В боях за Молдавию. Книга 5

Унгенская увертюра Е. П. ТОРОПЧИН

В результате Уманско-Ботошанской операции 26 марта 1944 года наши войска вышли на реку Прут и форсировали ее во многих местах. Родина отметила это событие 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий.

Первыми в Румынию вступили 27-я армия С. Г. Трофименко и 52-я армия К. А. Коротеева, в состав которой входила в тот период 213-я Новоукраинская стрелковая дивизия. Захватив плацдарм на подступах к Яссам, воины 213-й стояли насмерть.

Выход советских войск на подступы к Карпатам серьезно встревожил гитлеровское командование. И не только потому, что Германия теряла важную сырьевую базу. Генералы считали, что именно тут удобнее всего оборонять «Великую Германию», поэтому они сосредоточили здесь более 60 дивизий в группе армий «Южная Украина», «Ф», «Е» и создавали мощную глубокоэшелонированную оборону. На Ясском направлении, например, были подготовлены три оборонительные полосы глубиной до 80—100 километров. Противник считал их неприступными.

Первоначально 11 — я и 7-я румынские дивизии, стоявшие против 213-й, вели массированный артиллерийский огонь, ночную разведку, контратаковали. Но вражеские лазутчики сами становились нашей добычей, и они перестали рисковать. Зато усилилась деятельность наших разведчиков.

Несколько месяцев велись кровопролитные баи за удержание плацдармов. Но без них не было бы победы в Ясско-Кишиневской операции. Бывший начальник штаба 213-й дивизии подполковник в отставке Н. И. Кирдан вспоминает: «Стояло грозное боевое лето 1944 года. В один из августовских дней меня вызвали в село Скулины, где находился штаб 48-го стрелкового корпуса. В обширном, ярко освещенном блиндаже за широким столом сидел немолодой, грузноватый, но еще энергичный генерал 3. 3. Рогозный. Комкор жестом пригласил к столу. Перед ним лежала крупномасштабная топографическая карта, отображавшая боевую обстановку на фронте 52-й армии: красные широкие стрелы тянулись на юг и юго-запад, угрожающе нацеливаясь на Бухарест. И я понял, почему на нашем участке наращивались силы, проводилась скрытая перегруппировка частей, подтягивалась техника, пополнялись боекомплекты, сооружались запасные и ложные объекты». Как мне стало известно позднее, здесь были сосредоточены 40, 27, 52 и 7-я гвардейская армии и часть сил 2-й и 6-й танковых армий. Далее Н. И. Кирдан сообщает: «Генерал кратко изложил задачу нашей дивизии в предстоящем наступлении».

52-я армия вышла на правобережье реки Прут и развернулась фронтом на юг. Западнее ее находились 27-я и 7-я гвардейская армии. Прут, разрезая наши боевые порядки, нес свои воды в южном направлении. На правобережье, перед нами, стояли в основном румынские дивизии, а на левобережье — преимущественно немецкие. В глубине вражеской обороны, километрах в двенадцати, — железная дорога Яссы — Кишинев, пересекающая Прут у селения Унгены.

213-я дивизия располагалась на стыке 52-й и 4-й гвардейской армий, вдоль правого берега Прута. Она получила задание захватить Унгенский мост и тем лишить немцев возможности перебрасывать свои войска на помощь румынским. Это должно было послужить началом Ясско-Кишиневской операции.

То, какое значение имела для противника железная дорога, которую. предстояло перерезать 213-й дивизии, видно из хранившегося в архивах немецкого генштаба письма маршала И. Антонеску Гитлеру: «Если противнику, наступающему в направлении Ясс, удастся захватить линию Кишинев — Яссы — Роман, отступление армейской группы «А» и 8-й армии будет совершенно невозможно…» Захват моста должен был отвлечь внимание как румынского, так и немецкого командования от других участков 2-го и 3-го Украинских фронтов, где завершались приготовления к началу крупных операций.

Правобережье Прута — полузаболоченная пойма, по которой причудливо выписывает вензеля речушка Жижия. Зеленые кружева покрыли всю долину. Там и днем-то заблудиться легко, не то что ночью да еще под обстрелом. Однако предстояло пройти по этому невероятно трудному пути. Для выполнения поставленной задачи было решено выделить усиленный батальон. О том, что, кроме охраны моста, отряд встретится еще с гарнизоном Унген, что его могут отсечь от дивизии, вслух никто не сказал ни слова, хотя следовало ожидать всего.

Выбор пал на 2-й стрелковый батальон 585-го полка. Им командовал смелый и опытный офицер Н. А. Уланов.

В ночь на 17 августа батальон сняли с передовой и вывели в рощицу на реке Прут. Оказавшись в ближнем тылу, люди увидели, как живописна здесь августовская панорама, и остро почувствовали, сколь нелепа жестокая война.

Вместе с приданными подразделениями и средствами батальон под руководством заместителя командира 585-го стрелкового полка майора Данилина — волевого и боевого политработника, окончившего в 1943 году курсы командиров полков «Выстрел», — готовился к выполнению труднейшей задачи. Бойцам и офицерам сообщили только то, что будет она очень сложной, что, вероятно, рассчитывать придется лишь на свои силы. Тщательно было подогнано снаряжение, чтобы ничто не громыхало, не стучало, не мешало ни при беге, ни при переползании. Когда стали тренировать в способах захвата часовых, закладки мин и преодоления проволочных препятствий, догадались: готовится разведка боем. И заниматься стали еще настойчивее.

Вечером 19 августа в расположение батальона прибыли командир дивизии И. Е. Буслаев, заместитель начальника политотдела Л. С. Портнов, начальник штаба дивизии Н. И. Кирдан и командир 585-го полка майор К. С. Мерлин. Комбат Н. А. Уланов держался спокойно. Он доложил о готовности подразделения для действий в тылу врага. Воинов выстроили в лесу, и командир дивизии в сопровождении офицеров начал обход строя.

Иван Ефимович остановился возле невысокого худощавого бойца. Его плечи оттягивали полевой телефон и большая катушка с кабелем. Волосы коротко острижены, поверх — свежая повязка. Генерал спросил, почему он без головного убора. И тут выяснилось: боец — девушка-связистка Нина Шкуратова, недавно вернувшаяся из медсанбата. Она еще не получила стальную каску.

Людей усадили на траву полукругом. И. Е. Буслаев рассказал им о боевой задаче. В сущности, это был приказ, но воспринимался как беседа отца с сыновьями: старший давал наставления младшим. Потом с теплым задушевным партийным словом к бойцам обратился Л. С. Портнов. Он сказал о том, что удержание моста — дело чести каждого.

После беседы И. Е. Буслаев в присутствии всех офицеров поставил задачу командиру батальона. «Только вперед! Забудьте слово «назад», — закончил он приказ. Принципиальный разговор на летучем партийном собрании состоялся у коммунистов. Протокола не вели. Решение одно: «Уважительной причиной покинуть бой может быть только одна — смерть. В бой идти с мыслью и волей победить во что бы то ни стало!»

Генерал вместе со всеми отужинал из солдатского котла. Перед выходом снова появилась связистка, но уже в каске. «Я вижу, вы храбрая и единственная девушка в батальоне, — заметил комдив. — Мы надеемся, что не только обеспечите связь, но и душевно поддержите бойцов. А вы, — командир дивизии улыбнулся мужчинам — телефонистам и радистам, — будьте рыцарями». И снова, обратившись к Нине, мягко, по-отечески добавил: «Берегите себя, ведь вы уже ранены». Шкуратова спокойно ответила: «Пустяки, товарищ генерал! Всего — царапина. Жалко кудри — пришлось остричь…»

Хотя сосредоточение на переднем крае предусматривалось в 23 часа, но исходные позиции заняли раньше. Начштаба дивизии Кирдан и командир полка Мерлин из передовой траншеи окинули взглядом впереди лежащую полоску земли.

Сплошных позиций у 11-й румынской пехотной дивизии в болотистой пойме Жижии не было. Зато справа, вдоль холмистого берега реки, имелись многочисленные дзоты и отсечные позиции в несколько траншей полного профиля. Значит, надо прижиматься к левому флангу, к реке. Но за Прутом 376-я пехотная дивизия немцев соорудила еще более основательные оборонительные рубежи. Где же выход?

«Где проползет мышь, утверждал Суворов, там пройдет разведчик», — начал с присказки младший лейтенант Ямил Кувавдыков. Он не раз ходил за «языком» и хорошо изучил лабиринт из естественных и искусственных препятствий. «Суворов говорил: где пройдет олень, там пройдет солдат, а где пройдет солдат, — там пройдет и армия», — поправил Кувандыкова майор Мерлин. «Оленю тут не пройти, — обиделся Кувандыков, — а наши разведчики ходили. Если пробираться, погружаясь до пупка в болотце, да ужом — по мокрой траве, то проведу без шороха».

Взвод дивизионной разведроты и взвод саперов, ведомые Кувандыковым, в назначенное время двинулись на передовую. Вслед за ними потянулись другие бойцы.

В обычных условиях до Унген можно было бы дойти за полтора часа. Отряду дали шесть. Как и в другие ночи, фашисты ограничивались редкими автоматными очередями, вели неприцельный, густо расцвеченный трассирующими пулями огонь из пулеметов, прожигали темень _ракетами.

Солдаты шли осторожно. Благополучно миновали линию заграждений, бесшумно разобранную саперами, и как тени двинулись дальше. И вдруг у села Босия беспорядочный огонь из автомата. Бойцы залегли, притаились. Вскоре стрельба затихла. Видимо, дремавший часовой испугался шороха. Посланная сюда немцами разведка ничего не обнаружила. Батальон, соблюдая осторожность, благополучно миновал опасное место.

Вблизи засеребрился Прут. За излучиной реки стали угадываться очертания садов и строений поселка Унгены. Пока все шло своим чередом. Воины были готовы ко всяким неожиданностям. На случай внезапной атаки или преследования Уланов оставил заслон и с группой офицеров выдвинулся вперед. Передал по цепи «ПодтянутьсяЪ Тем временем группа Кувандыкова пробралась к мосту и, бесшумно действуя штыками и кляпами, сняла охрану Это был огромный успех, и батальон ринулся к мосту.

Неожиданно послышался перестук колес паровоза, следовавшего из Ясс. Шум приближался откуда-то сзади. Видны были только слабо излучавшие синий свет фары. Бронебойщики ударили по паровозу, и тот, окутанный клубами пара, прогрохотал по мосту. Тут же с колокольни застрекотал пулемет, из ближайших домов выбежали солдаты и устремились к траншеям. Но наши опередили их: заняли окопы, вырытые по обе стороны моста. По приказу комбата саперы взорвали проложенное на высокой насыпи полотно железной дороги и нарушили связь. Вдруг заметили быстро мчавшуюся к ним легковую машину. Автоматная очередь, и «оппель» затих. Документы, найденные у немецкого офицера, перекочевали в планшет Уланова.

Так начался бой за Унгенский мост. Было пять часов утра.

Скоро немцы разобрались в обстановке и подтянули мотопехоту с артиллерией и минометами. Потеснив улановцев к мосту, сбить их все же не смогли. Воины стойко отражали контратаки. С батальоном следовал заместитель командира второго дивизиона 671-го артполка капитан Е. А. Пасенко. Свой наблюдательный пункт он оборудовал на мосту и, как было условлено, вызвал огонь трех батарей капитана К. Я. Череватого на наседавших фашистов. Первая атака немцев захлебнулась. Улучив момент, Уланов передал на командный пункт дивизии: «Задача по захвату моста выполнена. Упорный бой завязался на восточном берегу Прута». Об этом немедленно доложил командиру корпуса 3. 3. Рогозному. «Вот это герои! — воскликнул обрадованный генерал. — Передайте им благодарность и немедленно организуйте поддержку. Закрепите и развейте успех!»

Да, успек был несомненный. Это признал и один из пленных: «В ночь с 19 на 20 августа, — писал он в показаниях, — батальон русских незаметно пробрался через румынскую линию обороны восточнее Голоешты и врасплох застал немецкое охранение… Батальону русских удалось быстро пробиться по мосту на восточный берег».

Стало известно, что Н. А. Уланов ранен в руку, но продолжает управлять боем. Немцы предприняли еще одну безуспешную атаку, потом еще и еще. В 7 часов 30 минут в атаку пошли фашистские танки. И в это время началось наступление советских войск. Заговорили «катюши», и небо прочертили огненные трассы, грозно загудели многочисленные «Илы», поднялись бомбардировщики, чтобы ударить по скоплениям врага на Ясско-Кишиневском выступе, пошли на прорыв танки и стрелковые подразделения. Немецко-румынские войска были сбиты с их позиций.

Но положение улановцев все более ухудшалось. 585-й полк начал наступать на Унгены, но попал под фланговый огонь из-за Прута и залег. Не смог продвинуться и 793-й полк. Немцы же все более наращивали силы. Не первую уже атаку отбил пулеметчик М. Яхимсон. И вдруг пулемет замолк: кончились патроны… Яхимсон пополз по траншее за оружием павших товарищей. Он еще долго отстреливался, но немцы поняли: патроны у него на исходе, и осмелели…

Танки противника проутюжили позиции разведчиков Кувандыкова. Погиб храбрый офицер. Кольцо вокруг батальона сжималось, враги все наглее бросались на измученных бойцов. И тогда капитан Пасенко вызвал огонь на себя. Это было в 16 часов. Фашисты — в который уже раз! — откатились, оставляя убитых и раненых. В 18 часов Уланов в последний раз радировал: «Ведем рукопашный бой… Имеем большие потери. Будем драться до конца!» Комдив попросил: «Друзья, продержитесь до темноты. Взорвите мост и отходите». Но этого приказа не могли принять— рация была разбита.

Действуя на правом фланге дивизии, 702-й полк захватил ряд важных высот и тем помог соседу справа — 3-й стрелковой дивизии генерала Ю. И. Соколова — добиться успеха. Наступила глубокая ночь. 702-й полк перебросили на левый фланг, под Унгены, на выручку улановцев. Воины продвигались буквально сквозь огонь: румыны подожгли пшеничное поле. Бежали, глотая дым, не имея возможности для прицельной стрельбы. Обжигало лица и руки. Потом пленный румын рассказал, что его объял ужас при виде бегущих из огня людей: «Они выскакивали из огня и дыма, как черти, страшными, неуязвимыми тенями и пропадали в болоте, чтобы через минуту появиться у нас в тылу».

В первых рядах отважных были коммунисты. Страстным большевистским словом и личным примером они воодушевляли бойцов на подвиги. В этом бою пал парторг роты старший сержант Ширинский. В кармане у него нашли заявление рядового Мазепы: «Сегодня иду в бой. Буду драться до последней капли крови. Если погибну, прошу считать меня коммунистом». Собрание провести не успели: После боя их нашли рядом — Ширинского и Мазепу. Коммунист офицер Тархов сидел на горелой земле у их изголовья. Сам дважды раненный и обожженный, без ресниц и бровей, молча и безучастно смотрел куда-то вдаль. Только желваки на скулах выдавали его волнение: обидно терять друга, невыносимо тяжко терять сразу двоих. Подошел парторг Григорий Бойнов, тронул Тархова за плечо. Тот очнулся, встал. «Не пойму, товарищ майор, как могли они так: сквозь огонь прошли, а тут пали…»

Мне рассказали, как исполнял свои общественные обязанности в боевых условиях парторг роты Мавлян Саидов. Маленький и юркий, он появлялся то в одном, то в другом месте, подбадривая новичков: «Молодец, хорошо у тебя получается, вот так и действуй», — и он показывал, как надо применяться к местности, выбирать цель, не забывать о прицеле, об окапывании, о маскировке. А на прощание говорил: «Мне лейтенант Лукьянцев посоветовал встретиться с тобой, он видел, как ты хорошо воюешь». И радостно становилось на душе бойца: не одинок он на поле боя, где, кажется, все знают, что им надо делать, кроме его одного. Саидов хорошо понимал смятение новичка в бою, сам был таким на Курской дуге. На Днепре Саидова удостоили медали «За отвагу», а здесь ему, храброму, испытанному коммунисту, умелому воспитателю молодых бойцов, доверили руководить партийной организацией роты. Во время наступления роты на село Босия противник пошел в контратаку силой до двух рот. Немцы и румыны пытались охватить ее полукольцом, но на помощь подоспел с бойцами парторг соседней роты старший сержант Г. Багреев. Дорого поплатился враг за попытку окружить советских воинов.

Пока 213-я наступала в сторону Унген, соседи справа — 116-я и 11-я дивизии — прорвали главную полосу вражеской обороны и завязали бои в предместьях Ясс. К полудню 21 августа Яссы пали. Первыми в город ворвались воины 111-й стрелковой дивизии. Рапортуя о героизме наступавших, генерал Соколов не забыл отметить и воинов 702-го полка, которые помогли 111-й Дивизии прорвать оборону противника.

За боевые отличия военкор Я. Анненков, впоследствии литсотрудник дивизионки, получил звание младшего лейтенанта. Он и написал корреспонденцию о лейтенанте Николае Новикове, раненном в плечо и голову. Лейтенант продолжал руководить боем, и две яростные контратаки немцев под, Унгенами были отбиты. Сильным побуждающим мотивом стойкости Новикова, по мнению автора, явилось полученное им накануне боя письмо от невесты из Сибири. И с этим нельзя было не согласиться. Она писала: «Каждый убитый тобой фашист — еще один шаг на пути к моему порогу. Бей ненавистного врага беспощадно и скорей возвращайся домой. Жду тебя очень…»

Я предложил Анненкову более обстоятельно разработать тему о мотивах героизма. Он смутился: «Справлюсь ли? Я пока усвоил семь репортерских вопросов: кто, что, когда, где, почему, сколько, с какими последствиями? И на них отвечаю». Стремясь помочь молодому журналисту, напомнил ему уже известные случаи исключительного поведения солдата в бою, вместе проанализировали причины такого поведения человека. Взять, говорю ему, Петра Кожухаря. Во время боя он оказался в окружении и был ранен в обе ноги. Фашисты пошли в пятую атаку. Кожухарь получил еще одну пулю в левую руку. Выбора у него не оставалось: либо, стиснув зубы и превозмогая боль, биться до последнего дыхания и победить, либо, если атака принесет врагу успех, пасть на поле боя. И Петр Кожухарь, презирая смерть, сражался в открытую. Он слал врагу проклятия, не стесняясь в выражениях. Его поведение влияло на тех, у кого были невредимы и руки, и ноги. И советские бойцы выстояли. Чем объяснить поведение Кожухаря: отчаянием, презрением к врагу или лихостью? Не сразу, пожалуй, ответишь. Говорят: на миру и смерть красна. Но это только говорят. Никто не идет в бой, чтобы умереть, а идет, чтобы выжить и победить.

Рядовой Твердохлеб остался в окопе один. Он расстрелял все патроны и лег на дно окопа, притворившись мертвым. Но и немцы были настороже — кинули в окоп «контрольную» гранату. Он поймал ее и бросил в немецкие цепи. Поняв, что советский воин без боеприпасов, трое офицеров спрыгнули в окоп и стали топтать его сапогами, бить прикладом. Откуда ни возьмись — комсомолец Савин. С риском ранить товарища Савин выпустил длинную очередь в барахтающихся в окопе. К счастью, Твердохлеб уцелел. Теперь у друзей оказались три автомата и несколько гранат. Твердохлеб и не помышлял, что его отметят. Он думал об одном — победить. Впрочем, как и рядовой Косенко. Будучи раненным в руку и голову, солдат попросил лейтенанта Гринберга оставить его в строю.

Вспомнил об офицере Сабире Аглиулине. Он иногда открыто ходил по позиции. «Товарищ командир, осторожнее, постреливают», — предупреждали его. «Сейчас им не до стрельбы, — отвечал Аглиулин, — видите, забились в норы. Это мы их сейчас будем выкуривать оттуда». И тот же Аглиулин не прощал и малейшей лихости, а на сержанта Гуляева, кавалера ордена Славы, даже накричал: «Ты мне живой нужен, а не мертвый, поэтому изволь соблюдать наставления. Вечером проэкзаменую всех. Берите пример с пулеметчика Крекотуна. Человек награжден орденом Красного Знамени, один отстоял высоту, пока мы барахтались в болоте. А замечали вы хоть раз, чтобы Крекотун проявил лихачество? Нет! Храбрость, смелость, лихость в бою — это только одна сторона героизма, другая, более важная — умение, трезвый расчет, дисциплина боя!»

Интересно, что воины, удостоенные звания Героя Советского Союза, заявляли: «Есть более достойные», — и ссылались на подвиги товарищей, которые, как уверяли они, им были не под силу. В подтверждение напоминали о бойце Кариме Алиеве, награжденном орденом Славы 3-й степени. В боях за Прутом Алиев обнаружил h сорвал вылазку взвода вражеских автоматчиков, спас жизнь командиру Крайненко, выследил и помог уничтожить вражескую батарею.

К разряду героических или рядовых отнесете вы поступок сержанта Хазиева? Он артиллерист. Батарея стояла далеко от передовой. Утро было туманное, Хазиев вышел из землянки и услышал рокот танковых моторов. «Немцы», — мелькнула догадка. «Тревога! — крикнул он и скомандовал — По вражеским танкам— огонь!» И сам первым начал стрелять — в общем-то больше наугад. Когда туман рассеялся, на поле увидели пять подбитых немецких танков. Три из «их — результат бдительности Хазиева. «Как ты решился стрелять?» — спрашивали у него после боя. «Не знаю, — отвечал Хазиев, — что-то сразу сработало во мне: командир не предупредил, что наши танки будут проходить, шум не наш, направление не то, время не то, речи родной не слышал — наши редко молча ездят. Танковый десант в наш тыл не удался. А герой этого боя не я, а Фазыл Хуснарезанов, — он лучше меня из орудия стреляет. Скорее всего, он и подбил три танка».

К сожалению, проблемной статьи об истоках героизма мы не успели написать. Когда я попросил взяться за это парторга А. Темирбаева, тот безапелляционно ответил: «Героизма на войне нет, есть святое выполнение присяги, верность Родине, ответственность за исполнение солдатского долга и совесть перед товарищами, наконец, есть умение добывать победу в самых сложных условиях. Иногда бой сравнивают по сложности с шахматной игрой. Ерунда все это. Шахматисты ходят поочередно, а в бой все фигуры идут одновременно, причем иногда вопреки воле игрока. За всю жизнь подвиг может и не совершиться, но истинный патриот готовится к нему всю жизнь. Подвиг бывает и случайным. Подготовка к нему — дело разума и совести».

В те часы, когда трудящиеся г. Яссы торжественно встречали освободителей, воины 213-й дивизии все еще вели напряженные бои с гитлеровцами, пытавшимися прорваться через Унгенский мост на выручку румынским дивизиям, стремительно откатывавшимся от Ясс на юг, в леса близ города Хуши и далее. Предполье перед Унгенским мостом было устлано трупами вражеских солдат, но яростные атаки противника, поддержанные авиацией и танками, не прекращались.

Когда власовцам удалось временно вернуть Унгенский мост, там разыгралась страшная трагедия: они зверски добивали раненых. 209 бойцов 2-го батальона были с воинскими почестями захоронены в поселке Унгены. Судьба 286 бойцов осталась неизвестной — фашистские танки проутюжили каждый метр земли, завалили все окопы. 42 солдата и три офицера, среди них и комбат Уланов, были отправлены в госпитали. Лишь несколько часов не дожили многие воины до 24 августа, когда королевская румынская армия сложила оружие.