Василиса из рода Ягинь

Глава 31. На матице

«Убей их! Не видишь, что это они деревню сожрали!», – потребовала череп тихим скрипучим голосом

В наступающей темноте было видно, как глаза детей белесыми становятся. Лунными, холодными. И у мужика с бабой тоже глаза сменились. Теперь они все смотрели на нее странным пустым взглядом.

– Может, все-таки зайдешь? – спросил мужик, приглашая в избу.

– Ну, раз просите, – вздохнула василиса, осматривая лес по сторонам. «Правильно. Лучше в избе, а то разбегутся! Ночь ведь их пора!», – нашептывала череп.

Она вошла в уютную избу. Дети малые быстро разбрелись по лавкам. Василису за стол усадили, а хозяйка стряпню понесла. Целый стол заставила.

– И откуда же такое благоденствие, коли никого в ваших краях не бывает? – спросила она, ничего не трогая на столе. Казалось, пирожки румяные, с пылу с жару, капустка моченая и хлеб свежий.

– Куда путь держишь, девица? – спросил мужик, пока жена суетилась по кухне.

«Смотри, чтобы не заподозрили! А не то, как набросятся!», – предупредила череп. – «Одну потеряла я, а тебя не потеряю!».

«Неужто совесть проснулась?! Доброе утро!», – усмехнулся украдкой филин.

Василиса хотела что-то сорвать, но ее опередили…

– Да вот, чудищ изничтожаем, – усмехнулся филин. – Тех, что людям покоя не дают.

Баба с мужиком переглянулись. Дети, которые резвились, замерли.

– Упырей, вурдалаков, кикимор, леших, – продолжал филин, пока василиса смотрела на стол навьим взглядом. Там, где капустка – черви с землей кладбищенской вперемешку. А где грибочки, там пальцы человечьи на блюде треснувшем лежали.

– Давно деревню сожрали? – внезапно спросил филин, пока василиса слышала, как череп визжать начала: «Да что вы творите!!!»

– Ваша правда, годков эдак десять назад, – вздохнул мужик, поднимая на нее лунные глаза.

Он сглотнул и посмотрел на жену. Впервые василиса не знала, что делать!

– А что нам делать? Детей кормить надо! – воскликнула упырица. – Вот и пришлось.

– Были мы обычными, – вздохнул мужик, пока череп шептал: «Убей их! Убей нечисть! Чего медлишь! Сейчас, как набросятся!». – Дочка меньшая пропала. Искали всей деревней. Мать столько слез пролила. А потом ночью стук в дверь. Стоит. Мать к ней, а там крик страшный. Я к матери, а девка стоит, кровь течет по шее и по губам, а мать над ней рыдает. «Ешь, говорит, доченька! Ешь, родная!», – а сама рукав закатывает. Хоть всю мамку съешь… Вот так один за другим и стали упырями. Сначала неприметно было. Хозяйство у нас большое. Кур жрали, гусей да уток… Только корова поначалу орала, когда нас видела. К себе не подпускала. Боялась, Зорька наша. Потом скотину у соседей воровать стали. К людям ни-ни! Только животинку. А деревня поймала жену мою, которая на промысел пошла. Осерчали и давай ее убивать. Вот я и не стерпел. Жену вызволил, хутор порешил. Вот так на людей перешли. Потом всю скотину в одном подворье собрали. И ее на годик хватило.

Василиса сидела, разинув рот. Она впервые такое слышала.

– А бабка? – спросила василиса, не видя, чтобы на нее нападали.

– Тоже упырица. Нашенская она. Только мы с ней в контрах! – вздохнул мужик, а глаза его светом лунным засветились. – И тебя сожрать хотели… Коли бы не василисой оказалась. Просьба есть к тебе одна. Только суръезно восприми.

Мужик сокрушенно опустил голову, а жена кивнула.

– Пожили мы достаточно, – произнес мужик. – Пора и честь знать! Умаялись, а все одно человеками остались. Дитяток не трогали ни разу. Даже когда хутор порешили. Всех себе забрали. Наших то тут двое! Так что просьба у нас… Но только так, чтоб не больно было. Чтобы детям не больно. Мы заплатить готовы. Есть у нас деньга. Не все ж окаянными мучится?

Василиса смотрела в горящие глаза упыря. Рядом стояла упырица, а к ней жались дети.

– Невмоготу нам уже нечистиками по свету ходить, – продолжил мужик. – Есть в нас совесть. Вот мы людей грызем, а совесть нас. Не по людски это… Можешь весь скарб забрать, что в избе найдешь… Все твое будет… Тут много купцов проезжало.

Впервые василиса не знала, что делать. Вроде бы все верно было. Вот упыри, вот она, которая должна их изничтожать. Но никогда еще нечисть не упрашивала ее.

Через полчаса она вышла из избы, глядя долгим взглядом на темные окна. Новый сарафан был велик, а вот сапоги пришлись впору. А больше ей ничего не надо было!

Она остановилась, а изба вспыхнула ярким пламенем. Огонь перекинулся на другие опустевшие избы. Через час пылал весь хутор.

– Ну иди сюда, – внезапно произнес княжич, обнимая василису. Та прижалась к нему, положив голову на его грудь. Его рука гладила ее по голове, а посох недовольно кряхтела.

– Только вот деньгу ты почему не взяла? – усмехнулся княжич, убирая белые волосы с лица василисы.

– Правильно, что не взяла! Не учи ее плохому! Нечистые деньги! Награбленные! – вякнула посох старушечьим голос. – Слезками омытые, кровь политые. Счастья не приносят!

– А забесплатно люди только к черту посылают! – усмехнулся княжич. – Или к лешему! Так что молчи, колотушка престарелая. – Ладно….

Василису обняли крепко – крепко, что она чуть не задохнулась.

– А ведь я неспроста появился, – послышался тихий шепот на ухо, пока василиса глотала слезы. – Помнишь, ты ягиню допекла, а она тебя к лешему послала? Ну, здравствуй…

– Она меня не посылала! – возразила василиса.

– Значит, мне послышалось! – рассмеялся княжич, утирая пальцем слезы. – Ладно, пошли в деревню. Может, там работенка найдется. Заодно про Сокола разузнаем. И заработаем деньги ЧЕСТНЫМ ТРУДОМ!

Княжич прямо выделил это, поглядывая на черепушку, которая недовольно хмыкнула.

– Ты про папоротниов цвет слыхала? – спросил филин.

– Слыхала, – прошептала василиса, чтобы не нарушать тишину леса. – Ягиня говорила, что он расцветает раз в году… И что его охраняют нечистые…

– Еще бы! – усмехнулся филин, сидя на плече – Папка бдит! А является он только потому, что в этот день папкина сила чуток слабеет. Вот люди его и видят себе на горе!

Одна тропа уходила к озеру, где слышался тихий смех и плеск. А вторая вела в лес.

– Усе ты правильно сделала! – убеждала Черепуша. – Нечистым – нечистая смерть!

– Тяжко, да? – спросил филин, когда василиса шла по тропинке в деревню. – Ну, сами просили!

– Да знаю я, – сглотнула василиса, вздыхая. Вместе с ночным воздухом врывался дым.

Унылые домишки показались из-за деревьев. На огромной поляне стояла деревенька домов на тридцать – сорок.

– Кто такие? – сипло спросил дед, сидящий подле одного из домов на завалинке и что-то стругал. Седые волосы висели сосульками, борода мятая, рубаха дырявая в заплатках вся. Черная шапка на голове забавно торчала отворотами.

– Немазано – сухие, – в тон ему ответил филин. – У вас тут паренька утащили? Кому соболезнования принести?

– Яська! – крикнул дед, вздыхая. Из соседней избы вышла молодая женщина с ребенком. – Нашелся твой муж.

У василисы ком в горле встал, когда она смотрела на плачущего малыша, который тянул руки к матери. Женщина выглядела уставшей. Рубаха у нее льняная, добротная. Старая опояска на ней была похожа на косицу. Волосы у были растрепаны, а глаза заплаканные.

– Да, денек сегодня не задался! – вздохнул филин. – Где наш психологический уют?

– Его русалки утащили… – шмыгнул носом дед.

Женщина оседала, опуская голову. Василиса испугано бросилась к ней. Но бедняжка уже сидела на ступеньке, качаясь из стороны в сторону. Она подняла бледное лицо, но слез в нем на удивление не было. Глаза, покрасневшие, сухие смотрели впереди себя.

Дед стащил с головы шапку.

– Наконец-то, – усмехнулась она горькой усмешкой. – Так тому и быть…

Василиса стояла растерянной, не понимая, что бы это значило. Женщина поднялась, прижала к себе ребенка и вошла в избу, закрыв двери.

– Что это с ней? – спросила василиса у деда. Тот вздохнул, состружив витиеватую стружку и счищая ее с ножа. А потом нацепил шапку обратно.

– Садись, расскажу, – заметил дед, опуская глаза. – Было дело годков эдак … пять назад. В ту пору молодежи много было, ходили, гуляли, песни пели… В пруду купались! Девка у нас была одна, Грушкой звали. Ну не уродилась. Все ладные девки, пригожие, а она…

– Понятно, – кивнул филин, пока василиса внимательно слушала. – На любителя.

– Да вот только любила она парня одного. Назаром звали. Красавец, первый парень на деревне. Любила она его тихо. Как пройдут мимо, так видно, что она глаз с него не сводит. А ему она не по сердцу пришлась. Однажды решила она ему в чувствах признаться. Авось ответные есть. Ну и призналась. А он рассмеялся, шапку набекрень. Че он сказал ей, никто не знает. А нравилась ему эта, Яська! Ну еще бы! Девка видная! Только вот Груша исчезла. Пропала. А в пруду русалка объявилась. Отродясь нечистых в пруду не водилось. Купались без опаски. Бабы белье полоскали. А тут объявилась. Говорят, что красоты захотела русалочьей. Вот навкой и стала. А Назар женился на Яське. И вот однажды возвращался, Грушу увидал. Стоит она, его манит. Прибежал в деревню, чуть ли не седой. А с тех пор ему русалка сниться начала… Вот и маялся. И Яська не мила стала. То здесь, то там! А Яська, не будь дурой, полынь ему в рубашку зашила. Это ее Миришна научила. И не трогала его Грушка. А потом….

Филин зевнул, потряс головой и недовольно крякнул.

– Короче, кулибин, – заметил он, пока василиса внимательно слушала.

– Рубаху перепутал и в нарядной пошел, – закончил дед.

– Извести надо русалку! – потребовал посох. А дед посмотрел в светящиеся глаза и вздохнул. – Того и глядишь, еще кого потопит!

– Да жалко ее! Грушку, – заметил дед, поглядывая на василису. – Ну плещется и плещется. Она окромя Назара никого не тронула. Тем паче, нас она не трогает. Никого не таскает. Два раза дитятку спасла. У нас туточки другая беда…

– Какая? – спросила василиса, осматриваясь вокруг. Деревенька казалась совсем забытой. Даже избы напоминали старичков и старушек. Поросшие мхом крыши, серые бревна с трещинами, законопаченные, чем попало, босоногие звонкие дети, тощие петухи и пугливые куры.

– А ты, случаем, не та самая василиса с красного посада? А? – спросил дед, а василиса дернулась. Откуда он знает ее?!

– А с какой целью интересуетесь? – спросил филин, не давая василисе ответить.

– Так поговаривают, что василиса с красного посада князя Всеслава погубила, – вздохнул дед.

Эти слова прошили василису насквозь, поэтому она сжала посох посильнее.

– Поговаривают, что как только князя убило, так краснопосадский зверь лютовать перестал! – заметил старик. – Видать за дело. А раз с самим князем совладала…

Старик прищурился, глядя на василису и филина.

– То и нам помочь сможешь! Беда тут у нас окаянная! – заметил дед. – Че делать не знаем! Идите, в избу к Маланье! У нее дочка вот-вот рожать будет от нечистого! Там уже бабки собираются! Гроб ей еще вчера выстругали! Там тебе все и расскажут про беду нашу!

Василиса посмотрела на костлявый палец, который указывал на избу. А потом, распрощавшись с дедом, направилась туда.

– Ааааа! – слышался мучительный женский крик, приглушенный бревенчатыми стенами.

– А будешь знать, как с нечистым водиться! – донесся визгливый женский голос, когда василиса была возле избы. – Небось, понравилось тебе речи его да ласки! Приязненно встречала, себя предлагала! С любовью объятия раскрывала! А теперича че уж говорить! Тужся! Ежели повезет выживешь… И где ж твой полюбовничек? Неужто, не слышит, как ты тут помираешь на матице!

– Аааа!!! – хрипло кричала девушка, а василиса постучала.

Она вздрогнула от еще одного.

– Вот! Будешь со своим нечистым женихаться, так же помирать сутками будешь, пока нечистика не породишь, а его в печку не бросят! – послышался голос Черепуши.

Глаза ее вспыхнули, а василиса стиснула зубы. Самой страшно о таком думать. И так она эту мысль в голове крутила, и эдак.

– Вы точно семейный психолог? – спросил насмешливо филин, а василиса толком не поняла, о чем это он. – Я в отличие от некоторых знаю, как это правильно делается, раз! К тому же, я наполовину леший! А от лешего десяток рожают!

– Аааарррр! – орала несчастная роженица, пока василиса стучалась в избу. Видимо, из-за криков ее не слышали.

– Да открывай уже! – заметил филин. – Чего церемонимся. Может, девку и спасем!

Василиса толкнула низенькую дверь, видя горящую свечку. На матице девка лежала. Ноги ее были полусогнутые, а срам прикрыт рубахой. Огромный живот возвышался над ней так, что не видно было искаженного болью лица.

– Ооооох, – простонала она, а бабки вокруг нее зашуршали и заохали. Одна из них потянулась за миской и поднесла ее девке. Остальные сидели со свечками и что-то шептали. Бледная девушка поднялась и жадно припала к деревянной плошке, а вода с травами потекла ей на грудь.

– А чем это они ее поят? – негромко спросил филин. Трава осталась на губах бедной девки. – Что это у нас за отвар такой?

– Усе как положено! – строго произнесла старуха. В свете сальных свечей она казалась какой-то закопченой. – Чтобы разродилась быстрее! Вон, видали, что у нас тут на деревне творится? Змий повадился! Мужиков –то почти не осталоси! Когда черные посадовцы на нас войной пошли, много мужиков померло. Князь сюда тоже дружинников послал, чтобы свою дружину пополнить. Вот и остались вдовы…

– А вы у нас кто будете, родственница или так Мимоходовна? – спросил филин.

– А вы кто? – подозрительно спросила бабка, пока роженица тяжело дышала, хватаясь за руки окруживших ее женщин и за их рубахи. Таких измученных глаз на посеревшем василиса никогда не видела.

Осторожно, пока филин отвлекал, василиса закрыла глаза, а когда открыла, то все вокруг поплыло. Внутри девки маленький навий лежал, в загогулину свернувшись. Не то бис, не то змий… Сама роженица почти старухой выглядела. Сморщенная, желтая, как будто из старой бумаги… Глаза у нее были тусклыми, погасшими…. Девки, сидевшие рядом выглядели получше, а старуха – повитуха глянула на нее одним белесым взглядом.

– Ай да, девка, – усмехнулась старуха, сдувая волосы. – Василиса, да? А я –то думаю, че она такая тихонькая. Все смотрит, все высматривает… Глазки навьи бегают….

Взгляд василисы упал на миску, в которой словно туман клубился шепоток. Казалось, его можно было расслышать. Наговоренная вода всегда так выглядит: «…. Средь леса ключ, на ключе водица – студеная… Как напиться водице… Боль унять, да жизнь отнять… Слово – в сундук кладу, на замки запираю… Ключ, замок, язык….», – шуршал шепоток, словно пар поднимаясь от воды.

– Ааааааа! – заверещала девка, а глаза ведьмы расширились.

Из-под рубахи промеж белых, сметанных ног, вынырнул нечистик. Маленький, пушистый… Только и успел глазами сверкнуть. Девки и бабы завизжали, задергались, глядя под ноги. Одна отскочила, чуть не перевернув ушат с водой.

– Лови его!!! – орали и пищали бабы. – В печь его! В печь!

А он сам изловчился в темный угол нырнул…

Внезапно посох Василисы как дернется, глазами вспыхнет. «Эх! Не поспели!», – пронеслось в голове Василисы.

– Отмучилась, – произнесла старуха, вздыхая над роженицей. Та лежала без движения. К ее искусанным в кровь губам свечку поднесли. И пламя не шелохнулось. Потом зеркальце… – Четыре дня родить не могла… Вот что, девки, бывает, когда с нечистым дружбу водишь!

За покойницей затирать начали. Теперь лицо у бедной было умиротворенным, серым и спокойным. Девки ее обмывать понесли. Василиса вышла на улицу, чувствуя, как ей нехорошо.

– Заметила? – спросил филин, а в его голосе чувствовался триумф. – Неужели не заметила?

Василиса и сама все поняла без слов.