В боях за Молдавию. Книга 5

Монастырская тайна А. М. МИСОЧНИК, подполковник милиции в отставке член Союза журналистов СССР

…Шел апрель 1944 года. Весна уже будила землю, а весенние приметы в том году были особенные, неповторимые. Люди высматривали в небе птиц с красными звездами на крыльях и прислуши вались к приближающейся канонаде пушек, как к раскатам первого благодатного грома. Красная Армия, выметая с нашей земли фашистских захватчиков, несла людям вместе с освобождением весну. Волны могучего наступления докатились и до Днестра Утром 6 апреля жители Резины, Сахарны, Алчедар и других сел на правом берегу обнимали бойцов-освободителей.

Колонны наступающих войск спешили на запад. Жители спасенных от фашистов городов и сел принимались налаживать новую жизнь. Делать это было чрезвычайно трудно. Полное разорение, пепелища, нехватка самого необходимого, а тут еще подрывные вылазки бандитов, оставленных врагом, стрельба из-за угла, па. нические слухи. Кому-кому, а чекистам и работникам милиции в то время хлопот доставало. И удавалось справляться со всеми этими хлопотами, благодаря широкой и добровольной помощи населения.

Простой чабан из Алчедар наткнулся на зарытый в землю парашют. У чабана свои заботы — пасти овец. Какое ему дело, что лежит в яме припрятанный парашют? Но чабан отнес находку куда следует, и вскоре милиция схватила немецкого диверсанта.

Подобных примеров Владимир Полудненко мог бы привести десятки. Он в это время был у всех на виду в Резинском районе, по должности своей обязан был находиться в курсе всех событий, так как занимал пост начальника районного отделения НКГБ.

Монастырская история началась тоже с сообщения одного добровольного помощника.

Пришел однажды перед вечером к дежурному настырный старик и потребовал, чтобы его незамедлительно пропустили к «самому товарищу начальнику». Полудненко принял его и через пять минут уже взволнованно вышагивал по кабинету взад-вперед, не зная, верить или нет услышанному. Было чему удивляться: в местном, то есть Сахарнянском, монастыре, по словам старика, засела вооруженная до зубов группа немецких и румынских офицеров.

Это могло быть правдой: враг бросался на всякие уловки, пытаясь навредить советским властям в тылу как можно больше, но подобные сообщения бывали и провокацией. В данном случае можно было этого опасаться. Монастырь был женский. Полудненко представил себе, как его сотрудники шагают по монастырскому двору, принимают меры к розыску по заявлению старика, проникают в кельи, обшаривают все уголки и… не находят ни одного вражеского офицера. От такой картины стало как-то не по себе. Все злостные антисоветские элементы не преминули бы, конечно, воспользоваться ошибкой милиции. Вот, дескать, смотрите, сказали бы они, как надругались большевики над божьими дочерьми, как подвидом поисков несуществующих врагов разгромили святую обитель. Найдутся такие, что поверят в эти россказни… Однако и оставить полученный сигнал без внимания было бы неразумно.

На рассвете следующего дня видавший виды фронтовой «виллис» по разбитой, давно не мощенной дороге мчал начальника отделения Владимира Полудненко и старшего лейтенанта Николая Морозова в Сахарну.

В двух километрах от села, в скалистых ущельях, над которыми на несколько километров растянулся густой лес, раскинулась усадьба монастыря. В хорошие солнечные дни купола его далеко видны, сияют, как золотые. А чуть подальше от монастыря несет быстро вниз, в Днестр, чистые как слеза воды ручеек. Старожилы утверждали, что это не простой ручей. Его целебные воды помогают избавляться от различных недугов. Пьют «божью» водичку не только люди, одетые в черные рясы, но и жители окружающих сел.

Обитательницами его были молодые девушки и женщины в возрасте. И этот женский монастырь сейчас занимал мысли двух людей, сидящих в машине.

Мимо монастыря они проехали, сбавив скорость. Угрюмый заббр, окованные железом ворота. За забором — церковь, черепичные крыши над какими-то строениями.

Что там за жизнь? Какая тайна скрыта? Правду ли сказал старик? Кто они, сколько их, где прячутся?

, Чекисты в «виллисе» ответить на эти вопросы не могли. «Как их обнаружить и задержать?» — беспокоился капитан Владимир Варфоломеевич. Человек он бывалый, опытный, рассудительный; долгие годы работал в органах разведки. Но такого у него в практике не случалось.

Свой оперативный путь чекиста он начал в незабываемые дни 1940–1941 гг. Поле окончания Высшей Московской школы его направили работать оперативным уполномоченным Оргеевского уездного отдела. Во многих сложных операциях он участвовал после освобождения Бессарабии, но будучи рядовым сотрудником. Другое дело сейчас. Разные планы роились в голове. Много вариантов. Один сменялся другим… «Загадочно все же появление фашистских офицеров в монастыре. Как они попали туда, почему не ушли со всеми отступающими? Сколько их, есть ли оружие?»

Проехали монастырь молча и направили машину по длинной сахарнянской улице к хате, покрытой соломой, над которой трепетал похожий на огонек кусок кумача.

Гостей из НКГБ и милиции в сельсовете встретил человек в потертом полушубке и высокой бараньей шапке.

— Что вас привело к нам в такой ранний час? — спросил он.

— Дела, конечно, только дела, — улыбаясь ответил Полудненко.

— Нужен председатель.

Дежурный пожал плечами. Скорее всего, поднялся спозаранок и подался на сельсоветской двуколке объезжать села — у него ведь своих дел полным-полно.

— Давно живете в Сахарне? — поинтересовался Полудненко.

— С рождения, — последовал ответ.

Беседа в сельсовете длилась часа полтора, дежурный был осведомлен о всех перипетиях сельской жизни. Кое-что знал он о монастырских порядках. Отца Макария, ранее настоятеля мужского монастыря, ставшего затем духовником женского, охарактеризовал как человека весьма уважаемого в Сахарнё. С крестьянами приветлив, при случае любит подать совет. По происхождению воронежский, но в Молдавии давно, еще со времен первой — мировой войны. С румынскими властями уживался хорошо. Назначался настоятелем богатых монастырей. Как сейчас ведет себя? Да вроде ничего предосудительного нет. Налоги платит исправно. А там кто его знает, закончил дежурный. О том, известно ли ему, что в монастыре скрываются гитлеровцы, его не спрашивали, но попросили назвать сахарнянских женщин, которые частенько ходят в монастырскую церковь.

— Есть такие, хоть и не считал всех, — усмехнулся он. — Бегают по воскресеньям грешки замаливать…

Отобрали с десяток имен, составили список, и, не теряя времени, Полудненко с Морозовым приступили к опросам по «монастырскому делу». На это ушло несколько часов. Женщины, потупив взор, испуганно теребили концы косынок и никак не могли понять, что от них хотят. Когда же их спрашивали, видели ли они в монастыре немецких или румынских офицеров, то краснели, крестились и бормотали: «Как можно? Это же монастырь женский».

Чекисты уже склонны были считать время, затраченное на опросы, начисто потерянным, как вдруг мелькнуло, нечто похожее на путеводную нить. Одна из крестьянок назвала имя некой Аники, которая приняла постриг и пошла в монахини совсем недавно, перед приходом наших войск в Сахарну. А причиной тому была несчастная любовь к господину локотенент-колонелу, то есть к румынскому подполковнику.

…Аника — красивая, стройная девушка. Только большие голубые глаза выглядывают из-под черного платка.

…Взгляд ее был хмурым. Смотрела то на стену, то на дверь.

Ни разу не взглянула на собеседников. Чувствовалось, что волнуется, нервничает, заламывая пальцы рук.

«Почему меня вызвали? Что случилось? Что они от меня хотят? вздрагивала при воспоминании об Ионе. Неужели они узнали о моей любви к нему?»

Разговор с Аникой тоже был не из легких. Как ни старались Полудненко с Морозовым убедить монахиню, что они ее пригласили просто так, что такая у них работа и надо перезнакомиться со всеми жителями села, сам факт, что вызвала ее милиция, приводил девушку в трепет.

Вошла робко, сесть отказалась. Так и стояла, прислонившись к стене. Потупила взор. И каждое слово цедила сквозь зубы.

— Как вам живется в монастыре?

Молчание. И потом, едва шевеля губами:

— Не знаю. Работаю.

— Сколько девушек из Сахарны ушли вместе с вами в монастырь?

— Я… только я.

— Почему? Что вас заставило?

Аника заплакала. Чекисты переглянулись.

Полудненко поднялся из-за стола, подошел к девушке стал успокаивать, предложил выпить воды.

Она пригубила стакан, с трудом сделала несколько глотков.

— Все бывает в жизни, утешал Полудненко. Совершить ошибку легко. Все ошибаются Только скажу вам откровенно из-за такого подлеца, как этот локотенент-колонел, не стоит губить свою молодость.

Монахиня затаила дыхание, испуганно взглянула на чекистов и вдруг разрыдалась, громко, не таясь. С ее губ срывались какие-то слова, но частые глубокие всхлипывания мешали их уловить. Полудненко легонько взял девушку за локти, повел к стулу и усадил. Рыдания понемногу стихали. Теперь, хоть и с трудом можно было что-то разобрать в ее бормотании.

— Он уже не локотенент-колонел… больше не локотенент-колонел.

— Разве он убит или попал в плен?

Аника отняла руки от заплаканного лица, потянулась за стаканом, жадно допила воду. Вопроса словно не слышала, а продолжала о своем, вздыхая и еще всхлипывая:

— Сама видела: сорвал погоны, при мне сорвал. Я, говорит, не хочу войны… Женюсь на тебе…

Хоть Полудненко с Морозовым не очень хорошо знали монашеские обычаи, но, услышав о женитьбе, возразили:

— Это в монастыре-то жениться? Такого быть не может.

Девушка сказала, указывая на свое одеяние.

— Вы про это? Уехала бы отсюда.

Капитан перебивая проговорит в упор:

— Для этого надо еще из монастыря вырваться. Немцы его не выпустят подобру-поздорову. Помогите нам накрыть фашистов. А?

— Они убьют меня, Иона — тоже…

— Только вы нам можете помочь, — повторил Полудненко. — Если мы их накроем, они вас не убьют.

Аника задумалась. Ей, видимо, стало ясно, что органы знают все. Слова и доверительный тон, которым говорил с ней Полудненко, действовали успокаивающе. И просьба его была прямой, понятной. Но сказать «да» не решалась.

— Угрожают? — спросил капитан.

Она не ответила. Устремила взор в окно, будто ждала увидеть там кого-то, и упавшим голосом начала свою грустную исповедь. Говорила долго, с частыми паузами, сбивалась, теряла нить повествования, несколько раз пускалась в слезы, и чекистам приходилось ее успокаивать и подбадривать. Никаких записей, конечно не делали. Понять девушку и запомнить ее рассказ было и без того нетрудно. Если отбросить всякие подробности, история сводилась вот к чему.

…То ли случайно так вышло, то ли по чьей-то услужливой подсказке, но однажды в дом, где жила Аника с матерью, привели на постой прибывшего в Сахарну молодого бравого локотенент-колонела. Повеса в офицерском мундире не был обременен служебными делами, к тому же скука в тыловом селе стояла дремучая. Чем прикажете ему развлекаться, как не амурами? Так что не заметить Анику и не воспылать к ней любовью он не мог.

Локотенент-колонел шагу не давал ей ступить. Клялся, божился, что любит, горячо мечтал о женитьбе, строил планы совместной жизни.

Не устояла Аника, поверила. Но как только он добился своего, все изменилось. О женитьбе уже ни звука, а потом под благовидным предлогом попытался улизнуть, переехал на другую квартиру. Позор для девушки. Аника г горя руки хотела на себя наложить. Нашла утешение в монастыре. От стыда перед людьми сбежала туда. Думала: конец ее женской доле, заживо схоронила себя в тесной монастырской келье.

Но вышло все по-иному и, главное, нежданно-негаданно. Объявился вдруг перед ней ее локотенент-колонел, рвет с себя погоны и говорит: «Дорогая моя Аника. Больно мне сознавать, что ты плохо подумала обо мне. Я тебя по-прежнему крепко люблю и бросать не собираюсь. А ушел тогда от тебя, к тому обстоятельства вынуждали. Видишь, какое время настало. Никто не может друг другу никаких гарантий давать. Но теперь я решил нашу судьбу. Никуда я больше не поеду, остаюсь с тобой. Вот только переждать немного надо, а то под горячую руку советские могут расстрелять…»

Локотенент-колонел доверил ей свою тайну — с несколькими друзьями он ухитрился скрыться в монастыре. Знают об этом лишь отец Макарий да вот теперь еще Аника. Пусть она это оценит и воспримет как свидетельство его любви к ней.

Потом с молодой монахиней говорил с глазу на глаз сам отец-духовник. По его словам получалось, что укрылись в монастырском подземелье добрые люди, истинные христиане, им надо помочь спасти свои жизни. Он же объяснил, как попасть в тайник, сказал, что ей поручает носить еду и питье укрывшимся.

Аника поверила локотенент-колонелу и отцу-духовнику… Но сейчас, по мере того, как она облегчала душу перед чекистами и шаг за шагом вспоминала ход событий, закрутивших ее в своем вихре, смутная тревога охватывала молодую монахиню: а не стала ли она жертвой обмана и на этот раз? Расспросы капитана, после того как он выслушал рассказ, усилили тревогу:

— Они спрятались безоружными? — спросил Полудненко. — Ведь ни к чему оружие тем, кто покончил с войной…

Девушка покачала головой. В отсеках тайника она наткнулась на целый склад автоматов, карабинов, патронов, есть и пулемет. Вспомнилось и то, с какой настойчивостью локотенент-колонел каждый раз заставляет докладывать ему, что творится наверху, то есть в селе: много ли советских военных, где они расположены» как они относятся к населению. Неспроста все это. Потом еще: она не может разобраться, о чем говорят между собой немцы, но один вид их, свирепый и обозленный, нагоняет страх.

Собственно, эти-то сомнения и смутные подозрения о своей причастности к чему-то недоброму, преступному и заставили ее после внутренней борьбы со своей совестью открыться во всем чекистам.

Когда к вечеру Полудненко с Морозовым вернулись в районный центр, план предстоящей операции в общих чертах уже был у них готов. Они изложили его на совещании оперативных работников, созванном сразу же после возвращения. Обсудили детали. Договорились, кому что делать. Провести операцию решили на следующий день. Как нельзя более удачный повод представился к этому — село будет праздновать день святой Магдалины.

Утро выдалось ясным, солнечным. С первыми ударами церковного колокола сельская улица запестрела празднично одетыми людьми. Распахнулись настежь ворота монастыря. Богомольцы потянулись туда. С монастырского двора было видно как в церковном мраке трепетали редкие огоньки свечей. Доно сился нестройный хор голосов. Служба началась.

Из ближайших сел к родственникам и знакомым в Сахарну понаехали гости. Поэтому ничего удивительного не было в том, что вместе с сахарнянцами по улице разгуливали и чужие — село в этот день радушно принимало всех.

Появления чекистов никто не заметил. Переодетые в крестьянскую одежду, они приходили порознь, каждый находил своих «знакомых», активистов из местных жителей, и незаметно собирал их в группы. Всего по намеченному плану в операцию вовлекалось человек 30. Одна группа затерялась в толпе на монастырском дворе, готовая, в случае необходимости, прийти на помощь капитану Полудненко и его «знакомым».

Старший лейтенант Николай Морозов, лейтенант Анатолий Тимошин и старшина Петр Ботнарь, сколотив третью группу, отправились «погулять» на околицу села. Парни облюбовали поросший кустарником овраг у колодца, на перекрестке двух глухих проселочных дорог, где высился крест с распятием. Вряд ли кто-нибудь в большом селе Сахарна знал, что водружен был когда-то этот крест монахами не во славу божию, а из соображений, далеких от владыки небесного…

Крестом был помечен овраг, назначение которого было скрывать от людей земные грешки святых отцов. Сюда, в кустарник, темный подземный коридор выводил из тайника, устроенного под монастырем. Давным-давно поставлен крест у колодца. Шли и шли прохожие, истово крестясь на распятие, и только распятый Христос видел, как то появлялись вдруг из оврага, то исчезали в нем какие-то молчаливые фигуры, закутанные в черное. Кто они и зачем таятся, как воры, этого не ведал даже сам сын божий на кресте…

Разузнав таинственное назначение оврага, чекисты предусмотрительно пришли сюда на тот случай, если подземным коридором попытаются воспользоваться получившие в монастыре пристанище фашисты.

Сам же захват этих офицеров возлагался на группу Полудненко, которая должна была проникнуть в подземелье через церковный алтарь. Члены группы оперуполномоченные ОУР и ОБХСС — Николай Иванов, Борис Ковалев, Иван Мунтян и другие были готовы приступить к делу в любую минуту, ждали только сигнала Аники. Ее задача состояла в том, чтобы как можно больше напоить обитателей тайника. Степенью их опьянения она и определит момент для подачи условленного сигнала.

…Еще до начала заутрени духовник вызвал Анику и сказал ей:

— Сестра моя во Христе, заходила ли ты сегодня туда, к нашим несчастным братьям?

— Нет еще, святой отец, — ответила монахиня, потупив взор.

— Иди и передай им мои поздравления с праздником…

— Слушаюсь, — прошептала она и покорно поклонилась. Разрешаю тебе взять из кладовой лишних десять бутылок вина. Скажи: это подарок в честь праздника святой Магдалины, преподносим им в благодарность.

Аника взяла протянутые ей ключи и, как подобает послушной монахине, приложилась к руке настоятеля.

— Скажи также, что после службы я навещу их…

Таким образом, сам того не ведая, святой отец облегчил Анике выполнение задания. Полечив ключи, она, не теряя времени, спустилась в кладовую и набрала полную корзину разной снеди и вина. Добровольные узники монастыря неописуемо обрадовались такому подношению. Когда же Аника во второй и третий раз проделала путь от изобильной кладовой до тайника, энтузиазм пирующих офицеров достиг предела.

Немцы, толком не разобрав, что за праздник охватил злополучную для них Сахарну, горланили казарменные песни под аккомпанемент губной гармошки. Православные же румыны, увидевшие в сельском празднике святой Магдалины доброе предзнаменование для себя, провозглашали тосты в честь короля Михая и королевской матери Елены. Локотенент-колонел выглядел веселее всех. Как-никак, эта развеселая компания была некоторым образом обязана ему за такой счастливый день. Все уже наслышались его хвастливых рассказов о том, что симпатичная сахарнянская девушка, как он выразился, «приходится» ему не кузиной и не какой-нибудь там «десятой водой на киселе», а. любовницей Монашеское платье ее пусть никого не смущает эго хитро задуманный ход.

Аника старалась следить за тем, чтобы стаканы на столе не оставались пустыми… Впрочем, ей нужно было следить и за службой в церкви. Как только она закончится и отец-духовник, сняв облачение, зайдет в опочевальню, надо подавать сигнал.

Судя по всему, два этих действия — пьянка в тайнике и заутреня в церкви — развивались нормально. К полудню в подземелье стоял дым коромыслом, а наверху, перед иконами, нестройный хор молящихся пропел последнее «аллилуйя». Аника выбежала во двор, направляясь с корзиной в кладовую, заметила переодетых чекистов и кивнула им.

Через минуту в комнату к духовнику постучали. Вошел один из участников операции и остался с глазу на глаз со святым отцом в течение некоторого времени, пока тайник под алтарем не погрузился в привычную тишину и темень.

Празднично настроенные богомольцы были немало удивлены, увидев, как один за другим в алтарь вошли человек десять и скрылись в нем.

Удивились и священник с дьяконом. Незнакомые люди уверенно направлялись к потайной двери, без труда открыли ее и устремились вниз по лесенке.

…Первым ворвался в тайник Владимир Полудненко. Стоявший на посту у входа немец переполошился, бесприцельно выстрелил, но было уже поздно. Чекисты накрыли пьяную компанию врасплох. Постовогб обезоружили, остальные не успели даже расстегнуть кобуры.

— Руки вверх! Сопротивление бесполезно! — крикнул Полудненко.

Перепутанные офицеры оторопело смотрели на вошедших Кто-то из румын, кое-как овладев собой перевел приказание на румынский язык, потом на немецкий.

Пленных вывели тем же путем, по лесенке в алтарь и через церковь на монастырский двор. Толпа расступилась, пропустив на улицу конвой с захваченными фашистами Брели фашисты понуро, хмель у них мигом прошел, наступило горькое похмелье. Локотенент-колонел Ион кого-то искал глазами в толпе может быть Анику..

Так закончилась эта операция. Тайна Сахарнянского монастыря перестала быть тайной. Как потом было установлено на допросе, нашедшие убежище за монастырской стеной враги ждали момента, чтобы развернуть диверсии в тылу наших войск. Не вышло и на этот раз.