Вчерашний скандал

Глава 20

Оливия получала наслаждение от каждого его слова. Она позволила им проникнуть в своё сердце, где она собиралась хранить их вместе со своими многочисленными тайнами.

Она упивалась ими в тишине. Толстые стены замка ограждали от внешнего мира и не пропускали звуки наружу. Ей было слышно лишь потрескивание пламени, звуки его голоса, низкого и хриплого, и торопливое биение собственного сердца.

Оливия поднялась на локоть, чтобы посмотреть на Лайла, не снимая другой руки с его груди. Там было тепло, возле надёжного стука его сердца и под его мощной и ловкой рукой.

— Я начала подозревать нечто подобное, — заговорила она.

— Ты должна отвечать мне взаимностью, — убеждённо заявил Перегрин. — Не понимаю, почему тебе меня не любить. Мы просто созданы друг для друга. Это же очевидно.

Оливия глубоко вдохнула и выдохнула.

— Оставайся здесь, — сказала она.

Девушка встала с кровати, схватила свою сорочку и надела её через голову. Лайл уселся. Свет камина обратил его кожу в золото и ласкал бугры мышц. Его серебристые глаза были широко раскрыты в шоке.

— Оливия!

— Я хочу тебе что-то показать, — проговорила она. — Вернусь через минуту.

К тому времени, когда она вернулась со шкатулкой, Лайл был уже на ногах. Он надел халат и шагал из стороны в сторону.

— Извини, — произнесла Оливия. — Бэйли, как обычно, не спит, когда должна бы спать. Она вечно на страже, словно Аргус с его тысячей глаз. Она напялила на меня халат и выругала за то, что я могу простудиться насмерть. Давай вернёмся в постель.

Она поставила шкатулку на кровать и залезла на постель.

— Иди, — позвала она, похлопывая по простыням. — Я хочу показать тебе свои сокровища.

Оливия села, скрестив ноги.

— Я думал, что ты мне их уже показала, — ответил Лайл. Он сел возле неё и поцеловал девушку в висок.

— Не следует выскакивать из постели через две минуты после того, как мужчина признался тебе в любви, — проговорил он. — Разве ты не знаешь?

— Я хотела, чтобы ты увидел, — пояснила она.

Оливия открыла шкатулку и начала вынимать: пачки писем, которые он ей писал, маленький раскрашенный деревянный человечек — его первый подарок, браслет с голубыми камешками, кусочек алебастра… и так далее. Десять лет маленьких сокровищ, которые он присылал ей. И платок с его инициалами, который она украла несколько недель назад.

Девушка поглядела на него, в глазах кололо, и в горле встал ком.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Видишь?

Перегрин медленно кивнул.

— Вижу, — подтвердил он. — Я вижу.

Оливия могла сказать словами, но она могла сказать что угодно и заставить в это поверить. Она знала свои силы. И знала, что он их знает.

В шкатулке хранились её секреты, то, что было на самом деле.

Она позволила ему заглянуть в её сердце, в несказанные слова, настоящие чувства.

Лайл сглотнул. Через мгновение пульсирующей тишины он сказал:

— Ты должна выйти за меня.

Оливия некоторое время глядела на свою тайную коллекцию.

— Думаю, что должна, — согласилась она. — Я хотела повести себя самоотверженно и смело, но у меня не получается.

Перегрин смотрел на неё. Она складывала на место браслеты и письма.

— В самом деле? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Я думала, что не выдержу этого, но ты стал расти на мне. Как плесень.

Однако облегчение Перегрин испытывал почти физическое. Он и не подозревал, какая тяжесть давила на него, пока она не исчезла.

— Мы дополняем друг друга, — продолжила Оливия. — Мы любим друг друга. Мы друзья. И в плане постели всё неплохо.

— Неплохо?

— Гораздо лучше, чем первый опыт леди Купер, — Оливия пересказала ему, как дамы описывали свои первые опыты замужества.

Лайл рассмеялся.

— Я превзошёл первого мужа леди Купер, а ещё у меня есть кольцо и всё прочее, — проговорил он.

— Кольцо из сундука, — догадалась Оливия. — Тогда всё решено.

Он обнял её и поцеловал.

— Если мы разбудим двух свидетелей, то можем объявить себя женатыми и станем мужем и женой. И ты сможешь остаться на ночь, — предложил Перегрин. — В Шотландии легко пожениться.

Оливия откинулась назад и погладила его по щеке:

— Очень соблазнительно, но думаю, что мама захочет увидеть, как я выхожу замуж.

— Твоя мама, да. — Он покачал головой. — Я забыл. Родители. Проклятье. Родители, забери их чума.

— У меня есть идея, — сказала она. — Давай возьмём одеяла, проберёмся вниз, стащим немного еды из кладовой и устроим пикник перед большим камином, составляя заговор против твоих родителей.

Они сидели, скрестив ноги, перед камином, где Лайл развёл огонь. У них имелись половина краюхи хлеба и отличный сыр, нарезанный Лайлом, и графин с вином, из которого они пили.

— Родители, — повторил он. — Мои чёртовы родители. Я сижу здесь, в самый счастливый момент моей жизни — в один из таких, по крайней мере, и они выползают на сцену словно… словно…

— Призраки, — предположила Оливия.

Перегрин положил кусок сыра на хлеб и протянул ей.

— Мой отец, — хмуро сказал он. — То, что он сделал с этими людьми. Он меняет решения сотни раз. Устанавливает неустойчивые правила. Он поднимает плату за аренду, когда считает, что получает с них недостаточно. Каждый раз, когда он обращает своё внимание на Горвуд, то приносит разрушения. Ранкины и некоторые другие вроде них грабят, воруют и запугивают, но никто ничего не может доказать, и никто не отвечает за поддержание порядка. Лорд Глакстон не станет вмешиваться. Он пытался несколько раз, но мой отец пригрозил судебным иском — и это дело не стоит обострения отношений. Деревенские жители утратили силу духа и слишком заняты выживанием, чтобы дать отпор. И всё, о чём я могу думать — я отстрою замок и дам им работу, но я не в силах остановить моего отца, и как только я уеду, всё снова вернётся на круги своя. Но я не могу здесь остаться.

Вот оно, это выражение лица человека, мучимого совестью.

— Не можешь, — сказала она. — Ты отдал десять лет жизни Египту. Ты знал, чего хочешь, когда был мальчиком, и шёл к своей цели. Это твоё призвание. Просить тебя оставить его — это словно просить поэта перестать писать, или художника бросить искусство, или моего приёмного отца расстаться с политикой. Ты не можешь отказаться от него.

— И всё же я чувствую, что должен.

— Ты бы так и сделал, — она похлопала его по щеке. — Ты хороший человек.

Она опустила руку вниз и погладила его по груди.

— К счастью для тебя, твоя будущая жена не так озабочена проблемами этики.

Оливия убрала руку, взяла графин и отпила.

— Я так люблю тебя, — сказал Перегрин.

— Я люблю тебя безумно, — сказала она. — Я сделаю тебя счастливым, даже если придётся кого-то убить. Но в этом нет необходимости.

Она взглянула на огонь, обдумывая одну мысль, затем другую. И тут она увидела решение, такое простое на самом деле.

— О, Лайл, у меня появилась Идея.

— Это же невыносимо! — вскричал Атертон. — Вы потакаете ей во всём, Ратборн, и знаете, что это каприз. Вот мой сын, который хочет… нет, жаждет сочетаться браком…

— У него разбито сердце, — плакала леди Атертон. — Только взгляните на бедного мальчика.

Лайл выглядел так же, как выглядел обычно, когда его родители находились в очередном припадке помешательства. Но они всегда давали собственные объяснения всему им сказанному и сделанному. Почему им поступать иначе сейчас?

Он написал родителям письмо под диктовку Оливии, исключив заглавные буквы, подчёркивания и убавив драматизма. Она написала своим родителям. Отец и мать прибыли недавно, лишь немного опередив лорда и леди Ратборн. Все четверо одинаково горели желанием увидеть этот брак свершившимся, хотя и по разным причинам.

И тут Оливия сообщила им, что она передумала.

Так называемые компаньонки находились в замке Глакстон. На них нельзя было положиться, что они не проговорятся. Они имели самые лучшие намерения, однако вели себя непредсказуемо, будучи навеселе.

Даже Лайл, который был совершенно трезв, надеялся, что не скажет что-то не то. Актёрство не являлось самой сильной его стороной.

— Всё хорошо, мама, — проговорил он. — Я расстроен, да, но я смогу это перенести.

— Я не могу заставить Оливию выйти замуж, — сказал лорд Ратборн.

— Но она же говорила, что любит его! — прорыдала мать Перегрина. — Он любит её. Мальчик сказал, они поженятся. Он так написал в письме. Я всем уже рассказала.

— Оливия передумала, — сказала леди Ратборн. — Оливия часто меняет свои решения.

— Но почему? — возопила леди Атертон. — Почему, Оливия?

— Если хотите знать, а я искренне не хотела бы говорить об этом — мне бы больше всего на свете не хотелось ранить Ваши чувства, — заговорила Оливия. — Но факт заключается, в том, что я не сознавала, что Перегрин не имеет ни гроша за душой. Это просто исключено!

Лорд и леди Ратборн переглянулись.

Отец с матерью этого не заметили. Они не видели ничего, кроме самих себя. В данный момент всё, что они могли понимать — одна из богатейших девушек Англии отказывает их сыну.

— Но он всё унаследует! — сказал отец. — Он мой старший сын и наследник. Он получит всё.

— Однако это не произойдёт ещё очень долгое время, Божьей милостью, — заметила Оливия. — Разумеется, я желаю Вам долгой и счастливой жизни в добром здравии.

— Ты говорила, он тебе небезразличен, Оливия, — упрекнула её леди Атертон. — До того, как приехать сюда, ты дала нам понять, что с радостью примешь его ухаживания.

Как ни бесили Лайла его родители, становилось всё труднее сохранять серьёзное выражение лица. Он практически видел, как Оливия забрасывает приманку и как подводит её ближе.

— Это было до того, как я полностью осознала его плачевное положение, — ответила девушка. — Если я выйду за него, то стану посмешищем, а на него падёт позор в глазах общества. Люди станут говорить, что я так отчаянно нуждалась в муже, что вышла за охотника за приданым.

— Охотник за приданым! — взвизгнула мать Перегрина.

— Я этого не говорила, — продолжила Оливия. — Я знаю, что Лайлу дела нет до таких вещей. Я знаю, что он бы принял меня и в одной рубашке.

Взгляд её синих глаз на мгновение скользнул в его направлении.

— Но Вы знаете, какими злыми могут быть люди. Я бы не вынесла, если бы злопыхатели поливали грязью его доброе имя. Это удручает меня — а я думала, мы так хорошо походим друг другу, но боюсь, что этому не суждено быть.

Она повернулась к Лайлу, синие глаза наполнились непролитыми слезами. Оливия умела лить или не лить слёзы по собственному желанию, как ему было известно.

— Лайл, боюсь, что на нашей любви лежит Проклятие.

— Как жаль, — отозвался он. — У меня было кольцо и всё остальное.

— Какой абсурд! — сказал отец. — Он, разумеется, вовсе не без гроша.

— У Лайла нет ничего своего, — пояснила Оливия. — Нет ничего, что принадлежало бы ему и ему одному. Он не имеет надёжного источника дохода. Только одно содержание.

— И весьма щедрое содержание, к тому же, — произнёс отец. — Которое я намеревался увеличить, учитывая какую славную работу он здесь проделал.

— Содержание, которое Вы можете давать ему и которого можете лишать, по своему усмотрению, — сказала она. — Оно не принадлежит ему.

Должно быть, намёк дошёл, наконец, поскольку отец перестал метаться по комнате и принял задумчивый вид.

— Это единственное препятствие? — спросил он. — Деньги?

— Деньги? — повторила Оливия. — Но нет, не сами деньги. Крупным суммам недостаёт… материальности. Мы бы хотели получить собственность. Никто не сможет назвать его охотником за состоянием, если он будет владельцем поместья.

Она огляделась вокруг, на стены громадного зала, теперь сплошь увешанные гобеленами и картинами.

— Например, это поместье. Да. — Произнесла Оливия задумчиво. — Как мне думается, оно бы чудесно подошло. Передайте Перегрину права на Горвуд, и я выйду замуж за него так скоро, как Вы пожелаете.

Через месяц будут устроены грандиозная церемония венчания и свадебный завтрак. Однако лорд и леди Атертон вознамерились не дать Оливии уклониться от замужества. Лакей был послан в Эдинбург за стряпчим, который составил документы, передающие Горвуд, его окрестности, доходы и всё прочее в собственность графа Лайла.

К закату дело было завершено.

Вскоре после этого Оливия и Лайл объявили о своём браке перед своими родителями, леди Купер и Уайткоут, лордом Глакстоном и некоторыми его родственниками и перед всей домашней прислугой.

Аллиер приготовил роскошный ужин, включая восхитительные пирожные, выпеченные в его «отвратительной» печи.

Все они собрались в большом зале, чтобы отпраздновать.

Когда Лайл и Оливия исчезли, все улыбнулись. Чем скорее брак будет подтверждён, тем лучше, с точки зрения родителей.

Перегрин привёл Оливию на крышу.

Он позаботился о том, чтобы двери были заперты.

Он принёс ковры и меха, поскольку стоял ноябрь, шотландский ноябрь, и было дьявольски холодно. Этой ночью, однако, капризные шотландские боги погоды им улыбнулись и прогнали прочь тучи.

Оливия откинулась ему на руку и посмотрела в звёздное небо.

— Оно усыпано звёздами, — проговорила она. — Никогда не видела такого множества звёзд.

— Здесь красиво на свой лад, — согласился Перегрин. — Это место заслуживает лучшего отношения, чем у отца.

Он прижал её к себе теснее и поцеловал:

— Это было блестяще. Ты была великолепна.

— Неразборчивая в средствах, беспринципная врунья и обманщица, — произнесла она. — О, да, я показала себя в полном блеске.

— Это была замечательная идея.

— Это была очевидная идея. Кто лучше тебя сможет управлять Горвудом?

— А кто лучше тебя сделает то, что никто больше не сможет: заставить отца расстаться с тем, что ему не нужно, с чем он не знает, как ему быть, но всё равно не отдаёт.

— Погоди, — сказала Оливия. — Постепенно мы похитим и твоих братьев.

— Когда они станут постарше, я бы хотел отдать их в школу, — проговорил Перегрин. — Это не подошло моему характеру, но они не такие как я. Думаю, им там будет хорошо.

— А ты будешь счастлив здесь? — Спросила она.

— Конечно, — заверил её Лайл. — Время от времени. Но ты знаешь, что я никогда не освоюсь полностью.

— Я бы и не хотела, чтобы ты менялся. Тебе не нужно. У нас есть Хэррик.

Он рассмеялся.

— И моим первым действием как владельца Горвуда будет назначить его главным управляющим. Ах, Оливия, чувство собственной силы восхитительно. Это почти как быть в Египте. Как удивительно быть свободным в действиях, делать то, что я сочту правильным. Меня бы совесть загрызла насмерть, если бы я бросил этих людей на произвол моего отца. Теперь мне не нужно рассказывать ему про Джока и Роя. Если он узнает, то поделать ничего не сможет. Ничего не сможет сделать с Мэри Миллар. Не сможет никого уволить и нанять. Единственное место, где он не в силах устроить хаос.

Перегрин объявил Ранкинам, что они могут провести следующие пять лет, помогая строить и приводить в порядок магазины, дороги и коттеджи, либо попытать удачи в суде. Они выбрали работу.

— Пять лет честного труда могут исправить Ранкинов, — сказал он. — Если же нет, то мы подумаем об этом, когда придёт время. И я не вижу причины увольнять Мэри.

— Она находилась в ужасной ситуации, — согласилась Оливия. — Но в конце она поступила правильно.

— Это максимум того, что мы можем требовать от людей, — сказал Лайл. — Правильных поступков.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, мех соскользнул с её плеч. Он вернул его на место. Позже он разденет её, медленно. Или, может быть, очень быстро. Но ночь была слишком холодной для непристойного поведения на крыше.

— Ты поступил верно, — заговорила Оливия. — В трудных обстоятельствах, находясь в месте, где никогда не хотел быть.

— Я кое-чему научился. — Лайл привлёк её к себе. — И оказался в выигрыше. Какая досада! Я должен быть благодарен отцу за его затею.

— И мне, — добавила она, — за исход этой затеи.

— Мы закончили здесь дела?

— Не совсем, — сказала она. — Ко времени нашей свадьбы нам следует всё держать под контролем. Тогда мы сможем уехать в свадебное путешествие.

— Ох, я совсем забыл. Ну, что ж, мужчине приходится идти на жертвы. Ты хочешь поехать в какое-то романтическое место, я полагаю. Париж. Венеция.

— Нет, — ответила Оливия. — Не глупи. Туда все ездят.

Она повернулась к нему.

— Я хочу к Сфинксу и пирамидам, к гробницам и плохо пахнущим мумиям.

Её губы скользнули по его уху.

— Отвези меня в Египет, мой дорогой друг.