В боях за Молдавию. Книга 5

«Сладка вода из Прута…»

Наша 28-я гвардейская, впоследствии удостоившаяся наименования Будапештской, минометная бригада сражалась на молдавской земле бок о бок с 79-й гвардейской Запорожской стрелковой дивизией и другими частями знаменитой 8-й, бывшей 62-й, гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова. Никто из нас, ведя упорные, затяжные бои, и не предполагал, что скоро, очень скоро начнется стратегическая наступательная операция и на нашем участке фронта.

Жители освобожденных деревень встречали советских воинов скудным, но от чистой души сбереженным хлебом-солью.

Дымовые, с горьким привкусом, шлейфы оставлял за собой отступающий противник, огрызавшийся разъяренно, подобно недобитому зверю.

Воодушевленные радостным известием о том, что воины 2-го Украинского фронта где-то возле Скулян уже зачерпнули касками воды из реки Прут, а значит, в его верхнем течении восстановлена Государственная граница СССР, бойцы 79-й гвардейской Запорожской стрелковой дивизии заметно повеселели. Досадовали лишь на то, что не им выпало первыми восстановить пограничный знак.

Когда командир стрелкового взвода гвардии лейтенант Константин Юнгин известил подчиненных о важной победе советских войск, красноармейцы дружно заговорили, перебивая один другого, обсуждая услышанное, но в общем-то все сводилось к единственной мысли:

— Сладка вода из Прута, а у нас во рту горчит.

Решительно заключали:

— Теперь наш черед, это уж точно.

— Нельзя нам ударить лицом в грязь!

— Поддержим гвардейское правило: где наступает гвардия, там врагу не устоять!..

Константин Юнгин улыбался и не вмешивался в разговор: на такую реакцию подчиненных он и рассчитывал, сообщая новость. Кого-кого, а своих бойцов он уже изучил досконально. И не ошибся. Каждый хорошо знал: хочешь поскорее увидеться с семьей — воюй напористее, приближай этот миг всеми силами!

Юнгин подумал: «Молодые парни… Рвутся в бой сломя голову, но врага одолеть одним азартом нельзя. Самой высокой пробы храбростью не обойдешься, нужно еще и мастерство Вот и приходится на ходу набираться своего опыта…»

Кленовый сок

Северный ветер крепчал, упрямо гнул голые скрипучие ветки клена, одиноко возвышавшегося на открытой поляне, а Ион Дризул проявлял не меньше упорства, подставляя упругим волнам утренней прохлады обветренные губы, лицо. Чуть слышны слова песни — не удержать бойцу в себе мелодию:

Ион в последние дни буквально расцвел, ходит сам не свой На удивление, торжественный и нарядный. Первые мартовские дни подействовали, что ли.

— Иван, а Иван? — то и дело обращались к нему бойцы отделения. — Ты что такой веселый?

Боец улыбался, отвечал каждому одно и то же:

— Эго не я веселый. Это весна красна. Мастерица!

Мы же догадывались о причине перемены: наступила пора освобождения его родного края от гитлеровской оккупации, он так заждался, так истосковался по милым кодрам, в которых все еще опасно ходить, по яблоневым облакам без порохового нагара, по виноградным лозам, среди которых давно уже не поют девчата…

Пока поляну заполняли бойцы взвода, Ион прикасался мозолистой ладонью к холодному кленовому стволу, поглаживая его, похлопывая дружелюбно, словно друга по плечу. Этим он хотел выразить радость по поводу встречи с милым его сердцу деревом, да еще на своей родной молдавской земле.

Пр иговаривал:

— Уже и сок пустил, чувствуете?.. Размягчел.

Ему не верили:

— Ты еще скажи, что слышишь, как трава растет!

— И скажу! — восклицал Ион.

Резко наклонился к свежедышащей, оттаявшей под весенним теплом земле, сорвал на суглинке цветок — мать-и-мачеху.

Обнял живо ладонями, захлебываясь, заговорил:

— Вот уже и листики появились. Ушастики мои… Как вы холодны сверху, кусаетесь, не признаете своего… Оно и понятно, мачехины нежности — кому они по сердцу? Да и долго же мы шли к тебе… Зато поглядите сюда — снизу листочек мягонький, густые белые волоски, точно войлок, согревают теплом — чем не заботливые материнские ладони! Прикоснись — душа и услышит родной голос: я жду вас, дорогие мои сыночки, жду с нетерпением… Это призывают кодры своих войников.

Что тут было возразить! Прав Ион, земля Отечества роднее всего на свете…

И вдруг Ион сник. Услыхав от командира, что освободили Бельцы и Глодяны, он забеспокоился, по его лицу пробежала тень, настроение мгновенно переменилось.

— Ну, что ты загрустил, Иван? — спрашивал у красноармейца командир отделения; он, как и все остальные бойцы, звал Дризула Иваном, на русский манер. Ион не возражал, даже рад был — значит, считают за родного брата.

Ион отвечал, а голубые глаза его лучились холодноватым светом:

— Глодяны и Бельцы… Да что там — Фалешты уже возвращены моему народу. Село мое — Жура, и то вздохнуло свободно, а мы еще и до Днестра не дошли…

Он рвался в бой, едва надев красноармейскую форму. Он ж чал этого часа с первых дней, когда вместе с отцом и матерью, эвакуировавшись в тыл, торопил время, чтобы подошел срок и ему доверили оружие.

Ион снова касается клена, отломил веточку, из ее ранки выкатилась светлая капелька. Сердце солдата помягчело, будто это в нем, а не в жилах старого дерева весенний сок тронулся и движется, несмотря ни на северные ветры, ни на густые облака, плотно скрывающие желанное солнце.

Юнгин, сидя на мягкой и остро пахнущей нежной травке, упирался спиной в ствол молодого дубка. Прикрыв веки, незаметно для посторонних, оглядывал подчиненных, отрывавших окопы, прикидывал, кого из пулеметчиков. на какой фланг поставить, кому из бывалых возглавить атаку, кто где больше принесет пользы.

Пулеметчик Иван Громов. Этот не подведет, недаром к его груди сам командир дивизии на днях прикрепил орден Славы. Он, вместе со своим вторым номером гвардии рядовым Андреем Дубчуком, скрытно от вражеских наблюдателей подполз к подбитому немецкому танку, стоявшему на ничейной полосе, и оттуда, под защитой брони, открыл фланговый огонь. Это было очень кстати, и Юнгин до сих пор не представляет себе, что бы он делал без их дерзкой вылазки во время той атаки… Да что взвод! Вся рота сумела воспользоваться замешательством гитлеровцев, продвинулась вперед и выбила их из траншеи.

Порадовал тогда и гвардии рядовой Ион Дризул. А ведь по натуре он таков: долго примеряется, присматривается, прежде чем сделать какой шаг! Действуя в последнем бою, застрелил в упор часового возле блиндажа, проник вовнутрь, заколол штыком кинувшегося емх навстречу остальные четверо подняли руки.

Константин Юнгин перебирал в уме фамилии бойцов и для всех у него находилось лестное, похвальное слово. Вот они какие у него бойцы.

В полк прибыло очередное пополнение — все больше парни молодые, не знавшие, почем фунт лиха на фронте. И в его взводе несколько человек, нуждающихся в опеке бывалых…

— Пора, товарищ гвардии лейтенант!

«Кто это? Ах, эю ты, сержант Щербак, мой первый помощник и дотошный пестун молодых и необстрелянных. Что бы я без тебя, Женя, делал?»

Гвардии лейтенант Юнгин энергично вскочил на ноги, приосанился, прогнал сонливость — всю ночь ведь не смыкал глаз.

Отправляясь на совещание к командиру батальона, молодой офицер пересек поляну, не прекращая размышлений: «Как рядовой Дризул обрадовался, узнав, что его родная Жура освобождена от фашистской неволи. Жаль, что ему не довелось лично участвовать в этом».

Углубляясь в рощу, подумал: «А хороню, что наши уже на Пруте! Если двинуть как следует и отсюда, можно взять врага в клещи».

…Над головой лейтенанта шумели разбуженные весной гладкоствольные деревья, и сок ускорял в них свое неудержимое движение.

Обрети крылья

Гвардии лейтенант Юнгин лишь к обеду возвратился с совещания. Выйдя на поляну, где подчиненные уже закончили инженерные работы, он услыхал голос старшины роты Александра Ивашко— Героя Советского Союза. Это один из тридцати трех, удостоившихся такого высокого звания за свои боевые заслуги В полк он пришел рядовым бойцом, необстрелянным парнем.

— Прим, а Прим?

Саша Ивашко напоминает гвардии старшине Нурманову, тоже Герою Советского Союза, о поручении — рассказать бойцам, как он форсировал Южный Буг.

Прим Нурманов, общительный и толковый младший командир, начинает издалека:

— Чтобы обеспечить непрерывное и стремительное наступление, от пехоты требуется умение форсировать на своем пути водные преграды еще до того, как подоспеют специальные средства переправы. Орлы надеются на собственные крылья…

Нурманов говорит пространно и долго. Это всегда злит Юнгина. Зато после общего вступления гвардии старшина окунается в родную стихию — и его впору заслушаться.

— Нашему брату стрелку, — говорит он, — нельзя без подручных средств, просто невозможно обойтись. Однажды…

Командир взвода помнит: это когда в распоряжении отделения Нурманова оказалась одна^единственная лодка, да и та могла выдержать всего лишь четыре-пять человек. На ней он разместил пулемет. Гребцами назначил самых сильных и ловких — красноармейцев Ирнизова и Баркова. И сам с ними.

— Надо было плот соорудить… — вставил кто-то из новичков.

— Правильно, товарищ Дризул, — подхватил гвардии старшина Нурманов. — Этим делом занимались красноармейцы Майборода, Лебедев, Стрелка. Остальные плели фашины. Собирали сухой камыш, бурьян — все годится, если завернуть в плащ-палатку. Раскинь умом, осмотрись кругом — и найдешь где пустую бочку, где канистры из-под бензина. Шевели, боец, мозгами — и любая река тебе покорится!

То, о чем только что собирался рассказать подчиненным сам гвардии лейтенант Юнгин, делал за него Нурманов. «Молодец парторг, не забыл организовать беседу, — подумал Юнгин. — А Дризул тоже молодец. Не зря, значит, с дедом бывал на сплаве леса, пригодятся его мозолистые руки…»

Перед боем

Заместитель командира батальона по политчасти гвардии старший лейтенант А. Шамаев под вечер посетил взвод гвардии лейтенанта Юнгина. Интересуясь подготовкой переправочных средств, он подсказывал бойцам, как прочнее построить плот, починить прохудившуюся лодку.

— Расскажите, товарищ гвардии старший лейтенант, что передавало сегодня Совинформбюро, — попросил политработника Ион Дризул.

Ему не терпелось поскорее узнать, какие села, кроме знакомых ему Цыбулевки, Ягорлыка, еще освободили на этих днях. Оказывается, и в Копанке, где жил его дед, восстановлена Советская власть. Жив ли он? Скорее бы ответил на его письмо…

В одну из пауз молодой пулеметчик красноармеец Лось попросил политработника дать ему рекомендацию для вступления в комсомол. Шамаев вспомнил, что боец не однажды отличался в минувших боях и, конечно, достоин быть комсомольцем.

— Но теперь вам придется отвечать не только за себя, но и за других… — предупредил замполит.

— Я знаю, — ответил боец.

— Тогда вам и первое поручение, — продолжал Шамаев, — помогите красноармейцам из пополнения побыстрее освоиться с обязанностями бойца, поделитесь с ними боевым опытом.

Подошло время ужина. Вкусно запахло, зазвенели ложки о котелки. Шамаев с удовольствием отведал из солдатского котелка перловой каши, которую не очень-то любил, и подумал, что он давно не ел с таким аппетитом. Записал в блокноте: «Предложить в ближайшие дни повару Григорию Тарасенко выступить с обменом кулинарным опытом на страницах дивизионной газеты».

Неподалеку, в приземистой избе лесничего^ старшина соседней роты В. Смирнов оборудовал нечто вроде настоящей бани. Узнав об этом, гвардии старший лейтенант Шамаев и туда не преминул заглянуть. Его встретил на пороге и доложил по-уставному красноармеец Харшан, которому Шамаев когда-то сам вручал знак «Отличник санитарной службы».

Шамаев пожал руку бойцу и вошел в избу. В просторном помещении могло помыться одновременно больше десяти человек, и политработник тут же, вместе со старшиной, наметил порядок пропуска личного состава подразделений, вызвал санинструкторов и отдал им соответствующие распоряжения.

На следующий день вечером в стрелковых ротах состоялись партийные и комсомольские собрания.

Для решения очередных задач, связанных с предстоящим наступлением, собрались и коммунисты второго дивизиона 172-го артиллерийского полка. Перед ними, возле развесистой вербы, на снарядном ящике сидел парторг и разбирал на столе, сооруженном из ящиков же, бумаги. Это были заявления. В дни подготовки боев за форсирование Днестра и полное освобождение Молдавии от фашистских захватчиков ^несколько бойцов решили связать свою судьбу с партией Ленина, быть в первых рядах. Подал заявление и гвардии сержант Архипов.

Перед мысленным взором Ивана Архипова проходят картины недавнего боя. Рано утром артиллеристы, возобновив преследование гитлеровцев, приблизились к селу. Гитлеровцы открыли по ним плотный огонь. Пришлось остановиться, зарыться в землю.

Старший артиллерийский разведчик гвардии сержант Архипов опытным глазом определил наиболее важные огневые точки противника, немедленно доложив об этом командиру. Вскоре орудие гвардии сержанта Асадова повело ответный огонь, за ним в бой вступили остальные расчеты. Снаряды ложились точно в цель, и Архипов радовался — не зря, значит, старается.

Стрелковые подразделения еще не подтянулись, и артиллеристы, чтобы не упустить инициативы, решительно ворвались в населенный пункт, вытесняя из него фашистов.

Иван Архипов вспомнил обо всем этом, пока секретарь парторганизации зачитывал его заявление о приеме в партию. Вот оно дословно:

«В парторганизацию 2-го дивизиона

172-го артполка

от АРХИПОВА Ивана Павловича

Прошу первичную организацию 2-го дивизиона принять меня из кандидатов ВКП(б) в члены ВКП(б), так как я хочу именно коммунистом бить немецких оккупантов, не жалея крови, а потребуется — и жизни.

С уставом и программой ознакомился.

15/IV 44 г.»

Архипов

Он и прежде воевал неплохо, командир никогда не предъявлял к нему претензий. Смел. Ходил во вражеский тыл за «языком». Почему же подано заявление только сейчас?

…В Кемеровской области в Шишинской средней школе есть возле окна парта, за которой Ваня Архипов любил сидеть, слушал рассказы учителей, писал классные сочинения, решал задачки. Математика была его любимым предметом.

О чем он мечтал в те годы? Помнится, выезжали всем классом на реку Томь. Веселый гам не смолкал до самого вечера, а блеск ребячьих глаз не уступал в споре с блестками предзакатного солнца, купавшегося в волнах реки. Учителя с трудом собрали ребят в обратный путь. Разве кто из них думал тогда, что близится роковой час, когда вместо мирных дней нескончаемым потоком побегут военные!

И они пришли. Оборвался детский смех, вопрошающе смотрели детишки в глаза взрослых, останавливали на улицах красноармейцев:

— Скоро ли прогоните фашистов? Когда домой вернется мой папа?

Как в той деревне, что освободили накануне. Там уже Архипов ответил незнакомому мальчугану:

— Скоро…

Надо исполнить обещание, а никто не стоит за данное слово тверже, чем коммунисты…

Вслед за Архиповым кандидатом в члены партии единогласно были приняты санинструктор Аня Глумова, другие бойцы.

Здравствуй, Днестр!

Наступление возобновилось. В боевых порядках стрелкового подразделения, в составе которого действовал взвод гвардии лейтенанта Юнгина, шел гвардии сержант Архипов. Не ведая страха, он старался приблизиться к противнику на кратчайшее расстояние, чтобы видеть лучше, слышать больше. И уж если разведданные доложить — так чтоб без сучка и задоринки! Чтобы огневые взводы били по врагу наверняка, без единого промаха!

Он уже передал на наблюдательный пункт командира дивизиона первые сведения об обнаруженных целях, видел, как точными выстрелами батарей они были накрыты, даже не потребовалась корректировка.

Но гитлеровцы продолжали сопротивляться. Два вражеских пулемета преградили путь взводу Юнгина и всей роте. Группа стрелков зашла складками местности во фланг противнику. Разбившись на две части, бойцы подползли к пулеметным гнездам и уничтожили их гранатами и автоматными очередями. Рота поднялась в атаку и улучшила свои позиции.

Гвардии сержант Архипов вместе с радистом все время менял свое место, ведя наблюдение за действиями противника, и успешно выполнял поставленную задачу. Артиллеристы в этот день особенно метко поражали вражеские цели.

Противник начал поспешно откатываться на запад. Совершая обходные маневры, стрелковые подразделения настигали врага, наносили ему ощутимые удары, окружали его разрозненные скопления. Преследовать отступающего врага приходилось, как говорится, не вылезая из седла, наскоро перехватив полухолодный завтрак или обед. Продолжали погоню, чтобы не дать противнику оторваться и занять новый рубеж для обороны.

И вот перед наступавшими развернулась водная гладь Днестра с его густыми плавнями, тополиными островками, бесчисленными озерками, старицами и протоками, болотистыми участками.

Возбужденные бойцы подбегали к воде, набирали ее в пригоршни, подносили к губам и жадно пили. Словно дети, обрызгивали друг друга.

С‘трепетом в голосе произносили вслух:

— Здравствуй, Днестр! Встречай гвардейцев!

С противоположного берега ударили вражеские пушки, и каждому невольно подумалось: не застрянем ли тут? Но с горячими, страстными словами обратились агитаторы, коммунисты и комсомольцы к своим товарищам:

— Для советского солдата не существует непреодолимых преград!

А впереди тихим плеском согласно отвечал им старый Днестр, словно обещая помощь при захвате плацдарма…

Иван Павлович Архипов, ставший к тому времени старшим сержантом, загляделся на яблоневый сад. До чего же красивы его бело-розовые кружева, ароматное, гудящее пчелами невесомое облако, спустившееся с неба! Правда, оно сейчас отсвечивало серыми тонами. Но все-таки яблони цвели! Весна брала свое, и теплело сердце у Ивана Павловича, его богатырская грудь глубоко вбирала в себя пьянящие запахи, уши улавливали животрепещущие звуки, колыхавшиеся под дуновениями свежего ветерка. Хорошо-то как… Отчего же пальцы Архипова цепко сжимают автомат? Он — солдат, на войне не отведено времени любоваться весенней картиной, а все равно не оторвать глаз от цветения яблонь. Эх, сады, сады… Не было таких в его родном краю, на Кемеровщине. Все больше ковыли да типчаки, осиновые рощи, изредка березовые колки, а туда, ближе к горам, тайга-матушка простиралась. У них и поселки да города все Березовский да Кедровка, Осиновка да Боровой. Вот и Шишино, поди, от шишек ведет свое название. Лесной край, ничего не скажешь.

Сидя за партой Шишинской средней школы, Иван подолгу засматривался на географическую карту, висевшую за спиной учителя. Учитель думал, что он внимательно слушает его рассказ, а Архипов размышлял о том, как огромна земля родная не пройти, не проехать и за месяц.

Сколько же теперь он прошагал пешком под градом пуль и осколков? А сколько еще предстоит одолеть, взять с бою трудных километров, чтобы больше по ним никогда не ступала нога чужеземца? Чтобы и там, на Кемеровщине, тоже зацвели по весне кипенные сады? Ведь разведут и у них яблоневые деревья, груши, сливы! А может быть, и виноградники морозоустойчивые, мичуринские… Не может быть, чтобы люди не побороли суровую природу Сибири. Осилят, облагородят.

Весна… Хороша ты в Молдавии, скоро завернешь и на родную Кемеровщину, где отец, мать живут, где промелькнуло детство, где тоже ждут не дождутся окончания войны.

Резанула мысль: а ведь он для того и находится здесь, на плацдарме, чтобы враг отступил, не заслонил дорогу весне.

А Пугачены все еще в густой пороховой дымке, за промозглой стеной тумана. Все труднее корректировать огонь батарей, находить наиболее опасные цели.

И вдруг все смешалось: исчезла яблоневая кипень, вздыбленный ворох земли с треском перечеркнул белесое небо, и пчел не слыхать — воздух загудел пулями, застрекотали пулеметы, за ухали минометы. Гитлеровцы предприняли очередную атаку, пытаясь вырвать из рук защитников крохотный клочок земли на правобережье Днестра.

Архипов увидел, но не испугался: немецкая пехота широкой цепью приближалась к траншее. Стоявшее поблизости орудие гвардии сержанта Чучалина открыло беглый огонь по атакующим разрывы снарядов прижали противника к земле.

Неожиданно орудие замолчало.

— Кончились снаряды, — доложил заряжающий.

Не успел Чучалин отдать распоряжение насчет доставки боеприпасов, как наводчик Зорин воскликнул:

— Вражеские автоматчики в тылу, товарищ сержант!

Гвардии старший сержант Архипов с напарником да еще с отним бойцом оказался впереди всех — справа и слева стрелки были потеснены. Остановил испытующий взгляд на автоматчике — ни один мускул на его лице не дрогнул. Молодец! Но кто этот автоматчик? Из какого взвода? Что-то Иван не припомнит его фамилии, слышал — Иваном звали. Тезка, значит. Вместо убитого Иволгина прислали. Чтобы поддерживать связь с артиллерией…

Надо было поскорее отсюда выбираться, пока не поздно. А как это сделать, если именно в эти минуты вражеские точки обнаружили себя, и Архипов до хрипоты в голосе кричал в телефонную трубку, передавая цифры, называя цели, по которым следовало вести огонь… Когда связь с наблюдательным пунктом оборвалась, Архипов понял, что наступил самый ответственный момент в его жизни, когда только от него одного зависела его судьба, доброе имя бойца и коммуниста.

Он еще раз посмотрел на незнакомого автоматчика — тот лихорадочно вел огонь из автомата. Торопишься, друг… Целься лучше, береги патронСя… Не теряй головы.

— Лучше смерть, чем фашистский плен! — крикнул, не оборачиваясь, Ион Дризул — это был он.

— Мы победим, Ваня! — твердо ответил Архипов.

Верил ли он в то, что говорил? Да, верил! Потому что для него его собственная жизнь не была только его личной, он воспринимал ее как часть жизни всего артиллерийского дивизиона — он был его глазами и ушами! Е ырвут один глаз — останется зрячим другой, лишится и этого — заменят уши. Оглохнет — и тогда дивизион будет жить, сражаться, пока не победит. Он и хотел об этом сказать Дризулу, оглянулся и увидел: автоматчик приподнялся, до пояса высунувшись из окопа, чтобы метнуть гранату в гитлеровцев, заходивших к окопу с тыла, — и не успел. Пуля сразила бойца, и граната разорвалась в его руке.

Кольнуло в сердце Архипова, но Иван Павлович не дрогнул, его тело сжалось в плотный комок — сплетение мускулов, нервов и ясной мысли. Мигом пронеслось в голове: травянистый берег Днестра, развесистая верба, парторг зачитывает его заявление о приеме в партию, и он зашептал, как клятву: «…я хочу именно коммунистом бить немецких оккупантов, не жалея крови, а потребуется — и жизни.»

И это наступило — единство слова, мысли и дела. Пути к отступлению нет!

Нажал на спусковой крючок — автомат не отреагировал. Кончились патроны… Но были еще гранаты! Архипов схватил первую, метнул в гущу наседавших фашистов. Живым хотите взять? Не выйдет! Еще одна граната летит в автоматчиков. Но они все ближе, их много, а он один. Их остервенелые лица уже отчетливо вырисовываются перед глазами Ивана Архипова.

Гитлеровцы стреляли редко, задумав взять смельчака живым, и Архипов продолжал удерживать позицию. Не сразу почувствовал ожог от пули. Через гимнастерку просочилась кровь.

Еще бы гранат. Хоть одну… Что же это — конец?! А нож разведчика? Он выручал, когда Архипов отправлялся за «языком» Послужи в последний раз…

И первый же гитлеровец, рванувшийся навстречу бесстрашному герою, пал под ударом Архипова. Еще четверо свалились у ног богатыря.

Но силы были слишком неравные..

И все-таки враг не прошел. Поздно ночью, когда бой начал было утихать, батальон, в составе которого действовал взвод гвардии лейтенанта Юнгина, собрался и стремительной контратакой восстановил утраченные позиции.

Продвигаясь вперед, гвардейцы наткнулись на окоп гвардии старшего сержанта Архипова. Вокруг его бездыханного тела они насчитали двадцать семь вражеских солдат. Это была цена жизни героя — коммуниста, артиллерийского разведчика Ивана Павловича Архипова, посмертно награжденного орденом Ленина.

Плацдарм на правом берегу Днестра жил и действовал, предвещая скорое освобождение Молдавии.