штабе 2-го Украинского фронта нам дали потрепанный «виллис», и мы отправились на передовую. В ночь на 20 августа добрались до штаба какой-то дивизии и сразу же завалились спать на стогу сена, завернувшись в плащ-палатки, заменяющие сразу и простыни, и одеяла.

Проснулись от невероятного грохота. Небо пылало. Началась артиллерийская подготовка.

Полковник, командир дивизии, сказал:

— Свыше 200 орудий и гвардейских минометов на один километр фронта. Тут и сам дьявол не устоит.

Войска 2-го Украинского фронта наносили главный удар на узком участке из района Белчетти на юго-восток, вдоль реки Прут; войска 3-го Украинского фронта — из района Тирасполя в юго-западном направлении. В результате двух сходящихся ударов армии обоих фронтов должны были окружить в районе Кишинева основные силы гитлеровцев.

После полуторачасовой канонады поступили первые донесения разведчиков: «Главные укрепления разрушены, взорваны минные поля, скомкана колючая проволока, разбиты толстостенные бетонные доты…»

Все это находилось в бывшем пограничном румынском укрепленном районе.

Дул теплый ветер, словно дым, рассеивая ночной мрак. Светало. Нетерпеливая пехота поднялась в атаку. Вместе со стрелками по черной, вспаханной артиллерией земле шли пушки и танки, облепленные автоматчиками. Все это мелькало и исчезало в пороховом дыму.

Словно барабанная дробь, трещали пулеметы врага. Издалека прилетали снаряды, тяжело ударяли в землю. На них не обращали внимания. Потом налетели «юнкерсы», в воздухе завязались воздушные бои, но солдаты все шли и шли вперед. На поле боя мертвых было больше, чем живых.

К полудню стрелки окончательно прорвали оборону врага и прошли тактическую полосу укрепленного района на всю его глубину, на восемь километров.

Командующий 2-м Украинским фронтом, генерал армии Р. Я. Малиновский ввел в прорыв танковую армию Героя Советского Союза генерал-полковника Андрея Кравченко. Мы пристроили свой «виллис» к штабу какой-то танковой бригады и вместе с ним помчались вперед, окруженные облаками пыли и дыма. Мне приходилось видеть вулканы. Земля в полосе прорыва была черная, покрытая обгорелыми камнями, как после извержения вулкана.

Впереди, у горизонта, вились несметные стаи воронья.

— Откуда здесь появилось столько ворон?

— Навстречу нам из глубины Румынии подходят резервы гитлеровцев. Вороны летят за ними, предвкушая, добычу, — ответил штабной майор й стал подсчитывать, через сколько дней мы очутимся в Бухаресте.

На четвертые сутки наступления танковая армия с боями взяла Роман, Бакэу, Бырлад и Хуши. Рейд был настолько стремителен, что я не успевал как следует рассмотреть эти населенные пункты.

О Румынии я имел самые скудные представления. Мне пришлось как-то прочесть статью Анри Барбюса: «Как прозрел Ион Грача» — о безграмотном румынском крестьянине, который в годы гражданской войны не пожелал воевать против Советской России. Так как в Румынии в то время была отменена смертная казнь, то правительство Братиану упрятало его в тюремную больницу для сумасшедших, откуда все равно другой дороги, кроме как на кладбище, не было.

Мы давно знали, что румыны не хотят войны.

В период боев под Таманью мне пришлось прочесть переводы двухсот писем румынских женщин, полученных на фронте их мужьями. То был сплошной поток жалоб на нищету и дороговизну, мольбы к богу поскорей окончить эту проклятую войну.

Через день танкисты вышли на реку Прут против Леушен и соединились с войсками 3-го Украинского фронта. Кольцо окружения вокруг Кишиневской группировки противника замкнулось. В этот критический момент гитлеровское командование уже не полагалось на румынские войска и старалось удержать фронт собственными частями.

Рядом сокрушительных ударов советские армии расчленили окруженные вражеские дивизии, уничтожили их по частям или взяли в плен.

Гитлер бросил на выручку окруженным частям четыре свежие дивизии из своего резерва, в том числе одну танковую. Через день он послал еще две пехотные и одну моторизованную дивизии, но они на марше были изрядно потрепаны нашей штурмовой авиацией.

Яков Рюмкин снимал, не переставая. Каждый кадр был документом, подтверждающим божественную работу артиллеристов генерала Н. С. Фомина. Словно огненный ураган прошел по земле, поломал и уничтожил все укрепления: и бетонные, и железные, и деревянные.

В городах Роман, Васлуй и Бакэу много пленных.

Словно овцы, покрытые толстым слоем мелкой и едкой пыли, плетутся они по обочинам дорог на север. Пять красноармейцев ведут две-три сотни. Никто не пытается бежать. Люди устали от войны и понимают одно: плен — единственный шанс сохранить жизнь.

В штабной машине солдаты нашли ящик «железных крестов». Рюмкин набрал в карманы несколько дюжин и раздает их пленным.

— Награждаю вас за разумное решение сдаться в плен.

Немцы берут их и стыдливо засовывают в карманы. Ради такого крестика сколько раз приходилось им рисковать головой.

В кишиневский «котел» попало 18 фашистских дивизий. Вырваться удалось группе численностью в 7 тысяч штыков, но и она была настигнута в лесах южнее города Хуши и сложила оружие. В этой операции фланговая атака захватила всю глубину расположения противника.

Командование Советской Армии дало классическое сражение.

Простой и величественный план операции, которой предшествовал труд полководцев и солдат, завершился победой. Противнику были отрезаны все пути отхода.

Войска генерала Малиновского, не давая противнику опомниться, преследуя поток отступающих, словно половодье, устремились на юг, к знаменитым Фокшанским воротам в южную Румынию, которые с таким блеском Суворов распахнул в 1789 году.

В узком проходе между рекой Прут и Карпатскими горами изнуренные и обеосилевшие фашисты дали бой за Фокшаны, пытаясь удержать за собой ворота. Они устояли ровно столько, сколько нужно было для подхода их резервов. Ворота были заперты. Создалась неблагоприятная обстановка для наступавших. И тогда проницательный ум командующего нашел выход из создавшегося положения. В нужную минуту было принято решение: сквозь, казалось, непроходимую оборону таранящим ударом прорвалась танковая группа и, не задерживаясь, ушла вперед, перерезая единственную шоссейную магистраль, по которой могли отойти немцы.

Еще под Фокшанами шел бой, а в сорока километрах южнее танкисты генерала Кравченко по бездорожью, с ходу, не заботясь о подвозе горючего и заряжаясь горючим противника, ворвались в город Рымникул-Сэрат и завязали бой на улицах города. Там мы увидели розы, черные от пыли.

По радио передали заявление Наркоминдела СССР. В нем сказано: «Если румынские войска прекратят военные действия против Красной Армии и если они обяжутся рука об руку с Красной Армией вести освободительную войну, то Красная Армия не будет их разоружать, сохранит им полностью все вооружение и всеми мерами поможет им выполнить эту почетную задачу».

Танкисты перехватили путь отступления для гитлеровцев, защищавших еще Фокшаны. Фашисты вынуждены были бросить в Фокшанах сильные позиции, которым могла позавидовать любая страна. Саперы не успели даже уничтожить приготовленные для взрывов мосты.

На длинный фокшанский мост ворвался танк младшего лейтенанта Бурмака и в продолжение часа, пока не подошел наш батальон, вел за него бой, не подпуская к мосту подрывников.

Сержант Киселев и ефрейтор Пекарь ворвались в городе Бузэу на своем танке на аэродром и расстреляли несколько самолетов, готовых к взлету. Танкисты захватили уже заведенный «фокке-вульф», взяв в плен экипаж самолета и штабного полковника с документами.

Огромное количество разнообразной техники попало в руки советских солдат. На аэродромах оставались эскадрильи самолетов, у них не было бензина для взлета. Тысячи румынских винтовок без присмотра в кюветах, у мостов, подняв кверху тонкие «руки» стволов, стоят зенитные батареи, словно сдаются в плен.

А в стороне от дорог в табачно-зеленых мундирах разбредалась по домам румынская армия. Солдаты проклинали маршала Иона Антонеску и дружески приветствовали советских воинов.

К остановившемуся «виллису» подошел крестьянин, напомнил:

— В прошлую войну Румыния была вашим союзником. Тогда я был солдатом… А потом кучка злодеев захватила власть, кинула страну в войну, загубила миллион народа…

В безоблачном знойном небе шла воздушная битва.

Южнее города Хуши четверка наших истребителей, прикрывавшая штурмовики, вступила в бой с десятью «мессершмиттами». Я видел, как «як-1» соколиным ударом сверху зажег один самолет и тот, оставляя в небе черный столб дыма, врезался в лес. Второй «мессершмитт» зашел в хвост победителю. Советский самолет находился на волосок от гибели, но летчик сделал полубочку, ушел ниже огненной трассы противника, сам очутился в хвосте немца и длинной очередью с близкой дистанции зажег его.

В небе со стороны солнца появилось восемнадцать «юнкерсов», и мы были свидетелями, как все тот же «Як-1» сбил флагманскую машину, и она, словно чадный факел, медленно пошла к земле, тщетно пытаясь принять горизонтальное положение.

В этом бою фашисты подбили наш самолет. Молодец пилот выбросился на парашюте и опустился возле дороги. Я спросил у него фамилию летчика, сбившего сразу три немецкие машины.

— Сережа Луганский — Герой Советского Союза.

У города Роман я снова увидел Луганского в бою. Он нападал на врагов стремительно и резко. И как-то вышло так, что три «мессершмитта» зажали его. Казалось, у него не было выхода, но он, резко подняв нос самолета по восходящей спирали, вырвался из кольца, увернулся, сделал «бочку» и, пройдя невредимым сквозь трассы пуль, зажег одного «мессера», а второго вогнал в землю.

Через несколько дней после этого боя я прочел в газете, что Сергею Даниловичу Луганскому присвоено звание дважды Героя Советского Союза.

Наблюдая за всем происходящим, я невольно вспоминал знакомые по учебнику истории равнины Апулии, левый берег реки Ауфиды и Канны. Во все времена все полководцы мира ставили себе в пример Ганнибала, мечтали о Каннах. Впервые в истории военного искусства Канны, но в более грандиозных масштабах советские полководцы возродили в Сталинградской битве. Во время Ясско-Кишиневской операции генералы армии Р. Я. Малиновский и Ф. И. Толбухин тоже устроили врагу новые Канны.

Когда наши войска вошли в Бухарест, все его население высыпало на улицу. О человечности советских солдат здесь уже ходили легенды, принесенные с севера.

Толстуха всплеснула оголенными руками:

— Боже мой, вся Россия едет к нам…

— Это, мамаша, только один полк, — крикнул ей веселый танкист, по пояс высунувшийся из башни.

На «виллисе» спустил скат. Я взял насос и принялся его накачивать. Подошел торговец, пахнущий кожей, спросил:

— Какое звание у господина русского офицера?

— Майор.

— Майор? И сам накачивает шину? Боже мой, что ж это делается на свете! — удивился торговец, выхватил из моих рук насос и с усердием принялся накачивать скат.

В обед из Москвы прилетел самолет с корреспондентами центральных газет. Они пробыли в городе несколько часов и улетели обратно в Москву. Будут писать в самолете, так как очерки их пойдут в номер, и миллионы людей завтра прочтут о Бухаресте в газете.

4 сентября на улице встретили военных корреспондентов «Правды» Ивана Золина и Вадима Кожевникова.

— Финляндия запросила перемирия, — обрадованно выпалил Золин.

— Поедем, старик, в Софию, Болгария выскочила из игры, — предложил Кожевников.

— Нет, мое направление — Белград, — ответил я.

Весь день я пробыл с товарищами. Мы отправились в кино «Скала», где показывали советский фильм «Небо Москвы».

За один день румыны привыкли к нашей армии.

В городе много безработных и нищих. У королевского дворца взад-вперед с ружьями на плече невозмутимо ходят великаны-часовые в огромных шапках, украшенных перьями.

На рынке в лабазах продаются мешки с украинской крупчаткой, в гастрономических магазинах полки ломятся от консервов с этикеткой Херсонского завода, повсюду на витринах московская водка и крымские вина. Все это награблено у нас.

В антикварном магазине стены увешаны коврами и картинами, вывезенными из музеев Одессы, Николаева и крымских санаториев. На глаза попалось полотно кисти Николая Семеновича Самокиша, у которого я часто бывал в гостях в Харькове на улице Дарвина.

Ночью ходили в советскую комендатуру, там полно рабочих с завода Мелакса. Слесари и токари, одетые в спецовки, с ненавистью отзываются о войне, говорят, что тайком изготовляли ружья для партизан, нападавших на фашистские отряды в Трансильванских Альпах. Рабочие советуют расстрелять Антонеску и прогнать короля. Социализм и коммунизм, звучавшие для большинства в начале войны как слова чужого языка, вдруг сразу стали понятны им.

…Чуть свет сели в «виллис» догонять танкистов.

— Давай посмотрим Плоешти, — предложил Кожевников.

— Давай!

Сворачиваем в сторону от цели нашего пути, и через какой-нибудь час мы в Плоешти. Город разрушен американской авиацией, кое-где еще дымятся пожары.

Неделю назад «летающие крепости» разбомбили бензиновые заводы и нефтяные промыслы, чтобы они не достались советским войскам.

Жители заняты расчисткой щебня и битых кирпичей. Делают они это с энтузиазмом, как на субботнике.

— Румынию спасли русские, — крикнул нам пожилой чиновник, неумело размахивающий киркой.

Вдоль дороги валяются трупы лошадей и брошенные машины.

На помещичьих полях работают тракторы ХТЗ, в деревнях стучат молотарки с маркой харьковского завода «Серп и молот». Мы встречали их во многих селах.

Ночевали в бедной крестьянской семье. Босой седовласый хозяин все допытывался, правда ли, что в Румынии теперь будет народная власть, у помещиков заберут землю и раздадут крестьянам?

— Правда! — отвечал Кожевников.

На рассвете отправились дальше. Хозяйка сунула нам завернутый в газету завтрак — кусок горячей мамалыги и дюжину яблок.

Проехали Корнешу и стали подниматься все выше и выше на север. Сбоку тянулось железнодорожное полотно. Старенькие широкотрубные паровозы, надрываясь, тянули товарные вагоны, наполненные румынскими солдатами.

— Куда вы?

— На север, бить германа.

Навстречу ни одной машины, все устремлено на север. Справа и слева высятся горы — армия пересекает Карпатский хребет, левым флангом своим обходит Трансильванию.

Здесь почти все так же, как на Кавказе, но только Кавказ милее, и запахи в нем слаще, и воздух свежей и чище. Горную тишину нарушает гулкое эхо боя, клокочущего западнее Брашева.

У костра, поглядывая, как закатывается солнце за снежную вершину горы Джималуэл, грелись бойцы Иван Пинцак, Адам Шаргало, Карп Пустовит.

— Вот он заборчик, столетиями отделявший от России Европу. Еще несколько дней, и мы перелезем через него, — заметил Шаргало, указывая жилистой рукой на зубчатые горы, уходящие в облака.

— Я думаю, в какое огромное кладбище превратятся для фашистов Карпаты. Каждая котловина — готовая могила, — сказал Пинцак и поспешно встал. К бойцам торопливой походкой в аккуратной шинели подходил командир взвода лейтенант Сергей Костылев — высокий, чернобровый, с румянцем во всю щеку.

— Собирайтесь, сейчас выступаем, — сказал и пошел дальше.

Издалека донесся голос отделенного Павла Павлишина.

— Бери побольше патронов, хлопцы! Лучше оставить хлеб, да взять лишних патронов. Хлеб у мадьяр можно достать, а мадьярский патрон в наш автомат не полезет…